Читать книгу ЕВА УИК. Книга третья. КАПИТАН ДЖОН - Елена & Михаил Крамер - Страница 4

Сахалин сказал, что выйти в море нужно сегодня вечером, не позднее ночи. Циклон надвигается быстрее, чем ожидалось по прогнозам.

На берегу голова у меня слегка просветлела.

Мы спускали яхту на воду. Сахалин командовал. Завели широкие концы-лаги под днище, зацепили тросы краном. Моряки с краболова Самуэла помогали нам. Тот самый механик, который эффектно нокаутировал тралмастера из Гватемалы, дружески похлопал меня по плечу: «Самуэл много о вас рассказывал. Я даже кое-что читал из вашего. Но в море не как в постели с красоткой. Это тяжёлый изнурительный труд». И пожелал нам попутного ветра. Звали его просто Том. Был он сухощав, сед как и Самуэл, лицо испещрено морщинами, глаза щурил будто в море при сильном встречном ветре. Я воспринял слова Тома, как традиционное пожелание в дорогу. MacGregor мягко опустилась на воду – плюх! – словно детская игрушка в корыто. Закачалась на водной глади. Слегка задувало в гавани. На выходе были заметны белые бурунчики, значит, в открытом море три-четыре балла. Хороший ветер для прогулки.

– Звонил жене. Она сейчас на Командорах, – говорил мне Сахалин. – Тяжелые тучи на горизонте, сказала. И море слишком спокойное. Южак на подходе.

– Южак? – переспросил Сахалина.

– На Командорах, если дунет с юга, южак, будет шкивать. Оттуда к нам придет.

Я хорошо знаю, что такое «южак». Циклон пришедший на Командорские острова с южных широт и выбросил нашу с Джоном «Дикарку» на песчаную лайду острова Беринга. «Шкивает» – значит раскачивает на волнах корабль в море. Это морской сленг. Вот словечко для режиссёра Деада. После нашего похода Пол узнает много нового и блеснет перед голивудскими продюсерами морскими терминами. Ведь и геи ходят в море. Говорят, что древние спартанские воины вдохновляли друг друга перед боем обоюдным мужским вниманием. Ох, уж эта порнография! Ничем не вытравить… Настроение моё было прекрасным. Компания подбиралась веселенькая: Пол, которого укачивает в море. Эмили. Эмили… Она ведь должна быть на последних месяцах, хотя, наверное, уже родила. В математике женских сроков, так же как и в бухгалтерских счетах я ни черта не смыслю.

Представил, как мы будем стоять с Лорой на туковой палубе нашей «Wild Lora», держаться за ванты и петь песню.

Какую песню мы станем петь, я не успел придумать. На берегу появились Лора и с ней мужчина. Широкоплечий. Загорелый. В черных очках. Как будто он только что пролетел как вихрь по горнолыжному склону, потряс своей мужественностью юных красоток курорта и шикарных дам «сорок плюс». Теперь стоял на берегу Капитанской гавани и собирался далее удивлять своими достоинствами всех вокруг. Когда Лора и мужчина подошли к причалу, возле которого теперь покачивалась «Дикарка Лора», узнал в спутнике моей жены того самого малыша Джонни, который, как я предполагал, что-то должен был выкинуть в стиле своего папы.

– Хеллоу, Джонни!

– Привет, старина Макс.

Мы обнялись как добрые друзья.

– Ты возмужал. Сколько тебе теперь лет, Джонни?

– Сколько бы ни было, всё равно не буду называть тебя «дядя Макс».

– Велкам! Твой отец всегда хотел, чтобы ты стоял с нами на палубе «Дикарки».

– И вот я здесь.

– Только это теперь «Wild Lora», – с долей иронии произнёс я. – И у тебя важное дело. Мне кажется тебе совсем не до морской прогулки.

– Дело может и подождать. Ведь так, дядя Макс?

Когда мужчина снял очки, я увидел знакомое до боли выражение – внешность питбуля: сильный подбородок, твёрдый взгляд. Капитан Джон к своим пятидесяти выглядел сверх внушительно – его мощный торс рвал широкие морские куртки, – одного взгляда и многозначительного пожимания плечами было достаточно, чтобы принудить человека к действию. В тридцать пять капитан Джон наверное выглядел так же, как и его сын теперь, в момент нашей встречи на берегу Капитанской гавани острова Уналашка в Аляске. Джонни был не столь широк и внушителен как его отец – был так же атлетически сложен, – но ещё не набрал силу медведя-пятилетка.

– Рад тебя видеть, дядя Макс, – сказал Джонни и вальяжно по-американски похлопал меня по плечу. – Решено. Сначала развлечёмся. А потом о деле. Когда отплываем?

Лора оставалась безучастной к нашему разговору. Она наблюдала, как механик Том с помощью нехитрого подъемного механизма помогал капитану Сахалину забраться на мачту. Капитан сидел на деревянной скамье. Доска была закреплена крепкими швартовыми концами, пропущенными через систему блоков. Том подтянул и закрепил верёвки. Сахалин крикнул, что нормально. Послышался шум дрели.

– Мне теперь по-настоящему страшно, – неожиданно произносит Лора.

Не понял, то ли она пошутила, то ли сказала серьёзно.

Лора продолжала:

– Помощнику шерифа Стену Хамерсли пришлось составить протокол… Как с вами в море идти, вы же все сумасшедшие!

Джонни высоко задрал подбородок, наблюдал, как Самуэл монтировал какое-то оборудование в дюралевую обшивку мачты.

– Не волнуйся, Сахалин с нами. А он нормален, – вдруг вспомнил слова Стена о пассажире, нарушившим правила полёта. – Джонни, так это тебе Стен прочёл лекцию о правилах поведения в самолёте? Что ты натворил?

– Не заморачивайся, дядя Макс… А что он там делает? – спросил Джонни, не переводя взгляда от капитана Сахалина.

– Господи! – восклицает Лора. – Что натворил?.. Был нетрезв и к Эмили приставал.

– К Эмили? – удивление моё растёт. – Каким же образом?

– Они же вместе летели.

Джонни хмыкнул и пожал плечами.

– Не приставал. Просто познакомился… Мачту сверлит. Интересно, зачем.

– Эмили в шоке? – спрашиваю Лору.

– Удивительно, но нет, – в тон мне отвечает Лора. И добавляет: – Два сапога пара.

В ее голосе я услышал родительские нотки. Словно заботливая мама сожалеет о проказничествах своих малолетних детей. Извиняется за них. Неразумные дети – что с них взять? «Хороши детишки, – подумал я. – Под сорок обоим».

Сахалин закончил свою работу. Том помог ему спуститься. Джонни поднялся на борт яхты: отцовская натура – Джонни теперь до смерти интересно было узнать, что там высверливал капитан Сахалин.

…Джонни после того, как с ним была проведена душещипательная беседа в стиле офицера Хамерсли, отправился прямиком в «Дикарку». Там просидел до вечера. Вместе с Лорой и вернулись домой. Мы с Полом уже спали, уткнувшись в носки друг друга. Джонни после долгого перелета, а он так же как и Эмили летел из Вегаса с двумя пересадками, сразу отправился в постель. Джонни положил глаз на Эмили ещё в аэропорту. Он опоздал на свой рейс, полетел на следующий день, получилось как раз вместе с Эмили. Оказалось, оба не только жили в одном городе, но и летят в одно и то же место, к одним и тем же людям.

– Бывает же такое! – искренне удивился, когда Лора поведала мне этот «захватывающий» сюжет.

Эмили до середины ночи доставала Лору рассказами об её очередном неудавшемся ЭКО. Пазлы теперь сложились в моей голове – ясно, зачем Эмили навестила нас. Ей нужны уши и сочувствие. Это так по-женски. Лора вспомнила орнитолога с его «оплодотворением», сказала, что нам обоим видимо до конца дней придется выслушивать истории из мужских и женских рюкзаков.

– Ненавижу это всё, – сказала Лора.

– И меня?

– И тебя. Когда меня все оставят в покое?

– В море.

– Хотелось бы верить. Да, имей в виду, я за твоего Джонни заплатила.

– В смысле?

– Штраф.

– Зачем?

– У него денег не оказалось. Но по виду у него семизначный счет в Швейцарском банке.

– Блефует сукин сын, как папа.

– Копия?

– Да, капитан Джон собственной персоной.

На лодке Джонни и Сахалин поздоровались довольно сухо, так выглядело со стороны. Они были знакомы, но, мне кажется, последний раз они встречались, когда Джонни ещё пешком под стол ходил. Джон старший брал иногда сына с собой на лодку. Пятилетним малышом Джонни вряд ли запомнил Сахалина. Капитаны что-то не поделили и ещё задолго до смерти Джона перестали общаться. Я не вникал в суть их ссоры. Малыш Джонни знал Сахалина, получается, заочно и лишь по рассказам отца.

Как раз в это момент Сахалин собирался, как говорят моряки, бункероваться пресной водой. Воду закачивали в лодку через шланг. Кран на берегу. Два бака для пресной воды в трюме, отверстие для заливки по левому борту.

Сахалин теперь показывал рукой то на берег, то на борт лодки: «Там такая крышечка металлическая, на ней написано „water“».

Джонни кивнул и сходу принялся за дело.

– Как там Пол? – спросил Лору.

– Смотрит Частный Европейский.

– Ха-ха.

– Эмили ему мозг выносит. Пол врубил телевизор на полную громкость. Чайки с крыши слетели.

– Боже!.. Отнеси ему пива.

– Уже побежала…

– Сахалин сказал, что выходим сегодня в ночь. Давай подумаем о продуктах.

– Ты имеешь в виду выпивку?

– Пара ящиков лишними не будут.

– Мне кажется, наши отношения заходят в тупик.

– Чокнулась?

– Мне кажется, меня будет тошнить в море.

– Всех укачивает. Ты сильная.

– Я женщина. Сильные вы с капитаном Сахалином.

– А Пол?

– Трезвый он не пойдет в море. Он мне так сказал и заставил выдать ему еще литр «двадцатилетнего».

– Чокнулась?!

– Без его выкрутасов нам будет скучно.

Лору явно веселила ситуация: свалившийся как ком на голову Пол Деад, тосты за Остров Добрых Пьяниц, ледяные ноги человека по имени Смерть.

Мы забрались на лодку. Стал показывать Лоре части такелажа: это ванты – стальные тросы, которые держат мачту. Это штурвал – метр в диаметре рулевое колесо. Морская «баранка». Лора с уважением потрогала штурвал. Это шкоты – верёвочные концы с помощью которых ставят и убирают паруса. Шкоты вяжутся морскими узлами. И вообще на яхте всё делается по-морскому. Иначе могут случиться казусы. А зачем нам в море неприятности?.. Когда-то капитан Джон учил меня вязать морские узлы. Я огляделся. Гик ещё не был закреплен гика-шкотом, крепкой верёвкой, которая привязывается к дюралевым салазкам. Механизм удерживает гик в заданной позиции относительно направления ветра. Взял концы и начал вязать. Пару узлов у меня получились. Показал Лоре.

– Представляя, какой у нас собирается коллектив, думаю скучно не будет, – говорил я. – Эмили взорвет твой мозг. Пол – мой. Джонни, как мне кажется, Сахалину.

– А ты? – с улыбкой спросила Лора.

– Я стану наблюдать и делать путевые заметки. Ведь я пообещал тебе, что начну писать.

К вечеру команда «Дикарки Лоры» была готова к отплытию.

Сахалин занял место у штурвала. Я оставался на причале, собирался в нужный момент забросить швартовые канаты на борт и запрыгнуть самому. Небыстро темнело. Джонни курил рядом. Пускал дым, клубы уносило ветром.

Сахалин вдруг оставил штурвал и перелез обратно на берег.

Подошёл к нам. Сказал:

– Может, перенесём выход?..

– Капитан, да бросьте вы. Ваша команда готова отдать концы!.. – взял под предполагаемый козырёк Джонни. Он был в подпитии. По сравнению с легковесом Деадом, который глотал скотч, но в бекграунде предпочитал слабые хмелевые напитки, тяжеловес Джонни крепко стоял на ногах даже после литра «двадцатилетнего».

Заметно похолодало. Сахалин поёжился.

– Сынок, капитана не хорошо перебивать.

Весь день Джонни с Полом налегали на скотч. В конце концов бесчувственного Пола затащили в лодку и бросили на койку в кубрик сразу за кают-кампанией. Носовую каюту занимали мы с Лорой. В шикарной кормовой с кроватью, как поле для тренировок Арсенала, разместилась слезливая Эмили. Ну не класть же её с мужчинами. Сахалин сказал, что будет спать прямо в кают-кампании рядом с капитанским мостиком. Джонни занял койку на верхнем ярусе в проходном кубрике с Полом. Продукты перетаскивали на лодку мы с Сахалином. Стен Хамерсли на своём «форде» загрузился в «Дикарке» и у нас дома, привёз коробки с продуктами и сумки со снаряжением к причалу. Мы с Лорой взяли пару комплектов теплого белья, пару толстовок, по две пары термоносков. От моего друга мне досталась штормовая яхтенная куртка и непромокаемые штаны для верхней вахты. Собирались традиционно – будто планировали идти в остров снимать нерест лосося. Вспомнил про свой армейский нож, который спас жизнь орнитологу и на вечные времена остался торчать в скале непропуска… Лора замариновала куски горбуши для барбекю. Сахалин посоветовал прикупить пару новых автомобильных аккумуляторов. Чертыхнулся, когда упаковывал спутниковый телефон – заряд почти на нуле! И уже когда ступил на борт яхты, хлопнул себя по лбу ладонью – камеру забыл купить! GoPro. Эх… Сахалин, получается, зря лазил на мачту.

Джонни активно ухаживал за Эмили. Эмили хохотала.

Когда Джонни заливал воду, я наблюдал за ним с берега. Такая же осанка как у отца. Челюсть пожалуй тяжелее. Или он специально её выпячивает. Джонни бросил шланг в отверстие на палубе и закурил. Я машинально подумал, что курить при бункеровке ведь нельзя… Фуф. Это была вода. Гореть там нечему. Да и соляра не вспыхнет как бензин. Что-то меня напрягло… Джонни стоял ближе к корме, облокотившись на гик. Как раз в это время появилась на берегу Эмили. Помахала ему. Джонни казался мне капризным мальчишкой. Почему-то хотелось его выпороть. Джон старший никогда не бил сына.

Неловкую ситуацию разрядила Лора. Они с Эмили уже заняли места в кокпите, рядом с местом рулевого.

– Ну, мы плывём или нет?

Я махнул в ответ: подожди, мол, сейчас.

– Может, не будем торопиться? – продолжал Сахалин.

– Почему? – спросил я.

– Циклон нас зацепит. Будет сильно шкивать. Народ-то непривычный.

– Капитан, давайте порвем этот циклон, – снова влез Джонни.

Я задумался – а может Сахалин прав? Куда нам торопиться?.. С другой стороны, а сколько времени будет потом дуть? Ведь уже конец августа. Может неделю, а может и две с коротким перерывом. Иногда циклоны наваливаются на Алеутские острова один за другим. Пол и улететь не сможет: точно, что допьётся до чертей за это время. Было ещё нечто необъяснимое… Глубоко во мне появилось чувство, будто время вернулось назад. И мы с капитаном Джоном снова идем в море. Студентка зоологии из Токио будет мерить наши члены штурманской линейкой… Хочу, чтобы капитан Джон воскрес и стоял рядом со мной на туковой палубе. Малыш Джонни так похож на своего отца!

– Думаю, команда стерпит, – сказал я. – Мы ведь идем за впечатлениями.

Сахалин вглядывался в синеватую в вечернем сумраке даль океана. Морские огни один за другим зажигались на судах, стоящих на рейде и у причалов Капитанской гавани; свет от них вдруг задрожал, словно воздух качнуло взрывной волной – будто фантастическая волна времени прошла по нашим лицам и телам.

– Хорошо. Выходим, – Сахалин глянул на часы, скомандовал: – Отдать швартовы! – и занял место у штурвала.

Где-то внутри яхты ровно загудело – заработал дизель.

Мне оставалось снять с причального кнехта и забросить швартовый конец на «Дикарку Лору». Что я и сделал. Шагнул на борт, почувствовал движение – яхта медленно с тихим рокотом отваливала от стенки. Джонни эффектно перепрыгнул с бетонного пирса на туковую палубу; нагнулся, проскакивая под гиком, перебрался на другой борт. Эмили в яркой розовой курточке и Лора в огромной не по размеру штормовке капитана Джона, сидя рядышком на скамейке как две чайки, под присмотром капитана Сахалина наблюдали за нашим отплытием.

Музыка океана.

Слышу её позади – у невидимой в начинающейся ночи кромки прибоя. Там, где по тихой бухте теперь рассыпается на миллионы пузырьков кильватерный след нашей «Wild Lora», бой барабанов, перезвоны литавров: бом – ш-шш! Бом – ш-шш!.. Дзинь – ля-ля. Дзинь – ля-ля!.. Мы всё дальше от берега. Дальше… Барабаны и литавры стихают. На песчаном берегу прибойная волна как и прежде станет омывать ноги усталых моряков. Искатели воли. Они будут привыкать к твердой земле, заскучают со стаканом крепкого напитка в загрубелых ладонях, захмелеют в объятиях нежнейших женщин. И снова уйдут в океан вслед за музыкой странствий. Как ушел Самуэл и сын его, и капитан Джон… Музыка теперь впереди по курсу. И вокруг – по обеим бортам. На самой верхотуре – клотике мачты. И в кокпите на корме, где у штурвала как изваяние замер капитан. Скрипка тянется струнной мелодией от волны к волне: наи-и… Наи-ии!.. И долго: лоу-у… Труба на высоких нотах выдыхает звуки крепкого ветра.

На дизельном ходу мы выходим из гавани.

Подняли паруса.

Шкивает.

Лодка время от времени с громкими шлепками плюхается днищем о волну.

Лора и Эмили любуются пейзажем, береговыми огнями. Огни мерцают и постепенно растворяются в наступающей ночи. Потом женщины спускаются вниз… За первый час морского путешествия новичок вдруг осознаёт, что он вынослив, как настоящий моряк. И что морская служба не такая уж и опасная, как про неё пишут в приключенческих романах о мореплавателях.

Первый час морского пути – самый приятный час – по тихой гавани или бухте.

Сахалин перед выходом проложил маршрут. Мы должны будем пройти миль сто пятьдесят к северо-западу от Капитанской гавани. Потом таким же путём, но соответственно обратным курсом, вернёмся на Уналашку. Займет это пару дней, не больше. Уже в море до меня дошло, что мы идем в ту же часть Тихого океана, где предположительно пропал мой друг капитан Джон и его «Wild». Тогда с ним были туристы и его любовница, студентка зоологии из Токио. Джон отправился в море вот в такой же августовский день. Он проигнорировал прогноз и попал в эпицентр тайфуна. «Дикарка» была надёжным судном… Ни обломков, ни тел найдено не было… Наш выход в эту августовскую ночь мог бы показаться ничем не обоснованной авантюрой, что и мы, команда «Дикарки Лоры», игнорируем прогноз. Это не совсем так. Сахалин просчитал, что к утру, в крайнем случае к обеду завтрашнего дня задует «южак». Мы эффектно разгонимся при сильном попутном ветре. Пассажиры получат незабываемые впечатления. Если не заблюют кают-кампанию, ухмылялся Сахалин.

Я наблюдал за малышом Джонни. Гены крепко держали его на туковой палубе «Дикарки Лоры», то взлетающей теперь на гребень очередной волны, то проваливающейся меж валами. Капитана Джона никогда не укачивало, природа одарила его уникальным вестибулярным аппаратом. Отец Джонни был настоящим моряком.

Когда вышли в открытое море, капитан Сахалин привёлся к попутному ветру. Яхта отдалилась миль на десять от берега прямиком на запад. Потом капитан Сахалин убрал паруса, добавил дизельного хода. Взял курс намного севернее, игнорируя боковой почти встречный ветер и подставляя борта «Дикарки Лоры» под удары волн.

К полуночи Сахалин передал штурвал мне. Сам отправился отдыхать.

– Точно, что к утру ветер переменится, – сказал Сахалин. – И будет усиливаться.

Эта фраза означала, что в команде много новичков. И дневную вахту придется стоять капитану. «Южак» хоть и в корму нам станет дуть, но без сноровки трудно будет удержать лодку. Когда яхта взбирается на гребень волны, её разворачивает по законам динамики: упустишь момент и получишь нешуточный удар в борт. Это называется встать лагом к волне. На скорости в десять-пятнадцать узлов это, мягко говоря, очень даже неприятно.

Подумал, что надо спросить у Сахалина про пятьсот долларов…

Соленые накаты заливали палубу. Если бы не куртка капитана Джона и непромокаемые штаны, вымок бы за пару минут.

В кают-кампании народ не собирался расходиться. Джонни разливал шотландский виски. Эмили, проглотившая целую горсть таблеток от укачивания, хохотала на шутки малыша Джонни. Лора готовила на камбузе лососевое барбекю. Пол валялся без чувств на своей койке, морская болезнь вырубила его в первые же минуты.

Перед тем как оставить меня один на один с океаном, Сахалин сказал:

– Обратно нам будет возвращаться нелегко. Можно будет идти длинными галсами. Но мы поступим разумно – под одним такелажем пойдем на дизельном ходу. Как сейчас вот… Миль восемь в час вполне сможем выжать из двигателя даже при сильном встречном ветре. За сутки доберемся до Капитанской гавани, – и добавил: – Если уж вам так хочется помучиться.

Ветер стал меняться, мы снова подняли грот и стаксель.

В море есть особенность – корабли ходят по прямым линиям, по курсу проложенному штурманом на карте или с помощью электронного прибора. Картплоттер. Это что-то вроде наземного навигатора для авто. И вы никогда не заблудитесь, хоть и болтаетесь в открытом море по сути вслепую. В море лишь один визуальный ориентир – берег. К нему и стремятся капитаны и их корабли. На берегу дороги извилисты. Чтобы путешественнику попасть из одной точки в другую, нужно много раз повернуть – влево, вправо – может, даже вернуться, чтобы объехать ремонт дороги или шумный город с его площадями, пешеходными переходами, светофорами и автомобильными пробками. В море, будь вы на авианосце, подводной лодке или туристической яхте, вы просто идёте туда и обратно.

Поначалу мне с трудом удавалось удерживать яхту на заданном курсе. Немало лет прошло, как мы с капитаном Джоном бродили по этим широтам. И олигарха Харисона уже нет, как нет и самого Джона. И мне теперь стыдно, что написал о покойном рыбопромышленнике плохо. Большие деньги легко не приходят. Нужно продать товар или душу. Харисону это удалось. Что ж его обвинять тогда?.. Рыбаки? Так они по словам Джона сами виноваты в том, что их обобрали до нитки.

Ночью в море не так темно как на берегу. Это странность. Небо облачное – ни звёзд, ни луны. Неоткуда взяться свету. Нет света – нет отражения, нет ничего. Но я могу видеть всплески волн, пенные брызги. Сквозь черноту ночи вижу окружающий меня морской мир. Этого мира совсем немного. Кажется, всего метров десять по бортам лодки. Ходовые огни на мачте. А повсюду дальше безвоздушное пространство расширяющейся вселенной Стивена Хокинга.

– Бездушное пространство, – произношу вслух.

Шлепки о волну. Шелест с просвистом волн. Лодка поскрипывает где-то в шпангоутах, мачта вместе с гиком кренится то влево, то вправо. И я борюсь с океаном и с самим собой.

Кричу в черноту:

– Пол, мистики тебе не хватает? Тебе нужны впечатления?!..

«Дикарка Лора» взлетает на волну. Мотнуло. Вывернул штурвал, вернулся на курс. Лодка двигается параллельно кромке берега. Эту кромку, конечно, не увидеть ночью. Да и днем в десяти милях от берега разглядеть очертания туманной ойкумены в северо-восточной части Тихого океана непросто. Перед отплытием Лора с интересом наблюдала, как Сахалин прокладывал курс на электронной карте. Она так быстро вникала во всякое новое дело, что я был уверен – штурман у нашей «Wild Lora» будет отменный.

– Рыбаков ограбили?.. Нет, Пол, они просрали своё счастье, потому что думали о прибыли а не о душе! Души нет, как и Бога?.. А куда девать тогда сообщения в соцсети от моего покойного друга – а?!..

Океан слушал меня и затихал. К середине ночи ветер ослаб в порывах. Лодка снизила скорость. Приводиться к ветру стало труднее. Паруса обвисали. Ветер ослабевает: вдруг из последних сил ка-ак дунет! От этого шквала, гик, надежно закрепленный гика-шкотом, как злющий цепной кобель бросается из стороны в сторону. Для новичков, например, для Эмили, объяснил бы так: гик – это горизонтальная палка, дубинка метров пять в длину. Это часть мачты, но прикрепленная к самой мачте же перпендикулярно. С помощью этой горизонтальной дюралевой «дубинки» растягивается нижняя часть паруса на грот-мачте. На нашей лодке была одна мачта, и она называлась грот-мачта.

Я вспомнил историю с тем несчастным юношей, которого ссаживали с борта корабля береговой охраны на утлый спасательный плот. На русскую Камчатку в Авачинский залив пришёл шторм в шесть баллов. Залив бурлил и пенился. Паренёк собирался на плоту пересечь Тихий океана. У него даже были спонсоры – какой-то завод в Сибири, как рассказывал капитан Джон. Начеканили жетоны с гравировкой типа «миру мир, войны не нужно – вот девиз отряда Дружный». Паренёк собирался продать монетки в Соединенных Штатах. И на вырученные от российской антивоенной конверсии деньги вернуться в обновленную Россию. Случилась эта история в тысяча девятьсот восемьдесят восьмом году. В те годы в СССР создавались целые научные институты по переоборудованию военных заводов. Вместо атомных бомб стали делать стиральные машинки и пылесосы. Советский народ стремительно терял заработки. Мирное небо было не за горами. Связь с юным мореплавателем из Сибири пропала через пару недель после того, как его с возгласами «попутного ветра» и видеосюжетом в местных новостях проводили в последний путь.

– Представляешь, Пол, ни одна сука не остановила его! – кричу в океан. – Журналюги. Чиновники. Операторы с камерами. Даже бывалые моряки молча наблюдали за самоубийством паренька. А ты говоришь Харисон барыга. Своим равнодушием и накликали на себя Харисонов.

Мне стало так гадко на душе. Предчувствие?.. Нет. Просто захотелось, как в первой редакции «Как трахнуть мужика», вывалить кишки, дерьмо и сперму… на рыбаков, журналистов, олигархов, весь этот подобострастный народ. Устроить этакий политический «ганг банг».

– Вам нравится, когда вас ебут?.. Это я извращенец? Ха-ха! Пол, мы придумаем настоящий хоррор с таким набором извращений, что издатели вынесут себе мозг, редактируя эти рукописи. Лифчики пушап, страпон «тридцать пять на семь», колготки пятнадцать den?.. Всё это чушь. Секс не так заводит, как унижение униженных. Во загнул!.. Да, Пол, я думаю о своих книгах, а не о твоём сраном кино.

Я плыл себе и плыл по волнам. Небо очистилось от облаков, появились звёзды. Паруса болтались как две ссаные тряпки. Я был зол. Прибавил обороты двигателю.

Продолжаю вещать в океан:

– Всегда ходил по прямой. Поэтому мне было непросто уворачиваться от ударов земной судьбы. Так же как от этих волн… Океан, ну что ты – устал, выдохся? Это я, Макс, иду в твоё жерло. Какое к дьяволу жерло?.. – рассмеялся: – Ха-ха. Так и пишутся эгоистичные эпопеи с выносом мозга.

Мне оставалось стоять на вахте полчаса.

Менял меня малыш Джонни.

Спустившись в кают-кампанию, я возьму ноутбук, глотну сразу полстакана шотландского виски и буду выписывать этот диалог с океаном, не обращая внимание на храп Сахалина и нудный монолог Эмили, растирающей слезы о толстовку Лоры – историю о ее неудавшемся ЭКО.

Будет светать, когда мы разойдемся по каютам.

Проведаю несчастного Пола. Ему даже виски не помогало. Он заблевал весь гальюн, деревянные пайолы в проходах, ковролин в кают-компании. Когда я присел к нему на койку, он громко рыгнул. Вялым голосом произнес:

– Ты, Макс, тупица.

– Это понятно, – сказал я. – Живой?

– Нет. Я Деад. Я придумал… – скривился от спазмов в желудке, голосом умирающего произнёс: – Чтобы зритель проникся к главному герою, ему должен прийти пиздец.

– Совсем?

– Почти.

– Как тебе теперь?

– Да-ааа… – промычал Пол и закрыл глаза.

Провел рукой по голове Пола, коротким жестким волосам, боксерской стрижке.

Потом я заберусь под спальные мешки в носовой каюте.

Засыпая, вдруг скажу Лоре:

– Мои мысли, как кентукийские кролики из пророчества кришнаитки Дженни, трахают мой мозг короткими частыми фрикциями.

Лора прижмётся ко мне.

– Может быть, у тебя депрессия? На ровном месте такая фраза не появилась бы. Моего мужа что-то беспокоит – так ведь, да?

– Помнишь то время в Варшаве, когда нам было плохо?

– Не так что бы уж совсем плохо… Ты придумываешь мистическую историю для фильма Пола?

– Пусть так. И все же… Временами мне хотелось позвонить нашему талантливому телеведущему, даже злому гению шефредактору и сказать, чтобы меня простили. Даже встать на колени при этом. Умолять взять меня обратно на работу. Ведь я ничего больше в жизни не умею – только стрелять метко и говорить ёмко. Унизиться?.. Да, я готов был унизиться. Помнишь, я описывал, как меня травили в школе?.. Классе в шестом я был. Как раз в это же время случилась весёленькая история с Альфредом. И вот один мой одноклассник, мальчик из неблагополучной семьи, меня часто унижал и оскорблял. Я боялся его. Он выражался нецензурно, носил в кармане нож. И он сказал, проси прощения. Я даже не уточнил, за что. «Просто проси, – сказал мальчик, – и становись на колени». Я встал перед ним на колени и попросил прощения. Ты думаешь, он меня перестал унижать? Хрена лысого! Всё только начиналось.

– Ты это придумал только что для Пола, мне кажется. Я не верю.

– И я не верю… Потом был французский легион. Война. Зачем я поехал на войну? Чтобы попросить прощения у себя самого, того маленького меня. Я забирался в самые опасные места и выходил живым. Я чувствовал удовлетворение. Я мужественный. Я мужчина.

– Ты думаешь, ты маленький простил себя большого?

– Не знаю.

Лора погладила меня по лицу.

– Мне кажется простил… Тебя возбуждает, когда тебя делают «нижним» в постели, но не в жизни. И чтобы тебя уволили не за пульт в жопе, а за пьянку и драку с охранниками Кьюстдуритцы. Тебе плохо? Ты страдаешь от морской болезни? Может помедитируешь?

– Медитировать приятно, когда у тебя все ок.

Подумал, что медитировать – почти как мастурбировать.

И уснул.

Проснулся уже днём. Качало не сильно, слабее, чем вчера. Дневной свет из иллюминатора. Шлепки днищем о воду. И гул – гул скорости.

Где Лора? Ее нет в постели. Лишь запах, аромат моей женщины.

Послевусие…

Как маленький мальчик спросонья желаю видеть рядом взрослую добрую женщину.

В Лоре никогда не просыпался материнский инстинкт по отношению к своему мужчине. Она повторяла, что роль жены-матери не её.

Послышались голоса из кают-кампании. Умылся. Выбрался к народу.

– Макс, Макс! – щебетала Эмили. – Мы разогнались до пятнадцати узлов. Правильно я говорю?..

Вопрос был направлен не ко мне, а к малышу Джонни. Тот стоял у трапа, надевал штормовую куртку для верхней вахты. Кивнул на вопрос, как будто он был экспертом в морском деле, растянул губы в доверительной ухмылке. Нацепил черные очку. Рядом с Эмили развалился на диване Пол. Сахалин в это время сидел на крутящемся кресле капитана, уткнувшись в приборы. Его ржавая седина топорщилась как сноп пересохшей пшеницы, развороченный степным ветром.

– Южак. Хорошо дует, – сказал Сахалин.

У Сахалина были когда-то небесного цвета глаза. Даже и теперь слегка потускневшие они добавляли шестидесятипятилетнему капитану молодого задора. Но мохнатые рыжие брови, торчащие во все стороны, глубокие борозды на прямом широком лбу, крючковатый нос в черных крапинах, впалые щеки, обтягивающие выпяченные желваки, придавали его внешности образ человека бывалого.

– Как я и планировал, – продолжал капитан, – мы идем курсом «север – северо-запад» со скоростью примерно пятнадцать узлов, как верно заметила Эмили. Сейчас около двух часов дня. К шестнадцати на такой скорости мы пройдем еще миль тридцать. Итого отдалимся от Уналашки на сто пятьдесят с лихвою миль. Предлагаю через час-полтора поворачивать обратно.

– А Лора где? – спросил, оглядевшись.

– На вахте, – ответил Сахалин.

– Одна?

– Твоя Лора, Макс, очень умная женщина. Схватывает на лету. Из неё получится хороший моряк.

– Как капитан Джон?

– Почему бы и нет.

Яхта заметно кренится на правый борт. Мы шли левым галсом, максимально приведясь к ветру. По невысокой волне, когда к тому же и хорошо дует, морская прогулка становится настоящим веселым путешествием.

Пола слегка отпустило. Он мелкими глотками попивал скотч, злобно уставившись в одну точку. На столе стояли тарелки с копчёной неркой, ломтями печёного лосося и кусками черного шоколада. Внутренности Пола были истрепаны качкой: он искренне ненавидел теперь меня, «Дикарку Лору», Тихий океан и себя, что согласился на эту плавучую авантюру. Свою ненависть Пол мог проявлять лишь одним способом – сверлить взглядом дырку в столе.

– Капитан, – сказал я. – Давайте решим по ситуации. Если ветер станет крепчать, конечно, вернёмся. Мы ведь планировали сегодня до темна идти «туда».

Настроение моё было прекрасным. Народ тоже ничего себя чувствовал. Всегда хочется продлить удовольствие, тем более, это же было моё истинное желание – отправится в море с друзьями и нескончаемым запасом шотландского «двадцатилетнего».

Сахалин пожал плечами. На этом и договорились.

Джонни и Эмили обменивались знаками внимания.

– Ты меня так напугал тогда, в самолёте, – охала Эмили, хватаясь за щёки.

Она делала это так естественно и мило, что казалось, будто Эмили не сорок с хвостиком, а лет двадцать пять – двадцать восемь.

– Эмма, – произнёс Джонни, – стюардесса встала в позу – «нельзя ходить по салону во время посадки!» А почему?

– Я Эмили, – надула щеки Эмили.

– Чудесное имя, – оскалился Джонни. Его улыбка, я это заметил сразу, доводила Эмили до сексуальной истерики.

«Всё, ты его, детка!» – подумал с улыбкой.

Когда минувшей ночью я вернулся с верхней вахты и решил черкануть пару строк, Эмили, утерев слёзы о толстовку Лоры, отправилась в свою кормовую каюту. Лора тоже ушла отдыхать. Часа два я писал в одиночестве. Потом просунулся Сахалин. Несмотря на то, что предстоял тяжёлый день, он сменил Джонни у штурвала. Не то чтобы капитан не доверял своей команде, просто привык больше полагаться на себя. Джонни развалился на диване. И вдруг как-то незаметно исчез. Я проведал Пола. Джонни в тот момент не было на верхней койке. А из каюты Эмили доносились характерные для наших с Лорой порнографических романов стоны. Но, может, Джонни в это время был в гальюне или умывальнике. А стоны это просто плод моего больного воображения или звуки кипящего бурунами волн океана.

Эмили была «железной» телевизионной леди. Она была профессионалом. И вдруг «маленькая» Эмма!.. Женщина ищет того мужчину, который позволит ей быть беззащитной, пробудит в ней чувства не волосатой грудью пукающего орангутанга из зоопарка, а великодушием и заботой. Мне показалось, что Джонни не из тех, кто способен нести женщину на руках. Взять и подкинуть задорно, поиграться с ней, передать по эстафете следующему претенденту – это похоже на Джонни младшего и Джона старшего. Кто знает, прав ли я в своих умозаключениях?.. Порнография с литературным изъёбом, конечно, мой конёк, но мы же договорились – пишем исключительно на высокоморальные темы.

Эмили теперь можно было простить всё что угодно, она выбила себе статус «маленькой женщины».

Джонни собирался менять Лору на верхней вахте: ступил на трап, схватился за рукоятку, брандерщита.

Эмили вдруг спросила:

– Мистер Сахалин, – она еще на берегу стала так торжественно обращаться к капитану, – а расскажите нам эту жуткую историю про то, как ваш друг утонул в море. Лора по-секрету рассказала, а Лоре Макс… Сори, простите… Мы же все друзья. Ничего не хочу сказать плохого. Но это так страшно – вдруг погибает твой знакомый.

Сахалин писал в бортовом журнале. На словах Эмили замер с ручкой. Заходили желваки по его щекам. В кают-кампании наступила неловкая тишина. Джонни не спешил теперь выбираться наверх. Я нахмурился. Даже Пол оторвался от дырки в столе, взгляд его прояснился.

– Это был несчастный случай, – произнес Сахалин.

– А в море часто бывают несчастные случаи? – не унималась Эмили.

– Эмма, – вставил Джонни, – капитану, может, неприятно об этом вспоминать.

– Я Эмили, – надулась Эмили.

Тут уже я не выдержал:

– Эмили, в дороге не принято говорить о плохом.

Сахалин пересел на диван рядом с Полом. Плеснул в стакан. Ковырнул ножом кусок шоколада. Я в это время занял место на камбузе, поставил на горелку кофе. Двух баллонов с газом, которые мы загрузили со Стеном, нам должно было хватить на десять таких двухдневных походов.

– Это был несчастный случай, – повторил Сахалин.

– Что же было? Что же, мистер Сахалин? Мне не терпится узнать! – щебетала Эмили.

«Да уж, – подумал я, помешивая кофе в турке, – Эмили возбуждается на глазах от роли Эммы. Прямо ролевые игры начались. Джонни, малыш, ты умеешь осчастливить женщину. Точно, как твой папа».

Об этой истории я услышал на Командорах, когда мы с Джоном латали дыры на «Дикарке» и жили в гостевом сарае Сахалина. Сахалин, как я уже говорил, перегонял яхты из разных уголков мира. В Японии, например, яхты класса MacGregor стоили значительно дешевле, чем в Польше или Германии. Сахалина находили заказчики, оплачивали ему дорогу. Капитан летел в страну продавца. Оформлял договор на покупку, снимался со швартовых и гнал лодку, например, в Баден-Баден или Лос-Анджелес. В тот раз заказчик был из русской Камчатки. Сахалин всегда работал в одиночку. Но заказчик, какой-то рыбопромышленник, что-то вроде нашего Харисона, поставил условие: на борту будет его человек. По словам Сахалина, тот человек понятия не имел о морской службе, был каким-то клерком, личным помощником рыбопромышленника. Заказчик не доверял Сахалину – приставил к нему в прямом смысле слова соглядатая. Всё шло как обычно: прилетели в Нагасаки, подписали документы о покупке. Яхту оформили на клерка. Вышли в море. Переход должен был занять несколько дней – что там идти-то от Японии до Камчатского полуострова. Дело было в июле, традиционные осенние циклоны еще только зарождались в юго-восточной Азии. Ничего не предвещало беды… Когда яхта подошла к стенке причала города Петропавловск-Камчатский, на берег сошел один только капитан. Сахалин рассказал эту историю в большом подпитии. Мы с Джоном слушали как-то невнимательно. Было до черта своих проблем – то стапеля ломались, то подъемный кран не хотел заводится; бедная «Дикарка» с дырами в борту месяц провалялась на песчаной лайде острова Беринга. Капитана потом долго таскали по разным инстанциям. В полиции как и положено завели уголовное дело. Итог всех разборок был закономерным – несчастный случай. Расследование строилось лишь на показаниях одного человека – капитана со странным прозвищем Сахалин.

Эту историю я рассказал Лоре. Вот уж женский язык воистину без костей. Мне теперь было неловко перед Сахалином за себя, Лору и болтушку Эмили. Кому нужны были эти воспоминания! Ведь мы так чудно проводили время в ста с хвостиком милях от Капитанской гавани.

Джонни задержался послушать. Сахалин коротко поведал, что было. На вопрос, а куда же делся тот человек, Сахалин сказал:

– Гикнулся.

Джонни промолчал. Пол удивленно напрягся. Эмили уточнила:

– Это как же?

– Понимаете, миссис…

– Мисс, – поправила Эмили.

– Простите. Конечно, мэм… Это значит, что гик был не закреплён должным образом. Если быть невнимательным у штурвала, ветер может развернуть лодку. Но сначала он ударит в парус с другой стороны. Гик – это подвижная часть такелажа. Простите, мэм, слишком много морских терминов. Одним словом, гика-шкот был не закреплен или развязался. Гик с большой скоростью от порыва ветра переместился на другой борт. Мой напарник видимо поднялся из кокпита на палубу. Его попросту ударило дюралевой дубиной и вышвырнуло за борт.

– А где же были вы в тот момент? – спросила Эмили.

Вдруг Эмили из плаксивой Эммы перевоплотилась в продюсера рейтинговой программы Частного Европейского телеканала.

– Я отдыхал, – как на допросе ответил наш капитан. – Было не моё время стоять верхнюю вахту.

Джонни отодвинул брандерщит, полез наверх. Сахалин проводил его взглядом исподлобья. Заметно было, что у капитана с малышом Джонни отношения как-то не складывались. Джонни слишком легковесно относился к возрасту и держал себя на равных с опытными моряками. Это явно не нравилось старому капитану. Пол наложил себе в тарелку жареного лосося, тыкал вилкой, вяло жевал. Теперь пайолы будут заблёваны подшквареной лососиной, думал я. Капитан перебрался на свое место к приборам, судовой рации и компасу и продолжил делать записи в бортовом журнале.