Читать книгу Рождённая в нелюбви. Идеальность не гарантирует любовь - Елена Витальевна Кодайтес - Страница 8

Все оставшиеся дни в своём городе Алина прожила в страхе.

Она шла домой и боялась, что её кто-то ждёт, чтобы скрутить и увезти к Халиму. Когда она находилась в доме, то боялась, что за ней придут. Когда надо было выйти из дома, она предварительно выглядывала в окно, выискивая во дворе незнакомую машину или незнакомых подозрительных людей.

Алина устала от этого напряжения. Ей некому было рассказать о своих переживаниях, потому что тогда надо было объяснить, как она во всё это вляпалась, а это было стыдно. Алина осунулась и, как ей справедливо казалась, подурнела. Даже всегда равнодушная к её состоянию мать сказала утром, взглянув недовольно на бледненькое лицо дочери:

– Отвратительно выглядишь! Не залетела часом?! Смотри, мне тут только маленьких засранцев не хватает!

Сегодня Алина получила полный расчёт в швейном кооперативе, где работала, сочинив историю про больную тётушку в другом городе, которой срочно нужен уход. Ей пошли навстречу, но до семи вечера она ещё сидела за швейной машиной и заканчивала пришивать карманы к строительной робе.

Домой пришла к восьми часам, уже по темноте, и у неё было всего лишь полтора часа, чтобы собрать сумку и уехать на вокзал, пока домой не вернулась мама.

У Венеры был очередной «непьющий» период. Магазин закрывался в девять часов вечера, полчаса уходило на дорогу домой.

Когда период был «пьющий», то мама с коллегами зависали в районе арки соседнего дома, где скрытая от посторонних глаз разросшимся кустарником, а в зимнее время запорошенная снегом, стояла длинная садовая скамейка, а перед ней парочка деревянных ящиков, попросту говоря – тара из под водки, которая служила тёткам импровизированным столом.

И тогда мама могла появиться дома ближе к полуночи. Приходила агрессивно настроенная, шумно сбрасывала обувь с ног, и для порядка отругав по какому-нибудь поводу неблагодарную дочь, падала с чувством выполненного материнского долга на кровать и проваливалась в сон.

Но сегодня был «трезвый» период. Алина достала с антресолей большую сумку, объём которой увеличивался, если расстегнуть молнию у самого днища, и заметалась по комнате.

Комплект постельного белья, немногочисленное бельишко и колготы, пара свитеров и платьев. Алина забежала на кухню: любимая кружка, старенький нож, ложка и вилка. Под руку попалось тёрка, и она тоже полетела в сумку, как предмет первой необходимости в будущем, ведь ей придётся на новом месте устраивать свой быт, и она будет готовить!

Пройдёт много лет, но эту тёрку, непонятно зачем прихваченную из дома, Алина будет всегда помнить!

Любимый Алиной белый пуховик, совсем новый, тоже уместился в сумке. Она подумала, что не будет его надевать в дорогу, вдруг на новом месте будет совсем сложно, и ей придётся его продать…

Сложила конспекты, по которым готовилась поступать в Университет… Как знать… Наталья упоминала Технологический институт….

Маме Алина написала записку:

«Не теряй меня, сегодня останусь ночевать у Наташи».

Венера знала, что Наталья приехала на каникулы и что девчонки проводили вечера вместе, а вот об отъезде, о том что подруга дочери уже уехала в Омск, мама не знала.

Ровно в двадцать один час двадцать минут Алина вышла из дома и поспешила к остановке троллейбуса, который менее, чем через полчаса, привёз её на железнодорожный вокзал. Без проблем получилось взять билет на проходящий скорый поезд. Она даже успела позвонить Наталье и сообщить ей номер вагона.

В двадцать три ноль пять поездной состав тронулся с первого пути.

Самое странное, что Алина в плацкартном вагоне оказалось одна. Она и проводница. Возможно, у проводницы была сменщица и она отсыпалась после своей смены. Но Алина её не видела. За окном в темноте некоторое время ещё сверкали городские огни, но и они скоро исчезли.

«Тук-тук, та-та, тук-тук, та-та» – выбивали свой ритм колёса поезда.

Наверное, если бы в вагоне были ещё люди, это бы отвлекло бы Алину от грустных мыслей. Всё, что с ней происходило, казалось просто нереальным. Девушка и хотела бы уснуть, но ей было жутко и неуютно.

Её мучили всякие мысли и сомнения. Как она там будет, в незнакомом городе? А вдруг Наталья её не встретит? Что тогда?

Было уже утро, когда на станции Ишим в вагон вошли двое мужчин. Они были в кожаных плащах и со спортивными сумками. Плащи смотрелись новыми и необмятыми, и потому Алина решила, что едут они с большой барахолки, что дислоцировалась в Ишиме в эти годы.

Мужчины пробежались по всему плацкарту и, обнаружив лишь одну пассажирку, решительно вторглись в её пространство.

– У вас билеты на эти места? – наивно спросила мужчин Алина.

– На эти, на эти! – гоготнул один из них, очень высокий мужик с бритой головой.

На месте чёлки был оставлен короткий ёжик, немного комично выглядевший, если бы не злые, холодные глаза на худом, со впалыми щеками лице. Второй был плотный, чернявый, с карими глазами, при разговоре у него во рту, ощерившимся в подобии улыбки, блестел зуб, одетый в золотую коронку.

Мужчинам было лет по сорок, так решила Алина.

– Чаю нам принеси, красавица! – обратился второй, плотный, к проходившей мимо проводнице. Поезд тронулся, и проводница шла открывать туалет.

Алина решила, пока мужчины располагаются, сходить покурить в тамбуре, а потом зайти в туалет и умыться. До Омска оставалось часа четыре, уснуть с новообретёнными соседями всё равно не получится, так хотя бы в порядок себя привести. Она взяла полотенце, повесила маленькую сумочку с документами и деньгами на плечо и пошла по направлению к туалету.

Пока Алина курила в тамбуре вагона, плотный мужик тоже вышел в тамбур и закурил папироску с характерным запахом какой-то травы. Он так тяжело молчал, разглядывая хрупкую девичью фигурку, что Алина поспешила выйти и скрыться за дверями туалета. Но мужик поспешил за ней и, сунув свою крепкую ногу в проём двери, не дал Алине защелкнуть задвижку.

– Что вы делаете, отпустите дверь! – закричала Алина, вернее, ей показалось, что она закричала, потому что горло словно сковало от страха, а тело покрылось липким потом.

И в этот момент грохнула дверь тамбура, в вагон вошли мужчина в железнодорожной форме с рацией в руке и ещё одна проводница.

Мужчина в форме успел увидеть испуганное лицо Алины, просчитал в момент ситуацию и грозно сказал:

– Эй, мужик, не борзей, милицию вызову! Хочешь в чистом поле выйти?

Плотный выругался, отпустил дверь туалета и пошёл по вагону вразвалочку, всей своей спиной выражая презрение и злобу…

Алина закрыла трясущимися руками задвижку туалета, подняла упавшее с плеча полотенце и долго смотрела на себя в мутное, замызганное зеркало над ржавой, железной раковиной.

Затем смочила пальцы водой и растёрла ими по щекам слёзы.

«Тук-тук, тук-тук, та-та, та-та» – пели колёса, и в такт им стучало испуганное сердце Алины.

Вернувшись в своё плацкартное купе, Алина молча вытащила свою сумку с вещами из-под полки и перебралась в самый первый отсек, рядом с купе проводников. Ей никто не препятствовал, возможно от того, что мужчина в железнодорожной форме, видимо, какой-то старший в этом поезде, стоял у титана с кипятком и разговаривал с проводницами.

Когда Алина переселялась, они умолкли и молча смотрели на её передвижения.

– Вот так будет лучше! – одобрительно сказал мужчина в железнодорожной форме Алине и, повернувшись к проводнице, сказал:

– Присмотри за девочкой!

– Мы с ней сейчас почаёвничаем, – улыбнулась та Алине.

В Омске опасные мужики вышли первыми, но не ушли от вагона.

На перроне Алину встречала Наталья. Плотный вразвалочку подошёл к ней и, хлопнув подругу по плечу, скомандовал:

– Слышь, ты! Привезёшь сегодня девочку в девять вечера к памятнику на площадь!

– Щаз! – огрызнулась Наталья, стряхивая руку мужика со своего плеча, – Шнурки поглажу!

И подтолкнула Алину к выходу с перрона в сторону высокой, крутой лестницы на виадук, с которого они попали на привокзальную площадь, где Наталья остановила такси.