Читать книгу На хозяйстве у тирана - Елена Трифоненко - Страница 4

Какой мерзкий парень! Просто средоточие снобизма и наглости. Вот уж подумать не могла, что у Петра Петровича такой стремный внук. Вообще, он много о нем рассказывал. И только хорошее. Якобы двадцать лет назад, пока остальные пацаны скакали по крышам и подворотням, «чудесный Боречка» ходил в художку и выращивал дома лимоны. Повзрослев, этот же Боречка вроде как чурался пьянок, налегал на учебу и разъезжал по стажировкам. Слушая рассказы Петра Петровича о внуке, я все время представляла себе этакого худощавого интеллигента в очках и шарфе. А оказалось, Боречка у нас небритое чудовище с нахальными глазищами. М-да, родственная любовь слепа.

Мало того, что «чудесный Боречка» ввалился ко мне без стука, так теперь он еще тут все лапает без разрешения. У него хоть руки-то чистые? Или он масляными от бекона пальцами вцепился в мою любимую картину?

Внутри меня все заклокотало. Я даже губу закусила, чтобы не ляпнуть чего-нибудь грубого. За эту картину я в свое время отвалила половину зарплаты. Я всегда берегла ее как зеницу ока. На ней была изображена очаровательная итальянская кафешка у моря. Ничего пафосного, просто несколько столиков, цветные зонтики, лианы с ярко-розовыми цветами. А позади кафе – густой лес из мачт пришвартованных рядом яхт. Увидев эту картину на барахолке, я мгновенно в нее влюбилась. Кафе на ней напоминало кондитерскую моей мечты. Мне ведь хочется открыть такое место, куда люди будут приходить не только поесть. Мне хочется, чтобы моя кондитерская дарила людям ощущение праздника.

– Симпатичная мазня, – протянул Борис, наконец возвращая картину на место. – В Италии прикупила?

Я вздохнула. Где я и где Италия? До переезда в Анапу я дальше родной области не ездила. У меня и загранпаспорта-то нет. Зачем он мне, если денег у нас всегда было только на отдых у местной речки? Но посвящать «чудесного Боречку» в свой скудный жизненный опыт не хотелось. Я молча переложила его рубашки на стул, снова взялась за утюг.

– Я четыре года назад провел лето в Апулии, – похвастался Борис. – А в том году изъездил на скутере все побережье Амальфи. Кстати, если ты там еще не бывала, обязательно заскочи как-нибудь. Рекомендую.

Я невольно покосилась на него. Он сидел, наклонив голову набок, внимательно меня разглядывал. В его взгляде читалась насмешка. Он явно догадывался, что Италию я видела только по телевизору. Вот же самодовольный индюк! Ничего-ничего, я когда-нибудь и путешествия смогу себе позволить. Я буду много-много работать, буду крутиться…

– Я, может, и на новогодние праздники поеду в Италию, – мечтательно протянул Борис. – В Рим. Правда, друзья меня еще в Ниццу зовут в это время, но мне там что-то не особо нравится.

Почему-то захотелось его чем-нибудь стукнуть. Наверное, это классовая ненависть.

– Чего такая неразговорчивая? – тут же уколол Борис. – Настроение плохое?

Стараясь устроиться на диване удобней, он разгреб гору диванных подушек. Из-под одной из них на пол выпал мой блокнот с совушками (а я-то гадала, куда его засунула!). Борис подхватил блокнот, стал стягивать резинку, чтобы заглянуть внутрь. В душе у меня все перевернулось, я отставила утюг, подлетев к дивану, попыталась забрать блокнот у Бориса. К несчастью, тот оказался проворней, спрятал его за спину.

– Отдайте! – процедила я, грозно нависая над ним. – Разве вас не учили, что трогать чужие вещи – некрасиво?

Наши взгляды скрестились. Его был полон нахальства.

– Откуда мне знать, что это твое? – с вызовом спросил Борис. – Может, это деда?

– Сейчас это моя комната. Ваш дедушка разрешил мне ее занять. И все вещи здесь мои. Кроме мебели.

– А у тебя неплохая грудь, – вдруг заявил он. – Своя?

Захотелось отвесить ему пощечину, но я сдержалась. Все-таки в этом доме прав у него было больше, чем у меня. Я сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться, потом протянула ему раскрытую ладонь.

– Отдайте, пожалуйста, блокнот!

– А что там? – Он приподнял одну бровь. – Дневник? Стишочки собственного сочинения?

– Там записи, нужные мне для работы.

– Да не нервничай ты так. Мне твои каракули без надобности. – Он нарочно неторопливо вытащил блокнот из-за спины. – Держи!

На мгновение показалось, что в последний момент он решит подшутить и снова уберет блокнот за спину, но этого не произошло. Схватив блокнот, я сразу попросила:

– А теперь покиньте, пожалуйста, мою комнату.

– В смысле?

– Вы мешаете мне работать. Вы меня отвлекаете.

– Вообще-то я ожидаю свои рубашки, – он сидел, не двигаясь, продолжал беззастенчиво пялиться на мою грудь.

– Я примусь за ваши рубашки только минут через двадцать, – сообщила я. – Сразу после того, как закончу с вещами детей. Вам нет смысла тут торчать. Когда я поглажу вашу одежду, я тут же принесу ее к вам в комнату.

Он задумался на несколько секунд, потом с ухмылкой мотнул головой.

– Нет, не подходит. Рубашки у меня недешевые, а ты запросто можешь их испортить. Лучше я посижу здесь, все проконтролирую.

Я представила, как он таращится на меня следующие минут сорок, и чуть не застонала. Это теперь вот так всегда будет? Я на такое не подписывалась.

– И все-таки я еще раз прошу вас уйти, – сказала я. – Мне на самом деле мешает чужое присутствие.

Он явно собрался возразить, но тут у него зазвонил телефон. Достав его из кармана джинсов, Борис мазнул взглядом по экрану, нахмурился.

– Ладно, уговорила: пойду к себе, – произнес он, быстро подымаясь с дивана. – Но ты осторожней давай, не прожги там чего-нибудь.

– Я буду крайне аккуратной, – пообещала я сквозь зубы, а потом мысленно сгрудила все его рубашки в кучу и подожгла.

***

Закончив с вещами детей, я быстро погладила рубашки Бориса, повесила их на вешалки. А потом села на диван и минут пять собирала волю в кулак, чтобы отнести рубашки их хозяину.

Борис пробыл в доме всего несколько часов, но уже жутко меня бесил. Бесил одним только видом. Врать не буду: он был удивительно хорош собой, но это вечно самодовольное выражение на его лице все портило. У него постоянно был такой вид, будто он считал меня кем-то вроде рабыни. Впрочем, и его сестрица тактом не отличалась. Всю дорогу говорила со мной сквозь зубы, корчила из себя потомственную аристократку.

Я вздохнула. Нет, не надо себя накручивать. Все-таки мы с Петром Петровичем так и уговаривались: я живу у него на правах помощницы по хозяйству. А значит, надо заткнуть собственную гордость и терпеливо выполнять все, что приказывают. Даже если мне не нравится тон и выражение чьих-то лиц. В конце концов, я тут несколько месяцев прохлаждалась, пора бы и послужить Петру Петровичу верой и правдой.

Подхватив вешалки с рубашками, я вышла из комнаты. В доме было тихо, наверное, дети до сих пор резвились в саду. С легкостью взлетев на второй этаж, я решительно постучала в дверь комнаты, которую теперь занимал Борис. За ней не раздалось ни шороха. Я выждала немного, потом постучала еще. За дверью по-прежнему была тишина. Наверное, внук Петра Петровича забыл про рубашки и куда-то свалил. Ну и прекрасно! Я собралась развернуться на пятках, но в этот момент дверь в комнату распахнулась.

В проеме появился Борис. Он был в одном полотенце, которое довольно неуверенно держалось на узких бедрах. Я не ожидала увидеть его в таком виде, потому растерялась, уставилась на него, как какая-нибудь деревенская кумушка. Тело у Бориса выглядело шикарно. Такие обычно фотографируют для рекламы спортзалов: мускулистые ноги, подтянутый пресс, выдающиеся бицепсы. Черт, да он просто ходячий тестостерон!

Щеки у меня предательски порозовели.

– Не прошло и полгода, – хмуро протянул Борис, открывая дверь шире и отступая, чтобы я могла пройти. – Надеюсь, хоть качество не хромает.

Он явно только что ходил в душ. Волосы у него были мокрые, по его широким плечам и мускулистой груди, покрытой темной порослью, стекали капли воды.

Я не рискнула перешагивать через порог, отведя взгляд в сторону, протянула Борису рубашки. Ужасно не хотелось, чтобы он заметил охватившее меня смущение.

– Сама повесь! – буркнул Борис. – У меня руки мокрые.

Помявшись пару секунд, я все-таки вошла. Вот только ноги почему-то сразу стали ватными. Я кое-как дотопала до шкафа, распахнув дверцы, стала аккуратно развешивать рубашки. В шкафу еще хватало одежды, потому мне пришлось сдвигать все, чтобы втиснуть принесенные вещи. Так получилось, что я ненароком смахнула пару футболок с вешалок. Мысленно чертыхнувшись, быстро все подняла, стала натягивать обратно.

– Чего ты там копаешься? Нашла что-то интересное? – Борис возник рядом, словно из воздуха, надвинулся сзади, почти втолкнул меня в шкаф.

– У вас тут беспорядок, – ответила я, не оборачиваясь. – Я пытаюсь разместить вещи более рационально.

От близости его тела почему-то стало жарко, во рту пересохло.

– Оставь все как есть, – хрипло сказал он.

Его дыхание обожгло кожу у меня на шее, по спине побежали мурашки.

– Не волнуйтесь, больше ничего не трогаю. – Я развернулась, чтобы уйти, но Борис не посторонился. Наоборот упер руки в дверцы, полностью загородив проход.

– Погоди.

Он был выше меня сантиметров на пятнадцать, но сейчас наклонился, и наши лица оказались близко-близко.

– Можешь еще кое-что для меня сделать? – вкрадчиво спросил Борис, пристально глядя мне в глаза.

Внутри у меня все обмерло. Я решила, что он собрался домогаться. Сейчас скинет полотенчико и… Он же еще в моей комнате странно пялился, плел что-то про грудь. Мне уже тогда стоило напрячься, а я, дурында, пропустила все «звоночки» мимо ушей.

На секунду я зажмурилась от ужаса, стала лихорадочно вспоминать все, что знала по самообороне. Кажется, надо ударить в пах коленом. И вроде еще кулаком по переносице можно: это довольно больно. Но, блин, как мне тут орудовать конечностями, если он почти вжал меня в шкаф?

– Я шампунь забыл взять с собой, – пожаловался Борис. – Можешь купить?

Я подумала, что ослышалась, открыла глаза.

– Шампунь?

– Да, и еще гель для душа. Мой скоро закончится.

– Ладно, – сглотнув, ответила я. – А какие надо?

– Да любые. Просто выбери что-нибудь подороже. Я тебе сейчас денег дам. – Он наконец отодвинулся, прошел к стоящей на столе сумке, достал оттуда пятитысячную купюру. – Вот, держи. Только не забудь.

– Завтра прямо после работы заскочу в супермаркет. – Я быстро убрала его купюру в карман, попятилась к двери. – Я пойду?

– Ага, иди. – Он как будто полностью потерял ко мне интерес, отвернулся к окну.

Я выскочила в коридор и шумно выдохнула. Фух! Чуть не вляпалась. Чуть не покалечила мужика на ровном месте. Идиотка. Вот какого фига я решила, что он будет домогаться? У него, наверное, девушек вагон, и все как одна модели.

Дверь за моей спиной вдруг открылась.

– О, ты еще здесь? Отлично! – раздался голос Бориса. – Я только что вспомнил, что и мочалку не прихватил. Мочалку тоже купи.

Я обернулась с натянутой улыбкой.

– Какую именно брать? Подороже?

– Пожестче, – медленно отчеканил он, прожигая меня взглядом. – Я люблю пожестче.

– Хорошо, – пробормотала я и, отведя глаза, поспешила смыться.

***

Убрав утюг и гладильную доску в кладовку, я ощутила полный упадок сил. Устала я, скорей, не физически, а морально: слишком много неприятных происшествий произошло в один день. Да и будущее как-то тревожило. В голове крутились вопросы, на которые я не знала ответов. Надолго ли приехали эти неприятные гости Петра Петровича? Куда девать бездомного Митю? Как вести себя, чтобы в комнату ко мне не врывались без стука?

Так как утром я ездила на подработку и встала рано, мне невыносимо захотелось спать. У меня даже челюсть начало сводить от постоянного зевания. Да вот только такую роскошь, как сон, я пока не могла себе позволить, ведь мне еще требовалось нажарить блинов.

Я умылась ледяной водой, чтобы хоть немного взбодриться, и решительным шагом отправилась на кухню. Там я обнаружила, что Митя дрыхнет на диване в одних трусах. Интересно, зачем он снял костюм? В кухне работал кондиционер, было совсем нежарко. Я сбегала в комнату за пледом, накрыла Митю, чтобы не смущал никого обнаженкой. Все-таки в доме были дети.

Потом я обнаружила, что внуки Петра Петрович устроили на кухне бардак – пришлось еще некоторое время потратить на уборку. Но вот наконец я сделала тесто для блинов и, поставив на плиту сразу две сковороды, приступила к жарке. Мне даже показалось, что за час я управлюсь и смогу наконец лечь спать.

– А вы знали, что пауки время от времени линяют? – раздалось из-за спины.

От неожиданности я подпрыгнула чуть ли не до потолка. Обернувшись, увидела рядом с собой Мишу – правнука Петра Петровича. Он с упоением ковырял в носу и глазел на Митю, который уже скинул с себя плед.

– Извини, что ты сказал? – обескуражено переспросила я, ринувшись возвращать плед обратно на Митю.

– Пауки покрыты хитиновым панцирем, он мешает им расти, – выпалил Миша, следуя за мной. – Во время линьки пауки сбрасывают этот панцирь и увеличиваются в размерах.

– Замечательно! – пробормотала я, потрепав его по волосам. Я просто не знала, как реагировать на эту его лекцию.

– Маленькие пауки линяют два раза в месяц, а большие – раз в год, – с еще большим энтузиазмом продолжил вещать Миша. – Большим паукам надо несколько часов, чтобы вылезти из старого панциря.

От сковородок пошел легкий дымок, я бросилась обратно к плите. Быстро сняв почерневшие блины, налила на сковороды новую порцию теста.

– Я очень хочу вживую увидеть, как линяют пауки, – со вздохом произнес Миша, садясь за стол. – Я только по телевизору видел несколько раз. По телевизору не интересно. – Он задумчиво покачал ногой. – Вообще я просил папу и маму подарить мне на день рождения птицееда, но они подарили мне какой-то противный конструктор. – Миша вдруг насупился. – Дурацкие взрослые! Вот зачем они тогда спрашивают всегда, что подарить? Если все равно не слушают?

– Я уверена, они не хотели тебя расстроить. Просто за птицеедом нелегко ухаживать, – сказала я. – А ты еще маленький.

– Ничего я не маленький, – обиделся он. – Я осенью уже в школу пойду.

Я только сейчас заметила, что Миша уже в пижаме, на ней была нарисована целая куча маленьких паучков.

– А почему ты не спишь? – спросила я, взглянув на висящие в углу кухни часы, те показывали половину одиннадцатого.

– У меня бессонница, – глубокомысленно заявил Миша. – А еще я хочу есть. Вы же дадите мне блинов?

– Да, конечно! – Я скорей схватилась за лопатку, быстро перевернула очередную партию блинчиков. – Сейчас новые подоспеют как раз, прошлые подгорели.

Соскочив со стула, Миша подбежал ко мне и, схватив с тарелки один из подгоревших блинов, затолкал в рот. Я только руками всплеснула, а он уже помчался к Мите, который опять спихнул с себя плед.

– Смотрите, на нем паук нарисован! – восторженно заявил Миша, прожевав блин. – Очень красиво.

– Наверное. – Я снова побежала укутывать Митю в плед и опять спалила блины.

Миша куда-то смылся, но я на всякий случай выкинула все сгоревшие блинчики. Не хватало, чтобы мальчишка и их случайно слопал.

Минут десять спустя на кухню притопал Петр Петрович, увидев меня, глубокомысленно пошевелил седыми бровями.

– Чего это ты затеяла? – спросил он с укором.

– Блины жарю, к завтраку. Зоя же попросила.

– Ой, не надо ее слушать, – Петр Петрович поморщился. – Тоже мне заказчица нашлась. На завтрак можно бутербродов поесть или булочек из пекарни по соседству. Никто у нас в семье отродясь плотно не завтракал. Сама Зоя, сколько ее помню, одним кофе всегда ограничивалась по утрам. У ней же фигура, она за ней следит. Ты лучше супа свари, на обед.

– Э… ладно. – Я слегка растерялась, потом тряхнула головой. – Но не выливать же тесто. Сначала все-таки блины дожарю, а потом возьмусь за суп.

Я сняла на тарелку очередную партию блинов, быстро смазала их маслом.

– Пахнет, конечно, вкусно, – протянул Петр Петрович. Сделав круг по кухне, он подошел ко мне, подцепил с тарелки один из блинов.

Снова прибежал Миша.

– Смотрите! – воскликнул он, задирая футболку. – Нравится?

На груди у него теперь был нарисован огромный паук, слегка кривой, конечно, но узнаваемый.

– Что это? – спросил Петр Петрович.

– Татуха, – гордо пояснил Миша, махнул ладошкой в сторону Мити. – Как у этого.

Петр Петрович подхватил с тарелки еще один блин:

– Это ты фломастерами нарисовал?

– Ага, – Миша тоже ухватил блин. – Я хочу еще паутину на ноге нарисовать, но попозже.

– А мама ругаться не будет?

– Может, и будет. – Миша равнодушно пожал плечами.

Петр Петрович сделал себе и правнуку чаю, они сели за стол и стали методично подъедать мои блины. Жевали они намного быстрей, чем я жарила. Мне даже интересно стало, когда же они уже наедятся и перестанут набрасываться на каждый блин как саранча.

Прошло минут двадцать, Петр Петрович отодвинулся. Еще через десять минут он обратился к правнуку:

– Миш, ты бы не объедался так. Как бы у тебя живот потом не заболел.

– Не заболит, дедуль, не волнуйся. Я однажды целую палку колбасы съел, и у меня совсем ничего не болело. Только рвало потом немножко, но недолго. И, скорей всего, это из-за горошка, который я после колбасы ел.

Петр Петрович занервничал:

– Так, Миш, тебе точно хватит.

– Я прям только два блинчика еще съем и все, – жалобно пискнул Миша, но, конечно, съел не два, а четыре.

Когда он демонстративно отнес свою тарелку в раковину, на кухню пришла Настя, Мишина сестра.

– Чем это у вас так вкусно пахнет? – недовольным голосом спросила она. Заглянув в сковородки, Настя тут же достала себе огромную тарелку. – О, я тоже хочу блинов.

Аппетит у нее был хороший, в минуту она умудрялась поглощать столько же блинов, сколько ранее съедал Петр Петрович вместе с Мишей. А еще Настя поедаемые блины успевала фотографировать и, кажется, даже сняла с ними пару видео.

Когда Настя вроде бы наелась, она стала внимательно разглядывать получившиеся фото.

– Даже не знаю, что мне оставить, а что удалить, – вздыхала она. – Я везде ужасно классная, совершенно неясно, как выбирать.

– Ну и оставь все, – предложил Петр Петрович.

– Не могу, – хныкнула Настя. – Память забита.

Миша забрал у нее телефон и несколько минут тщательно пролистывал фото.

– Какая-то лажа у тебя получилась, – в конце концов, подытожил он. – Можешь все удалять.

– Дурак, что ли? – оскорбилась Настя.

– Просто у тебя фантазии нет, – попытался объяснить Миша, поправляя очки. – Вот я бы, на твоем месте, лучше сделал фото с блином вместо лица. Помнишь, мы такое видели в интернете?

– Точно! – Настя аж вскочила.

Схватив очередной блин, она проковыряла в нем дырки для глаз и рта, а потом налепила блин на лицо как маску.

– Дедуль, сфоткай меня! – Настя вручила телефон Петру Петровичу, встала у окна.

– Мне тоже нужна такая фотка! – закричал Миша с завистью.

Он быстро сделал себе аналогичную маску, нацепил ее под очки. В итоге дети устроили целую фотосессию: снимались и по отдельности, и вместе, за столом и под ним. Миша еще достал из холодильника всякого: кабачки, баклажаны, яблоки, стал использовать их как дополнительный реквизит. Из-за возникшей суматохи, Настя случайно разбила банку с вареньем, а Петр Петрович рассыпала горох. Тот разлетелся по всей кухне. Само собой, мне пришлось оторваться от плиты, чтобы прибраться.

Наконец дети выдохлись, сели передохнуть, Петр Петрович налил им чая. Миша и Настя на автомате съели еще по паре блинов. Вид у обоих стал осоловелый, и я подумала, что вот сейчас они точно уйдут спать. Но нет, Миша вдруг сказал:

– Дедуль, а давай мы и тебе тоже сделаем маску из блина, сфотографируемся все вместе?

Петр Петрович сначала воспринял эту идею в штыки, но потом, после долгих уговоров, все-таки согласился. Он сделал новый комплект масок из блинов для себя и детей, и следующие минут сорок фотографом пришлось быть мне. Вообще, это было довольно весело, я даже немного взбодрилась. Правда, при съемке пострадала куча блинов, пришлось их выкинуть. Еще пострадал мой фартук, о который Миша несколько раз случайно вытер руки, и ковер у дивана, на который упала Настя, предварительно не сняв блин с лица.

– Ну все, дети, пора закругляться, – наконец сказал Петр Петрович, отскабливая ошметки блина от ковра. – Уже давно за полночь. Если ваша мама узнает, что вы выбились из режима, мне несдобровать.

– Не узнает, – заверил Миша. – Она крепко спит, а мы проберемся к себе на цыпочках.

– Вы, главное, и утром не проболтайтесь про нашу вечеринку.

– Не проболтаемся, – с важным видом пообещала Настя. – Мы умеем хранить секреты.

– Очень на это надеюсь, – сказал Петр Петрович. – Мамка у вас шибко строгая. И меткая. Так что вы уж не подводите меня. Что бы ни случилось, держите язык за зубами.

Дети убежали на второй этаж, Петр Петрович ушел к себе. Я быстро дожарила остатки теста. Получилось только четыре блинчика. Я переложила их в контейнер и занялась супом. К счастью, в холодильнике имелся фарш – я налепила фрикаделек и сделала бульон с ними. Если бы мне сейчас пришлось варить мясо на косточке, я бы точно чокнулась.

Нелегко все-таки, когда у тебя сразу несколько «господ». Одним суп подавай, другим блины, третьим… мочалку. Да еще и за зеброй надо присматривать. И ведь никому не приходит в голову, что каждое поручение требует уйму времени.

Я еще раз умылась ледяной водой и стала нарезать овощи.

После двух часов суп был готов, и я наконец пошла к себе. Правда, совсем не помню, как добралась до дивана. Скорей всего, я заснула еще на пути к нему. От усталости мне даже и не снилось ничего.

Когда в половине седьмого зазвонил будильник, я почувствовала себя зомби. Голова гудела, я с трудом оторвала ее от подушки. Ощущения, в общем, были такие, будто меня самосвал переехал. Раза четыре.

Я кое-как приняла душ и умылась, а завтракать вообще не решилась. Только сбегала на кухню проверить, дышит ли человек-зебра. Тот дрых, как младенец, улыбался во сне. Я поправила ему плед и быстрей покинула кухню. Мне казалось, что стоит хоть немного там задержаться, как сразу набежит толпа с поручениями. Одним снова понадобится что-то погладить, другим захочется каких-нибудь сырников.

Переодевшись, я на цыпочках пробралась к выходу и выскользнула во двор. Еще никогда я не спешила на работу с таким удовольствием.