Читать книгу Миллиметр - Елена Трумина - Страница 4

В прошлом году в сквере недалеко от дома Киры появился памятник Родиону Раскольникову: черная фигура в длинном распахнутом пальто, в руке стальной топор, на который слетел живой голубь, как символ раскаяния. Подножие памятника представляло собой ступеньку, и на ней граждане пили пиво, размышляя попутно на тему «тварь я дрожащая или право имею», и стоит ли гармония мира слезинки замученного ребенка. Отягощенные раздумьями, они плевали себе под ноги и, поднимая глаза к небу, с тоской вздыхали. По небу плыли облака, унося их взоры далеко, за черту города.

Кира добежала до сквера за пятнадцать минут. Вот уже и изваяние блеснуло из-за листвы. Яркие солнечные пятна играли на орудии убийства старухи-процентщицы Алены Ивановны. Рядом с памятником, выставив одну ногу вперед, стоял невысокий худой человек лет пятидесяти, в черном плаще и фиолетовом берете, сдвинутом набок. На плече – потертая, когда-то недурная, кожаная сумка.

Незнакомец рассматривал скульптуру, не то чтобы с интересом, а скорее от скуки. Как только Кира встала рядом, он спросил, не поворачивая головы:

– Как вы думаете, это Раскольников до убийства, в момент убийства или после?

– До? – наугад предположила она.

– Определенно.

– Так это вы продаете душу?

Повернулись друг к другу.

Кира всмотрелась в незнакомца. Бесцветные глаза, окаймленные розоватыми веками с белесыми ресницами, превратили бы его бледное лицо в гипсовую маску, если бы не одна крошечная деталь – косоглазие. Правый глаз смотрел абсолютно ровно, но левый, напоминавший голубиный, был настороженно устремлен вбок. Выражение лица не изменилось, когда незнакомец заговорил. Голос, гортанный и трескучий, отличался необыкновенно широким интонационным диапазоном.

– Да, это я продаю! Знаете, вы единственная, кто позвонил. Душа сейчас не слишком востребована.

Кира согласилась:

– Да. Пожалуй. Сейчас больше думают о деньгах.

– Так деньги при вас? – осведомился продавец, и левый голубиный глаз колыхнулся.

Кира кивнула, наблюдая, как доберман волочит по земле огромную сухую ветку. Раздался свист, но доберман ветку не отпустил.

– Эвбулид, – представился незнакомец.

– Афродита.

– Ваш папа тоже любил древних греков? Ха-ха! На той стороне есть ресторан, я вас приглашаю. Не на улице же нам заниматься нашим деликатным делом.

Громкое наименование «ресторан» Эвбулид присвоил неказистому этническому кафе под названием «У Розы». «В этом ресторане, – сообщил он, – пекут самый вкусный в городе пирог с селедкой». Однако сам заказал сто пятьдесят «Трофейного» и оливье. Кире пришлось уступить его уговорам и заказать хваленый пирог.

– О делах потом, потом, – прервал ее расспросы Эвбулид. – Сначала вы должны попробовать пирог!

Сказано было так, будто он сам его пек. А когда пирог принесли, Эвбулид внимательно наблюдал, как Кира ест. Не дождавшись восторгов, уголки его губ расстроенно поползли вниз:

– Вам не нравится пирог?!

– Я не очень люблю рыбу, – призналась Кира.

– Боже мой, какой я идиот! Как я не понял, что передо мной язычница?! – вскричал он.

Кира от неожиданности вздрогнула всем телом, и кусок рыбы шмякнулся ей на колени. К счастью, перед Эвбулидом поставили тарелку с оливье. Прикрыв глаза, он скороговоркой пробормотал молитву, мимолетным движением перекрестился, взял в руку вилку.

Кира присыпала селедочное пятно солью.

Кафе было не сказать чтобы уютным, но светлым и чистеньким. Негромко играла восточная музыка, официанты вполголоса переговаривались возле барной стойки. Над столиком работал кондиционер. Сидевшая в центре зала парочка увлеченно смотрела телевизор, висящий под потолком: на экране из еще не освободившейся от снега земли прорастали и распускались подснежники.

Эвбулид опустошил бокал с коньяком. Гипсовые щеки продавца души приобрели кукольный оттенок.

– Она у меня в сумке, – доверительно сообщил он, вытирая губы салфеткой.

– А говорят, душа в теле живет…

– О, – неожиданно засмеялся он, – вы думали, я свою хочу продать?

– А вы ее поймали сачком, когда она из покойника вылетала?

Эвбулид пришел в восторг. Смех его был так искренен и так заразителен, что невольно Кира тоже засмеялась.

«Черт! Это все-таки шутка. Сукин сын!»

– Ну да, зачем продавать свою, если есть чужая! – ответил он, и оба дружно расхохотались.

Парочка за соседним столом оглянулась.

– Какой сегодня хороший день, – отсмеявшись, сказал Эвбулид. – Не правда ли? И это осеннее небо такое прозрачное, такое глубокое, такое бывает только осенью. Немного жаль, что вы не любите рыбу.

– Так как же душа к вам попала?

– Очень просто. Я ее выиграл в карты у одного знаменитого художника. Ему больше нечего было поставить. А мне она зачем? Ни к чему.

– Выиграли? Понимаю, понимаю… ха-ха-ха…

– Рублей пятьсот, шестьсот у вас найдется?

Кира перестала смеяться. Достала кошелек и протянула пятьсот рублей, как протянула бы фокуснику то, что он попросил для номера.

Эвбулид с достоинством убрал деньги в карман и с подчеркнутой важностью поставил на стол сумку. Щелкнул замок, Кира, словно под гипнозом, следила за ловкими движениями рук продавца души и, когда он начал доставать из сумки свой товар, невольно откинулась назад.

На столе появилась трехлитровая банка. Это была самая обычная стеклянная банка, закрытая самой обычной пластиковой крышкой, и внутри не было ничего, кроме воздуха. Банка была абсолютно пуста!

Неизвестно, сколько бы покупательница души молчала, если бы официант не уронил на пол ложечку. От резкого звона Кира очнулась.

– Да здесь же нет ничего! Как же так?!

Она возмущенно постучала по стеклу пальцем. «В самом деле, хоть бы хомяка туда посадил или бабочку…»

– Когда австралийских аборигенов спросили, куда уходит после смерти физического тела душа, одни сказали, что в кусты, другие – что в море, а третьи ответили, что не знают…

Проговорив это, Эвбулид накинул плащ, повесил на плечо сумку и, прежде чем Кира собралась с мыслями, низко поклонившись, пробормотал «храни вас Господь» и быстрым шагом покинул кафе. Фиолетовый берет остался лежать на краю стола между банкой и пустой тарелкой, измазанной майонезом.

Распахнулась дверь. Компания студентов ввалилась в кафе, наполнив заведение галдежом и смехом. Громче всех хохотала девица в ботфортах и кожаной юбке. Отодвинув меню в сторону, студенты сделали заказ не раздумывая. Стулья за соседним столиком исчезли под ворохом разноцветных курток.

Как только официант освободился, Кира попросила пятьдесят граммов коньяка, все еще пребывая в уверенности, что выскочат вот-вот из-за барной стойки люди в жилетах с накладными карманами и объявят, что это была передача «Вас снимает скрытая камера». Официант кинется искать вазу для роз. Затем жиденькие аплодисменты. Вернется Эвбулид и представится Алексеем.

Но увы. Никто не выскочил. И роз никто не подарил. Напрасно Кира ищет глазами скрытую камеру и улыбается невидимым зрителям. Банка. Обыкновенная банка.

«И дура. Обыкновенная дура, которой следовало подумать прежде, чем срывать уличное объявление и звонить: почем душа, всегда мечтала приобрести…»

Очередной взрыв студенческого хохота. Девица чувственно смеялась, запрокинув голову. Юнцы ломались перед ней, а она выделывалась перед ними.

Очутившись на свежем воздухе с банкой под мышкой, Кира неспешно двинулась вдоль шоссе по направлению к своему дому. Мимо пролетел трамвай, и на этот раз, проводив его взглядом, она решила проехать пару остановок.

Шел я по улице незнакомой

И вдруг услышал вороний грай,

И звоны лютни, и дальние громы,

Передо мною летел трамвай.4

Но трамвай не летел. Прошло десять минут. И двадцать. И полчаса миновало, а Кира упрямо смотрела вдаль. Три, а то и четыре раза она могла добежать до дома за это время. Но ведь она решила ехать. И стоит ей двинуться, как он придет. Да, так бывает всегда. И будет досадно. И она терпеливо ждала, когда покажется из-за поворота желтый вагон.

Ах, вот и он! Толпа подхватила Киру и занесла внутрь вагона, как бурлящий водоворот увлекает мелкую щепку. Раздался нетерпеливый сигнал трамвайного звонка. Чей-то острый локоть уперся Кире в спину.

– Женщина! Тут людям места мало, а вы с банкой!

– Вниз ее опустите, в самом деле!

– Надо запретить ездить с банками! – зашипело сзади, и кто-то ткнул Киру в позвоночник.

Все окна в трамвае были закрыты. Кира задыхалась. Она расправила плечи и зачем-то приподнялась на цыпочки.

Лиловые пятна с бирюзовой каймой покачиваются перед глазами. Или не с бирюзовой? Нет, с бирюзовой. А в сердцевине янтарные блики. Зачем она поехала на трамвае? Куда она едет? Зачем она едет? Она едет? Она ли? Овалы голов вытягиваются, трапеции плеч расползаются, квадраты спин плывут в пустоту. Ничего нет, кроме стихотворной строки, но это уже не строка, а горстка беспорядочных букв.

На первом курсе института друг детства Костя предложил покурить мухоморы. Где-то он прочитал, что курить мухоморы полезно перед экзаменами. В Серебряном бору, где жил Костя, росли крепкие, отборные мухоморы. Костя вообще был щедр на оригинальные идеи. Например, он сообщил Кире, что погибшая улитка Афродита еще вернется к ней, миновав несколько воплощений, явится непременно и, вероятно, в теле другого существа. Людмила Борисовна очень тогда опасалась, что дочь по простоте душевной и неопытности выскочит за «этого малахольного», но этого, к ее радости, не произошло.

Крупные осенние серебряноборские мухоморы манили Костю своей магической силой. С помощью этой силы он собирался подключиться в космическому информационному банку, в котором хранились ответы на все экзаменационные вопросы. Высушенные и измельченные грибы Костя хранил в коробке из-под чая. В первую зимнюю сессию он скрутил две самокрутки. Пока он кашлял после первой затяжки, мухоморы так мощно дымили, что комната наполнилась плотным густым туманом, из-за которого количество молекул кислорода резко снизилось до ничтожно малого уровня. Кира потеряла сознание. Пришла в себя она уже на скамейке, под голубой, цвета пасмурного неба, елью.

– Мама покупает гуся, – сказала она.

В этот момент Людмила Борисовна действительно покупала гуся.

С тех пор туман и духота действовали на Киру необычным образом.

Иногда она забывала, куда и зачем шла или кто она. Однажды утром, попав в плотную завесу тумана, она бродила по городу несколько часов, мучительно вспоминая вопрос, потому что ответ-то она помнила отлично, а вот сам вопрос из памяти испарился. А бывало, она погружалась в необъяснимое безвременье, на нее нисходило озарение, и знание вспыхивало внутри, как светодиодная лампа.

От духоты в трамвае у Киры закружилась голова. Чувствуя, что вот-вот упадет в обморок, она принялась расталкивать пассажиров локтями, не забывая, что в руках у нее стеклянный предмет. У дверей ее осенило: никто никогда не видел душу! Никто достоверно не знает, где душа обитает!

«Возможно, нет никакого рая, а вдруг как раз в банках они и живут?»

На четвертом этаже меняли деревянные окна на пластиковые. Рабочие в серых спецовках выносили старые рамы. В пустом проеме без стекла торчала голова овчарки. Собака деловито гавкала с четвертого этажа на прохожих.

– Девушка, близится наш последний час. Возьмите, почитайте слово Божье…

Женщина у подъезда протянула цветную брошюрку.

– Спасибо, не надо. – отмахнулась Кира.

– Разве вы не хотите спасти душу?!

– Пасти душу? – Кира остановилась и заглянула в банку. – Но она, наверное, пасется сама? Или надо пасти?

Женщина с брошюрками наклонилась и тоже стала смотреть внутрь пустой банки.

– А крышка зачем? – спросила.

– Просто, – ответила Кира.

– А откройте.

– По-моему и так хорошо видно.

– Пахнет компотом.

– А мне кажется, соленые огурцы.

Залаяла овчарка, и женщина рассеянно посмотрела вверх.

– Я люблю компот, – сообщила она.

– Хотите яблоко? – спросила Кира.

– Хочу.

Женщина взяла протянутое яблоко, вытерла его о ткань юбки и принялась неспешно есть.

– Я могу пойти направо, а могу налево, – сказала она, жуя. – Я могу пойти на юг или на север. И? Куда мне идти?

– Идите направо, потом налево, немного на юг и дальше на север.

– Пожалуй, – согласилась женщина и осталась стоять на месте.

Кислородное голодание немного раздвигает рамки восприятия мира. На ничтожно малую величину.

«На миллиметр или около того…»

Поставив банку на подоконник, Кира легла на диван, положив руку под голову, и принялась внимательно смотреть. Мир сквозь банку выглядел иначе. Он был нечетким, размытым. Знакомые очертания угадывались легко, но неожиданно возникавшие объекты, такие, например, как летевший над землей красный полиэтиленовый пакет, превращались во что-то совершенно иное – в истекающую кровью птицу или сорвавшийся с фотографии алый галстук последнего советского пионера.

Потом Кира уснула. Дыхание стало глубоким и ровным. Явь соединилась со сновидением, а на границе сна возник фианитовый океан под белым от нестерпимо яркого солнца небом, но можно было смотреть на солнце, совершенно не жмурясь. Над океаном парили чайки. Ветер трепал им крылья, перья топорщились, и чайки кричали. Они виртуозно закладывали виражи над водой перед тем, как спикировать на сверкнувшую в волнах пеламиду.

Волны плавной чередой накатывали на берег, увлекая за собой мелкую гальку. Сопротивляясь, галька шуршала.

А под этим океаном было еще одно запасное небо, и еще одно солнце, и еще один океан. А под тем – еще один. И все эти океаны были как огромный бигмак.

Этот сон всплыл в памяти Киры на следующий день, в «Макдоналдсе», во время обеденного перерыва. Откусив кусок от бигмака, она вдруг услышала крик чаек. Одна выпорхнула прямо из-под соленого огурца.