Читать книгу Две тысячи журавлей - Елена Юрьевна Свительская - Страница 5

За годом год

Пройдут тысячелетья,

Но непременно будут на земле,

Как и сегодня,

Сливы расцветать!

Садзи-но Кообито

Я задумчиво читала свиток с повестью о прекрасном принце Гэндзи. Точнее, прикидывалась, будто это занятие меня занимает. Мягкий свет лился в просторную комнату с изящной мебелью, облупившейся, облезшей от старости.

Конечно, время придаёт вещам очарование, сглаживает резкий блеск, наносит причудливые трещины, треплет края, показывая, что свиток читали уже не один десяток лет, значит, он долгое время был интересен людям. Но наступает время – и восхищение старыми вещами переходит в недоумение перед мимолётностью красоты и бренностью сущего, которое затем перерастает в страх перед разрушением и отчаяние. Так как невольно начинаешь задумываться о том, что вечного в мире нет. И хотя красота восхитительна именно благодаря своей простоте и мимолётности, её исчезновение доставляет сердцу горечь. И вместе с тем – тревожит мыслями о том, что и человек – не вечен.

И этот старинный свиток, готовый рассыпаться пылью от старости, навевал слишком много подобных мыслей. Увы, новый, нарядный, который я ещё не успела рассмотреть, отец уже подарил ему кому-то. Я видела, как он обильно размазывал по нему алую краску, как яростно встряхивал кисточкой над голубоватой бумагой, над синим шёлком, к которому крепился свиток. Отец мне ничего не объяснил, выставил меня под предлогом того, что «каждая молодая дама должна в совершенстве играть хотя бы на одном музыкальном инструменте». Ну да к чему тут объяснения? Мне и так понятно, что он затем напишет на красивом листе бумаги, что это его кровавые слёзы, пролитые из-за жестокости жестокосердной красавицы, припишет один-два стиха из старинной антологии, красиво выведет что-нибудь душещипательное – и пошлёт очередной даме, то ли красивой, то ли просто талантливой. Он так «тосковал по рано покинувшей его жене», что его «сердце разрывалось от боли, а рукава кимоно то и дело промокали от слёз». Да мне-то что? Я уже поняла, что это обычное поведение для мужчин нашего круга. Но мог бы хотя бы подарить мне братика или сестрёнку, дабы скрасить моё одинокое существование!

Вздохнув, изящным движением отложила свиток, медленно и величественно поднялась и медленно побрела по дому, приподнимая подолы семи одеяний. Конечно, неприятно будет, если кто-то увидит мои неприкрытые ступни и голени, но так шёлковые кимоно не шуршат по полу – и мне удаётся передвигаться бесшумно. И я могу подслушивать разговоры немногочисленных слуг. Недостойное деяние для молодой госпожи, но что же делать со скукой?

Незаметно добралась до кухни, уши выхватили обрывок разговора няни и доставщика провизии:

– …Говорят, что он уже с неделю как поселился в заброшенной усадьбе! – тихо и встревожено произнёс слуга.

– Ах! Они! В нашем городе! – отчаянно вскричала моя няня.

– О, боги! – благодарно прошептала я, выронив подолы своих одежд.

Сообразив, что мой вскрик могли услышать, рванулась, запуталась в длинных одеяниях и с вскриком упала на пол. Вот теперь-то слуги поймут, каким гадким занятием увлекается их госпожа. А прислужники у нас почти все старые, преданные – потому и согласны работать за такое малое жалование – и их осуждение, их укоризненные взгляды будут больно ранить мою душу.

Слуги, няня выскочили в проход, обступили меня, заохали. Я медленно прикрыла глаза и притворилась неподвижной. Может, они будут так волноваться обо мне, что забудут обдумать, как я тут оказалась?

– Бедняжка, как она испугалась! – заохала моя милая няня и злобно прошипела: – Дурень, к чему ты сказал о демоне?!

– Ну, дык говорят, что они….

– Они! Подумаешь, они! Мало ли, что глупые люди говорят?!

Последовал мужской вопль и обиженное:

– Волосы-то мои чего тебе сделали, старая ведьма?!

Мужской вскрик. Яростное сипение, возмущённое:

– Да отпустите же меня! Отпустите! Я ему все волосья повыдергаю, злодею этому! Люди, да не держите ж меня! Посмотрите, до чего этот мерзавец довёл юную госпожу!

Едва сдержалась, чтобы не улыбнуться: шум поднялся хороший, возможно, забудут о причине моего появления около кухни. К тому же, хвала милосердным богам, на мой радостный вскрик внимания не обратили. А то бы столицу за пару часов облетел пикантный слух, что молодая госпожа с 4-ой линии обрадовалась появлению демона. И чего бы только на сей счёт не наплели злые языки! А что мне делать? Впервые услыхала столь занятную новость! Конечно, они – злые и жестокие существа – и приличной девице тут радоваться ни к чему: ей полагается бояться и звать монахов, отгоняющих злых духов. Разумеется, я боюсь, но вот монахам за обряды и молитвы мне платить нечем. А отец не даст: он всё своё жалование на себя тратит. Ох уж эти деньги! Так не хочу о них думать, а они лезут в мои мысли, лезут!

Вечером, когда мы засиделись с няней у открытого окна, любуясь на полную, прекрасную луну, осторожно спросила:

– Аой, а видел ли кто-нибудь этого они вживую? Или о нём только говорят?

И с трепетом ожидала ответ. Уж не знаю, что хотела услышать больше: «да» или «нет».

– Ох, госпожа, что за глупости вы говорите! Вам послышалось, что Китиро сказал «они»: на самом деле он говорил о том, какие вкусные онигири приготовила его жена в тот день, когда он нашёл новую работу! – укоризненный взор. – И, милая моя девочка, госпожа не должна подслушивать чьи-либо разговоры, как это делают глупые прислужницы! Даме подобает вести себя достойно и прилично, иначе ни один уважающий себя господин ею не заинтересуется, будь она хоть в сто, в тысячу раз красивее и талантливее других девушек Киото!

Последовала длинная и нудная тирада. Уж как я ни привыкла к ворчанию моей заботливой нянюшки, однако ж в этот день она оцарапала мои уши и душу своими пристающими словами. Впрочем, я держалась, так как в моей жизни наконец-то произошло что-то необыкновенное – и это придало мне сил.

Ночью мне не спалось. Мысли о возможном явлении демона приятно будоражили мою унылую душу. Вряд ли бы я ему так обрадовалась при встрече, как сейчас, только мельком услышав о нём. И, всё-таки, это было что-то новое, непривычное. Не то чтобы прекрасное, но ужас и необычность новости мне нравились. Права Аой, сказавшая, что мне уже замуж пора. Был бы у меня муж или тайный любовник – думала бы я о другом. Увы, отец не спешит докладывать свету о моих достоинствах, наверное, он и вправду хочет сделать меня наложницей императора, чтобы потом, если повезёт, стать дедом следующего, отцом королевы-матери.

Тихо выбравшись из постели, накинув поверх ночного кимоно ещё шесть, скинутых вечером, подобрала подолы и тихо отворила сёдзи. Если бы не шумное дыхание няни, лежавшей за перегородкой, не заметила бы её и могла наступить. А так каким-то чудом обошла, прижавшись к тонкой стенке, молясь, чтобы она не сломалась от напора, и двинулась к комнатам отца.

Хозяин дома не спал, а нервно перебирал струны бива. Неожиданно прервался, насмешливо сказал мужчине, сидящему рядом с ним:

– А ведь на этом можно неплохо подзаработать.

– Подзаработать? Как же! – фыркнул его приятель. – Мыслимо ли дело, чтобы аристократ угрожал даймё пересечь ему путь, если ему денег не заплатят?

Переезды богатых даймё из поместий в Эдо должны обставляться очень пышно, да и гордости у этих выскочек, окруживших себя воинами, немало, но если по дороге подвернётся им какой-нибудь, пусть даже разорившийся аристократ в плохой повозке, военному землевладельцу всё равно придётся вылезть и поклониться. Наверняка найдутся те даймё, которые с готовностью заплатят, только бы кугэ перед ними не проезжали! Но если отец вздумает угрожать могущественным даймё, то как бы ни вышло беды! Увы, в наше время сила у воинов и богачей. Разве что найдутся иногда монахи или мастера, перед чьей добродетелью или искусством дрогнет рука убийц, не посмеет занести оружие. Что уж говорить о моём бедном отце! О, как у меня бешено бьётся сердце!

До утра не сомкнула глаз, проливая горькие слёзы. Что мне какой-то страшный демон, когда отец затеял такое опасное дело? Что я буду делать, если его убьют? Он – моя единственная опора в этом суетном и жестоком мире!

Утром отец встал рано-рано и куда-то уехал. Мне и кусочек в рот не лез, до того тревожилась. Правильно говорят, что в неведении – блаженство.

Вечером он вернулся живой и невредимый, мрачный. Я вздохнула спокойно, ушла к себе и долго, пылко возносила богам молитвы.

Вот только рано успокоилась. Отец повадился разъезжать по окрестностям, будто паломничество по храмам совершал, и я боялась, что не за тем он ездит, что встретится ему злой и могущественный дайме, прикажет зарезать моего отца прямо на дороге или наёмного убийцу подошлёт.

Этой ночью на небе мерцала полная луна, таинственная и прекрасная, поэтому вечером к отцу зашли друзья-придворные. Они любовались луной, сочиняли стихи, пели, играли на разных музыкальных инструментах, пили. Я осторожно выбралась из своей комнаты и спряталась неподалёку, за ширмой. Жалко, что не могу присоединиться к ним! Среди них есть хорошие музыканты, а как тот молодой мужчина умело цитирует стихи из старых антологий!

Кто-то из придворных вошёл в дом, наткнулся на меня. Икнул и радостно шепнул:

– Здравствуй, служаночка! – после чего сгрёб меня в охапку и полез рукой мне за ворот.

С трудом вырвалась, бросилась прочь. Он кинулся за мной. Налетела на ширму, отчего едва не попала ему в руки. Хорошо, что наткнулась на вазу, треснула его ею – и побежала. Он помчался за мною, сердито сопя. Отчего-то мне стало жутко. В темноте налетела на дверь, едва сумела открыть её дрожащими руками. Выскочила в сад, кажется, с другой стороны дома, помчалась, задыхаясь от непривычки. Мужчина гнался за мною и тихо ругался. Я поняла, что пощады не будет, так как удар вазой сильно зацепил его гордость и голову.

Позвать на помощь? Но с другой стороны сада так громко смеются, что могут и не услышать. Или решат, что мы любовники – это ещё хуже! Ох, не могу больше! Я бегала давным-давно, будучи ещё очень маленькой, потому теперь, пробежав всего ничего, уже изнемогаю от усталости. А мужчины хотя бы тренируются в стрельбе из лука и других, подвижных развлечениях, так что он меня скоро догонит. О, боги! А впрочем, я сейчас готова принять помощь и от демона!

Юркнула в заросли ирисов, вынырнула около сливы, зацепилась за ветку. Верхнее кимоно, моё самое любимое, затрещало и порвалось. А нижние было не отцепить.

Мужчина, от которого сильно пахло сакэ, добрался до меня, сграбастал своими противными потными руками.

– О, боги! От…

Мерзавец зажал мне рот рукой. Укусила его за ладонь. Он больно ударил меня по лицу, так что я даже потеряла дар речи от возмущения. Мужчина грубо дёрнул моё кимоно. И вдруг упал на спину.

Около куста стоял какой-то человек. Лунный свет осторожно и робко выхватывал из темноты фигуру воина, сжимающего и разжимающего кулак. На миг мне показалось, что длинный меч самурая испустил зловещее алое сияние, луч которого приобрёл форму когтистой лапы – жар её долетел до меня мгновенно. Незнакомец, незаметно пробравшийся в нашу усадьбу, шумно вдохнул и медленно выдохнул.

В темноте я не видела выражение его глаз, но почувствовала в них что-то мощное, неприятное, не то ледяное, не то обжигающее. Поначалу подумала, не подослал ли какой-то даймё, оскорблённый моим отцом, наёмного убийцу, но что-то невидимое, будто источавшееся от тела воина в окружающее пространство, ощущение, что сад съёживается от этой чуждой ему силы, быстро заставили меня изменить своё мнение. Ох, какая же я неблагодарная! Он меня спас, а я – ни слова в ответ. Нет никого хуже, чем человек – не умеющий говорить даже одно короткое слово благодарности!

Счастье от внезапного вмешательства, избавившего меня от унизительной муки, затопило мою душу, затмило все сомнения и страхи. Пылко сказала мужчине:

– Да хранит вас милосердная Каннон!

Самурай молчал очень долго, потом мрачно осведомился:

– А если я сам захотел с тобой развлечься?

Голос у него молодой. А тело стройное: тесную одежду мягко очерчивал лунный свет. Ох, мне нельзя тут застревать ненадолго: не полагается даме стоять так близко к мужчине, да ещё наедине, ночью! Что скажут люди, если узнают?

Торопливо шагнула в сторону. Его сильная рука легла мне на плечо, едва не вдавив в землю.

– Но вы… наверное, вы…

– Что? – угрюмо уточнил воин.

– Может, вы… добрый?

Его глаза вспыхнули, став красными, зрачок превратился в небольшую щель, округлённую в середине. В тусклом зловещем голубоватом свете, идущем изнутри этих жутких глаз, стало видно его бледное лицо и… клыки, обнажившиеся в ухмылке. Неужели, Китиро и другие не соврали: они и впрямь бродил по округе? А если слуги соврали, то кто ж передо мной? Может, это кошмар – и мне удастся проснуться? Я так обрадовалась, услышав о появлении этого демона, но почему же теперь мне так жутко?

Они разжал кулак, молниеносно коснулся ладонью моего плеча. Его ногти, вдруг превратившиеся в длинные острые когти, пронзили семь слоёв моих кимоно и царапнули кожу. На голове выросли два рога: тёмные, узкие, длинные, немного изогнутые. У меня подогнулись ноги. Но не упала на колени, повисла, сжатая его цепкой лапой. Неимоверных усилий стоило мне выпрямиться, опереться ногами о землю – и от ощущения, что стою сама, мне немножко полегчало. Столь незначительно, что и говорить тут не о чем.

Чудище наслаждалось произведённым на меня впечатлением. Мне неожиданно подумалось, что ему, бедняге, больше заняться нечем, кроме как людей пугать. Правда, говорить такое зловещему гостю не дерзнула. Моя сытая и пресная жизнь вдруг показалась мне необычайно заманчивой. Вот бы этот сон поскорее развеялся! Вот бы няня проснулась от моих всхлипываний и нарисовала у меня на лбу иероглиф «собака», а затем обняла бы меня нежно-нежно, разбудила ласковым голосом, а я бы рыдала в её объятиях до рассвета, с ужасом вспоминая о страшном сне и одновременно ощущая себя кому-то нужной!

– Ты чего это притихла, малявка? – прохрипел они. – Боишься?

– А вы… одинокий, правда?

Его хватка ослабла, глаза с узкими зрачками как-то странно блеснули.

– С чего ты взяла, что мне одиноко?

– Мне… так показалось.

Он шумно выпустил воздух из ноздрей мне в лицо. Кожа у него покраснела.

– Я бы, пожалуй, обрадовался, встретив такую дурочку, но ты такая тощая и хлипкая, что ни наесться, ни страсти предаться не получится. Возможно, через пару лет ты станешь намного аппетитнее, вот тогда бы я с удовольствием встретился с тобой, – он ухмыльнулся одной стороной рта, и его острый клык мрачно блеснул.

Затряслась. Они убрал лапу. Ноги у меня подкосились – и рухнула перед ним на колени.

Аристократ дёрнулся. И получил по голове ногой в деревянной сандалии, опять затих.

– Вали отсюда, – произнёс демон уже грубо. – Я добродетельным быть не собираюсь: мне приятнее собирать коллекцию прегрешений.

– А если там ещё кто-то… пристанет? – у меня слёзы навернулись на глаза. – Вообразят, что я обычная служанка и…

– Мне тебя до постели провожать? – теперь он показал оба клыка в язвительной усмешке.

И откуда у меня столько сил взялось?.. Подхватила подолы кимоно, помчалась к дому, хотя только-только от недолгого бега уже была готова рухнуть без сил!

Они догнал меня через несколько мгновений, насмешливо шепнул:

– Провожу, чтоб знать, где тебя через пару годиков искать. У меня такое подозрение, что ты вырастешь симпатичной.

Отчаянно пискнула:

– Вы не придёте!

– Почему? – насмешливо осведомился демон: он просто шагал, поспевая за мной, хотя я бежала быстро-быстро.

Робко ответила, не замедляя шага:

– Кажется, вы не собираетесь меня обижать. Наверное, вы всё-таки добрый.

– А вот возьму и приду! – его глаза насмешливо раскрылись.

Ох, я же с демоном спорю! Да ещё и на то, явится ли он ко мне ночью или нет! Хуже пьяного аристократа, лезущего в спальню, куда его не приглашали, может быть только чудовище! И если есть хоть маленькая возможность закричать, подозвать слуг, чтоб те выставили подлого сластолюбца, то от демона мне не спастись! Ночь, проведённая с они… о, боги, спасите меня!!!

Преследователь неожиданно исчез. Стоило мне остановиться и обрадоваться тому, что вижу кошмар, как откуда-то сбоку послышался сдавленный вскрик – и упало что-то большое. Мгновение – и ухмыляющийся они возник около меня. Теперь его лицо приобрело цвет крови, а глаза сияли нестерпимо ярко.

– Если не хочешь побольше детей и шуму, перемешенного с гневом родителей и людским осуждением – не слоняйся более по саду ночью в одиночку, особенно, когда тут мужчины напиваются. К какому бы сословию не относился человек, вино пробуждает в нём одно и то же, – зрачки его расширились и глаза превратились в чёрные омуты. – Всю глубину его пороков.

Прежде, чем успела отшатнуться, демон оказался около меня, сжав мои плечи когтистыми пальцами. В его глазах мне почудились пропасть и жар адского пламени, перемешанный с убивающим холодом:

– Пороки затягивают людей на дно и убивают, – хрипло произнесло чудовище. – Даже тогда, когда люди отупели от боли, души их всё равно продолжают терзаться, хотя их разум этого уже не замечают. А милосердная смерть сразу посещает далеко не всех.

У меня подогнулись ноги. В голове зазвенело, мир поплыл…

Утром очнулась в своей постели. Нервно поёжилась, обхватила плечи, ощутив неприятное пощипывание. Испуганно скинула голубое кимоно, в котором спала, с плеча. С ужасом увидела пять длинных, неглубоких, ровных царапин. Дрожащей рукой обнажила второе плечо. И то же самое обнаружила там.

Не приснилось: я и в самом деле ночью бежала по саду и повстречала демона, только он почему-то отнёс меня в постель и исчез. Десять царапин остались на память, как предостережение. Странно, я не думала, что они могут предупреждать и милосердно оставлять людей в покое. Или он ещё вернётся за мной? Следующей ночью? Когда подрасту?

Моя ночная вылазка, а так же едва не случившаяся со мной беда, прошли незамеченными, а вот то, что двоих друзей отца обнаружили саду с ушибленными головами, наделало много шума. Очнувшись, оба аристократа рассказали о подкравшемся к ним ночью демоне, помешавшем одному наслаждаться любованием луной, второму – дойти до дома. Тот, кто погнался за мной, обо мне ничего не сказал. Не то позабыл от страха, не то считал, что служанки – слишком незначительные особы, чтобы прислушиваться к их мнению. Я и раньше слышала много неприятных историй о развратных мужчинах и даже сочувствовала женщинам, которых они обманули. И всё же сочувствовала пострадавшим слабо, так как мне лично до этой ночи ничего не угрожало. А теперь этот ужас едва не случился со мной.

Я колебалась недолго. Вскоре после утренней трапезы закрылась у себя в комнате, опустилась на колени перед алтарём и пылко сказала:

– О, милосердные боги! Я прошу вас спасти душу этого несчастного, погрязшего в пороках и зле! Если есть у этого они душа – спасите его, покажите ему путь к истине! Помогите избежать ада после смерти! – голос мой задрожал, плечи устало опустились, горько и тихо прибавила: – Только об этом и могу молить для того, кто меня спас! Может, ему бы больше понравилось, проси я для него злых свершений, но это означало бы, что я прошу ради блага для него причинить зло другим существам! А я не хочу желать кому-то чего-то дурного! – и уже твёрдо произнесла: – Так что я прошу вас о спасении для его души! Если это возможно.

Из глаз моих потекли слёзы. Закрыла лицо широким рукавом.

О, боги, что же я говорю такое? И всё же я должна сделать хоть что-то для моего спасителя!

Отец на своих вымогательствах скопил денег и отправился в «паломничество» по самым важным храмам. Ещё до его возвращения домой пришло множество неприятных слухов. Из-за этого я стала сама не своя.

Однако самое страшное поджидало меня впереди: вернувшись с деньгами, он привёл в дом новую жену и принялся осыпать её заботой. И свои мелодии он теперь играл для неё одной. Раньше познавала игру лишь из его редких уроков, теперь же лишилась даже такой возможности. Он нанял для новой хозяйки дома красивых служанок, умеющих играть на инструментах, делать чудесные ароматы, цитировать много классических стихов. А про меня забыл.

Впрочем, и раньше вспоминал нечасто. Иначе он давно нанял хотя бы одну толковую служанку, чтобы мне было с кем пообщаться и у кого поучиться. Девочек из семей кугэ обучают старательно, чтобы они были изящны и искусны, чтобы смогли найти хорошего мужа, а до меня родителю и дела никакого нет. Желай он, чтоб я стала наложницей императора – озаботился бы моим воспитанием заранее. Если бы хотел удачно выдать замуж – взялся бы за моё воспитание и обучение серьёзно. Однако ему больше нравились искусство и женщины. Больно. О, как мне больно!

Его жена была старше меня на четыре года. И всячески пыталась меня унизить. То прислала мне своё старое кимоно, добавив к нему письмо со следующим смыслом: «От всей души извиняюсь за мой скромный подарок. Пусть оно радует вас долгими днями». То наговорила Аой гадостей обо мне. Ко мне зайти не соизволила. Начала уговаривать отца переселить меня в дальнюю комнату: ей подумалось, что из моей один из самых прекрасных видов на сад – и она захотела заполучить её себе. Я как-то мельком увидела мачеху, затаившись около занавеси: госпожа из Северных покоев прошла по саду, гордо подняв голову, облачённая в двенадцать красивейших кимоно светло-сиреневых сверху, с нежно-розовой подкладкой, выглядывающих одно из-под другого, окружённая семью прелестными молоденькими служанками. Родитель мой из-за неё совсем потерял голову, позабыл обо мне. Я тихо рыдала, закрыв лицо рукавом, с утра до вечера.

Это случилось ночью того дня, когда меня переселили в дальнюю маленькую комнату напротив самого скудного уголка сада. Вечером я долго не могла уснуть, смачивая рукава слезами, потом измождёно закрыла глаза. Меня разбудил непонятный шорох, потом незнакомый мужской голос принялся говорить о давней любви ко мне, а чьё-то тело, закутанное в благоухающие одежды, подбиралось всё ближе к моей постели. Сначала от испуга утратила дар речи, потом слабо вскрикнула. Мужчина рванулся ко мне, зажал рот, язвительно сказал:

– Дурочка, ты должна быть благодарна мне за то, что хочу развлечь тебя! Или тебе нравится прозябать тут, будучи не нужной ни родителю, ни его супруге?

Наверное, эта дрянь подослала кого-то из братьев, чтобы меня унизить!

Что есть силы вцепилась в его ладонь зубами. Он глухо зарычал, ударил меня по плечу. Ему было меня не жаль, нет, ему просто хотелось утолить свою похоть, может, отомстить мне, но за что? Что я сделала ему?

– О, как тут весело! – язвительно сказали сбоку. – Очень хочется присоединиться к вам, люди!

В темноте зажёгся тускло-красный свет… точнее, глаза цвета крови, с узкими зрачками. Они стоял шагах в трёх от нас, поигрывая коротким мечом – острое лезвие порхало между его длинных пальцев с короткими изогнутыми когтями, не раня бледную кожу. Неожиданно из ножен длинного меча хлынул ослепительный свет, от которого у меня невыносимо заболели глаза.

– Ну, будет тебе, будет! – ласково и хрипло прошептал демон. – Мы ещё попробуем крови этой ночью, мы напьёмся ею сполна. Тёплой, свежей кровью…

Рука насильника, сжимавшая мою одежду, разжалась. Осторожно приоткрыла глаза.

Демон убрал короткий меч в ножны и теперь поглаживал рукоять своей катаны, похлопывал по её гарде. Длинный меч сердито подрагивал, словно желал выпрыгнуть из ножен. Иногда выпускал из ножен сердитые яркие всполохи огня и света. Казалось, катана чудовища живая и яростная, так и рвётся вылезти из ножен. На лице они играла покровительственна улыбка, как будто он говорил не со своим оружием, а с маленьким глупым щенком или котёнком. И веяло от меча и демона чем-то жутким, могущественным, злобным, ледяным… холод расползался вокруг них, въедался в душу…

– В-в-а-м н-н-нужна о-н-а-а? – едва слышно просипел мужчина подле меня.

Алые глаза взглянули в нашу сторону. И вспыхнули ярко-ярко, осветив всю мою простую комнату тусклым беспощадным светом, выхватывая все старые вещи, наполнявшие её. Невольно потупилась, избегая встречаться с чудищем взглядом, быстро посмотрела на мужчину, сидевшего рядом. И с ужасом узнала в нём приятеля моего отца, того самого, чьей игрой на флейте и бива наслаждалась украдкой, притаившись во мраке переходов. Лицо у него было обыкновенное, но звуки, которые он извлекал из инструментов, лучились какой-то божественной, неземной силой. И я невольно приписывала этому прекрасному музыканту и превосходные душевные качества. А он решил воспользоваться мной! Выяснил, что у его приятеля есть дочь, до которой тому и дела-то особого нет, особенно, когда он охвачен страстью к молоденькой жене – и сунулся ко мне. Небось, решил, что не посмею пожаловаться отцу. Да если и скажу что-то, как я увижу лицо насильника в ночном мраке? Следовательно, и ловить-то кого будет непонятно.

– Да, мне нужна эта малявка, – зрачки чудовища расширились, округлились, в них вспыхнул зловещий голубой огонь. – Мне нужны её плоть и вся кровь до последней капли, – когти на его руке удлинились, загнулись, мрачно сверкнули, кожа покраснела, покрылась уродливыми выступами, похожими на чешую – и подобие руки превратилась в уродливую лапу. – Мне хочется съесть её сердце и выпить всю её душу, – демон легонько потянул рукоять меча – и тот сам собой полез из ножен.

Они не дал оружию вылезти полностью, задержал на половине. Катана яростно задёргалась, вспыхнула красным пламенем. Казалось, ещё миг – и огонь сожрёт владельца оружия, точнее, тюремщика проклятого меча. В маленькой комнате стало нестерпимо жарко.

– А ты у меня проголодался, дружище? – возмущённо прошипел демон. – Сколько можно крови лакать? Так и лопнуть от обжорства можно!

Катана яростно дёрнулась, озарив комнату зелёно-жёлтым цветом, какого-то неприятного, яркого, ядовитого оттенка.

– Точно, ты же у меня вечно голодный и ненасытный, – мрачно произнёс они. – И всё равно мою добычу я тебе не отдам!

Аристократ потерянно сел на пол, на край моей постели. Разговор чудища и дьявольского оружия его потряс. А на меня опустилось непривычное равнодушие. Подумалось, что всё адово пламя и муки, которые оно причиняет грешникам, ничто перед ужасом от человеческого коварства. Что уж говорить о явлении одного-единственного демона?

– Послушай, человек, – чётко, но тихо сказал они. – Если бы не это аппетитное тело девчонки, я бы с удовольствием выпил твоей крови прямо сейчас.

– М-м-м-он-н-н-ах-х-хи… – мужчина задыхался от ужаса.

– Когда они сюда придут, ты уже будешь бездыханным трупом, – задумчиво пояснило чудовище, поковырялось длинным острым когтем в зубах. – Или обгрызенным скелетом. Может, от тебя и костей не останется. К тому же, в мире не так много добродетельных монахов, которые способны со мной драться.

Меч снова яростно рванулся, желая освободиться.

– А пороки делают монахов и священнослужителей слабее, – мечтательная улыбка. – Чем больше пороков, тем меньше у их собирателя сил противостоять злым существам.

Катана рванулась так, словно хотела пробить потолок и крышу – и улететь в чёрное бездонное небо.

Демон на миг зажмурился, потом распахнул веки – зрачки его сузились как две тонких щели. Казалось, в них пляшет тёмное пламя. Сердце испуганно сжалось, как будто в паре шагов от меня неожиданно распахнулись ворота ада.

И вдруг от чудовища повеяло холодом. Жар пламени, вырывающегося из меча, сцепился с невидимыми иглами. Холод и жар заплясали по комнате. То стены раскрашивались ярким светом – и меня пробирал пот, то по стенам ползли причудливые картины из инея – и я сжималось от холода, дрожала. Они был силён, но и оружие его наделено какой-то особой злой силой и… собственным сознанием, желающим разрушений, убийств и крови. Что связало проклятый меч, который вполне мог прийти из ада, и этого демона, неясно. И теперь мне стало непонятно, кто из них является тюремщиком для другого. Сначала они сдерживал кровожадную катану, теперь оружие мешает ему перейти к цели визита, ведь не просто ж так чудовище вернулось ко мне! Если переживу их схватку, то пойму, зачем понадобилась демону.

– Я сам ещё не поел!!! – прошипел они.

Холод неожиданно загнал меч обратно в ножны. Инеем покрылась рукоять непокорной катаны.

– Видишь, человек, я уже едва сдерживаюсь от голода, – мрачно произнёс демон. – Но сердце девчонки, ещё не изъеденное пороками, намного вкуснее того грязного, затвердевшего, холодного куска мяса, что дёргается в твоей груди. Потому убирайся отсюда! Не мешай мне удалить мой голод! А не то… – зловещая ухмылка, внезапно удлинившиеся клыки. – Я скормлю тебя моей катане – она никогда не отказывалась от крови. Человеческую кровь эта дьявольская душа предпочитает поболее прочих.

В подтверждение слов хозяина или тюремщика, длинный меч опять рванулся из ножен – и был остановлен когтистой лапой.

Побледнев, аристократ вскочил и кинулся вон из жуткой комнаты, облюбованной чудовищем. То с клыкастой усмешкой выставило вперёд ногу в деревянной сандалии и белоснежном носке. Мужчина, налетев на неё, растянулся по полу, слабо вскрикнул. Похоже, на громкий вопль сил у него уже не осталось. Того и гляди – скончается на месте от ужаса.

– Не шуми, – строго попросил они. – Не буди других людей: я хочу спокойно поужинать.

– Д-да! – пылко пообещал трус.

Поднялся на колени, аккуратно и почтительно отодвинул ногу чудища, перегородившую ему путь – руки у несчастного при этом сильно дрожали – и пополз вон. Демон проводил его насмешливым взглядом. И долго вслушивался в ночные звуки, должно быть, ждал, пока тот не покинет дом. Длинный меч дёрнулся уже как-то робко, неуверенно, потом сам забился в ножны по самую рукоять – и перестал выдыхать свет и пламя. Теперь маленькую комнату освещало лишь тусклое сияние красных глаз с узкими зрачками. Я боялась поднять взгляд. После пережитого моё тело будто бы пришили к постели цепями.

– Слушай, малявка, – грубо начал демон, зашуршала его одежда. – Было бы трудно придумать что-то глупее и смешнее этого.

Робко подняла голову. Они уселся на татами напротив меня. Шага два-три от меня до него. Его красные глаза задумчиво впились в моё лицо, чёрные зрачки то расширялись, то сужались. Его жуткое оружие присмирело или просто затаилось, выжидая удобного случая полакомиться кровью.

– Молчишь? – клыкастая улыбка. – Уже забыла?

С трудом выдохнула:

– Ч-ч-т-т-т-о-о?

– Ты просила Будду спасти мою душу, – его улыбка стала шире.

А ему-то кто рассказал?

– Мне мой знакомый дух сообщил: он в Киото живёт, – пояснил демон. – Я тогда чуть не лопнул со смеху, – они подался вперёд, ко мне поближе – я невольно отпрянула назад. – А тебе это не кажется смешным, малышка? Молиться о спасении они – это так же нелепо, как молиться, чтобы у пламени исчез его жар!

– Как же иначе мне отблагодарить вас?

– О, есть много способов, – фыркнул демон. – Ты же выбрала самый странный, девочка.

Неуверенно ответила:

– Это самый лучший.

– Ну, может, ты и в самом деле желала блага для они: ты ещё достаточно чиста для того, чтобы желать кому-то чего-то доброго, – голос его потеплел. – Но мне совсем не хочется, чтобы мою душу спасали. Даже если это возможно. Меня не прельщает мысль попасть в рай после смерти. Собственно, жизнью моё существование сложно назвать, точнее выразиться, что я уже умер. Поэтому незачем молиться обо мне, девочка. Молись-ка ты лучше о себе.

Возмущённо вскричала:

– Но вы меня спасали уже дважды!

Его лапа превратилась в человеческую руку мгновенно, закрыла мне рот: его кожа была на ощупь как человеческая, но неестественно прохладна.

– Не кричи: тебе полуночные беседы с они добра не принесут и сами по себе, – короткая усмешка. – А уж людям знать о них не стоит. Тот-то ничего не расскажет, он трус.

Зрачки его сузились, став как две тонкие нити.

– Словом, я предупредил, а дальше делай, что хочешь, – холодно произнёс демон, глаза его стали светить тускло-тускло, отчего комната вокруг нас растаяла во мраке, осталось лишь маленькое, плохо освещённое пространство вокруг нас.

– А вы… – начала я и смущённо замолкла.

Правильно ли говорить они такое?

– Что я? – его зрачки немного расширились, алые глаза засветились ярче.

– Вы, похоже… похоже, вы… вы… вы кажетесь добрым и заботливым… – выпалила и смущённо потупилась.

– Обманывать людей – это блаженство! – его голос зазвучал едва слышно. – Особое удовольствие для тех, в ком горит адский огонь – это испортить чистую человеческую душу, запачкать её пороками, совратить, разбить вдребезги своей жестокостью или заразить той темнотой, которая живёт в нас.

– И… – мой голос дрогнул. – И вы так спокойно об этом говорите?

– Так я могу вкрасться тебе в доверие – и заполучить тебя, – тихий смех. – Неужели, ты даже не задумывалась, каким лакомым кусочком являешься для меня?

– Почему вы меня спасаете, если моя гибель вам столь желанна?

– Спасти, чтоб жестоко погубить, растоптать твои жизнь и душу – нет ничего слаще, – мечтательная улыбка.

Рванулась в сторону. Они схватил моё запястье, произнёс громко и отчётливо:

– Няня Аой, которой ты доверяешь больше, чем родному отцу, продала тебя. Этот трус заплатил ей деньги, чтобы она незаметно провела тебя к нему. Ты не думай, что всё это из-за его глубокой любви к тебе: он слышал о тебе от твоего родителя, понял, что ты того не сильно заботишь, выяснил, что у Аой тяжело заболел её младший сын, подозвал её к себе, сунул ей золото. И не важно, с какого предложения эта женщина согласилась: в итоге она взяла его деньги. Всё равно, что в глубине души её могла мучить совесть, что Аой могла мечтать о том, чтобы этот жестокосердный человек искренно полюбит тебя и добровольно наполнит твою скучную жизнь счастьем и своей заботой.

Аой… предала меня? Она впустила этого мерзавца?! Такого не может быть!

Демон рванул меня к себе, прижал к своему холодному телу, пристально взглянул на моё лицо, позволив разглядеть жуткий холод в глубине своих глаз:

– Не жди, что этот трус когда-нибудь пожалеет тебя. Не жди состраданья и помощи ни от кого. Нет ничего слаще, чем ранить кого-то слабого и беззащитного, без опасения навредить себе. Я мог бы смолчать о том, что знаю, но так приятно рассказать всё и мучить тебя, твою чистую и ещё живую душу!

Он вздрогнул, принюхался, задумчиво добавил:

– Запахло свежей кровью. Это кровь женщины и ребёнка.

Отпихнул меня от себя, вскочил. Тускло блеснула цуба на его катане. И он пропал. Сколько ни вслушивалась в темноту, ничего кроме обычных ночных шорохов не услышала. Наконец не выдержала, с рыданьями упала на замёрзшую постель.

Аой не могла так со мной поступить! Это всё ночной кошмар! Он рассеется. Он обязательно рассеется! О, зачем я тогда подумала, что хочу встретиться с они?! Ему хватило только одной моей мысли, чтобы счесть её приглашением – и явиться сюда. Или всё это затянувшийся страшный сон? Так как же мне проснуться? Что мне нужно для этого сделать?

Увы, утром на моих плечах всё ещё оставались следы от прикосновений чудовища в нашу первую встречу, теперь ещё добавился синяк на левом запястье.

С дрожью ждала, когда няня принесёт завтрак. Когда она внесла маленький столик с многочисленными маленькими тарелочками, впилась в её лицо испытующим взглядом. Моя служанка сегодня была необычно бледна. Она поставила столик подле меня, с тяжёлым вздохом опустилась около, избегая моего взгляда. Неужели, не сон? Что если он сказал правду о ней? О, боги, только не это!

Тихо спросила:

– Что случилось, Аой?

Она призналась не сразу:

– На дороге близко от Киото нашли женское тело, разрубленное мечом. Бедняжка была так молода! Кажется, она – служанка из чьего-то дома, – и добрая женщина заплакала. – Это ужасно! Такие вещи творятся! И недалеко от столицы! Кажется, она переносила устное послание своих хозяев или хотела убежать с возлюбленным… – няня закрыла лицо руками и заплакала.

«Запахло свежей кровью» – отчётливо прозвучало около меня, как будто демон сейчас стоял у меня за спиной и шептал на ухо.

Дёрнулась, резко обернулась. Никого кроме нас двоих.

«Это кровь женщины и ребёнка»

О, боги, закончится ли когда-нибудь этот жуткий сон?!

– Аой… скажи, Аой, – слабо потянула её за рукав, – а в столице или в окрестностях Киото находили убитого ребёнка?

– Н-н-ет… – она растерянно подняла на меня взгляд. – Зарезали только молодую женщину.

– Слава богам! – радостно поднялась на ноги. – Пойдём, пройдёмся по саду, Аой.

– Вам нельзя туда! – испуганно вскричала служанка. – Там ваш отец с… этой. И они настойчиво просили, чтобы их никто не тревожил.

Теперь у меня даже прогулки отобрали!

С рыданьями упала на татами, зацепив ногой столик. Зазвякала посуда, что-то разбилось – и тёплые брызги упали мне на ногу.

«Запахло свежей кровью»

Этого не может быть! Раненного ребёнка не нашли! И мёртвого не находили, значит, часть его слов – ложь! А может, они все – лживы? Как можно верить словам демона?

Обед Аой принесла поздно, еда была вчерашняя. Видно, отец устроил у себя пир и забрал всё хорошее для угощения молодой жены и гостей. У няни тряслись руки, отчего посуда на столике противно дребезжала.

– Убийцу нашли? – спросила я взволнованно.

– Нет. Но люди, присланные ближайшим дайме, узнали, что эта служанка ждала ребёнка, – Аой тихо опустила столик около меня и подавленно опустилась рядом. – Ох, что творится в мире! Что творится! Кто-то зарезал женщину, такую молоденькую, красивую! Загубил жизнь матери и нерождённого ребёнка!

«Это кровь женщины и ребёнка»

От страха у меня перехватило дыхание.

Он знал! Знал, кого убили! И…

Резко отодвинула столик, подвинулась поближе к няне, недоверчиво взглянула на неё:

– Это правда, что ты продала меня этому злому человеку?

Женщина выронила чайник, из которого наполняла мою чашу. Тот упал на пол и с жалобным звоном разбился.

– Я… я… – жалобно начала она, потом повалилась на колени передо мной, прямо на осколки.

Должно быть, она сильно поранилась – и потому поморщилась, но ни слова об этом не сказала, продолжая стоять на осколках, дрожащими руками схватила подол моего верхнего кимоно, судорожно сжала.

– Простите меня госпожа! Мой Таро… мне нет оправдания! Да, я взяла деньги у этого злодея! Я провела его в вашу комнату, госпожа! Я надеялась, что он будет нежным – и вы познаете хоть немного счастья… у вас такая ужасная жизнь, госпожа! Вы заперты в этой ужасной комнате, у вас отобрали всё, всё, что у вас должно быть по праву вашего рожденья! И ваша мать, дрянь, отдала вас своему бессердечному любовнику: как будто выкинула… – она испуганно закрыла рот рукавом.

Значит, моя мать ещё жива. По крайней мере, она жила ещё какое-то время после моего рождения. И она выбросила меня, как мусор выбросила! А няня предала меня!

Тихо спросила:

– Твой младший сын тяжело болен? У тебя не хватало денег, чтоб пригласить врача и монаха?

– Да, моя госпожа! Мой Таро болен. Но я не должна была… о, моя бедная госпожа! Что я с вами сделала! – женщина обхватила мои ноги и горько зарыдала.

Оттолкнула её, но ударить по лицу ногой не посмела, ведь в моей памяти ещё жило тепло воспоминаний о её доброте и ласке. И голос мой прозвучал безжизненно:

– Уходи, Аой! Оставь меня одну!

– Если будет ребёнок, я заставлю его родителей… они добрые люди… или я принесу вам отвар. Знаете, есть особые травы…

Отчаянно закричала, давясь слезами:

– Убирайся! Я не хочу никого видеть!

Женщина медленно поднялась. Подол над коленями у неё был разорван и окровавлен. Согнувшись и будто постарев лет на двенадцать, няня покинула комнату, бесшумно заслонив сёдзи. Из коридора донеслось её надрывное рыданье, но в моём сердце ничего не отозвалось.

До вечера просидела неподвижно, подле стола с нетронутым обедом и окровавленными осколками. Едва дождавшись темноты, выскользнула в коридор.

Может, они поджидает меня в саду или у ворот, догадываясь, что пребывание здесь стало для меня нестерпимым. Однако жестокость демона – ничто по сравнению с поступками людей.

С трудом нашла выход из усадьбы: сегодня от луны осталась только узенькая полоска, которая скверно освещала поднебесный мир. Пользуясь тем, что сторожа бессовестно спали у ворот, пусть и с неимоверным трудом, распахнула створки и выскользнула наружу.

Он как будто невзначай прислонился к ограде, устремив задумчивый взор к небу. Из-под треугольной соломенной шляпы его глаза блестели тускло-тускло. Пальцы нервно выбивали какой-то мотив по рукояти катаны. Да, демон поджидал меня, как охотник – добычу.

Шумно втянув носом воздух, они развернулся ко мне. Теперь, столкнувшись с его взглядом, я больше не дрожала: все чувства в моей душе поблекли, выцвели, а то и вовсе растаяли без следа. Внутри меня, там, где ещё недавно жили надежды и мечты, теперь царила пустота. Потому сама сделала первый шаг ему навстречу.

– А я-то думал, что вода в вашем пруде покажется тебе более соблазнительной, чем очередная встреча со мной, – демон осклабился.

Спокойно выдержала его холодный взгляд. В моём измученном сознании родилась очень странная мысль, за которую ухватилась вернувшаяся надежда. Что бы ни случилось, в Ниппон есть места, куда я могу прийти. Главное, добраться хотя бы до одного из них.

– Давайте прогуляемся, Они-сан, – как ни крепилась, мой голос всё-таки дрогнул.

– Для тебя согласен быть просто Сусуму-кун, – соблазнитель расплылся в дружелюбной улыбке.

Почему-то клыки его на сей раз не заметны, только ряд обычных светлых зубов, и нижние резцы немного кривые. Как у моего отца.

– Тогда давай немного прогуляемся по столице, Сусуму-кун, – как ни старалась, особенной любезности в моём голосе не прозвучало.

– С удовольствием, милая девочка, – зато его слова были полны искусной любезности и теплоты. – Но ты до сих пор не назвала мне своего имени. Могу я узнать имя прелестной дамы, которая удостоила меня чести сопровождать её в прогулке по мраку Киото?

Чуть помедлив, представилась:

– Меня зовут Асука. Моё имя пишется иероглифами «завтра» и «аромат».

– Значит, ты – Аромат завтрашнего дня? – удивлённо уточнил они.

– Мама просила отца, чтобы он назвал меня так, – объяснила я тихо.

И первой двинулась по тёмной улице. Вокруг ни души. Видно, кровавая расправа над беззащитной женщиной, устроенная каким-то мерзавцем прошлой ночью, всех напугала. А мне… мне было всё равно, дойду ли я до цели или нет. Не сказать, что мне сейчас хотелось попасть именно туда, просто цепляюсь за это намерение, так как что-то внутри меня всё ещё держится за жизнь.

– Значит, Асука? – задумчиво произнёс демон, догнав меня. – Аромат завтрашнего дня… красивое имя!

– А вы…

– Ты, – дружелюбно поправил он меня.

– А ты – Движущийся вперёд? – робко уточнила я.

Спутник кивнул.

– Неплохо звучит. Двигаться вперёд, всегда, что бы ни случилось – это замечательно.

– Ничего хорошего, если каждый твой шаг приближает тебя к аду, – угрюмо отозвался Сусуму.

Повисло тягостное молчание. Он его разорвал, резко сказав:

– Впрочем, не бери в голову, Асука-тян. Я добровольно продал свою надежду на спасение, так что и жалеть себя не имею права.

Произнёс они эти слова по-дружески и столь тепло, что невольно повернулась к нему, заглянула ему в лицо.

– Ненавижу, когда меня жалеют, – в его голосе появились угрожающие нотки, узкие зрачки опять сократились как тонкие шёлковые нити. – Мне больше нравится, когда меня боятся. Милая моя девочка, ведь ты боишься, что я могу в любой момент вгрызться в твою нежную кожу или выпить твою душу в жгучем соприкосновении наших губ?

Неожиданно для самой себя проворчала:

– То ли ты боишься, что без угроз не будешь выглядеть достаточно страшным, то ли у тебя плохой юмор, Сусуму… Сусуму-кун.

Сказала – и испуганно закрыла рот рукавом. Поздно. Слова не исчезают в никуда.

– У тебя такое гадкое настроение, что ты уже начала дерзить они, – клыкастая ухмылка. – Впрочем, это хорошо: ты всё больше подпадаешь под мои чары, поэтому всё больше расслабляешься в моём присутствии. Скоро добровольно отдашься мне. И мне не припишут грех за совращение глупой девчонки, ведь твоё падение будет добровольным.

Испуганно замолчала, потупила взгляд, споткнулась о подол кимоно.

Лапы, на сей раз выглядевшие как обыкновенные человеческие руки, разве что совсем не тёплые, а прохладные, подхватили меня за плечи, не дав упасть.

– Ты ведь ненавидишь меня, правда? – вкрадчиво осведомился демон. – Я зародил в тебе сомненья к единственному человеку, которому ты по-настоящему доверяла. И оказался прав, уличив её во лжи и предательстве. Должно быть, твоё сердце теперь разрывается от отчаяния?

С обидой прошипела:

– Ты – жестокое существо!

– О, эти слова для меня подобны райской музыке! – ядовито отозвался Сусуму.

Отвернулась, не желая видеть противное лицо, чем-то схожее с человеческим: если бы не его жуткие глаза и не внезапно бледнеющая кожа, он бы выглядел как мужчина двадцати пяти лет. Если бы не эти кровавые омуты.

Невольно подняла взгляд к небу и увидела вдалеке крыши пагод. Теперь ещё ближе. Надеюсь, там найдётся хотя бы один человек, способный защитить меня.

Мы долго молчали. Я избегала поднимать голову и старательно прикидывалась, будто просто бреду вперёд.

– А ты не боишься, что больше никогда не вернёшься домой? – мрачно осведомился демон.

Честно призналась:

– Сейчас я совершенно не хочу туда возвращаться.

– Ты очень забавная, Асука! – как будто он искренне развеселился.

Вздохнув, ответила:

– Уж лучше смеяться до слёз, чем плакать от боли.

Некоторое время мы шли молча, точно к моей цели. Взволновавшись, что он заметит, спросила, какое у него самое любимое собрание стихов.

– Да мне было как-то не до изучения поэзии, – насмешливо отозвался Сусуму. – Но может ты, Асука-тян, окажешь милость и просветишь такого дурака, как я, насчёт самых прекрасных стихов и самых великих поэтов прошлых веков?

Робко прочла танку из сборника Синкокинсю:

Огромного моря валы

С грохотом катят камни,

Набегом берег тесня.

Расколются, раздробятся,

Рассыплются, падают пеной…2

И грустно добавила:

– Жаль, что я никогда не видела моря.

– Оно интересное, – задумчиво произнёс Сусуму. – Особенно, когда видишь его в первый раз. Тебе ещё предстоит его увидеть, так что удовольствие от первого любования морем у тебя ещё впереди.

Вздохнув, добавила:

Что меня ждёт?

Сердце я утешаю

Завтрашним днём.

Так вчерашний прошёл.

Так и нынешний минет.3

Случайно столкнувшись с его взглядом, помертвевшим от глубокой боли, начала читать стихи о весне и о природе. Сначала робко, потом поймав его восхищённый взор, увлеклась. То, что они оказался таким внимательным слушателем и ценителем поэзии, меня вдохновляло на стремление к совершенному прочтению стихов, к извлечению из памяти самых прекрасных образцов.

Опомнилась около ворот буддийского храма. Оборвалась на полуслове. И, прежде чем демон вышел из мечтательной задумчивости, подхватила подолы одежд и рванулась к воротам, отчего-то оставленным открытыми. Поскольку путь от дома до тэра проделала босой – так хотела сбежать из этого невыносимого места, что было не до того, чтобы обуться – то мои нежные ноги теперь кровоточили от многих царапин. Однако боль в ногах, запоздалое её осознание – и сама несказанно увлеклась чтением стихов – меня не остановили.

К счастью, ворота располагались недалеко. И, прежде чем они понял мою хитрость, я уже ступила на территорию храма. Робко обернулась, смотря, как его бледное лицо становится красным, покрывается уродливыми буграми, как на его голове появляются два длинных рога, а на руках – длинные и острые когти.

– Ты… ты… – Сусуму задыхался от возмущения.

И понятно: где ж это видано, чтобы демон сам провожал девчонок от отчего дома до монастыря?

– Маленькая дрянь! – сердито прошипел они. – Из-за тебя надо мной теперь все будут смеяться, даже самые никчёмные духи и призраки, которым обычно нет дела ни до чего, кроме как до своего страдания и мести!

Меч сам выпрыгнул из ножен, влез в его ладонь, которую Сусуму в гневе то сжимал, то разжимал. На серебристом лезвии, близко к рукояти, алел огненный дракон, чьи глаза смотрели на меня с жуткой ненавистью. Жар от катаны, переплетённый с холодом, вылившимся из глаз демона, рванулся ко мне.

– О, наму Амида Буцу! – прошептала я, молитвенно сложив ладони. – Наму Амида Буцу!

Две когтистых лапы, огненная и ледяная, нёсшиеся прямо в храм, замерли около ворот, налетев на невидимую преграду. Отчаянно прокричала:

– Наму Амида Буцу! – и отступила внутрь, к храму. – Наму Амида Буцу! Наму Амида Буцу!

Не знаю, почему мне вспомнилась именно эта молитва, однако горячо повторяла, отступая от ворот всё дальше и дальше:

– Наму Амида Буцу! Наму Амида Буцу!

– Ты ответишь за моё унижение, мерзавка! – прорычал демон, которому не удавалось войти на территорию храмового двора. – Ты ответишь! Я растерзаю тебя, Асука, слышишь?! Только попадись мне – и ты проклянёшь тот день, когда появилась на свет!

– Наму Амида Буцу! Наму Амида Буцу! – повторяла я, всё больше и больше удаляясь от ворот, за которыми стоял разъярённый они.

Наступила на подол, споткнулась, завалилась на спину, больно оцарапав руки и шею о песок, которым был усыпан храмовый двор. Демон зарычал от бессилия и гнева. Его рык перерос в полный боли крик.

Им не полагается помогать людям находить дорогу к храму. Каково же ему теперь, после деяния, столь жуткого для злых существ?

Поднялась и, с трудом удерживаясь на дрожащих ногах, закричала:

– Прости меня, Сусуму! Я не со зла!

– Ты умрёшь, Асука! – проорал он в ответ. – Однажды я доберусь до тебя!

Выскочившие монахи со светильниками и деревянными дубинками застали меня, съёжившуюся и рыдающую на песке. Они скрылся до того, как монахи выскочили во двор храма.

Впрочем, меня не оставляла уверенность, что однажды он вернётся. То ли будет поджидать меня за воротами храма, то ли найдёт способ проникнуть внутрь. И тогда… о, милосердный будда Амида, спаси меня! Ты ведь обещал, что спасёшь всех, даже женщин! А впрочем, может, в то время, когда гибель подойдёт ко мне, ты будешь занят спасением какой-нибудь добродетельной девчонки, которая никогда даже подумать не могла, чтобы встретиться с демоном! Что ж, значит, тогда я не дождусь спасения и просто погибну. Впрочем, я не обижусь, если ты спасёшь не меня. И… раз уж я сама оскорбила они, значит, и жаловаться не имею права: всё из-за моей глупости. И каждый шаг вперёд, каждый новый день будут приближать меня к нему и к адскому огню…