Читать книгу Все ради любви - Элис Петерсон - Страница 9

Когда мы с Айлой въезжаем во двор дедулиного дома – мы приехали на выходные поздравить его с днем рождения, – мне хочется, чтобы у ворот стояла бабуля. Я вижу ее рядом с входной дверью, в ее запачканных грязью брюках, с корзинкой в руках, в которой лежат свежесрезанные цветы, морковка и картофельные клубни – Айла обожала бабушкину «картошку в мундире».

А теперь в моем сердце зияющая дыра – бабули нет. Весь первый год без нее у меня было такое чувство, как будто я навечно застряла в пробке на перекрестке. Теперь я понимаю, что горе – это своего рода сумасшествие, почти такое же, как влюбленность. Когда я была влюблена в Дэна, я не замечала вокруг ничего. Когда бабушка умерла, весь этот мир, который по-прежнему жил, показался мне каким-то странным фарсом. Когда умирает кто-то, кого вы любите, звезды и солнце исчезают и нужно много времени, чтобы снова начать видеть свет, выглянуть в окно и увидеть ясное голубое небо.

Бабуля была мне и матерью, и лучшим другом, и первой, кому я звонила, когда хотела услышать знакомый голос. Я вспоминаю все те ситуации, когда просила у нее совета. Я знала: все, что я расскажу бабуле, тут же узнает и дед. Они были как одно целое. Бабуля была моим убежищем; а дедуля просто ее обожал. Когда я рассказала, как поступил со мной Дэн, бабушке стоило немалого труда успокоить деда, тот рвался задать Дэну трепку. Бабуля и дед научили меня, как за себя постоять и не дать в обиду дорогих мне людей.

Я смотрю на крепко спящую Айлу. Мы не спали до поздней ночи – покрывали шоколадный торт для дедули глазурью и болтали, болтали… Как хорошо, что до сих пор Айле удавалось избежать происков всяких там Тоби Браунов, но я беспокоюсь, как бы такой не объявился в той средней школе, куда она должна пойти этой осенью. Когда мы переехали в Корнуолл и я пошла в среднюю школу, бабушка посоветовала мне не рассказывать друзьям о моем прошлом.

– Если они чего-то не знают, то не могут это что-то использовать против тебя, – сказала она. – Все, что нужно, – это найти среди всех этих неандертальцев одного человека, с которым ты сможешь сдружиться.

Она была права. И я нашла Лиззи. Лиззи, со своими длинными курчавыми волосами и проколотым носом, отличалась от всех. Учителя во время семестра все время просили ее вынимать серьгу. Компашки и популярные одноклассницы не имели для нее никакого значения. Кроме того, она была единственным достаточно любопытным человеком, который догадался спросить меня, почему я живу с бабушкой и дедушкой, и я знала, что могу доверить ей свой секрет.

Я еду дальше и улыбаюсь, вспоминая, как бабуля умела шутить. Она всегда следила, чтобы мы с Лукасом мыли за собой посуду.

– Почему это и готовить, и убирать должна я? – восклицала она, гоняясь за нами вокруг стола. Заканчивалась эта игра общим взрывом веселья.

– Дженьюэри, ты должна выйти замуж, чтобы посуду мыл твой муж! – говорила бабуля.

Мы вечно донимали бабушку вопросами, где она работала.

– Т-шшш, – отвечала она, прижимая палец к губам.

– Ты была шпионкой? – спросил как-то Лукас, и в его карих глазах сверкнули озорные искорки.

– Не совсем, но я работала в организации, связанной со шпионами.

Я чувствовала, как нетерпение Лукаса растет, словно птица, готовая воспарить в небо. Я же представляла себе бабулю на скамейке в парке, в парике и темных очках, прячущей лицо за газетой.

– Расскажи еще, – настаивал Лукас. Думаю, его внимание так тронуло бабулю, что та не выдержала и рассказала кое-что. Конечно, не в подробностях, но тем не менее. Бабушкина работа была настолько секретной, что перед тем, как выбросить документ в мусорное ведро, его нужно было рвать на кусочки. И как-то раз одна из ее коллег так разозлилась на своего начальника, что вышвырнула из окна мусорное ведро и клочки разлетелись по всей улице. Девушку тут же пришлось уволить.

– Вот на какой сверхсекретной работе я работала, – добавила бабушка.

Мой телефон звонит, и я отрываюсь от горестных раздумий. Это Лукас. Пожалуйста, Господи, хоть бы он звонил сказать, что уже в поезде и скоро к нам присоединится.

– Как дела? – спрашивает он.

– Прекрасно. Не могу долго говорить, я за рулем, – говорю я.

– Понял. Слушай, я только что звонил дедушке…

По его тону я понимаю – он не приедет.

– Вот только не надо закатывать истерик, – спешит добавить он.

– Но я даже ничего еще не сказала! – с обидой тяну я.

– И без слов все понятно.

Он прав. Внутренне я уже проклинаю его последними словами. Когда с нами произошла самая большая беда, какая только может произойти, бабушка с дедушкой нас приютили; они пожертвовали ради нас своим заслуженным пребыванием на пенсии. Только благодаря бабуле и дедуле у Лукаса и у меня есть крыша над головой. Они продали квартиру в северной части Лондона, где жили папа с мамой, и положили деньги в банк, не взяв себе ни пенни. А теперь дедушка остался в этом большом доме один и болтается в нем, словно монета в пустой консервной банке. И наши с братом визиты необходимы ему как глоток жизни. Дедушка хочет видеть свою семью, и Лукас мог бы быть частью этой семьи. Но он отчего-то решает не приезжать уже который год. Хотя все конфликты мы с братом уже пару лет тому назад разрешили, его поведение печалит меня до сих пор. Я знаю, что дедушку он любит, только почти не показывает этого. И Айла своего дядю тоже по-настоящему не знает. Для нее это загадочный тип, который вечно на работе. Почему он предпочитает существовать отдельно от нас?

– У меня не получится передать ему подарок, поэтому не могла бы ты на заправке купить ему конфет или то песочное печенье, которое он любит?

– Прекрасно.

Повисает долгая пауза. Потом Лукас говорит:

– Я бы приехал, Джен, но никак не могу.

Еще одна долгая пауза.

– Дедушка понимает, – добавляет он.

– Прекрасно.

– Если бы он вернулся в Лондон, Джен! Нам всем было бы намного проще.

А потом я слышу женский голос.

– Лукас, дорогуша, – томно и соблазнительно произносит его обладательница. – Вернись, пожалуйста, в постель, мне холодно без тебя.

– Кто это? – спрашиваю я.

– Никто, – отвечает Лукас, понимая, что он попался.

Он шикает на свою мадемуазель и продолжает:

– Ну, хорошо. Это коллега.

Себялюбивый засранец. Я делаю глубокий вдох.

– Дженьюэри.

Я смотрю на Айлу, и мне очень сильно хочется сказать ему все, но при дочери я не могу.

– Знаешь, дедушка не будет с нами вечно… – пытаюсь я пронять его этим доводом.

– Вот только не начинай, – холодно отвечает Лукас. – Вспомни все, что я для тебя сделал.

Как будто я могла забыть.

Я кладу трубку, и мне вдруг хочется опустить стекло и заорать что есть сил, но я подавляю в себе это желание и не даю волю чувствам. Я вспоминаю, как в детстве Лукас не хотел принимать помощь от бабули с дедулей – ненавидел, когда бабушка пыталась застегнуть ему пальто: как же, на улице же не холодно. Не хотел, чтобы дедушка ему читал – книги же такие скучные. Не хотел, чтобы ему подтыкали одеяло – он уже для этого слишком взрослый. В общем, Лукас играл роль сироты… Теперь-то я понимаю, как ему было больно, как он переживал случившееся, как он тосковал по родителям – и от горя спрятался в свой внутренний укромный мир. Но мне так хочется быть к нему хоть чуточку ближе! Лукас – мой единственный брат, и я в нем сильно нуждаюсь.

Когда мы выросли, я стала спрашивать его о маме с папой все чаще. Бабушка с дедушкой никогда не запрещали нам говорить о них. Что помнил Лукас? Он пожимал плечами и отвечал: «Не так уж много». В его глазах отражалась та боль, которую он испытывал; мне хотелось, чтобы он подпустил меня ближе. И лишь однажды, когда у него была страшнейшая простуда, ему было тогда лет четырнадцать, а мне одиннадцать, он подпустил. Он лежал в своей комнате наверху, и бабуля попросила меня проведать его. Я осторожно постучала в дверь и вошла. Лукас был бледным и слабым, у него были опухшие и красные глаза, и он еле-еле приподнялся на подушках. Когда я села на край кровати, к моему удивлению, он не прогнал меня. А лишь сказал хриплым голосом:

– Я помню, Джен, как однажды в детстве, когда я болел, папа подтыкал мне одеяло и показывал звезды на небе.

Всякий раз, когда мне кажется, что я ненавижу своего брата, я вспоминаю тот день, и это заставляет меня снова полюбить его и простить.