Читать книгу Зачем мы видим сны. Преобразующая сила осознанных сновидений - Элис Робб - Страница 6

Если Стивен Лаберж был одновременно ученым и апологетом, которого вдохновляла страсть к сновидениям, то Мэтт Уилсон, вне всякого сомнения, находился по одну сторону этой границы. Он не стремился сделать себе имя, изучая сон. Во время учебы в аспирантуре его занимали вопросы формирования и хранения памяти в мозге, а также влияния памяти на личность; сновидения он не считал достойными серьезного исследования. Но в один судьбоносный день 1991 г. его планы нарушила крыса.

«Для естественного поведения крысы характерен контроль», – размышлял он в своем кабинете в Массачусетском технологическом институте (МТИ), поглядывая через панорамное окно на залитую солнцем Кембридж-стрит. Его кабинет в Институте обучения и памяти Пикауэра был больше похож на кабинет руководителя корпорации, чем на кабинет ученого; та лабораторная крыса дала толчок блестящей карьере. «Вы пытаетесь поставить задачу, но крысы стремятся делать то, что им хочется. После пробежки они устают. Я не планировал эксперимент, чтобы заставить их спать»[129].

Уилсон – в то время тридцатилетний научный сотрудник Университета Аризоны – вживил микроэлектроды в гиппокамп крыс и выпустил их в лабиринт, в котором было разбросано угощение со вкусом шоколада. Он рассчитывал зарегистрировать последовательность возбуждения нейронов места в мозге крыс, пока животные ищут лакомство. Нейроны места – нервные клетки, возбуждающиеся в тот момент, когда животное находится в определенном месте, играют важную роль в ориентировании, в том числе у человека, на местности[130]. Если, к примеру, человек собирает грибы в незнакомой части леса, разные нейроны места в его мозге активизируются каждый раз, когда он попадает на новый участок, или поле места, и таким образом формируется карта окружающей среды. При возвращении на тот же участок леса мозг обращается к когнитивной карте, которая была создана во время первой экспедиции. Такой же процесс наблюдается в том случае, когда крыса первый раз исследует лабиринт: на каждом новом месте активизируются новые нейроны. В следующий раз эти нейроны возбуждаются снова, и крыса – теперь ее мозг знает, какие нервные клетки использовать, – проходит путь быстрее и увереннее. Интересно, что размер поля места зависит от размера окружения; чем длиннее лабиринт или обширнее территория, тем больше поля места. «При первом знакомстве с окружающей средой поля места нестабильны, – объясняет Ханна Уиртшафтер, исследователь из лаборатории Уилсона. – Они постоянно смещаются. Вы не знаете, что вас ждет. По мере того как вы осваиваетесь в новом окружении, поля места стабилизируются»[131].

С помощью электродов Уилсон рассчитывал записать сигналы мозга крыс, но для подстраховки также подключил грызунов к аудиомонитору. «Слушая мозг, можно многое узнать о том, что в нем происходит. Это проверка процесса записи. Вы слышите, как возбуждаются отдельные клетки. Вы слышите разные состояния мозга. Активно ли животное? Бегает? Отдыхает? У каждого состояния свой ритм. Если животное активно и бегает, вы регистрируете тета-ритм с частотой десять герц».

В тот день в 1991 г. Уилсон выполнил очередной этап эксперимента, извлек крысу из лабиринта и вернул в клетку. Усталое животное, которому больше нечего было искать, быстро уснуло. Но работа исследователя на этом не закончилась – ему требовалось обработать собранные данные. Забыв выключить аудиомонитор, он с головой погрузился в работу, но вдруг заметил нечто странное. «Я услышал звуки, словно крыса бежит. Сначала тета-ритм – ч-ч-ч. Затем возбудились клетки места – бип-бип-бип». Уилсон удивился. Вряд ли крыса бегала – он только что видел ее спящей. Откуда же взялся этот тета-ритм, характерный для бега?