Читать книгу Ветреное лето - Елена Васильева - Страница 6

Он ей никогда не нравился. Совсем. Она не любила хулиганов, драчунов и нахалов. А он был воплощением всех этих недостатков. Дрался он с первого класса, причём не боялся задираться к ребятам намного старше. Вот, например, не побоялся в первом классе ударить в нос Толика Морозова, который старше на три года. Эту драку Соня хорошо помнит до сих пор. Она тогда так испугалась, что повисла на руке у Толика и завизжала так, что у самой в ушах зазвенело. И после самой непонятно было, чего испугалась? Драк Соня боялась, да. А вот в ту драку вмешаться не побоялась. Ей вдруг до ужаса стало страшно, что Толька задушит этого маленького рыжего задиру Илью Иващенко. Толик тогда так крепко локтём горло мальчишки сжал, что тот не смог увернуться, а она, Сонька, схватила Толька за предплечье той руки, что душила мальчишку, и повисла на этом локте, пытаясь его расслабить. И закричала так, что в ушах заложило, и рук не разжимала, только чувствовала, как собственное сердце громко стучит и из груди выпрыгивает. Хорошо, что уборщица баба Таня шум услышала и прибежала разнимать ребят, иначе это всё и для Соньки плачевно бы закончилось.

А сколько уж раз вызывали в школу его бедную маму! За каждую драку вызывали, а она только молча выслушивала и ничего поделать не могла. Когда у него появился отчим, Илья утих маленько. Но паинькой, конечно, не стал.

Соня помнит, как её мама, увидев в окно компанию налысо бритых мальчишек, идущих по улице к реке, презрительно говорила:

– Хулиганы!

Мальчишки шли босиком по пыльной просёлочной дороге и пронзительно-громко свистели. А собаки во дворах откликались возмущённым заливистым лаем.

Дерзкий взгляд зелёных с жёлтыми вкрапинками кошачьих глаз самодовольный. Ухмылка и наглое поведение пугали послушную домашнюю девочку Соню. Она всегда сторонилась Ильи, и в компаниях, где был он, старалась не находиться. Но не только Соня его опасалась, когда он шёл по школьному коридору в модных чёрных джинсах (как бы учителя за это не ругали, другие не надевал), в зауженной к талии чёрной рубашке (во всём черном, как сам дьявол), руки в карманах джинсов, пиджак небрежно расстёгнут, насвистывая веслёлый мотивчик блатной песни:

Я тебе засажу… всю аллею цветами,

У меня не стоит… твоя роза в стакане.

Ребята сторонились и уступали ему дорогу. Тех, кто младше, Илья не трогал, а ребят постарше намеренно задевал плечом, проходя мимо. И если кто-то возмущался такой явной наглости, кошачьи глаза Ильи сразу же вспыхивали кровожадной радостью, становились тёмными как у ведьмака.

– Эй, ты чего?! Чего толкаешься?! Оборзел, что ли? – иногда слышалось возмущённое недовольство.

– Пойдём выйдем? – вкрадчиво предлагал Илья.

Иногда вызов принимали и выходили, но гораздо чаще пассовали и уступали. А те, кто выходил, возвращались с избитым в кровь лицом.

– Ну вот в кого он такой жестокий?! – в очередной раз возмущалась классная руководительница Валентина Петровна, – С ним ведь никто и не связывается! Так он сам других задирает.

Ирэна в такие моменты виновато опускала голову и вспоминала слова своего повзрослевшего сына, произнесённые с таким отчаянием, что она и возразить ничего не смела: «Я ненавижу своё имя! Зачем ты назвала меня так же как его?!»

Виной всему – жгучая ненависть к человеку, который и знать о нём ничего не знает и узнать не желает. Вот это его равнодушие и ломает сейчас её мальчика.

Да, не зря Соня сравнивала его, стремительно идущего по школьному коридору, с немецким офицером из фильма о войне. Высокий, красивое лицо надменное и самоуверенное. Иногда случалось так, что она всё-таки попадалась в поле его зрения, и тогда Илья останавливал на ней свой ехидный кошачий взгляд и задерживал несколько секунд на её лице. Ничего не говорил, с другими девчонками перебрасывался шутками, насмешками, а ей никогда ни слова. Только раз, когда она опаздывала на урок (что с ней очень редко случалось), столкнулась с ним в дверях, когда взбегала на школьное крыльцо, и дверь распахнулась так резко, что Соня едва успела посторониться.

– Не задел? – вдруг с беспокойством в голосе произнёс он.

Соня покачала головой – мол, всё в порядке. Тогда Илья, бросив на неё беглый взгляд и удостоверившись, что с ней всё в порядке, стремительно сбежал по ступенькам и быстро исчез за калиткой.

А однажды на школьном вечере, где Соня была ведущей и ответственно приготовилась, он удивил её тем, что участвовал во всех конкурсах, которые предлагала она. И если наступала заминка, когда Соня вызывала желающих на сцену, Илья первым вставал с места, шёл к сцене, по пути заставляя кого-нибудь из приятелей подниматься и идти вместе с ним и тоже учавствовать в конкурсе. А после вечера он остался, не ушёл с приятелями, и помогал выносить стулья и убирать декорации. Правда, с Соней и парой слов даже не обмолвился, всё больше с Дашей Левиной, её подругой, шутил. Может, он из-за Даши так? И с проведением вечера помог и потом убрать всё, и порядок навести – чтобы только Дашино внимание привлечь?

Даша бойкая, общительная, уверенная в себе. Она быстро сближалась с парнями, шутила и кокетничала со всеми напропалую. И было странно, что она с рассудительной сдержанной Соней лучшие подруги. А может, и не странно, а закономерно. Они дополняли друг друга. Соня сдерживала Дашу, а Даша, наоборот, зажигала подругу легкомыслием. Там, где касалось учёбы, Соня помогала Даше, заставляла её вместе готовиться к контрольным, брала общественные поручения и привлекала Дашу к их исполнению, помогала подруге хорошо учиться, подсказывала и заставляла всё делать вовремя. «Если бы не твоя Сонечка, моя Дашка давно в учёбе съехала с её-то легкомыслием», – говорила мама Даши, Ксюша Левина своей подруге Кате Вольской, маме Сони.

А Даша в свою очередь заставляла Соню ходить с ней на дискотеки, в походы, на вечеринки, учила её пользоваться косметикой, модно одеваться и зажигательно танцевать.

А однажды на Осеннем балу был танцевальный конкурс. Ведущие раздали всем присутствующим жетоны, и по номеру жетона нужно было найти себе пару. Соня тогда толком и понять ничего не успела, как парня, Сашку Грачёва, которому выпал один с Соней номер на жетоне, бесцеремонно оттолкнул Илья и, вручив ему в руки свой жетон, велел:

– Грач, иди к Ритке Мигуновой, с ней танцуй.

Сашка, опасливо взглянув на Илью, спорить с ним не стал, послушно взял жетон Ильи и направился к Рите Мигуновой. А Илья, протянув руку, взял ладонь Сони в свою. Она почувствовала его захват, сильный, уверенный, но не причинивший боли. А ещё почувствовала, что ладонь у него приятно тёплая и шершавая, не гладкая, как у Сашки Грачёва. Илья притянул к себе Соню и обхватил второй рукой её за талию. Дыхание девушки от испуга остановилось, а сердце, наоборот, бешено и тревожно застучало. Заиграла нежная мелодия вальса, и пары закружились в танце. Соня всегда хорошо танцевала. Гибкая, изящная, она двигалась легко и плавно. Илья, на удивление, тоже двигался легко, он вывел Соню в центр зала и закружил быстро, стремительно, заставляя остальные пары, менее умелые в танце, отступать и освобождать им место. Соня легко следовала за ним, не сбилась ни разу, как будто они очень долго вместе репетировали до этого. Соня видела его зелёные глаза в опасной непривычной близости, остановившие взгляд на её лице. И этот взгляд был серьёзным, не наглым, как обычно. Соне вдруг стало легко, она перестала бояться его взгляда и робко улыбнулась ему. Илья на её улыбку не ответил, оставался серьёзным, только кружить стал её ещё быстрее, стремительнее, закруживать так, что в глазах всё замелькало-закружилось. Но Соня не отставала, следовала за ним уверенно, так же быстро, как делал это он, переступала ногами. Её туфельки на тонких высоких каблучках совсем ей не мешали, пышная юбка её платья приподнималась, колыхалась и плавно струилась по ногам. Соня лишь крепче ухватилась пальцами за плечо Ильи, изящно выгнула спину назад, чувствуя его горячую ладонь на своей спине чуть выше талии. Ей вдруг стало так волнительно, что дух захватывало, как будто они вместе стоят над высоким обрывом, а потом, взявшись за руки, прыгают вниз. И это ощущение полёта вызывает столько восторга, что адреналин бурлит по венам. А когда музыка закончилась, и они остановились, раздались такие бурные аплодисменты, что Соня не сразу поняла, что это им предназначены столь бурные овации. Жюри объявило их победителями. И как волнительно и радостно было слышать от завуча по воспитательной работе Марии Владимировны:

– Первое место в танцевальном конкурсе и главный приз получает пара номер восемь. Илья Иващенко и Софья Вольская!

Им вручили приз – большую коробку шоколадных конфет. Илья взял коробку конфет из рук ведущего и вернулся к Соне, протянул конфеты ей.

– Возьми. Я не люблю сладкое, – небрежно произнёс он, развернулся к ней спиной и направился к своим приятелям. И больше в тот вечер её не замечал. С конфетами они потом пили чай на кухне у Вольских. Даша, лакомясь конфетами, долго и много восхищалась тем, как её подруга танцевала с Ильёй, а тётя Катя, Сонина мама, недовольно сказала:

– Хулиган он, и нечего с ним дружбу заводить! Ни к чему это. Да и какой ещё может у Ирэны сын вырасти, как не отъявленным хулиганом.

Соня только плечами пожала – ей совершенно непонятно было эпатажное поведение Ильи, то нагло и бесцеремонно отбивает у неё кавалера, то совершенно перестаёт ею интересоваться и замечать.

В неоновых лучах светлые волосы Сони пылали то синим, то красным. Соня танцевала с подружками в самом центре, а когда зазвучала мелодия медленного танца, к ней подошёл незнакомый парень, на вид ровестник, но одет не так, как поселковые ребята. Сразу видно, что он из города, не местный. На незнакомце купенно-белая рубашка, растёгнутый пиджак серебристо-серого цвета и узкие брюки. Причёска стильная, как у ведущего в музыкальном ток-шоу- затылок гладко выбрит, а на макушке пышная мелированная копна волос, толстая золотая цепь на шее, а на руке блестит крупное золотое кольцо-печатка. Он смотрел на Соню бледно-серыми глазами, темноволосый, высокий и чуть полноватый.

– Потанцуем, красавица? – громко спрашивает он, потому что и музыка громкая.

– Извините, не могу. Мы с подружками уже долго танцуем, устали и домой уже собираемся, – как можно вежливее ответила девушка незнакомцу.

Но его отказ не устроил, он ухмыльнулся и схватил Сонюза локоть.

– Пошли танцевать, – требовательно произносит он и тянет девушку на себя.

– Простите, но я не хочу! – протестует Соня, всё ещё стараясь быть вежливой.

Парень снова самодовольно ухмыльнулся и сильнее сжал руку Сони, а она дёрнулась, попыталась освободиться от захвата. Внезапно она слышит требовательный голос позади себя:

– Отпусти.

Парень поднимает взгляд и недоумевает – кто это осмелился слово против сказать? Кто этот глупый смельчак? И встречается с холодным взглядом высокого, как он сам, парня. Что-то неуловимо похожее и знакомое проскальзывает в этом злом решительном взгляде, скулах и упрямо сжатых губах. Похожее что-то… но парня-то этого деревенского видит сегодня в первый раз в жизни здесь! Не мог видеть его раньше, а кажется знакомым. Наваждение какое-то… Лицо парня спокойно, не выражает эмоций, только зелёные глаза блестят холодной злой решимостью.

– А то что? – ехидно растягивает губы в ухмылке приезжий парень, – Что ты мне сможешь сделать? Да я тебя…

Договорить он не успел, рука зеленоглазого с крепко зажатым кулаком резко взлетела вверх, последовал сильный удар по лицу. Парень выпускает руку девушки и пошатывается, хватаясь ладонями за лицо. Кровь брызнула из разбитого носа, несколько алых капель упали на светлую блузку Сони. Она испуганно вскрикнула и отпрянула в сторону, с ужасом наблюдая, как и белоснежная рубашка незнакомца обрызгана каплями крови. Ещё секунда, Илья повалил парня на пол и начал избивать ногами. Толпа с визгом раступилась, парень на полу согнул ноги в коленях, прикрывая живот, а руками закрывая голову. Илью оттаскивали сразу трое парней, кое-как удерживали. Один из них, Лёха Смоленков, перекрикивая музыку, громко орал:

– Илья! Сдурел что ли?! Это же Евсеевский сынок. Да он за него тебя засадит!

– Плевать! Пусти! – неистово, как одержимый, вырывался Илья, так что удержать его нескольким парням становилось всё труднее. Илья скидывал с себя три пары крепких рук и рвался к своему противнику. В это время младшему Евсееву помогли подняться на ноги. Он, пошатываясь и прикрывая ладонью разбитое лицо и опираясь на подбежавших к нему приятелей, приехавших из города вместе с ним, медленно направился к выходу.

Илью ещё долго удерживали, давая возможность Евсееву и его приятелям уйти, и отпустили только тогда, когда их машина выехала со двора сельского клуба. Соня, напуганая этим стремительным жестоким нападением Ильи, поторопилась убежать домой в самом начале инциндента.

Илья, резко сбросив руку Лёхи Смоленкова, развернулся и быстрым стремительным шагом направился к выходу. В висках стучали кровавые молотки. Тук… тук… тук… И так безостановочно всё время, пока он шёл до дома.

Илья сел прямо на заледеневшую ступеньку крыльца и обхватил голову руками. Думать не мог, что-то решать – тем более. Только сидел и смотрел на дрожащие руки, на которых засохли капли крови. Илья с ужасом видел эти кровавые брызги на рукаве своей куртки. Кровь его брата… Его РОДНОГО брата. Того, кто при других обстоятельствах стал бы дороже любого друга, даже самого закадычного. Потому что брат – это всегда больше, чем друг. Это твоё второе я, а иногда даже более лучшая часть тебя.

Илья почувствовал, как его тело начала бить мелкая дрожь, а потом его вдруг лихорадочно затрясло, так, что даже зубы застучали мелкой дробью, заклацали друг об друга. Ему нестерпимо захотелось дико закричать, завыть в голос. Но он только обхватил голову руками и с силой сжал, равномерно, как безумный, покачиваясь из стороны в сторону и шепча бледными затвердевшими губами:

– Брат… брат… мой брат…

Сколько бы он просидел так и замёрз бы точно, если бы на веранде не загорелся свет, а ещё через минуту открылась дверь, и Ирэна вышла на крыльцо.

– Ты чего это? – удивилась она, – А ну-ка быстро вставай! Отморозишь себе всё, что только можно!

Она потянула сына за плечо, ему пришлось подчиниться, но когда взглянул на неё, его бледные губы дрожали.

– Что с тобой, сынок? – с тревогой спросила Ирэна и быстрым цепким взглядом осмотрела его всего. Вроде бы не подрался, что тогда?..

– Брата видел. Он там… в клубе был…

Ирэна растерялась только на мгновение, а потом велела:

– Заходи в дом!

В кухне тепло, печка уже протоплена, и печная заслонка прикрыта. Но внутри у Ильи поселился холод, всё дрожало и вибрировало от не нашедшей выхода ярости. Он так и продолжал бы стоять, пока Ирэна не произнесла «Раздевайся». А когда он всё же дрожащими руками стянул с себя зимний пуховик и ботинки, она с тревогой в голосе спросила:

– Говорил с ним?

– Нет, – ответ прозвучал резко, – Не о чем мне с ним говорить.

– Да, Илья, не о чем, – твёрдо в тон ему ответила Ирэна, – Ничего хорошего встреча с Евсеевыми тебе не принесёт. Ни с одним, ни со вторым.

Илья болезненно поморщился и ответил всё так же решительно, с той же отчаянной злостью в голосе:

– Мама, да не волнуйся. У меня нет желания приближаться ни к одному из них.

Илья прошёл в свою комнату и закрыл дверь. Ирэна знала, что сыну требуется побыть одному. В этом разговоре не прозвучало слово «отец», слишком болезненным было это слово, чтобы слышать его, либо произносить. Для них обоих болезненным, поэтому никто из их окружения это слово и не произносил.

На следующий день Соня сама нашла Илью и подошла к нему первая. Она догнала его по дороге в школу, поспевая за его быстрыми энергичными шагами.

– Илья… – несмело начала она, а когда парень обернулся, улыбнулась несмело, но искренне. Эта её обезоруживающая улыбка, полный нокаут, когда появляются такие милые ямочки на щёчках, с лёгким налётом румянца от быстрого движения и мороза, всегда лишала его воли. И на этот раз, забыв про обиду, он взглянул на обладательницу такой чарующей улыбки, и так и не смог отвести взгляда. Мягкие невесомо-белые пряди упали на девичий лоб и щёки из-под вязаной шапочки. Чистый взгляд голубых глаз без тени лукавства обращён на него настороженно, но при этом решительно. Илья остановился, перебросил школьный рюкзак через другое плечо и произнёс:

– Сумку свою давай.

Он протянул руку и взял сумку с учебниками из рук Сони. Они пошли уже медленнее, Илья сбавил шаг, пристраиваясь к шагам девушки.

– На каток после обеда пойдём? – предложил он.

– У меня коньков нет… – произнесла Соня, убирая белокурую прядь с щеки и заправляя её под шапочку. Предложение Ильи прозвучало так неожиданно и произвело такой сильный эффект на девушку, что она расстерялась.

– Свои тебе дам, – предложил Илья.

– Они же мне большие будут, – возразила Соня.

– Принесу те, которые мне уже давно малые, тебе подойти должны. Ну так как, идём?

– Пойду! – ответила Соня, – Только домой не стану заходить, у тебя портфель оставлю.

Илья согласно кивнул. Смотря в ясные глаза Сони, видя её улыбку, слыша её голос, он забывал о вчерашней боли, обо всём, что связано с отцом, присутствие Сони действовало на него умиротворяюще, поэтому ему не хотелось отпускать её от себя. Когда эта девушка рядом с ним, ему спокойно и хорошо.

Илья зашёл вместе с Соней в её класс и положил её сумку на парту, а потом пошёл в свой класс. Хоть они и учились в одиннадцатом классе, но в разных параллелях. Илья учился в «А» классе, а Соня в «Б». Очень редко их уроки объединяли, но чаще их учёба шла отдельно. В этот раз в их классах уроки закончились в одно и то же время, и никому из них не пришлось ждать, пока уроки закончатся у другого. А после они вместе возвращались из школы. Дома бабушка Ильи, Анастасия Сергеевна, накормила их обедом и не стала задерживать, когда они засобирались на каток. Ярко светило январское солнце, мороз уже не кусал за щёки как утром, воздух свежий и холодный. Старые коньки Ильи подошли по размеру Соне, и она, радостно рассмеявшись, заскользила по льду. День прошёл быстро, так быстро, как проходит всё светлое и радостное. Накатавшись на льду, они спустились к реке, и там в густых зарослях ивняка Илья показал Соне шалаш, который они делали с мальчишками ещё летом, когда купались в этом месте.

– Замёрзла? – спросил Илья, рассматривая щёки девушки, покрытые нежным румянцем.

– Нет, – улыбнулась она.

– Сейчас костёр разведём и погреемся, – предложил Илья. Конечно, костёр разводил он сам, а Соня только собрала немного сухих веток и теперь стояла рядом. И когда огонь радостно затрещал, а дым от костра повалил в сторону Сони, она засмеялась и спряталась за спину Ильи. А он, оставаясь серьёзным, сел возле костра и подставил озябшие ладони к огню. Соня устроилась напротив и, наблюдая за выражением его лица- задумчивым и сосредоточенным – за его глазами, в которых снова появились жёлтые вкрапинки, осмелилась спросить:

– Илья… А ты когда-нибудь смеёшься?

– Что? – вопрос девушки заставил его смутиться. Он посмотрел на неё всё так же задумчиво и ответил не сразу.

– Ну… Ты редко улыбаешься, – Соня тоже смутилась и мягко продолжила, – А у тебя красивая улыбка. Очень.

И это была действительно правда – когда он улыбался, обнажая ряд ровных белых зубов, его глаза светлели, в них появлялось тепло. Девушка улыбнулась, смотря прямо в его лицо. Ему ничего не оставалось делать, как улыбнуться ей в ответ. Илья не ответил на её вопрос, и этот вопрос остался без ответа. Но именно в тот день лёд в его сердце начал таять.

Он боялся этого чувства, так как знал, что любить – это больно. С детства знал. Он любил бабушку, но бабушкина любовь была такая тёплая и уютная, как печка, дающая тепло даже в самую лютую стужу, что боли Илье не причиняла. А вот любовь к матери была другой и ранила сильно. Очень сильно, до глубоких кровавых шрамов в душе.

До пяти лет Илья рос без матери, она приезжала очень редко и ненадолго, и каждый такой долгожданный приезд – праздник. Но мама гостила недолго, больше, чем на день никогда не оставалась. Она ласково обнимала его, а он, чувствуя нежность её рук и вдыхая неимоверно прекрасный аромат её духов, прижимался своими ручонками к ней сильно, отчаянно. И каждый раз ему хотелось крикнуть, умолять: «Мама, не уходи!» Но он никогда не кричал, и когда мама уезжала, его корёжило и ломало так, что он боялся, что его агонию, его невыносимые страдания увидят. Он убегал, прятался, забивался в угол чердака, сарая или сеновала и протяжно скулил в голос от боли как беспомощный щенок. Он ненавидел себя за эту слабость. Если у тебя есть объект любви, то ты беспомощен, ты жалкая безвольная игрушка в руках этого мерзкого беспощадного чувства, которое называют любовью.

Любовь к матери, прекрасной и недосягаемой, заставила Илью бояться этого чувства. А однажды мама вдруг совсем неожиданно приехала домой с сумками и сказала, что остаётся. Он обрадовался, но не поверил ей тогда. Слишком прекрасно, чтобы стать явью и правдой. Мама переоделать в домашнее платье бабушки и весь день хлопотала по дому, а он ходил за ней следом, с друзьями на футбол бежать отказался, и всё ждал той минуты, когда придётся снова расстаться. Но произошло совсем уж невероятное – мама сделала то, чего никогда до этого не делала. Она осталась на ночь. И не просто осталась, а с ним! Она пела ему колыбельную, обнимала и гладила по голове, а он боялся уснуть, потому что боялся, что тогда мама уйдёт от него спящего. Но сон всё-таки сморил его. И каково же было его изумление утром, когда он обнаружил, что мама осталась с ним! Он не верил в счастье. С мамой было хорошо. С бабушкой и дедушкой тоже было хорошо. Но с ней всё было по-особенному. Она смеялась, а её улыбка такая восхитительная, что он улыбался в ответ. Мама пела колыбельные так ласково и красиво, как могла только она. Её руки прикасались очень нежно, её глаза такие прекрасно-зелёные как у феи из сказки, её голос такой мелодичный. Мама никогда не ругала, с ней всегда было интересно, легко и весело. Однажды она повезла его в садик и оделась очень красиво. И он испугался. Так красиво она одевалась перед отъездом. Но мама пообещала, что обязательно вернётся и заберёт его вечером. Он ей не поверил. И ждал с тяжело бьющимся сердцем возле калитки детского сада, пристально до рези в глазах смотрел на дорогу. Всех детей уже забрали родители, а его нет. Но мама всё же приехала, обняла его и рассмеялась, сказала, что он глупенький. И тогда он ей поверил. Не тому, что глупенький, конечно, а тому, что она не обманет его и больше не бросит.

Когда он пошёл в первый класс, его мама стояла на торжественной линейке самая красивая, в нежно-караловом плаще поверх белоснежной кружевной блузки, в строгой юбке и туфельках на каблуках. Он часто бросал на неё взгляды поверх большого букета с бордовыми астрами, а она ободряюще улыбалась ему. Его распирало от счастья и гордости. Его мама, его самая любимая и прекрасная мама. Его сбывшаяся нереальная мечта.

А потом она пришла встречать его после уроков. У них шёл урок физкультуры, и они играли на школьном стадионе в футбол. А мама стояла и смотрела и ободряюще улыбалась, когда он вёл мяч или пытался забить гол. А после игры сказала, что он самый лучший игрок в школьной команде. Илья знал, что неправда это, тренер хвалил Лёху Смоленкова. Но похвалу мамы слушать было приятно. Он ведь знал, что так она хвалит только его одного.

А потом они шли домой, держась за руки, а в небе показалась радуга. И это всё было так прекрасно, что Илья бережно хранит эти воспоминания до сих пор. Именно тогда мама сказала, что хочет, чтобы он научился смеяться. А ещё впервые сказала, что любит его. Она. Любит. Его. Его!!!

И вот сегодня эта девочка повторила вдруг мамины слова. Она желает того же, что и мама. Милая, серьёзная, искренняя, наивная и такая… необыкновенная, невероятная. Его наркотик. Всё, он окончательно подсел на неё. И сейчас, чтобы жить и дышать, ему необходимо видеть её каждый день. Он чувствовал, что стоит над высоким обрывом, и сердце его замирает от страха – ведь ещё шаг, и он полетит в бездну. И это не радовало, не волновало, это безумно пугало. Отдать своё сердце, душу и волю женщине – что может быть мучительнее этой боли?