Читать книгу Амур и Психея 2.0 - Елена Яковлева - Страница 3

Он часто приходил к ней, пусть и не так часто, как ей бы хотелось, но все-таки довольно часто – два раза в месяц, всегда в понедельник. Она ждала, вглядывалась, пыталась получше рассмотреть каждого, кто приближался к их калитке, а когда выбегала на лужайку вместе с сестрами и братом, нетерпеливо поводила ушами, переступала ногами, прислушивалась, стараясь уловить шелестящий звук подъезжающей машины, мягкий хлопок двери, знакомые шаги.

Он всегда приходил именно к ней. Она знала, что так оно и было, хотя он ни разу ей об этом не сказал. Чуть искоса рассматривая его загорелое лицо в мелких морщинках и широкие крестьянские ладони, она чувствовала по его прикосновениям и угадывала в интонациях его негромкого, будто простуженного голоса, о чем он с ней говорил – он считал ее особенной, той, кто больше всех достойна его внимания, заботы и любви. Да и она привыкла к нему, он это тоже знал.

А он обнимал ее за шею, прижимался щекой к ее щеке, поправлял ее челку, расчесывал, поглаживал, похлопывал.

– Ну-ка, смотри, что у меня для тебя есть, Джулия, – говорил он, и в его руках появлялось лакомство: сладкая морковка или яблоко. А иногда и кусочек сахара. – Давай, красавица, пойдем проедемся по дороге до поворота, хочешь?

Конечно, она хотела. Эти неспешные прогулки она любила. Он хорошо держался в седле, но никогда не пользовался стременами, плотно обхватывал ее бока ногами, обутыми в мягкие сапоги, пятками направляя ее движение. Повод натягивал тоже несильно, она могла смотреть по сторонам, слушать то, о чем он всякий раз ей рассказывал под мерное позвякивание сбруи и ее чуть неровный шаг. «Интересно, он понимает, что я хромаю? – думала Джулия, подергивая повод. – У сестер и брата такая красивая походка, ноги сильные. А как они скачут через барьер – вообще одно загляденье! Я, понятное дело, так никогда не смогла бы, а он приходит ко мне, вот берет покататься… Хозяин конюшни говорит, что он странный. А я думаю, ему просто хорошо со мной: и потому, что я его слушаю, и потому, что мы ходим по дороге на холм, а оттуда такой прекрасный вид, да и воздух там густой, часто туманный, как сметана, забивается в ноздри, застилает глаза. Вот и сегодня такой день, сейчас мы дойдем до поворота, потом еще немного вверх по склону, и он снимет с меня седло, и я смогу побегать по траве, проверить, что в ней, прислушаться к журчанью ручья. А может, и белка выскочит из кустов или спустится с дерева – это вообще здорово. Эти белки и бурундуки совсем людей не боятся, выглядывают, уши высовывают, все норовят выпросить какой-нибудь орешек. Не у каждого человека в кармане для них орешки, но у моего всегда есть что-нибудь. Иногда семечки, они их тоже любят».

Джулия была древней скирийской породы. Невысокая, но прекрасно сложенная и со спокойным норовом, она могла бы потягаться со своим братом Джорджем, признанным любимцем округи и гордостью конюшни, если бы не травма, полученная ею при рождении. Но сложилось так, как сложилось – она прихрамывала, совсем незаметно, если срывалась в галоп на горной поляне, но все-таки ощутимо, когда шла под седлом.

За те годы, что она жила при конном заводе, у нее родилось двое совершенно здоровых малышей – Денни, а потом и Донна. Какое-то время они оставались все вместе, но потом ее подросших жеребят продали и Джулия о них больше ничего не знала.

Зато в ее жизни с самого начала, почти что со дня ее рождения, был этот усталый человек. И не сказать бы, что он жил неподалеку. Всякий раз, когда они выходили из ворот, она поворачивала голову в сторону машины, на которой он приезжал, втягивала ноздрями воздух и понимала, что та прошла долгий путь, прежде чем доставить своего хозяина к ней в гости.

Иногда он приезжал не один, а со своей женой, но та была совсем на него не похожа. Шумная, сильно надушенная и ярко одетая, она обращалась к Джулии с какими-то необычными, искусственными интонациями в голосе. А ответов на свои вопросы не слушала. Джулия не возражала, она давала возможность женщине провести щеткой по своей темно-шоколадной гриве, расчесать длинные волнистые пряди темного хвоста, но у той движения были то неловкие, то слишком резкие, да и ухаживать за лошадью она не пыталась, а лишь хотела, как казалось Джулии, показать окружающим, что она в этом деле разбирается и поддерживает мужа в его увлечении. Тот же просто стоял в стороне, негромко переговариваясь с хозяином конюшни, ждал, пока его жене надоест общение с кобылой. И этот момент наступал довольно скоро, женщина почему-то посылала Джулии воздушный поцелуй и направлялась в здание администрации, где всем гостям предлагали пообедать. И потом они выезжали, как обычно без нее, а она так и оставалась сидеть внутри, смотрела телевизор или болтала по телефону – ждала мужа с прогулки, на которую, как она всем заявляла, «она его вытащила из дому».

Сегодня, когда они поднялись на холм, он спешился, снял седло, несильно хлопнул по крупу:

– Ну-ка, давай пробегись! Твои белки-то, небось, нас заждались – пусть выходят, у меня фундук в кармане.

Джулия ответила коротким негромким ржанием, вскинула голову, встряхнула гривой и потрусила по поляне. А он весело присвистнул ей вслед и, улыбнувшись тому, с каким нескрываемым удовольствием его питомица осматривается и вслушивается в октябрьский день, вернулся к скамейке под кленом с раскидистой кроной, где обычно любил отдыхать.

А день-то был действительно прелестный! Середина октября, еще совсем тепло, но мягко и чуть более сыро, чем летом, от земли будто поднималось легкое дыхание приближавшейся осени. Но трава-то, трава какая! Сочная, густая, поблескивавшая капельками тумана, будто шелковая с глянцевыми прожилками. И, разумеется, в траве своя жизнь – все ее обитатели деловито сновали туда-сюда. Джулия наклоняла голову, касалась своими теплыми и мягкими губами травинок, иногда фыркала в них, отчего вся малышня пускалась наутек. Иногда она откусывала какое-нибудь растение, казавшееся ей аппетитным, с наслаждением лакомилась.

Неожиданно почти у самой морды из травы показалась блестящая полосатая спинка, затем она будто выгнулась, обернулась, и вот уже на Джулию смотрели глазки-бусинки, подергивался носик, приветственно подрагивали усики. Джулия не стала фыркать, чтобы не испугать зверька, она лишь слегка дунула в его сторону. А тот и не думал убегать, прижал ушки, сделал еще какое-то движение, потом поднялся на задние лапки, не сводя глаз с огромной лошадиной морды, шумно пережевывавшей траву у него над головой. Джулия мотнула головой в сторону скамейки, встряхнула гривой, звякнула уздечкой. Зверек все понял моментально, он бросился в указанном направлении, а его большая знакомая еще пожевала немного и тоже устремилась вслед за ним – ей стало интересно проверить, фундук ли был у ее приятеля в кармане и достался ли он бесстрашному бурундуку с поляны.

Когда она подошла к скамейке, ее приятель и бурундучок мирно беседовали. Один доставал из кармана очищенные орешки и, разложив их на ладони, протягивал новому знакомому, второй же брал орешки прямо с руки и начинал их тут же грызть.

– Парень, ты давай запасы на зиму делай, что ли, – говорил друг Джулии. – У тебя вон щеки-то какие, набивай!

Понимал ли бурундук, что ему рекомендовалось делать, было не очень понятно – во всяком случае с того места, где стояла Джулия, этого не было видно. Она слегка фыркнула, звякнула сбруей и тихонько подошла поближе.

А бурундука с поляны уже и след простыл – оказалось, что он в один прыжок взобрался на ствол и скоро, пробежав немного по нижней ветке, скрылся из виду.

Человек отряхнул ладони, на его лице было выражение, какое Джулия видела у тех, других, кто возвращался в конюшню после удачного дня, весело переговариваясь. Но только те широко улыбались друг другу, а этот… А что этот делал, отчего ей показалось, что он тоже улыбался? Джулия скосила взгляд на своего друга и поняла, что тот всматривается во что-то, как будто силится различить там, вдали, на склоне, а может, и дальше, одному ему видимый образ, и его глаза, обычно устало прикрытые веками и будто прятавшиеся под густыми бровями, были совсем не такими, как когда он приехал, – они ожили, в них появился блеск и они будто вспыхнули изнутри ярко-бирюзовыми искорками.

Человек же тем временем закинул руки за голову, запустив пальцы в свои бывшие когда-то темными, но все еще густые волосы, откинулся на спинку скамейки и, шумно вдохнув туманный воздух и прикрыв глаза, произнес:

– Джулия, как же твои дела, милая?..

И она подошла к нему сзади, стараясь не шуметь, не звенеть сбруей и не фыркать, она просто приблизилась к нему и тихонько ткнулась губами в его сцепленные на затылке руки.

Потом они шли обратно на ферму, человек вел ее в поводу, всю дорогу ей о чем-то рассказывал, даже спрашивал ее о чем-то. Как бы ей хотелось понять о чем! «Люди такие, они слышат только себя, – думала Джулия. – И они все приходят за помощью. Так странно, они же все умеют сами – вон какие у них машины и дома, и оружие у них, должно быть, в этих домах какое угодно, не одни только луки со стрелами да мечи со щитами. А приходят к лошадям за советом. И пусть, мы же их все равно понимаем, даже если они разучились понимать самих себя».

После прогулки человек, как обычно, отдал седло и сбрую кому-то из конюхов, сам отвел ее в стойло, сменил ей воду, а на прощанье обнял и долго так стоял, прижавшись щекой к ее шоколадного цвета блестящей шее, и дышал как-то странно, порывисто, то и дело с усилием втягивая носом воздух, как будто ему его не хватало. Джулии даже пришлось фыркнуть, чтобы напомнить ему, что она беспокоится. Тогда он вздрогнул и, отстранившись, сначала провел рукой по лицу, а потом потрепал ее по холке и сказал:

– Да, я понял. Ну, мне пора. Я тебе позвоню…

Джулия не очень поняла это «позвоню», но на всякий случай встряхнула гривой, как если бы хотела кивнуть. Он засмеялся, весело так, легко, еще раз хлопнул ее по загривку и вышел, аккуратно прикрывая за собой дверь стойла. Джулия прислушалась к тому, как удалялись его шаги, как приветственно заурчал двигатель дождавшейся хозяина машины. Затем прошуршали шины по дорожке из гравия и уже совсем в конце, когда машина поворачивала на шоссе, она различила негромкий и короткий прощальный гудок, всего один. Но Джулия знала – он предназначался именно ей.