Читать книгу Ледяной улей - Елена Станиславская - Страница 3

Внутри пахло деревом. В небольшой прихожей уже стояли рюкзаки – Ульянин безбрендовый старичок и дольчегаббановский бэкпэк Харри. Открыв дверь в ванную, Марина показала, как включить водонагреватель и не без гордости рассказала про тёплый пол – правда, без возможности регулировать температуру.

– Ну, располагайтесь, не буду мешать. С часу до трёх приходите на обед в столовую. Там же обсудим ваши планы, – напоследок сказала хозяйка.

Повесив куртки в шкаф, Ульяна и Харри вошли в единственную комнату – и словно оказались внутри деревянной шкатулки. Пол, потолок и стены покрывали одинаковые светлые рейки. Мебели было немного: квадратный стол с парой стульев, стойка с электрическим чайником и посудой, кресло, две кровати и тумбочки. Всё выглядело добротным и свежим, будто до Ульяны и Харри в комнате никто никогда не жил.

Над постелями висели большие чёрно-белые фотографии – на них, конечно же, был изображён Байкал. На одном снимке сосна с оголёнными корнями, точно пританцовывая, тянулась к тёмной водяной ряби. На другом изо льда острым клыком торчала скала. Обе фотографии, хоть и понравились Ульяне с художественной точки зрения, вселяли смутное чувство беспокойства. Затем её взгляд скользнул вниз, и в груди запекло.

На полу, между двумя кроватями, распласталась тёмная, с жёлтыми подпалинами шкура. Короткий хвост, вытянутые задние лапы. Голову загораживала постель. Во рту стало сухо, и Ульяна шумно сглотнула. В том, что шкура – не имитация, она не сомневалась. На полу лежало то, что когда-то было медведем. И, судя по размеру, совсем молодым.

Перехватив Ульянин взгляд, Харри шагнул к шкуре.

– Сейчас спрячу.

– Нет. – Ульяна выставила руку.

Мама однажды сказала: «То, что страусы прячут голову в песок – зоологическая байка. А вот люди делают это постоянно, пусть и не в буквальном смысле». Ульяна запомнила, подумав тогда: уж не на неё ли мама намекает? Это было ещё до истории с Кико и даже до того, как в её жизни случилась катастрофа по имени Лев, но Ульяна всегда знала: избегание трудностей – её стихия. Глаза, уши и рот были хорошенько набиты песком, в котором она неоднократно прятала голову.

– Я сама, – сказала Ульяна и направилась к шкуре.

Она не могла ворваться к Марине и прочитать ей лекцию об этичном отношении к животным, ужасах охоты и фур-шейминге, как это сделала бы мама. Но, по крайней мере, Ульяна была в состоянии самостоятельно убрать шкуру в шкаф.

«Вот что я сделаю: при выезде оставлю Марине записку. – Она присела на корточки. – Напишу всё, как есть. Так даже лучше. Разговор точно приведёт к спору, а в письме можно изложить факты. По пунктам, с холодной головой. Попробую убедить её отказаться от меха. Да, так и сделаю!».

Немного воодушевившись, Ульяна потянула шкуру на себя. Медведь не поддался, будто вцепился в доски передними лапами. Вопросительно вскинув брови, Ульяна повернулась к кузену.

– Ну ясно. Приколотили, чтоб ушлые туристы не стырили, – сказал он.

– Значит… – она собиралась отступить: «Придётся оставить, как есть», но с языка соскочило: – нам нужен гвоздодёр.

Харри усмехнулся. В глазах мелькнуло уважение.

– Раз нужен – найдём. А теперь пошли в столовку, жрать охота. В отличие от некоторых, я сжёг немало калорий.

– Ладно-ладно, проглот, не оправдывайся. – Ульяна растянула губы, и от этой улыбки, в общем-то фальшивой, у неё неожиданно улучшилось настроение. – Сейчас только маме звякну.

– Оки, а я приоденусь. Надоела эта флиска.

Мобильный не поддержал Ульянину идею, сообщив: «Нет сети». Она забралась на кровать, поднесла телефон к потолку, но и это не помогло. Тогда, по совету Харри, несколько раз включила и выключила авиарежим – тоже с нулевым результатом. Проверив свой телефон, кузен скривил бровь:

– Та же фигня. – А потом беззаботно пожал плечами и швырнул мобильный на кровать. – Ну и супер. Батя не будет доставать звонками. Это диджитал-детокс, детка!

Выйдя наружу, Ульяна и Харри обнаружили на доме рамку с картой ретрита и расписанием: когда завтрак, обед и ужин, где и во сколько проходят медитации, время экскурсий и прочее. Внимание Ульяны привлёк последний пункт: «Костёр очищения – с 21.00». От чего и как предполагалось очищаться, не уточнялось.

Столовая находилась в самом центре ретрита – в тереме с башней. Внутри всё опять-таки было обито деревом, но тёмно-коричневым. Глубокий оттенок, вместе с бордовыми шторами и люстрой в виде колеса от телеги, придавал залу мрачновато-средневековый вид. Не хватало только доспехов по углам.

Посредине стоял длинный стол – человек на двадцать. За ним уже сидели гости. На одном краю: блондинка, чьи волосы покрывали яркие заколки, смуглый парень с серьгой в носу и девушка в шапке, как у Жака-Ива Кусто. С другого края разместился одинокий пай-мальчик, по которому, казалось, прошлись утюгом сверху донизу – от причёски до шнурков. Он, единственный из всех, был в рубашке и пуловере, а потому не выглядел как турист.

Все были плюс-минус ровесники: по Ульяниным прикидкам, от семнадцати до девятнадцати лет. Прямо как они с Харри. Можно было подумать, что в ретрит «Танец духа» берут только молодых.

Ульяна поймала себя на мысли, что ничего не знает об этом месте. Его нашёл Харри. Он же договорился о поездке и за всё заплатил. Возможно, тут действительно специализировались исключительно на проблемах молодёжи. В конце концов, много ли людей старшего поколения знают само слово «ретрит»?

Никакого отдельного закутка, где можно сесть вдвоём, Ульяна не заметила. Пришлось им с Харри устроиться за общим столом. Она хотела выбрать середину, чтобы ни к кому не примыкать, но кузен предпочёл присоединиться к большинству. Мисс Заколка и Пирсинг сидели рядом, а Кусто напротив. Ульяна с Харри подсели к ней.

– Привет, я Харри, – мрачный зал озарила улыбка, – а это моя сестра Ульяна.

Мисс Заколка отложила вилку и нож, которыми орудовала над рыбой, и спросила:

– Ты иностранец?

Низкий голос сочился равнодушием, но Ульяна заметила: взгляд девушки превратился в сканер штрихкодов и основательно прошёлся по одежде кузена. Харри испытывал непреодолимую страсть к брендам – и блондинка, очевидно, это поняла. Уголки её губ приподнялись.

– Просто вглядись в это рязанское лицо, – фыркнул кузен. – «Харри» – сокращение от «Харитон».

– Какая разница, какое у кого лицо, если на теле Баленсиага, – отозвалась Мисс Заколка.

– А вы подружитесь, – заметила Кусто. – Слава богу, Нина, тебе будет с кем поболтать о шмотках. Мне-то эти баленсиаги до лампочки. Я Жень. Не от «Евгении», а от «Женьшеня». Это моё тотемное растение. И запасное имя. На случай, если не захочу называть настоящее. – Жень широко ухмыльнулась.

– Она странная и болтливая, но к ней быстро привыкаешь, – сказала Нина.

– А у неё острые зубы, с которых капает яд. – Жень приложила ко рту два согнутых пальца, наподобие клыков, и зашипела.

– Короче, они обе не подарок, – подвёл черту Пирсинг и, отсалютовав, представился: – Стёпа.

– Вы все вместе приехали? – поинтересовался Харри.

– Не. Каждый сам по себе. Ну, кроме…

Нина повернулась к Стёпе и уставилась так, будто он без спроса принялся есть из её тарелки. Парень осёкся:

– Короче, мы все из разных мест. Тут познакомились.

– Я питерская, – не без гордости произнесла Жень.

– Ближнее Подмосковье, – прогудела Нина с упором на первое слово.

– Челяба. С прошлого года. А так я человек мира.

– Попросту говоря бомж, – хихикнула Жень.

– Предпочитаю слово «бродяга», – ухмыльнулся Стёпа.

– Да мы такие же, – сказал Харри. – Сейчас в Москве живём, до этого в Нижнем, а родились вообще в глухой деревне под Кировом. Переезжаем всем табором.

Ульяна невольно бросила взгляд на пай-мальчика. На этом краю стола все познакомились, а на другом оставалась терра инкогнита. Отглаженный сидел, склонив голову над нетронутой рыбиной, и покусывал изнутри щёки. Ульяна подумала, что он стеснительный ботаник. Не окликнуть ли? Ей не хотелось, чтобы в компании появился изгой, а всё к тому и шло. Ульяна чувствовала: если бы не Харри, она тоже могла бы стать местной неприкасаемой.

Нина подалась вперёд.

– Даже не вздумай. – И взгляд, и голос были тяжёлыми, точно стокилограммовые гири.

– Не вздумать – что? – Ульяна подняла брови.

– Не вздумай с ним говорить. – Нину совсем не заботило, что пай-мальчик всё слышит. – Он псих.

– Это правда, – подхватила Жень, – Нинка права.

– Сайн-сайн! Здравствуйте, дорогие!

К столу подплыла пожилая бурятка с подносом, и Ульяна отвлекалась на неё. Уж больно колоритно выглядела бабуля.

На плечах покоились две толстые седые косы. От розового платья-халата, покрытого золотистыми кругами и перехваченного зелёным поясом, пестрило в глазах. Лицо, испещрённое лучами-морщинами, светилось благодушием. Бабушка выглядела такой умиротворённой и нарядной, будто пришла на свадьбу любимой внучки.

– Чем вас угостить, чем порадовать? – Вопрос явно был риторическим; старушка уже выставляла с подноса тарелки: глубокие с супом и плоские с жареной рыбой. – Вот омулёк. Наш, сладкий, байкальский.

– А я читала, что его ловля запрещена, – удивилась Ульяна.

– Запрещена, запрещена, – легко согласилась бабушка, раскладывая приборы. – Приятного аппетита!

– Оригинальная старушка, – заметил Харри, когда она удалилась. – Как будто из этнографического музея сбежала.

– Это Дарима, – сказала Жень. – Прикольная бабка. Живёт в режиме полного дзена. Ей что ни скажи, на всё кивает и улыбается.

– Платья у неё – нечто, – добавила Нина. – Золотой дугуй хээ восхитительно сочетается с маджентой.

– Ты в этом разбираешься? – спросила Ульяна.

Нина окатила её высокомерным взглядом.

– Я разбираюсь во многом.

– Она учится на модельера, – пояснила Жень. – Расскажи им про узор. Это прикольно, хоть и про шмотки.

Нина взглянула на Харри: заинтересовался или нет? А потом заговорила тоном отличницы, делающей доклад:

– Круги, которые мы видели на платье Даримы, это древний орнамент дугуй хээ. Он символизирует вечность и цикличность. Колесо жизни, которое вертится без остановки. – Она покрутила в воздухе указательным пальцем. – Мы все бежим в нём, как хомяки. Движемся от рождения к смерти, и это неизбежно. Когда заканчивается одно, начинается другое, и оно в точности повторяет тот же круг. От преподов я часто слышу, что мода циклична. Чтобы понять будущее индустрии, надо смотреть в прошлое. Но на самом деле циклична сама жизнь. Такие, как Дарима, понимают это.

– Звучит как-то невесело, – Харри натянуто улыбнулся.

Нина откинула волосы назад и пожала плечами.

– А мне кажется, это очень успокаивает, – ухмыльнулась Жень. – Ну, когда понимаешь, что ты просто хомяк в колесе, а не какой-нибудь суперхироу. С тобой может случиться, что угодно. Главное – просто выжить.

Разговор сошёл на нет, и Ульяна с Харри принялись за еду. Омуль, золотистый сверху и розоватый внутри, таял во рту и оставлял сладковатый привкус. Вновь появившись в зале, Дарима принесла чай и десерт – хворост, щедро посыпанный сахарной пудрой. Забирая грязную посуду, старушка посетовала, что пай-мальчик ничего не съел.

– Это потому, что его интересуют только мозги и печёнки, – пробурчала Жень, жадно вгрызаясь в жареное тесто.

Стёпа издал неясное мычанье: то ли одобрительное, то ли наоборот. Нина выразительно покосилась на Жень, потом скользнула взглядом по хворосту – и поморщилась, словно на нём оказался хинин вместо сахара.

Ульяна уловила: в их отношении к пай-мальчику скрыто нечто большее, чем игнор и презрение. Отвращение? Или страх?

Отглаженный встал, со скрипом отодвинув громоздкий стул, и засеменил к выходу. Со спины парень напоминал пупса с пластиковыми волосами. Да и вышагивал он по-кукольному, меленько перебирая ногами и почти не сгибая коленей. Казалось, если пай-мальчика толкнуть, он искусственным голосом скажет: «Ма-ма!», рухнет и больше не поднимется.

Сумрачную атмосферу разогнала Марина и её красота, летящая впереди и наполняющая всё пространство, как неуловимый аромат. Без шубы хозяйка походила на закатное зимнее солнце: алое платье отливало холодом, а накинутая сверху шаль напоминала длинную тень. Марина царственно спустилась по винтовой лестнице в конце зала и, приподняв пышную юбку, ловко перешагнула ограждающий красный шнур. Похоже, башня терема была закрыта для гостей.

– Ньюлук с народными мотивами, – выдохнула Нина. – Обалденно смотрится.

– Ты как будто на модную практику приехала, – заметила Жень. – Как фольклористы, которые ищут по деревням неизвестные пословицы. Ну а ты всякие рюшечки-хрюшечки собираешь.

– Три интересно одетых человека на весь ретрит – это, скорее, антимодная практика.

– Дарима, Марина… А кто третий? Я? – Жень поправила шапку и подмигнула.

Притворно улыбнувшись, Нина бросила красноречивый взгляд на Харри. Он приосанился и изобразил, как пафосно стряхивает соринку с плеча.

– Ну я рада, подруга, что себя ты тоже не внесла в список, – хихикнула Жень. – Мы с тобой в одной лодке антимодных лузеров.

Нина набрала воздуха, чтобы возразить, но тут к столу подплыла хозяйка. Зеленоватые глаза Мисс Заколки принялись жадно впитывать детали Марининого наряда: узор платка, витой пояс, серебряное монисто.

Ульяна поймала себя на том, что, как и Нина, неприкрыто разглядывает Марину. В голове откуда ни возьмись всплыл образ мамы: короткая незамысловатая стрижка, очки в немодной оправе, безразмерное худи и штаны, купленные ещё до рождения Ульяны. А ещё взгляд. Совсем другой взгляд. Мама как бы смотрела наружу, повсюду выискивая следы несправедливости, а Марина – вовнутрь, как человек, у которого есть тайна. «В женщине должна быть загадка» – старая присказка шла хозяйке ретрита не хуже алого платья.

У Ульяны засвербело за рёбрами, и она мысленно обозвала себя лукисткой. Она не могла понять, с чего вдруг решила сравнить маму с Мариной. Может, потому что никогда ещё не видела таких женщин? Мамины подруги и учительницы в бывшей школе совсем не походили на роковых красавиц. А Марина словно сошла с красной ковровой дорожки.

Нина, Жень и Стёпа, не попрощавшись, встали из-за стола и потянулись к двери. Проводив их взглядом, Ульяна почувствовала, как опускаются уголки губ. Новые знакомые будто забыли о ней, вот так сразу. Хотя, поспешила успокоить себя Ульяна, ребята, скорее всего, ушли из деликатности – чтобы Марина могла спокойно поговорить с новенькими. А «пока» не сказали просто потому, что на замкнутой территории это бессмысленно. За ужином, а то и раньше, они встретятся снова.

– Ульяна, Харитон, рада, что вы познакомились с остальными гостями. Если не возражаете… – Марина села рядом, положив на стол лист А4 и маркер, – я бы хотела обсудить наши планы.

Ульяна взглянула на бумагу. Там была экселевская табличка с каким-то списком.

– Для начала давайте определимся, у вас будет общая программа или у каждого своя? – спросила хозяйка.

– Общая, – выпалила Ульяна, надеясь, что Харри не надумает бросить её.

Кузен кивнул.

– Замечательно. – Марина вооружилась маркером. – Есть ли у вас пожелания? Может быть, вы о чём-то читали до поездки? Хотели посмотреть что-то конкретное?

Ульяна смутилась. Единственное, о чём она узнала до вылета: запрет на промысел омуля ради восстановления популяции. Да и то не сама прочла, а услышала от мамы.

Харри ответил за обоих:

– Нет, мэм, мы не нахватались спойлеров и готовы удивляться.

Хозяйка одобрительно улыбнулась.

– Отсутствие подготовки – иногда это и есть лучшая подготовка. Значит, мы сосредоточимся не на достопримечательностях, а на работе с сознанием. Не на внешнем, а на внутреннем. Думаю, зоотерапию смело вычёркиваем… – маркер заскрипел по бумаге. – Я бы посоветовала практику молчания, пока однодневную, а там видно будет. Её можно совместить с поездкой к ледяным пещерам. Затем неплохо было бы отправиться на кинхин, медленную прогулку, по Тажеранской степи – очень помогает очистить сознание и сосредоточиться на настоящем моменте. А в качестве кульминации предлагаю ночь в палатке на льду Байкала. Между двух бездн, как я это называю: водной и небесной. – Она вздохнула: то ли мечтательно, то ли меланхолично. – И, конечно, общие медитации на берегу. Они проходят по утрам, до завтрака. На всякий случай уточню, что мы исключаем всякую идеологическую или религиозную составляющую процесса. Всё, что мы здесь практикуем, лишь способ выйти из круговорота навязчивых мыслей. Отправить собственный разум в отпуск.

«Да, это было бы неплохо», – подумала Ульяна.

– Остальное время вы можете провести здесь. Отдохнуть, погулять, пообщаться с другими гостями. Или съездить на Ольхон. Правда, не уверена, что будет свободный хивус, а на машине лучше не рисковать. Всё-таки перволёд, январь, море ещё неспокойно.

– А что, реально можно провалиться? – удивился Харри. – Лёд кажется таким крепким.

– Байкал – не монолит. Есть торосы, трещины, перепады толщины. Плюс на лёд влияют подводные землетрясения и ветер. Не говоря уже об эжинах.

– Это кто-то вроде местных Лохнесских чудовищ? – усмехнулся Харри.

Он явно думал, что Марина опровергнет его шуточное предположение. Улыбнётся, отмахнётся и скажет, что эжинами тут называют метели, полыньи или ещё какие-нибудь природные явления. Но хозяйка ретрита произнесла:

– Почти. Это хозяева местности. – Заметив непонимание в глазах, она пояснила: – Духи.

– А-а, ду-у-ухи. – Харри, не утратив весёлого легкомыслия, пошевелил в воздухе пальцами. – У вас тут, наверно, полно всяких легенд. Расскажете парочку вечером, у костра?

– Обязательно.

Ульяне стало не по себе, и съеденный омуль шевельнулся в желудке. Марина говорила слишком серьёзно и спокойно. Как человек, который точно знает: духи существуют.