Читать книгу Центурион. Первая книга цикла «Геония» - Елена Владимировна Долгова - Страница 20

Часть первая. Свободная Каленусия
Глава 3. Белочка
Каленусия. Полис Параду1

Оглавление

* * *

Воспоминания словно стеклышки калейдоскопа. Обломки несостоявшейся мозаики складываются в прихотливый узор реализованного случая. Тот, другой щенок остался в прошлом. Коричневый, гладкий, он скулил от боли и обиды. Маленькая Джу положила пальцы с обломанными ногтями на розовый животик, и щенок умиротворенно затих. Зато самой Джу стало плохо, и яркие краски мира словно бы потускнели, задернутые частой черной сеточкой.

Когда восемнадцать лет назад флегматичный Реджинальд Симониан впервые заподозрил у четырехлетней дочери паранормальные способности, он сказал только: «Ух!». Это «ух» позволило ему десять лет питать тайные надежды, за год пережить горькое разочарование, два года вести глухую борьбу с судьбой, после чего махнуть рукой на пропащее потомство.

Белочка, измученная постоянным компромиссом между собственной сущностью и страхом отторжения, основательно подзабыла детство – остались так, обрывки. Красные, сухие и сильные руки матери, некрасивой, молчаливой и во всем согласной с образованным супругом. Особый стиль отца – баланс между строгостью и небрежность. Гулкие, просторные – стекло, сталь, пластик – лаборатории Центра Калассиана, которые заместили в ее жизни зелень пригорода, желтый мяч и щенка.

Джулия, тогда еще не Белочка, оказалась в Центре в двенадцать лет – минимальный возраст, дозволяющий обследование. Отец сам отвез ее туда на своем низком, бесшумном, раскрашенном под малахит каре – последний писк моды для граждан средней руки. Джулия, придавленная ожиданием, молча лизала холодный цилиндрик мороженного, больше всего боясь измазать сиропом кожу сиденья.

Центр принял новую пациентку в свою необъятную стеклянную и блестящую утробу, ярко полыхнул контроль-индикатор пси-турникета. Женщина в белоснежном тугом колпачке под расписку забрала потомство Реджинальда. Родитель по традиции на несколько минут остался с ребенком-сенсом наедине. Он что-то говорил: о даре, долге, блестящих перспективах, но с тех пор время беспощадно опустошило память Белочки. Зато она точно помнила, почему плохо слушала отца: по пластиковому стеклу панорамного окна полз, расправляя зеленые крылышки, твердобокий круглый жучок. Отец ушел не оборачиваясь – прощально мелькнула сутуловатая спина в вельветовом пиджаке и блестящие задники остроносых ботинок.

В Центре Калассиана она провела год…

Скрип тормозов – и воображаемый калейдоскоп сломался, а яркие стеклышки воспоминаний бойко разлетелись во все стороны.

– Привет, Белочка! – лохматый тип высунулся из окна притормозившей машины, —Подвезти?

– Джейк?

Полузнакомый клиент салона «Виртуальные приключения» весело кивнул и распахнул дверцу. Климатическая установка машины обдала Белочку свежестью, легким ветерком и запахом горного озона.

– Куда – юго-восток? Нет проблем. Поехали.

Ментальная аура Джейка приятно успокаивала – она была простой. Жужжал двигатель, Белочка закрыла глаза, подставляя лицо фальшивому ветерку кондиционера и думая о своем…

…В Центре Калассиана она провела год – чистый, стерильный, как стеклянные стены. Сотрудник, который выписывал Джу, был краток – тринадцать лет пациентки предполагали возможность понимать если не все, то главное. Реджинальд Симониан, слушая, кусал побелевшие губы. Да, у его дочери сильный врожденный дар. Нет, полноценным псиоником она не будет. Верх возможностей – снять болевой синдром, стимулировать резерв организма пациента.

– Поздравляю, у вас прекрасная дочь, Симониан, добрая девчушка, но не боевой псионик. Она чувствует, понимаете, чувствует боль другого человека как свою, мало того, воспринимает его… психическую и физическую целостность как собственное благо.

Сухая рука отца жестко, до боли сжала пальцы Джу – она безуспешно пыталась выдернуть онемевшую ладонь.

– …нет, коллега, ее специфические способности не могут быть нами использованы. Техника и препараты лучше справляются с теми же проблемами. Простите, но Центр в сотрудничестве не заинтересован.

Симониан уже не слушал объяснений – ботинки доктора философии четко печатали шаг на выход – по стандартной тропе неудачников. Пойманная за руку Джулия семенила, пытаясь успеть за отцом. Попытка сделать пси-карьеру закончилась для нее сокрушительным поражением…

Калассиановская клиника научила Джу кое-каким полезным вещам. Например, ставить пси-барьеры, чтобы не превратиться в зеркало, безвольно отражающее колебания чужих желаний. Родитель ожесточился, переживая крушение надежд – в его глазах дар ребенка фатально обернулся уродством. Мать молча уходила на кухню – плакала она там или просто еще раз вытирала и так до блеска протертые чашки. Через год Центр Калассиана оказался жертвой иллирианской диверсии, голубая пена, в которую превратился стеклянный монстр, пышно оседала на асфальте. Еще через два года шестнадцатилетняя Джулия назло судьбе поступила в медицински колледж университета Параду и съехала из родительского дома навсегда.

Город-курорт на западном побережье встретил ее обольстительным великолепием. Когда-то над созданием райского уголка вовсю потрудились архитекторы и художники. Виды на залив, стремительно-легкие сооружения и парки сначала рисовали вручную и лишь потом воплощали в зелени и камне.

Цвели магнолии, шумел белопенный прибой, играли цветомузыкальные фонтаны. Обильно натыканные в укромных местах детекторы улавливали настроение публики, на ходу меняя программу цвета и звука – зрелище получалось феерическое: от багрово-пламенной страсти до жемчужно-серой грусти со множеством промежуточных оттенков. С заливом тоже поработали на славу. Здесь было все – и «дикий» берег с валунами, и рукотворный риф, и водяной театр, с непременными прогулками верхом на сиренах. У причалов покачивались почти настоящие древние парусники (имитация, которая дороже оригинала). Буйство красок, ограниченное строгими рамками замысла, завораживало. Изнанка роскошных декораций – дешевые пыльные отели и сомнительные притоны юго-восточной окраины – без нужды не мозолили глаз.

Университет, впрочем, тоже устроился в некотором отдалении от шумного суетного центра, здесь царила деловитая атмосфера, присущая каленусийским храмам науки.

Джулия полюбила, закрыв глаза, нежиться в мягком библиотечном кресле. Пси-установка хранилища понимала ее «с полумысли». На темном экране опущенных век складывалась мозаика извлеченной из машины информации – картины, движение, мягко плывущий текст. Нейтрально-инертный, покорный псевдоразум машины не заставлял Белочку удерживать барьер.

Первый год пребывания в Параду подходил к концу. Газеты пестрели заголовками – как раз начался третий пограничный конфликт. Джу плакала вместе со всеми, стоя в непривычно-скорбной толпе под ультрамариновым небом: полиса развлечений достигла весть о потерях в долине Ахара.

Когда Джулия сняла пси-барьер, ее захлестнули волны скорби и она терпела, сколько могла, утешая самых отчаявшихся. К утру усталые люди, выплеснув ярость, разошлись.

…Официальный траур длился три дня. Потом («время – деньги») рекламу увеселительных заведений возобновили. Измотанная пси-перегрузкой студентка Симониан брела по мраморным коридорам колледжа, совершенно придавленная изменчивостью людской натуры. Ее окликнули. Незнакомый парень, парой лет старше, улыбался, протягивая брошюру «инициативного комитета за возвращение утраченных территорий». Листовку Белочка взяла, потом нехотя остановилась поболтать. Так Джу встретила его.

Авель был великолепен. Авель был сама искренность. Авель (несмотря на тщательно удерживаемый пси-барьер) угадывал ее мысли, как свои. Авель был чист и красив красотой античного полубога. Авель, возможно, любил ее. Они вместе шли в залы Колледжа и на улицы Параду. Он первым назвал ее «Белочка» – за коротко обрезанный поток волос цвета самого темного каштана.

Кипела и бурлила задорная весна. Авель и его друзья требовали от властей активного вмешательства в проблему Ахара. Департамент Обзора молчал, предоставляя молодняку свободно выпускать пар. Белочка, закрыв глаза, на память диктовала ментальному копировальщику текст обращения. Поздними веерами цокот ее каблучков отскакивал от спящих стен, наполняя задором пустое пространство. Плакаты клеили, пока все спали, «на видном месте», утром владельцы магазинов скребли пятна клея на витринах и яростно поносили университетских дураков.

Однажды, когда Авель и Джу уже успели испортить полдесятка витрин, их заметил одинокий сердитый полицейский. Возможно, сказались воспитательные навыки, приобретенные пожилым мужчиной в собственном семействе – его толстые пальцы ухватили Белочку за ухо и больно вывернули мочку. Перепуганная Джу неистово заорала.

Авель, как всегда, оказался на высоте – струя вонючего клея ударила из распылителя прямо к лицо врагу…

Джулия и Авель, схватившись за руки, убегали в душистую темень парка. Магнолии кронами укрыли их от прожекторов. Джулия сбросила туфли и взяла их в руки – так быстрее бежать. Пахло мятой и ночными цветами, песок дорожки мягко поддавался под босой ногой. В почти настоящем лесу что-то тихо потрескивало.

Они потеряли дорогу через полчаса. Джу попробовала снова надеть туфли, но ступни отекли и ремешки не сходились. Авель потянул ее в сторону, туда, где смутно желтело здание для игры статистический бильярд: это развлечение сочетало в себе ловкость рук и подачки фортуны, скупо производимые генератором помех.

Белочка никогда не играла в такие игры, но ее позабавил огромный стол на массивных ножках. Стол покрывала туго натянутая зеленая ворсистая ткань, сверху пологом нависал пресловутый генератор.

В углу обнаружился запертый бар. Они сидели на полу, прижавшись спинами к тумбе и по очереди отхлебывали из единственной найденной под стойкой бутылки. Джулия нервно смеялась, припоминая бегство через лес. Она прежде никогда не пила эйфорин и понятия не имела, как он подействует на ее паранормальные способности. Оказалось – удивительно. Барьер смыло мягкой, теплой волной, темное пространство вокруг взорвалось ярко-розовыми, смешными пузырями. Джу ахнула – вокруг головы Авеля светилось нежно-бирюзовое кольцо ауры. Руки самой Белочки мягко мерцали бесчисленными золотыми блестками.

– Смотри…

Авель не понимал, на что смотреть, его классически-правильное лицо, оставаясь прекрасным, чуть поглупело.

– Смотри, это звездная пыль…

Он медленно провел пальцем по ее руке, сдвинул в сторону косой срез ореховых волос и осторожно поцеловал гладкую щеку возле уха…

Джу была слишком возбуждена, чтобы припомнить, в какой из книжных историй герои занимались любовью на бильярде.

…Они расстались через три дня.

Джу тупо смотрела на искаженные нервной судорогой черты любимого. Авель говорил много – о великих событиях и о том, что они не могут просто быть вместе, пока страдает Каленусия. Белочка прекрасно понимала, что это ложь, но спорить не хотелось – она и так знала правду. «Ты вошла в мою душу и в сердце мое. Я не знал, что это может быть настолько страшно», – первые слова Авеля после той ночи объясняли все.

Преподанный урок Белочка усвоила. Собственная природная сущность вовсе не казалась ей уродливой, но мыль о трагической исключительности сделалась теперь второй натурой.

До полудня Джу много работала – пришлось наверстывать упущенное в пустой компании Авеля. Стиснув зубы, она спускалась в виварий – бусинки звериных глаз смотрели с немым укором. В анатомичке было полегче – аура мертвых тел давно угасла, оставив лишь слабый налет печали.

Семестр проходил за семестром, трехлетний предварительный цикл медицинского образования кончался. Интересные перспективы замаячили еще раз – попасть в привилегированную обойму высшего цикла считалось трудным и престижным делом. Джулия не спала ночей – в уголках чайных глаз залегли серые тени. В конце концов она умудрилась набрать восемьдесят пять процентов от высшего рейтинга – результат более чем приличный…

Листок со списком переведенных долговязый секретарь приколол слишком высоко, приходилось запрокидывать голову. Фамилия Симониан там не значилась, и Белочка ловила на себе то жалостливые, то ехидные взгляды.

– Тебя к декану, Джу, – сказал кто-то за спиной.

Сухой костистый как птеродактиль старик с седой бородкой долго молчал, протирая зачем-то и так чистые до пронзительно-ледяной прозрачности очки (припомнились материнские чашки).

– Я понимаю, вы удивлены, Симониан. Прошу вас выслушать меня со вниманием. Я не стану скрывать – ваш балл позволяет перевести вас, но я не буду этого делать.

Птеродактиль постучал по столу длинными, жесткими пальцами и уставился куда-то в верхний угол, поверх головы Белочки.

– Вы шокированы, Симониан? Понимаете, я стою перед выбором, кем заместить вакансию – упорным середнячком, который с неба звезд не тащит, но через три года станет прекрасным военным врачом… Или умненькой девочкой, из которой, увы, ничего не выйдет…

Белочка подняла на Птеродактиля чайные глаза в пушистых ресницах. Старик на миг поперхнулся.

– Я знаю, вам обидно, но поверьте, сенс – плохой врач. Что вы делали до сих пор? Потрошили лягушек? Вскрывали трупы? Делали инъекции в учебной клинике? Милая моя – это так мало… Вы их жалели – всех, всех, и трупы тоже. Там, где смерть и врач встречаются лицом к лицу, там нет места слабости. Милая, пожалеть больного, которого нужно резать – все равно что его убить. Я один раз спасовал, приняв вас на начальный цикл. Пусть Мировой Разум простит старика – я не повторяю собственных ошибок.

– Меня отчисляют?

– Нет. Я прошу, слышите, смиренно прошу вас уйти добровольно. Не занимайте чужого места, этим вы спасете многое жизни. И простите меня, старого дурака…

Выйдя от Птеродактиля, Джу выбросила свою конфедератку в урну и навсегда покидала белый портик. Яркое солнце сушило дорожки слез на ее щеках…

Домой, к отцу, бывшая студентка не вернулась. Через три недели жизни в дешевом отельчике кончились деньги. Еще через пару дней, в скромной забегаловке на углу, к ней подошел угрюмый, плотно сбитый тип с пестро татуированными фалангами.

– На мели, крошка? Ищешь работу? Могу помочь.

Джу затошнило. Характер предлагаемой работы не вызывал сомнений. Она отодвинула бумажную тарелку с недоеденной сосиской, схватила плоскую сумочку и бросилась к выходу, ловко перепрыгнув через ноги сутенера, но он догнал уже за углом.

– Ты чего испугалась? Не бойся, это не работа шлюхи, в борделе такие не нужны..

– Тогда свали и не приближайся.

Громила обиженно хмыкнул.

– Не пыли. Работа неплохая, почти чистая. Ты ведь сенс-сострадальщик? Нам как раз такие и нужны.

Белочка едва не расхохоталась – то, в чем ей отказали сначала Центр Калассиана, а потом университет Параду, просто вот так, на заплеванной улице, предлагал человек с лицом и силуэтом вышибалы…

Так Белочка познакомилась с Дереком.

Дерек содержал салон виртуальных приключений. Идея заведения оказалась гениальной в своей простоте – посетителя помещали в гидрокресло, чуть подкачивали слабым растормаживающим, после чего в дело вступал наемный псионик. Салон предлагал ограниченный список ментальных наводок: путешествие в горах (с лавиной и лохматым горным монстром), пустынные приключения (с песчаной бурей и почему-то голым монстром), охоту на иллирианских диверсантов (с обильной стрельбой до победы и торжественным награждением). Список потихоньку пополнялся – по мере развития бизнеса. Сексуальных наводок в заведении не держали – услуги псионика обходились дороже, чем услуги девки. Хотя финансовое благополучие салона подвергалось колебаниям, громила не желал сменить профиль дела на более традиционную проституцию.

Дерек гудел низким басом, мучительно очерчивая проблему:

– Ты пойми, куколка, я ж художник. Мастер иллюзий в натуре. По молодости хотел сенсом стать – башка подкачала, не годен ни с какого конца. Теперь дело держу. А ты мне нужна – позарез. Клиент, он натура тонкая, подавай, чтобы и страшно, и хорошо, и с шиком, и каждый раз новое – и за те же бабки. Раз кинули, два кинули – он и свалил…

Джулия с трудом пробивалась сквозь корявую речь «мастера иллюзий», улавливая главное: свое место в этой комбинации. Ситуация обнадеживала. И проблема оказалась не надуманной. Нанятый Дереком псионик-классик честно отрабатывал свое, загоняя монстров и врагов в изнуренные сидением в офисе мозги посетителей. Реализм и качество цвето-звуко-обонятельно-осязательной картинки поначалу впечатляли. Разочарование наступало потом – виртуальному миру не хватало простых, но трудно моделируемых малостей – сочувствия и неожиданного, трепещущего чуда…

Белочка хладным разумом поняла – это шанс. Она попросила у Дерека время на раздумья, но уже уходя, уже прощально стуча каблучками по фигурной плитке тротуара, она знала, что согласится.

Центурион. Первая книга цикла «Геония»

Подняться наверх