Читать книгу Миллиметр - Елена Трумина - Страница 5

В июле Москву накрыло плотным облаком дыма с горящих в Подмосковье торфяников. Адова духота. Чистилище. Дайте холодную. Это холодная?! Озверевший вентилятор гоняет по офису консалтинговой фирмы удушливый запах торфа, пота и табака.

Светлана бухнула на стол книгу:

– Читала?

– Что?

– «Ешь, молись, люби»?

– Нет.

– Ты вообще читаешь?

– Времени нет. Работы завал. – Кира вздохнула.

– Скажи Вове! Пашем, как китайские крестьяне на рисовом поле. Почитать и то времени нет.

– Говорила. «А кому сейчас легко?»

– Сволочь. Технологии и прогресс экономят человеку массу времени, но не сокращают его рабочих часов. Жизнь проходит мимо. Нет, так жить нельзя. Жизнь одна. Мы за свою жизнь несем ответственность. Надо что-то делать. Надо что-то менять. Жизнь пройдет, а мы так и не найдем времени, чтобы ответить на животрепещущие вопросы.

– Жаротрепещущие?

– Господи, когда закончится эта жара?

– А что делать-то?

– Сдать квартиру и уехать к чертовой матери! Махнуть в путешествие. Как Элизабет. Элизабет – это главная героиня. Обязательно прочти. Пора просыпаться. Пора открывать глаза. Пора начинать жить!

Кире тут же захотелось открыть глаза и начать жить, но она не хотела никуда уезжать. Она только закончила ремонт и с пальцев ее еще не выветрился запах бледно розовой краски.

Но она уже чувствовала этот ветер перемен. Отдельная квартира требовала иного ритма жизни. Она намекала на существование иного пути. Но какого, прямо не говорила. Предпочитала, чтобы Кира догадалась сама. Будила воображение.

В тот день, едва поклонница Элизабет вернулась к своим обязанностям, оставив в воздухе духовитую нотку цитруса на изнуренной коже, это началось. Недоразумения.

Вместо слова «финансовый» Кире послышалось «фаянсовый». Вместо «бренд качества» почудилось «бред ткачества», деньги превратились в дребедень, исследование – в преследование, босс стал осой, а перекур вызвал панику и кратковременную потерю памяти.

Когда менеджер принесла Кире текст рекламной листовки «Персональные консультации – быстрый способ увеличить прибыль вашего бизнеса», Кира прочла текст так: «Инфернальная проституция – быстрый способ уличить былое вашего бицепса».

– Знаешь что, – сказала Кира менеджеру, – тебе надо показаться.

Следующий рабочий день Кира провела, метая в мусорную корзину цветные скрепки.

– Такая животрепещущая духотища, кто угодно живо сойдет с ума, – бормотала она, обмахиваясь отчетом.

Через три дня все было кончено.

Кира так расхохоталась, услышав слова «для поднятия корпоративного духа», что Вова, генеральный директор, мягко, но настойчиво предложил сотруднице взять отпуск. Над словом «отпуск» Кира несколько секунд размышляла. В конце концов она кивнула сама себе и написала заявление об увольнении.

Вове на прощание она сказала:

– Ты был отличной осой.

Вова не знал, что он был осой, и очень этому удивился.

– Зачем же сразу увольняться? Я тебя ужалил?

– Вова, сегодня ты оса, а завтра? Кем станешь завтра?

На следующий день Вова не вышел на работу. Через два дня взял больничный, и с тех пор его никто не видел. Слухи ходили разные. Светлана верила, что Вова с Кирой («у них был тайный роман, вы разве не знали?») сдали свои московские квартиры и уехали в прекрасную далекую страну открывать глаза.

Рядом с зоомагазином, на цокольном этаже девятиэтажки располагался магазин книжный. За кассовым аппаратом сидела Анна Петровна, благообразная дама лет шестидесяти, и самодовольным спокойствием напоминала кота из соседней лавки.

В объявлении на пластиковой подставке перед кассой сообщалось, что магазину требуется кассир.

Анна Петровна собиралась в Нидерланды к дочери и ее мужу Хансу Мюсу. Их сыну и ее внуку Роберту исполнился год. Анна Петровна уже получила визу, но не могла оставить работу, которой она отдала долгие годы и на которую никто не спешил устраиваться. Но и сама Анна Петровна, несмотря на любовь к внуку и дочери, в Европу не торопилась. Она относилась к редкой категории людей, абсолютно довольных своей жизнью. Ей нравилась утренняя прогулка до работы через парк, она любила запах книг, ее занимала ежевечерняя болтовня о судьбе России директора магазина Семена Семеновича. Но надо ехать, вздохнула она. В Нидерланды она собиралась с истинно миссионерским настроем. Надо везти русские книжки. Сколько она увезет, бормотала. Сколько нужно. Надо купить чемоданы, продолжала вслух. Сколько чемоданов понадобится? Пять или шесть? Наверное, есть норма для багажа. Анна Петровна обмякла. Она не хотела уезжать. Она не любила европейцев, не любила чужой быт. Она втайне радовалась, когда Семеныч отказал этим приезжим. Назовите имя и отчество Достоевского! Год рождения Пушкина Александра Сергеевича? Извините, вы нам не подходите! Она радовалась, но уже чувствовала эту неумолимую волну перемен. Она гнала не только ее одну, Анну Петровну, давно решившую для себя, что ее внуки будут говорить на русском языке и в детстве слушать сказки Пушкина, но и эту странноватую, что наблюдает, как она отпускает покупателям книги. Пусть Ханс все узнает, пробормотала она. Зачем беспокоится? В конце концов, они живут в прекрасное время… Она посмотрела, какая температура в Гааге.

«Какая приятная женщина и какая спокойная работа», – тем временем думала Кира, заглядевшись на благочинный облик Анны Петровны.

– Вы как будто с ним говорили. Кассовый аппарат отвечает на все ваши вопросы? – шутливо спросила она.

– Никто не может знать все, – ответила Анна Петровна уклончиво.

Директор магазина Семен Семенович Леонов все это время молил Бога послать ему достойного и хоть немного образованного кассира. Однако Кира, с ее значительным резюме, приличным образованием и дорогой сумкой, показалась ему в высшей степени подозрительной.

Нахмурившись, он сделал вид, что страшно занят и начал нервно перебирать бумаги на столе:

– Хорошо, хорошо. Вам позвонят. Позвонят. Всего доброго.

Но Кира, вместо того чтобы уйти, наклонилась к его уху (директор был мал ростом) и прошептала:

– Я от Анны Петровны.

Анна Петровна была женщина прекрасная. «Скажи непременно, что от меня! – напутствовала она Киру. – И если спросит – ты обожаешь русскую литературу. С тех пор как его жена сбежала с английским прозаиком, он зациклился на исключительной роли русской литературы в мире. Ну, удачи!» И приподнялась с места, провожая потенциальную преемницу грустным и одновременно добрым взглядом.

– А-а… Другое дело. Очень рад. Что же вы сразу не сказали. Нам до зарезу нужен кассир.

Одной рекомендации Семен Семенычу недоставало, он желал знать причину, побудившую человека столь кардинально сменить профессию. На этот счет у него имелись свои догадки.

– Несчастная любовь?

– Угадали.

– Любите книги?

– Очень.

– А русскую литературу?

– Русская литература – это грудное молоко России.

– Сможете выйти завтра?

– Конечно.

Договор скрепили рукопожатием.

Только начав работать в магазине, Кира поняла, что на самом деле не любит книги. Когда она оглядела сотни томов на полках, в голову ей в очередной раз пришла мысль, что никому не жалко деревьев, берез и сосен, потративших годы на рост, что дыры в озоновом слое расширяются с каждым днем, приближая мировую экологическую катастрофу, и что близок, неминуемо близок конец света.

Друг детства Костя уже уехал на Алтай строить бункер. Он сдал московскую квартиру и бросил хорошую работу в строительном холдинге. На днях он Кире позвонил, предложил:

– Приезжай зимой.

– Почему зимой?

– В декабре наступит конец света. Мы все умрем. Приезжай, и спасешься.

Из апокалиптической задумчивости Киру вывел Джек Лондон – ранний покупатель положил рядом с кассой «Алую чуму». Апокалиптическая литература расходилась на ура.

В зале работала племянница Семена Семеновича Зоя, стройная, длинноволосая брюнетка. Высокий рост и каблуки позволяли ей доставать книги с самых верхних полок. Самомнение, характерное иногда для двадцатилетних миловидных барышень, только подчеркивало ее юный возраст, однако Зоя не считала его препятствием для того, чтобы учить жизни окружающих и особенно Киру:

– Нельзя в тридцать с лишним не иметь одновременно мужа, детей и карьеры. Хотя бы что-то одно надо иметь обязательно!

Собственную будущую жизнь она распланировала по годам:

– В двадцать три я выйду замуж. В двадцать четыре – рожу первого ребенка. В двадцать семь – второго! У меня есть три года, чтобы найти себе достойного мужа. Мой муж будет высоким и обеспеченным. И у него будет джип. Я люблю высоко сидеть. Хорошо бы, чтобы он был иностранцем. Представь, заходит к нам симпатичный обеспеченный француз – ты ведь знаешь, у нас есть Толстой на французском, – замечает меня и говорит: «Вау! Что такая красавица делает в России? Девушка, поедемте со мной в Париж. В Париже демократия и правовое государство»… Эх, я бы своего не упустила! Только мне французский надо подучить. Не знаешь хорошего преподавателя?

Книг Зоя не читала.

– Мужчины бояться умных женщин, – объясняла она. – Не хочу их отпугивать.

Большую часть знаний о жизни она почерпнула из женских журналов.

– Чтобы мужчины боготворили тебя, – наставляла она Киру, – их надо топтать.

Благодаря работе в книжном магазине Зоя знала много названий и имен, поэтому при упоминании где-либо в компании какого-либо писателя она говорила с апломбом собственницы:

– А-а, ну да-а, зна-аю, есть у нас тако-ой…

Когда Кира поделилась с ней намерением матери познакомить ее с сыном сокурсницы, Зоя с простодушной серьезностью задала сакраментальный вопрос:

– А что ты наденешь?

Кира равнодушно пожала плечами.

– Хочешь, дам телефон своей маникюрши?

Стоя спиной к Кире, Зоя разговаривала по телефону:

– А когда? Когда мы увидимся? Я соскучилась. А ты соскучился? А завтра? Ты позвонишь? А когда?

Кира смотрела ей в спину.

«А она ведь не знает, что стоит у меня окне».

А, собственно, что стояло у Киры на подоконнике? Банка из-под маринованных огурцов. Огурцы съели, а банка осталась, и теперь вместо огурцов в этой банке… то ли было что-то, то ли не было… то ли сказка, то ли быль… и если рассуждать логически, разве могло там что-то быть, если ничего не было?

Но с другой стороны – отчего мы такие скучные, приземленные, бескрылые, к тому же откуда эта самонадеянность? Мы можем и не знать чего-то, мы можем многого не знать о нашем подлунном мире… А вдруг в банке что-то да есть?

Бу-ум! Барабу-ум!!!

Кира обернулась на шум. Семен Семеныч стоял на стремянке. С верхней полки на него валились один за другим тома прозаиков и поэтов. Он весь сжался, прикрывая лысеющую голову руками. Книги падали, ударяясь о его руки.

– Опять полез, – процедила Зоя сквозь зубы, и затем в голос:

– Не волнуйтесь, Семен Семеныч, спускайтесь, я сейчас все на место поставлю.

Сердито насупившись, директор наблюдал со стремянки, как подчиненные собирали книги. Слезать он не собирался.

– Слезайте, Семен Семеныч! – ласково позвала Зоя.

Недовольное мотание головой.

– Не хотите слезать?

– Не хочу.

– Почему?

– У кого шаловливые ручки? Что делает Эдуард Квадратов под потолком и что делают в центре Фаулз и какой-то Макьюэн?! Почему товар не в алфавитном порядке?

Кира прикусила губу – это она снимала английских авторов с верхнего ряда, куда их отправлял директор, и тайком ставила на видное место, в центр. Начала оправдываться:

– Какая разница, в каком они порядке, если ни один покупатель не может туда дотянуться?

– Кира, если не ошибаюсь, у тебя образование высшее? Нынче в институтах обучают алфавиту? Ты ведь знаешь алфавит, не так ли?

Кира кивнула.

– Ну, продемонстрируй нам свои знания. А-а… бэ…

– Вэ… гэ…

– Так…

– Дэ… е-е, ё-ё, же, зэ, и-и, кэ, лэ, мэ, нэ…

– Смотрите-ка. Знает.

Кира уныло вздохнула.

– Вот скажи мне… забыл, как тебя по батюшке?

– Юрьевна.

– Вот скажи мне, Кира Юрьевна, ты знаешь, кого ты упрятала наверх? Ты знаешь, что Эдуард Квадратов – светоч современной русской поэзии, патриот с большой буквы? А этот твой Макьюэн? Чего ему наверху не стоялось? Он кто? Дай угадаю. Чертов англичанин? Я так и знал. Кира Юрьевна, ты любишь свою работу?

Кира промолчала.

– А литературу, русскую литературу ты любишь?

– Я сделала это именно из любви к русской литературе.

– Неужели?

– Объясню. Я поставила Эдуарда Квадратова наверх именно потому, что он, как вы сказали, светоч. Светоч должен быть наверху. Он должен сиять высоко. А то что же получается? Он под англичанами? Меня это возмутило. Я поставила его над ними. И пусть всякая иноземщина вроде Оруэлла и Вулф знает свое место. Все лучшее – наверх! Ввысь! А у вас – наоборот. Нелогично, Семен Семеныч.

Директор торопливо спустился.

– Это меняет дело. А что? В этом есть резон.

– Мне кажется, русскую классику надо вознести наверх. И всегда рядом должна стоять стремянка. Ее мы покрасим золотой краской, чтобы украсить путь к величайшей русской литературе. Читатель будет подниматься по золотой лестнице… а когда он дотронется до книги, пусть польется музыка. Зоя будет следить незаметно и включать ее. А с потолка посыплется конфетти…

– Ну, ну, ну, детка. Давай не будем перегибать. Как это говорят… давай без фанатизма… конфетти это конечно лишнее… и музыка… а вот лестницу покрасить – хорошая идея. Мне нравится. Да. Вот сразу видно: маркетолог. Молодец!

Он хлопнул Киру по плечу.

– Останьтесь с Зоей после работы, купите баллончик и покрасьте стремянку. Зоя, поставь Квадратова наверх. А я позже решу, как тут что куда… да… и вот еще… Кира…

Он понизил голос:

– Я рад, что мы с тобой на одной волне, но ограниченность не к лицу молодой современной девушке. Не надо так уничижительно про… Все-таки иностранная литература – это общечеловеческое наследие, там много талантов… Агата Кристи, например. Э-э… кто еще?

– Шекспир?

– Есть мнение, что писал вовсе не он. И истинный автор шекспировских текстов неизвестен. Так что под именем Шекспира может оказаться кто-угодно. Не удивлюсь, если это какой-нибудь русский эмигрант.