Читать книгу Грань - Элис Карма - Страница 2

Пробуждение Стэнхоупа было резким и внезапным. Видимо, соседи за стенкой с утра пораньше устроили драку. Он открыл глаза, сел и огляделся. Хотелось принять душ, и он сильно пожалел, что не остановился в нормальном отеле. После посещения местной уборной его сожаления лишь окрепли.

Хозяин хостела, седовласый, коренастый мужчина лет шестидесяти, прибыл на работу к восьми. Адвокат представился ему и задал несколько вопросов, на которые мужчина отвечал без особого удовольствия. Тем не менее, управляющий рассказал, что вместе с Квинси в комнате проживали еще двое: девушка-армянка, которая почти сразу съехала, и молодой мужчина, которого пришлось переселить после того, как комнату опечатали. Чарльз перелистал свои ксерокопии и нашел опрос соседа Квинси Саймона Кирка. Тот сообщал, что практически ничего не видел, так как все время находился на работе и возвращался в хостел лишь переночевать. Стэнхоуп поинтересовался, в котором часу он может застать мистера Кирка, на что хозяин только махнул рукой.

– Он исчез на следующий день после переселения, даже вещи из камеры не забрал. Я с самого начала видел, что он мутный какой-то. Дерганый. Наркоман, скорее всего.

– Что вы можете сказать об отношениях между жильцами? – спросил адвокат.

Мужчина пожал плечами.

– Уважаемый, вот поживете с мое и тоже научитесь не совать нос в чужие дела.

Стэнхоуп покинул хостел и отправился в ближайшее кафе завтракать. За едой он обнаружил в телефоне пропущенный звонок от Джуди. Он выругался про себя, недоумевая, как мог забыть про похороны. Мужчина взглянул на время и прикинул, успеет ли, если поедет на станцию прямо сейчас.

Чарльз поймал машину и был уже на полпути, когда позвонила Булман и сообщила, что результаты экспертиз готовы. Стэнхоуп сомневался всего минуту, после развернул таксиста и поехал в полицейский участок. На крыльце он встретил Макмиллана. Мужчина курил в долгий затяг, неохотно отвечая на вопросы какой-то назойливой дамы. Встретившись взглядом с адвокатом, он с облегчением выдохнул. Он метнулся к нему с поразительной прытью, подхватил его под руку и вовлек его внутрь, оставляя свою собеседницу позади.

– Журналист? – уточнил Чарльз.

– Корреспондентка одной местной газеты, – подтвердил его догадку Макмиллан. – Обвинение еще не предъявлено, и формально мы все еще ведем следствие, так что не вправе давать комментарии.

Адвокат попытался сообразить, какую выгоду им может принести общественный резонанс, но понял, что все может только усложниться, и согласно кивнул. К мужчинам подошла детектив Булман в компании социального работника. Она окинула Стэнхоупа оценивающим взглядом и спросила:

– Ну, вам удалось найти что-нибудь? – ее интерес, очевидно, был вызван неопрятным внешним видом Чарльза.

Стэнхоуп собирался задать встречный вопрос относительно Саймона Кирка, однако, заметив явное пренебрежение во взгляде, решил отложить это. Все четверо поспешили в допросную. Кевин уже ждал их там. Выглядел он бледнее, чем вчера, отчего гематомы на запястьях и ключицах еще сильнее бросались в глаза.

– Доброе утро, – Стэнхоуп почтительно склонил голову и боковым зрением заметил насмешку детектива Булман.

– Доброе утро, – ответил Кевин, и, может, адвокату показалось, но он уловил радостные ноты в его голосе.

– Что ж, начнем, – сказал Макмиллан, вздохнув. – Мистер Квинси, мы получили результаты дактилоскопической экспертизы. Ваши отпечатки пальцев совпали с отпечатками на орудии убийства Элеоноры Квинси. Анализ ДНК образцов крови, взятых с вашей одежды и ладоней, показал, что они принадлежат погибшей. Вы желаете это как-то прокомментировать?

Кевин отрицательно покачал головой, его взгляд оставался бесстрастным. Детектив Макмиллан кивнул и продолжил.

– Кевин Квинси, вы обвиняетесь в убийстве Элеоноры Квинси, совершенном двадцать седьмого августа две тысячи девятнадцатого года.

Внутри у Чарльза все похолодело. Он прекрасно понимал, что обвинение – всего лишь формальность, которая позволит этому делу двигаться дальше, но все равно испытывал необъяснимую тревогу. На лице Кевина не дрогнул ни один мускул. Он все так же смиренно смотрел вниз, изредка моргая.

– Вам есть что ответить на обвинения? – спросил Макмиллан.

– Я невиновен, – ответил Кевин, бросив на него быстрый взгляд.

Адвокат одобрительно кивнул. Квинси в точности следовал их уговору.

После того, как обвинение было предъявлено, Стэнхоупа оставили с клиентом наедине. Чарльз сел за стол и выложил из кейса бумаги. На глаза ему попался сверток с носками, который дала ему Маргарет.

– Вот, возьмите, – он положил пакет перед Кевином. – Ваша тетя передала вам.

– Вы виделись с тетушкой? – Кевин вскочил на ноги и навис над столом. Чарльз впервые увидел его таким эмоциональным, и это даже пугало. – Как она? Она здорова?

– Она в порядке, – кивнул Стэнхоуп, про себя вновь отметив схожесть тетки и племянника.

– Я рад, – чуть спокойнее сказал он, присаживаясь обратно. – Она была совсем плоха, когда мы говорили в последний раз.

– Вы с ней общались? – поинтересовался Чарльз в надежде хоть немного пролить свет на жизнь Кевина.

– Давно, – печально произнес Квинси.

Адвокат открыл страницу с показаниями Кирка.

– Сир, самозванец – это Саймон Кирк? – спросил он, чуть подавшись вперед.

Кевин не ответил, но на секунду на его лице появилось очень страшное выражение, будто мышцы свела судорога. Он отвернулся.

– Судебный медик, осмотревший вас в день инцидента, выявил у вас следы побоев разной степени давности, – отчужденно проговорил Стэнхоуп, перевернув страницу. – Это сделала она или Кирк?

Квинси, поджав губы, опустил подбородок и нервно повел плечами, будто пытался сбросить с себя невидимую руку. Его дыхание стало резким и частым. Адвокату показалось, что Кевин вот-вот расплачется, но тот лишь заморгал интенсивнее.

– Послушайте, я действительно должен знать правду, – попытался успокоить его Чарльз. – Если вы пытались защищаться, то это в корне меняет дело.

– Я пытался защитить свое место во дворце, остальное не имеет значения, – гордо произнес Кевин.

– Ну конечно, – саркастически выдавил Чарльз. Его начинали раздражать бредовые фантазии парня.

– Вы смеетесь надо мной, – разочарованно вздохнул Кевин. – Хотя вы поклялись следовать за мной. Вы не верите, что я достоин занять это место. И как мне донести до вас, что оно мое по праву, не потому что я был рожден таким?! Всю мою жизнь я шел к этому, и это был тяжелый путь. Я усердно трудился, отдавая всего себя.

Он опустил покрасневшие глаза. Его руки переместились со стола на колени. Он нервно теребил подушечки пальцев, точно пытался вернуть им чувствительность. Чарльз попытался совладать со своим неприкрытым изумлением. Квинси не трогали вопросы о матери и прежней его жизни. Но когда речь заходила о «троне», он становился слишком эмоциональным. Нужно было вернуть его прежнее расположение.

– Сир, я расстроил вас. Прошу меня простить, – Стэнхоуп виновато опустил голову. – Но то, что вы сделали – это преступление, и за него нас будут судить.

– Мне об этом известно, – сказал Кевин, отвернувшись. – Но в тот момент я не видел иного выхода.

Стэнхоуп потер лоб. Как же сложно было с этим парнем. Повисло продолжительное напряженное молчание.

– Вы выглядите встревоженным, – внезапно произнес Кевин. Его взгляд все так же был направлен в сторону, однако голос звучал спокойно и даже слегка сочувственно.

– Простите? – Чарльз понятия не имел, в какую сторону будет развиваться разговор.

– Вчера вы были подавлены. Я заметил это, едва вы вошли, – пояснил Кевин. – А сегодня ваши глаза полны тревоги. С вами приключилось нечто неприятное после нашей встречи?

Квинси взглянул на адвоката в ожидании ответа.

– Нет, – покачал головой тот. – Ничего такого.

– Это хорошо, – на его губах мелькнула едва заметная улыбка. – Я много размышлял. Я не хотел бы, чтобы вы подвергали себя опасности из-за данной мне клятвы. Ведь если что-то произойдет, я не смогу вас защитить.

Стэнхоуп на мгновение потерял дар речи. Он решил, что парень, должно быть, шутит. Но тот, казалось, был совершенно искренним.

– Вы беспокоитесь обо мне? – недоуменно уточнил он.

– А что мне еще остается? – вздохнул Кевин. – Вы – единственный мой заступник.

От таких слов Чарльзу стало немного не по себе.

– Прошу прощения, но моя встревоженность не связана с вами.

Кевин одарил его полным недоверия взглядом.

– Мой отец скончался позавчера, – продолжил Стэнхоуп, стараясь придать голосу беспечный тон. – Моя мачеха грозит лишить меня наследства.

Чарльз знал, что такие откровения идут вразрез с профессиональной этикой. Но ему показалось, что сохранить доверие клиента в этой ситуации куда важнее. К тому же он не сказал ничего такого, чего скоро нельзя будет прочесть в желтой прессе. Кевин сочувственно покачал головой, его холодные глаза вдруг стали невероятно грустными.

– Мне очень жаль, – произнес он тихо и выразительно.

От его голоса у Чарльза почему-то защемило в груди. Он понимал, насколько это нелепо, вот так получать соболезнования от своего подзащитного, обвиняемого в убийстве. Но так вышло, что это были единственные слова утешения, что он получил. И то была искренность, в которую он верил. Семь лет Стэнхоуп пытался доказать отцу, что он достойный сын. Он учился и работал, не зная отдыха. Он шел к своей цели – стать барристером, невзирая на бедность, дискриминацию, насмешки коллег и начальства. Он забыл о своих желаниях, наплевал на потребности. И вот, когда он наконец получил мантию, отец умер, оставив его одного. И Чарльз понятия не имел, куда ему двигаться дальше.

Он склонился над столом, подперев кулаком лоб. Он не плакал. Разревись он здесь, не стерпел бы позора. Его взгляд уперся в расплывающиеся строчки на белой бумаге. Кевин поднялся и подошел к нему. Закованные в наручники руки опустились адвокату на плечо. Кевин был совсем как ребенок, пытающийся утешить взрослого. Да он по сути и был ребенком. Стэнхоуп вздохнул.

– Завтра вас переведут в следственный изолятор, – сказал он, поднимая взгляд на юношу. Тот кивнул. – До суда вы будете находиться там. Но волноваться не стоит, я буду навещать вас. Если я вам срочно понадоблюсь, вы сможете со мной связаться.

Чарльз распрощался с Кевином и покинул здание полиции. Его недоистерика навела его, по крайней мере, на одну дельную мысль. Как любой ребенок, Кевин должен был ходить в школу. Адвокат позвонил миссис Одли, и она рассказала ему, что Кевин посещал католическую школу при церкви Святой Марии.

Еще будучи подростком, Чарльз сам познал всю прелесть католических школ с раздельным обучением. Полсотни юношей, переживавших пубертат, честно пытавшихся усмирить буйство гормонов, с переменным успехом внимали учению о милосердии, добре и любви к Господу. Едва ли их можно было осуждать за то, что иногда они воспринимали «возлюби ближнего своего» буквально. Стэнхоуп, осознавший свою ориентацию в довольно раннем возрасте, был готов протянуть руку помощи любому заплутавшему товарищу, чем впоследствии и навлек на свою голову беду в виде скандала, исключения из школы и первой серьезной размолвки с отцом.

О своем приходе адвокат уведомил директора школы заранее. Он кратко изложил причину своего обращения и пояснил, что ему нужна характеристика Кевина с места обучения. Директор его понял и назначил встречу после полудня, заверив, что подготовит всю необходимую информацию. К удивлению Чарльза, оказалось, что Кевин уже выпустился из старшей школы. Адвокату даже разрешили взглянуть на копию табеля, прилагавшегося к его диплому.

– Квинси выпустился раньше, чем положено, но дело было не столько в интеллектуальных способностях, сколько в усердии и старании, – сказал его классный руководитель. – Он все время занимался, до закрытия сидел в библиотеке, потому и смог закончить школу экстерном. Обычно мы не одобряем такой подход, но ситуация в его семье была довольно сложная.

– Что вы имеете ввиду? – уточнил детектив.

– Ну, вы наверное знаете, что мать Кевина была больна. Какие-то осложнения, очевидно после отбывания наказания. Он говорил, что после школы собирается пойти работать, чтобы помочь ей. Нести такой груз ответственности непросто, должно быть, его психика просто не выдержала.

Стэнхоуп был озадачен. Учителя Квинси в один голос твердили, что юноша был прямо золотым ребенком, послушным, учтивым и трудолюбивым. А узнав о причине его заключения, они начинали строить оправдывающие его версии произошедшего. Чарльз допускал, что преподаватели могут вести себя подобным образом по указке директора. Тот, как любой управляющий учебным заведением, беспокоился в первую очередь об имидже школы. Но факт оставался фактом – парень оказался достаточно способным, чтобы закончить школу в семнадцать лет. Ко всему Стэнхоуп выяснил, что у Кевина была особая тяга к искусству. Он даже принес школе несколько наград своими работами. Работы эти хранились в школе. И хотя адвокат не разбирался в живописи, все же нашел их интересными.

Отношения Кевина с единственным родителем все еще были не ясны. В отчете коронера не было информации о сколь бы то ни было серьезных заболеваниях Элеоноры. Но он все же решил убедиться в этом, а потому запланировал встречу с ее надзирающим агентом.

Преподаватель изобразительного искусства посоветовала адвокату побеседовать с местным священником. Она сказала, что было всего три места, где Кевин обычно проводил время в школе после занятий: первое – библиотека, второе – это ее кабинет, а третье – это исповедальня. К своему несчастью, Стэнхоуп оказался в церкви в момент службы. В такое время здесь присутствовала практически вся школа, включая родителей учеников. Пастор проповедовал увлеченно и страстно, и Чарльз испытал легкое чувство ностальгии по безвозвратно ушедшим студенческим годам.

Священник был немного старше Чарльза, невысокий и худощавый, но открытый и улыбчивый. Единственное, что, пожалуй, не вписывалось в праведный образ, это едва уловимый во взгляде и жестах невротизм. Такой невротизм Стэнхоуп чаще всего наблюдал у своих бывших любовников, не нашедших в себе силы открыться близким, либо у своих клиенток, изменяющих своим мужьям. Вообще ориентация бы объяснила определенный артистизм в словах и действиях святого отца, но Чарльз предпочел не думать об этом сейчас, ведь это не имело прямого отношения к делу. Стэнхоуп дождался окончания службы и обратился к священнику.

– Я – Чарльз Стэнхоуп, адвокат Кевина Квинси.

– Отец Брайан, – взволнованно представился священник в ответ. – Директор упоминал о вас. Какое несчастье. Это все похоже на чудовищную ошибку.

– Вижу, вы в курсе обстоятельств, – кивнул адвокат. – Преподаватели говорили, Кевин проводил много времени в церкви. Вы можете рассказать о нем? Я уже знаю, что он был хорошим учеником. Но что насчет его характера?

– Он был силен духом, упорен и настойчив. Мы много говорили о смысле жизни, об обстоятельствах, о смирении и прощении.

– Кевин рассказывал что-нибудь об отношениях с матерью?

– Он говорил лишь, что с ней бывает непросто. Как бы сказать, – Отец Брайан задумался. – Кевин всегда был очень осторожен в выражениях.

– Парень не доверял вам?

– Вы знаете, что меня в моих комментариях ограничивает тайна исповеди. Хотя я думаю, мне он доверял больше чем кому бы то ни было, – понизив тон произнес священник.

– Поясните, – адвокат напряженно прищурился.

– Отец Брайан! – их обступила толпа родителей и студентов.

– Не здесь, – он нервно огляделся по сторонам. – И не сейчас.

Адвокат кивнул. Он сам пришел к мысли, что в стенах школы он вряд ли получит от кого-либо честный ответ. Стэнхоуп приблизился к священнику вплотную так, чтобы только он мог его слышать.

– Я остановился в отеле Каса, – сказал он. – Буду ждать вас в лобби сегодня в восемь вечера.

– Понял, – ответил Отец Брайан.

Чарльзу оставалось наведаться только в медкабинет. Уж если кто и мог различить на теле Квинси следы домашнего насилия, так это школьный врач. На пороге кабинета адвоката встретил тучный седой мужчина с пышными усами. Он едва помещался в свой халат, поэтому даже не надел его, а просто накинул на плечи. С первых слов приветствия Стэнхоуп распознал в нем человека скользкого.

– Мистер Вэлкрофт, вы наблюдали мистера Квинси на протяжении трех лет. Вы замечали на нем повреждения, характерные для систематических побоев?

Доктор Вэлкрофт некоторое время покачивался в едва выдерживающем его вес кресле, затем повернул пухлую шею в сторону адвоката и сказал задумчиво:

– Ничего такого, что нельзя было бы объяснить падением с лестницы или игрой в баскетбол. Я понимаю, чего вы от меня ждете. Но я скажу вам то же, что обычно отвечаю представителям органов опеки. Если ребенок утверждает, что он поранился, упав с лестницы, у меня нет оснований ему не доверять. Даже если на самом деле это не так, и он подвергается насилию со стороны родителей или сверстников.

– Разве вы не обязаны докладывать о подобных случаях? – покачал головой адвокат.

– Мистер Стэнхоуп, наши ученики – не дети. Большинство из них уже работают, встречаются с девушками и занимаются сексом. Мало кто из них желает быть «жертвой насилия». Я даю им шанс в тот самый момент, когда спрашиваю, что произошло. Бывает так, что они рассказывают, как подрались с отцом и старшим братом, как к ним отнеслись несправедливо. Тогда я передаю информацию куда следует. А бывает, что они как и подобает взрослым мужчинам, не желают выносить сор из дому. И тогда падение с лестницы – это то, что я пишу в отчете, и ставлю точку.

– И часто у Кевина случались падения с лестницы? – мрачно спросил Чарльз.

– Периодически, – бросил доктор, склонив голову набок. – Но в суде я, разумеется, этого не скажу. И уберите этот злобный взгляд. Кевин Квинси – конченый псих, зарезавший свою мать. Его отправят в тюрьму, и туда ему и дорога. Он не стоит того, чтобы рисковать из-за него карьерой.

Чарльз мог бы обвинить его в халатности, но сдержался. Он прекрасно понимал, насколько ценными были бы показания доктора в суде, и насколько переменчивым бывает настроение людей в зависимости от обстоятельств. Сохранив хладнокровие, он попрощался с медиком и ушел.

Направляясь к выходу, он то и дело натыкался на снующих по коридорам студентов. Некоторые из них задерживали на нем свое внимание и о чем-то перешептывались друг с другом.

– Эй, мистер! А правда, что Квинси отрубил башку своей мамаше?! – крикнул Чарльзу вслед один из них, когда адвокат уже выходил на крыльцо.

Стэнхоупа передернуло. Он ненавидел такие чудовищные формулировки, а вот сплетники и журналисты их очень любили. Он обернулся к говорившему.

– Где вы это услышали? – поинтересовался он с деловой улыбкой.

– От Барри, – парень указал на одного из студентов. – А тот от матери. Она работает в редакции.

– Все обстоит иначе, – ответил адвокат. – Не стоит верить слухам.

Чарльз отправился в отель, где забронировал номер утром, на случай, если придется задержаться еще на день. Сразу после предъявления обвинения он связался со своими бизнес-партнерами и ввел в курс дела. Заседание магистратского суда было назначено на следующую пятницу. Он рассчитывал съездить в Лондон до той поры.

На похороны он не явился, но на чтении завещания должен был присутствовать. Чарльз вообразил себе перекошенное от злости лицо мачехи. Последние несколько лет каждая их встреча оборачивалась скандалом. Она не гнушалась ничем и часто прилюдно высмеивала его внешность, бедность или ориентацию. Чарльз сдерживал себя, как мог, стараясь не отвечать на ее выпады. Хотя были моменты, когда он был бы не прочь пустить в ход кулаки.

Стэнхоуп размышлял об этом, принимая душ, и понимал, что даже в его жизни были обстоятельства, когда ему хотелось преступить черту. Ну, или хотя бы сбежать от реальности в мир, где он не был бы ненавистным пасынком и пятым колесом. После душа он надел чистую рубашку и белье, купленные по дороге в отель, отметив про себя, что в следующий его визит в Честерфилд надо бы озаботиться сменной одеждой и туалетными принадлежностями.

В половине восьмого Стэнхоуп спустился в лобби-бар. Он еще не ужинал и готов был вола проглотить целиком. Меню бара состояло в основном из закусок, но Чарльз к еде был не привередлив. Наскоро перекусив, он вернулся к ресепшену. Отец Брайан уже ждал его там. Он был одет в обычную одежду, отчего выглядел еще более тощим. Его мимика и быстрая походка выдавали теперь уже ничем не прикрытую нервозность. Завидев адвоката, он кивнул. Стэнхоуп по привычке протянул ему руку, но тот, казалось, не заметил ее. Священник сжимал в ладонях пластиковый конверт с такой силой, что его пальцы побелели.

– Я рад, что вы пришли, – Чарльз выдал фирменную улыбку. – Желаете выпить чего-нибудь? Он указал в сторону бара.

– Я бы предпочел побеседовать в месте более уединенном, – вполголоса произнес Отец Брайан.

– Мы можем подняться ко мне в номер, – предложил Стэнхоуп.

Отец Брайан снова кивнул.

Они поднялись на третий этаж. В ограниченном пространстве лифта Чарльз ощутил слабый запах одеколона. Он бросил взгляд на коротко стриженный затылок мужчины. У самого края роста волос, он заметил небольшую, но отчетливую родинку. На тонкой шее под бледной кожей проступали позвонки. Кончики его ушей порозовели, а плечи вздрагивали всякий раз, когда Стэнхоуп делал движение в его сторону. Это подогревало интерес. Поймав себя на этой мысли, адвокат в очередной раз осознал свою испорченность. Но она не расстраивала его, а, наоборот, раззадоривала. Находиться с Отцом Брайаном так близко и в тайне сексуально объективизировать его, было довольно волнующе. Чарльз усмехнулся, а священник, заметив это, покраснел еще сильнее.

В номере Стэнхоуп по-хозяйски расположился в кресле и предложил гостю присесть напротив. Отец Брайан медлил. Казалось, здесь он чувствовал себя еще более некомфортно, чем в лобби. Он бродил по номеру, словно пытаясь найти себе место. Задержавшись у окна, он обернулся. В сдержанном свете напольных ламп, его взгляд выглядел таинственно.

– Я, наверное, должен объясниться, почему настаивал на конфиденциальности встречи, – начал он торопливо. – Просто то, о чем я хотел рассказать, для меня самого выглядит странно. Я беспокоился, что кто-нибудь, краем уха зацепив наш разговор, мог бы расценить все превратно.

– Вы говорите об исповеди? – уточнил адвокат.

– Не совсем, – покачал головой священник. – На самом деле, Кевин ни разу не исповедовался мне. Он не верил в Господа, так как избрал научный подход к вопросу сотворения жизни. Но при этом знал библию лучше, чем любой самый ревностный католик. Ему нравилась ее художественная, как он говорил, составляющая: сюжет, персонажи и образы. И такими мыслями он делился со мной, представляете? Поначалу это было странно, но он был умен и умел увлечь собеседника. Он изучал историческую литературу, проводил параллели, выявлял противоречия. Часто я испытывал страх, ведя с ним подобные беседы. Но, как я думаю, он не преследовал цели смутить меня. Даже будучи несогласным с моей точкой зрения, он испытывал умиротворение от этих бесед.

Порой я пытался увести его от опасных тем. Тогда мы заговаривали об обществе, этике и нормах. Он, как любой подросток, имел довольно идеалистические взгляды на то, чему должно быть в этом мире, а чему нет. Кевин осуждал дискриминацию и жестокость в любых ее проявлениях, и в этом, пожалуй, я бы с ним солидарен.

– Он рассказывал о своей семье? – прервал его Стэнхоуп.

Отец Брайан бросил на него растерянный взгляд, будто Чарльз своим вопросом вывел его из транса.

– Нечасто, – ответил он. – Но не из страха, как мне кажется. Я ведь говорил, что он был осторожен. Парень любил свою мать, несмотря на ее жестокость. Он переживал и заботился о ней. Оттого, все произошедшее кажется мне невероятным.

– Вы сказали, Элеонора была жестокой по отношению к сыну?

– По словам Кевина, у нее была тяга к саморазрушению, – священник, чуть запрокинув голову назад, навалился на подоконник. Взору Чарльза предстал его острый подбородок и выступающий под ним кадык.

– Алкоголь или наркотики? – спросил адвокат, силясь сосредоточиться на теме разговора.

– Алкоголь и опасные связи, – бросил Брайан, покосившись на Стэнхоупа. – Идя на поводу у своих зависимостей, она часто переходила черту. Незадолго до выпуска Кевин в очередной раз пришел ко мне побитый. Я стал расспрашивать его, но он не сказал ничего определенного. Вместо этого он упомянул, что нашел способ исправить их с матерью положение. Он сказал, что уже многое сделал для этого, но готов сделать еще больше. Могу лишь предположить, но думаю, это как-то связано с его талантом живописи. Вы ведь уже слышали о нем?

– Да, – подтвердил Чарльз.

– Кевин выглядел тогда таким воодушевленным. И я был по-настоящему счастлив за него, – Отец Брайан грустно улыбнулся. – Думаю, я сильно привязался к нему. Но больший мой грех в том, что он это понял. Он оставил мне прощальный подарок.

Брайан вздохнул и протянул адвокату конверт. Стэнхоупу пришлось подняться с места, чтобы взять его. Он заглянул внутрь и обнаружил там скетчбук с набросками в пастели и графике. От сюжетов набросков у Чарльза дрожь пробежала по телу. В основной своей массе они содержали мужскую обнаженную натуру, либо сцены порнографического характера с участием мужчин.

– Это… – Чарльз пытался подобрать нужные слова, но не смог.

– То, как мне кажется, в чем наши вкусы совпадали, – священник горько усмехнулся. – К своему стыду, я нахожу эти рисунки действительно прекрасными. Но как бы мне ни было жаль расставаться с ними, думаю, я должен вернуть их ему через вас. Для меня хранить подобные вещи небезопасно.

Адвокат с трудом оторвался от рисунков, закрыл альбом и кивнул. Он прочистил горло и поднял на Отца Брайана полные удивления глаза.

– Почему вы просто не избавились от них?

– Я хотел, но не смог. Подумал, что его бы это расстроило.

– Отец Брайан, могу я просить вас выступить в суде в качестве свидетеля защиты? Разумеется, вы можете не упоминать компрометирующие вас подробности, сосредоточившись лишь на взаимоотношениях Кевина с Элеонорой.

Брайан некоторое время молчал.

– Я сделаю это, если вы этого хотите.

Он взглянул на Чарльза как-то неопределенно и после долгой паузы спросил:

– Мистер Стэнхоуп, вы находите меня привлекательным?

– Простите? – растерянно произнес адвокат.

– Ранее мне показалось, вы смотрели на меня с интересом, – пояснил мужчина. К своему изумлению Стэнхоуп различил в его голосе кокетливые ноты. – Я ошибся?

Чарльз обвел взглядом номер и в смятении выдохнул.

– Скажем так, ваши внешние данные теоретически могли бы соответствовать моим предпочтениям, если бы…

– …я не был священником, – договорил за него Брайан.

– Пожалуй, – согласился адвокат.

– Мистер Стэнхоуп… нет, могу я называть вас Чарльз?

– Как вам угодно.

– Чарльз, вы сами выбрали свое ремесло?

– Адвокатскую деятельность? – Стэнхоуп задумался. – Есть много нюансов, но в целом, полагаю, да.

– Что ж, в таком случае, вы – счастливый человек. И я вам завидую, потому что, при всей моей любви к Господу, я этот путь не выбирал.

На последней фразе голос Брайана дрогнул. Стэнхоуп от чего-то ощутил привкус горечи во рту. Он был не самым отзывчивым человеком, но, зная обстоятельства пастора, мог вообразить себе его тяготы.

– Мне жаль, – произнес он с сочувствием.

– Да, – кивнул Брайан. – Так может, если вам и правда жаль, вы могли бы, если вы не против… утешить меня.

Стэнхоуп опешил. Он уже собирался саркастично уточнить, того ли утешения тот ждет от него, но уловив стыдливый взгляд мужчины, осознал, что понял все правильно. Многие знакомые Стэнхоупа небезосновательно считали его человеком беспринципным. Чего греха таить, он и сам иногда отзывался о себе подобным образом. Но это, по его мнению, никоим образом не касалось отношений. Чарльз видел, насколько непросто было Брайану озвучить свою просьбу, видел все его сомнения и стыд. И принципы Стэнхоупа не могли позволить ему смутить мужчину отказом еще больше.

Чарльз сделал шаг Брайану навстречу, припоминая, что где-то в кошельке у него еще оставался один презерватив. Нужно было оборвать эту повисшую в воздухе неловкость. Он коснулся одной рукой худого предплечья пастора, другой приподнял его подбородок, ловя смущенный взгляд.

– Я сделаю это, если вы этого хотите, – произнес Стэнхоуп полушепотом.

– Да, пожалуйста, – с придыханием ответил Брайан.

Пульс отдавался у Чарльза в висках. Он давно не испытывал подобного волнения. То больше не было его странной фантазией, это происходило здесь и сейчас наяву, оттого воспринималось как-то сюрреалистично. Он касался его спешно и жадно, как изголодавшийся, впервые за долгое время увидевший еду. Брайан, в свою очередь, также жадно принимал все его безумные ласки, смело обнажаясь и шепча непристойности.

Стискивая Брайана в объятиях, Стэнхоуп увлек его за собой на кровать. Он нависал над ним, время от времени заглядывая ему в лицо и убеждаясь, что воспринял очередное требование верно. Чарльзу нравилась его внезапно открывшаяся смелость, нравилась его реакция на каждое прикосновение. Брайан был мягким и пластичным, будто воск, и его холодная кожа становилась живой и горячей в руках Чарльза. Он скользил пальцами между ягодиц, ловил его истомленную дрожь, слышал сбивчивое дыхание.

Стэнхоуп еле сдерживал себя от того, чтобы не быть откровенно грубым. Перевернув Брайана на живот, Чарльз навалился сзади. Брайан, издав слабый стон, вцепился в полотно покрывала. Стэнхоуп медленно подался вперед, накрывая его всем телом. Тот задышал часто, широко раскрыв рот. Чарльз начал двигаться осторожно и плавно, тяжело дыша ему в плечо, целуя его родинку и острые позвонки. Брайан, выдохнув что-то нечленораздельное, обхватил его за бедро и потянул на себя, призывая ускориться.

Стэнхоуп внял его просьбе. Рука Брайана сползла под живот. Он тихо застонал, но по мере того, как росло возбуждение, его голос становился все громче. Достигнув пика, Чарльз с силой сжал его плечи. Брайан дернулся, а затем излился вслед за ним, оставив мокрое пятно на смятом покрывале.

Еще пару минут Стэнхоуп удерживал мужчину под собой. Но когда тот попытался высвободиться, он, наконец, сообразил, что Брайану, должно быть, тяжело выдерживать его вес. Он перевалился на бок, слегка ослабив хватку. Он выскользнул из его объятий и, пошатываясь, направился в ванную.

Чарльз лежал в кровати, наблюдая, как Брайан торопливо застегивает пуговицы рубашки. Он выглядел еще более потерянным, чем когда только переступил порог его номера. Растрепанная челка ниспадала на его бледное лицо. Он нервно покусывал губы, будто сомневаясь, должен ли сказать что-либо.

– Я вызову вам такси, – произнес Стэнхоуп поднимаясь.

Брайан небрежно перебросил пиджак через руку и шагнул к двери.

– Это ни к чему, – ответил он устало. – Я все равно собирался пройтись.

– Уже довольно поздно, – возразил адвокат. – Это может быть небезопасно.

– Вам незачем быть со мной таким учтивым, – тон Брайана стал неожиданно холодным. – Я сказал, это ни к чему.

Стэнхоуп вздохнул и покачал головой. Он старался соблюсти приличия, но такое отношение душило все его джентльменские порывы на корню. Священник бросил сухое «прощайте» и вышел за дверь, оставляя Чарльза в легком смятении.

Чарльз принял душ и вернулся в постель. Он вновь раскрыл оставленный пастором скетчбук. Все же, если отбросить откровенное эротическое содержание, работы Кевина были действительно хороши.