Читать книгу Ты теперь моя - Елена Тодорова - Страница 5

– Съешь что-нибудь, – грубый голос Сауля заставляет меня вздрогнуть. – Белая. С платьем сливаешься.

– Не хочу. Не голодна.

Чистое упрямство, признаю. Желудок протестующе скручивается и жалобно урчит, требуя подкинуть организму хоть какие-нибудь питательные вещества.

Я уже крайне сильно нервничаю и все хуже себя контролирую. День близится к концу. Еще немного, и мы поднимемся в номер.

– Поешь, – продолжает давить Саульский.

– Не хочу.

Опускает на лежащую передо мной тарелку шпажку с шашлыком и канапе с семгой.

– Ешь. Если не хочешь, чтобы я тебе помогал.

– Я не ем мясо, – выдавливаю сквозь зубы, ощущая подступающую тошноту.

– Только не говори, что вегетарианка.

– Не совсем. Просто не люблю. Не переношу запах сырого мяса. И иногда я его чувствую даже в готовом виде. Возможно, фантомно. Не знаю… Не съем. Не могу.

– Рыбу съешь, – забирает шашлык себе и подбрасывает на мою тарелку еще несколько канапе. – Это ты, надеюсь, осилишь?

– Рыбу я тоже не особо люблю.

Взгляд Саульского достаточно красноречив. Оглядывает… Нет, даже не так. Ощупывает меня с ленивым презрением, мол, как ты живешь вообще?

– Не надо ее любить. Просто возьми в рот, прожуй и проглоти.

Смотрит на мои губы, и я не то что в рот что-то взять, сглотнуть и вдохнуть не сразу могу. Вижу, как медленно, заполняя насыщенную сталь радужки, расплываются темнотой зрачки.

Это плохой знак.

Мои плечи каменеют. В горле стынет удушливый ком. Сердце с силой толкается в ребра. Опуская взгляд, пытаюсь унять безумное волнение, чтобы не лишиться у всех на виду сознания. Этого только не хватало!

Не решаюсь продолжать спор. Чувствую, что Сауль будет давить, пока не достигнет цели. Неважно, каким способом, он это сделает. Даже если придется запихивать еду мне в глотку на глазах у всей «достопочтенной» публики.

Пережевывая еду, чувствую, как глаза заполняют злые слезы. Незаметно смахиваю предательскую влагу. Но Сауль, конечно же, замечает.

– Надеюсь, не из-за рыбы плачешь?

– Нет, – шиплю, не глядя на него.

Жую энергичнее, мечтая быстрее проглотить. Запивая водой, громко сглатываю. Становлюсь злее, но отнюдь не сильнее. Именно это понимание удерживает от открытого сопротивления.

– Из-за чего?

– От счастья!

– Заметно.

Резко поворачиваю к нему лицо. Делаю резкий глубокий вдох, прежде чем рубануть на эмоциях словами.

– Так, ладно… – дергает меня на себя Ритка. Выглядывая из-за плеча, умудряется скороговоркой спросить: – Господин Саульский, можно, пожалуйста, нам еще потанцевать?

– Иди, танцуй, – давая разрешение, смотрит на меня. – Последний раз, когда ты делаешь это на людях.

Взмывшая внутри злость придает сил. Поднимаюсь и выхожу из-за стола. Папа салютует бокалом. Проходя мимо него, наклоняюсь, чтобы обнять со спины. Целую в щеку.

– Пойдешь с нами?

– Идите, идите. Я позже.

Сердце вновь сжимается. Устал, очевидно, но будет сидеть до победного.

– Недолго осталось, – еще раз целую.

– Да. Недолго.

Добраться до музыкантов не успеваем. В центр зала выступает дядя Зураб. Вытягивает над головой руку с пистолетом и, выкрикивая «Таганка», производит в потолок два выстрела. Ритка от неожиданности пугается и пронзительно визжит, а я даже не дергаюсь. Такое случается, когда гуляют папины ребята.

Вздрагиваю я, лишь когда оседающую в зале тишину прорезают характерные щелчки оружия – вскочившие на ноги Сауль и его бойцы держат дядю Зураба на прицелах.

– Стоять, сука!

Но тот лишь пьяно повторяет «Таганка», отвешивает поклон и пускается в пляс. Музыканты подключаются уже по факту, когда он отбивает неровный танцевальный такт.

Часть таких же захмелевших гостей присоединяется, другая часть – поддерживает хлопками и, вытягивая медленную трель мелодии, насвистывают.

Я тоже с издевкой выкручиваю для Сауля реверанс и, не сводя с него взгляда, примыкаю к танцующим.

– Он какой-то злой, – притягивая меня к себе, нудит Ритка.

– Нет, не злой, – с невесть откуда взявшейся уверенностью говорю я. – Он – вожак стаи. Жесткий и хладнокровный, но не злой.

– Мог бы разок и улыбнуться.

– Знаешь, Рита, иногда улыбка такого человека страшнее, чем ярость.

– Зачем ты это сказала? – пищит подруга. – Я теперь еще больше за тебя волнуюсь. Что, если он жестокий… ну, знаешь, в сексе.

– Уж явно не ласковый, – стараясь скрыть смущение, бравирую фальшивым бесстрашием.

– И ты так спокойна?

– А что мне еще остается? Не убьет же он меня.

Глаза Савельевой становятся шире.

– Ты, если что, кричи погромче, – подстегивает она. – Может, его это тормознет. Кому охота, чтобы баба в постели орала? – сомнительный аргумент. Молчу, чтобы не пугать еще больше далекую от мира сильных подругу. – Кроме того, наш с мамой номер недалеко. А у меня есть перцовый баллончик.

Ритка не представляет, какая заварушка может разгореться, если кто-то посмеет не то что совершить нападение на лидера «Архангельских[5]» – только лишь посметь вмешаться в его дела.

С напускной беззаботностью хохочу, обнимая Ритку, и, целуя в щеку, прошу:

– Ты за меня не переживай, мышка. Я справлюсь. Все будет хорошо.

Объявляют последний танец молодых. Сауль опрокидывает стопку водки и поднимается. На ходу застегивает пиджак. А я вдруг зависаю. Ожидая его в центре зала, прослеживаю каждое движение. Серьезен, будто не танцевать предстоит, а речь толкать на каком-нибудь форуме. Пересекая опустевший зал, без слов кладет ладони мне на талию и притягивает к себе. Натыкаясь на крепкое мужское тело, ощущаю животом его возбуждение и инстинктивно отшатываюсь, упираясь ладонями в каменную грудь.

Тяжело и шумно дыша, опускаю глаза в пол.

Сбитая с толку непонятной бурей эмоций, не могу унять дрожь. Не хочу, чтобы думал, будто я трусиха. Это ведь неправда! Пытаюсь скрывать свои реакции, но Сауль, конечно же, все понимает.

– Расслабься, девочка.

Я бы, может, и смогла, если бы он после этих слов отпустил. Но… Он толкает, давит телом – ведет в танце, а я задыхаюсь от его близости, силы и уверенного напора. По спине и плечам слетают горячие мурашки. Внизу живота появляется странное колючее тепло.

В воздухе висит смесь разных запахов, но внутрь меня пробивается один – мужской. Крепкий. Доминирующий. Волнующий кровь какой-то незнакомой остротой.

Инстинктивно ищу глазами отца.

«Папа… папа… папочка…»

Повинуясь порыву, дергаюсь из мужских рук, чтобы броситься к отцу. Сауль не пускает. Держит так крепко, что все мои трепыхания сторонний наблюдатель даже не заметит.

– Забудь, – осаживает низким хрипловатым голосом. – Всё, принцесса, детство закончилось.

Не возразить.

С ним я будто слова забываю. Куда девается мое остроумие? Куда исчезают сила и смелость? Ничего не получается придумать. Не могу выдавить ни слова!

Градус напряжения между нами зашкаливает, когда кто-то из подвыпивших гостей кричит «Горько!». От шока и отчаяния меня передёргивает. Папа уверял, что этих возмутительных вульгарных обычаев на моей свадьбе не будет. Но пьяные гости, даже подвластные здоровые мужики, порой выбиваются из регламента.

Расширив глаза, с беспокойством смотрю на мужчину, которого теперь должна называть супругом.

– Не беспокойся. Долбиться в десна – не мое.

А что твое?

Почему после этого заверения мне становится еще тревожнее? И почему… Почему внутри разливается постыдное разочарование?

Вероятно, я сама себя не знаю.

Не осознавала, что могу так реагировать на другого человека. Сердце из груди рвется. Пульс забивает слух. Дышать становится тяжело.

Что же ждёт меня впереди?