Читать книгу Ангел Корниэль, или Евангелие Вольнодумца - Элис Вондер Ву - Страница 9

Когда придет время для того, чтобы я направился к жемчужным воротам, я сыграю дуэт с Габриэлем – может быть, это будет «Сонная дорога на юг» или, может быть, «Привет, Долли».

– Луи Армстронг

Когда свободе мы звенеть позволим, когда звенеть позволим ей со всех склонов и сел, со всех городов и штатов, тогда приблизим мы тот день, когда все чада Господа Бога нашего, черные и белые, иудеи и неевреи, католики и протестанты, смогут, сомкнув руки, спеть слова из старого церковного гимна: «Мы свободны, наконец! Благодарим тебя, отец, мы свободны, наконец!»

– Мартин Лютер Кинг

Вольнодумец

Вершина, Межмирие

Несколько недель спустя

Захлопнув дверцу старинного комода, в спешке брошенного своим хозяином, благовидный мужчина лет тридцати пяти заметно воодушевился, увидев неприметные листы пергамента, хаотично разбросанные на краю еще теплого ложа:

Уже прошло немало времени с тех пор, как я вошел в тот удивительный сад. Каждый новый день я с нетерпением жду мгновения, когда в мою дверь без стука войдут Уолт Уитмен, Уильям Блейк или Ошо. Все те, кем я когда-либо восхищался, были на расстоянии разлитого бурбона. Разве я мог представить, что когда-нибудь услышу их голоса? Величие людей, сидящих за одним столом со мной, вдохновляло на подвиги, неведанные мною раньше. Все, чего я хотел – быть достойным их общества.

На лице мужчины появилась теплая улыбка. Содержание следующей записки вмиг изменило его выражение:

Вкус воды из того прекрасного источника, что даровал мне силы, не сходит с моих уст. Я до сих пор ощущаю его на своих губах. О, как бы я хотел вкушать ее снова и снова! Все запахи мира не сравнить с ее волшебным ароматом. Я одержим…

Пытаясь восстановить дыхание, в комнату вбежал озадаченный Корниэль. Кое-как оценив происходящее, он первым взял слово:

– Доброе утро, мистер Уитмен.

Отряхнув льняную рубашку, гость открыто улыбнулся. В его ясных глазах блеснула искорка.

– Перенося события на бумагу, используя при этом лишь мысли, порой забываешь о том, каково это держать ручку в руках, – вернув записи хозяину, он похлопал его по плечу. – Я тоже веду дневники. Если однажды потеряю себя, они помогут мне вернуться. И ради всего святого, я уже более ста лет как молод, зови меня Уолт!

Корниэль все еще не знал, как правильно вести себя с таким важным гостем. Ответив не менее лучезарной улыбкой, он протянул руку.

– Запомни, мой друг, все мы – одна большая семья, и то, что ты здесь – лишь свидетельство твоего величия и нашей в нем необходимости.

Почувствовав себя значительно комфортнее, Корниэль продолжил беседу:

– Что же вы пишете, пользуясь лишь мыслями?

– Жизнь, – расхаживая по просторной комнате, отвечал Уолт. – Жизнь. Мы не пишем, как поступить или что почувствовать нашим подопечным, мы не управляем волей других. Мы лишь передаем условия задачи, решение же остается за людьми.

– Так и я попал сюда?

– О, сюда попадают немногие, – откупорив бутылку бурбона, Уолт настоял на компании хозяина.

Протянув собеседнику бокал, мужчина присел на край перевернутого вверх дном каноэ.

– Ты сражался, как воин, облачившись в опыт и веру, в правду и силу своих стремлений.

– То есть все испытания судьбы были посланы вами?

– Также, как и награды за их прохождение; также, как и свет, подаренный в самую темную ночь. Видишь ли, мой друг, все события, что случались с тобой на протяжении всей твоей жизни, были неслучайны. Все, что ты усвоил, стало твоей силой; все, что ты потерял, было способом обрести то, в чем ты нуждался. Твоя вера крепла с каждым днем, взращивая в тебе дух Ангела, – дух Воителя и Спасителя.

Корниэль пытался собрать все мысли воедино, но взбудораженный рассудок жаждал знать больше.

– В один миг моя жизнь изменилась. Это был ваш подарок?

– Твои труды вознаградили тебя сполна. Ты был верен своей мечте, и она ответила тебе тем же. А то, чего у тебя не было, непременно обретешь здесь.

Отставив бокал, Уолт подошел ближе. Положив обе руки на плечи младшему коллеге, он заглянул ему в глаза:

– Люди – сами кузнецы своей судьбы. То, что ты здесь, мой дорогой Корниэль, – это лишь твоя заслуга. В противном случае, ты бы возглавил полчище «погасших», и нам бы пришлось тебя осушить, – расплывшись в улыбке, Уолт коснулся взглядом наручных часов. – О, мне пора.

– Но кто такие «погасшие»? – окликнул его Корниэль, когда тот был уже у выхода.

– Об этом чуть позже, – немного поколебавшись, ответил Уолт. – Жду тебя в семь во Дворце. Не опаздывай! Тема сегодняшнего вечера – «Новый Орлеан»! И да, найди для них надежное место, – Уитмен махнул головой в сторону записей Корниэля. – Не хотелось бы, чтоб при штурме твои грязные мыслишки разлетелись по всему Межмирию.

Разразившись смехом, молодой мужчина удалился из комнаты, оставив новоиспеченного ангела наедине со своими мыслями.

Корниэль

Следующие два часа я бродил по узким улочкам города, на каждом повороте которого я встречал торжество духа и братского единства. Навстречу мне шли как известные личности, так и незнакомые, с разными взглядами и убеждениями, верованиями и цветом кожи. Здесь не было идиллии – чаще всего я видел их в споре, но отличались их споры от мирских тем, что цель их была едина. Когда я вернулся домой, на красиво застеленном ложе меня ждала обернутая алой лентой подарочная коробка. Вложенная записка гласила:

Мистеру Поупу в надежде на визит.

Джаз-вечер. Дворец Свободы.

С нетерпением раскрыв подарок, я расплылся в счастливой улыбке – своего часа дожидался бесподобный фрак с бабочкой из натурального шелка.

Как же я любил джаз…

Вольнодумец

Каждый житель Вершины обитал в своем личном Мире. «Рай раю рознь», как ни крути.

Мир Корниэля был соткан из изумрудной дымки и белого дуба, на ветвях которого обитало семейство сов, каждую ночь ведущее с ним беседы. Небольшой домик с опоясывающей верандой, о которой он мечтал еще с раннего детства, а за ним – кристально чистое озеро и оливковая роща. Холод был ему не по душе. Но так как дождливая погода нередко его вдохновляла, внешний камин с креслом-качалкой был как нельзя кстати. Корниэль никогда не переставал писать. Даже здесь, став ангелом.

Этим вечером он впервые был приглашен на подобного рода мероприятие, а потому сгорал от предвкушения.

В половине седьмого Корниэль покинул свой новый дом и отправился в Вершину на поиски Дворца Свободы.

Вершина или Город Улиц, – так называли ее в светских беседах – была нейтральным местом, где мог находиться каждый, будь то Ангел-неофит, Хранитель или любое другое «небесное» создание. Здесь проходили всеобщие празднования, собрания и встречи. Улицы города радушно встречали всех без исключения. Кроме одной. Но об этом позже.

Вечерний город был прекрасен. Крохотные домики песочного цвета сменяли величественные сооружения. Улицы были настолько узкими, что дома практически подпирали друг друга, утопая в цветущих олеандрах и кипарисах.

Все тот же ласкающий теплый ветер обволакивал лицо. Одетый в изумительный черный фрак, Корниэль чувствовал себя праздно. Ноги уверенным шагом пересчитывали редкие камешки кладки. Вместо уличных фонарей в воздухе витали клубки мягкого желтого света. Из окон доносились возбужденные голоса. Мало-помалу город наполнялся группами суетливых и радостных людей, двигающихся в одном направлении. Недолго думая, Корниэль последовал за ними.

Корниэль

Дворец Свободы, Вершина,

Межмирие

Будучи человеком, я часто посещал Южную Европу, поэтому курортная атмосфера, витавшая здесь каждый вечер, грела мое сердце. Но сегодняшний был не похож на остальные. Сегодня я будто действительно стал гостем Нового Орлеана.

Стрелка на часах приближалась к семи, и передо мной открывался вид на самое живописное место улицы.

Дворец ошеломлял своей красотой и помпезностью. Будь я художником, это было бы первое место, подчинившее мои кисти.

Я подошел ближе. На просторных верандах – разных цветов радуги от женских нарядов – проплывали подносы с коктейлями и закуской, наполняя приятными ароматами теплый воздух. Из глубины дома слышались знакомые нотки. Оркестр заиграл St. Louis Blues, сопровождавшийся лучезарным смехом женщин, который с каждой минутой лился все свободней. Голос саксофона, дерзкий и волнующий, обладал необъяснимой, манящей страстью. Полный нетерпения, я поспешил внутрь.

Мое предвкушение было оправдано. Под огромным куполом мозаики располагался просторный роскошный зал. Величественные своды, старинная мебель и дорогие ткани – все здесь говорило об истоках всех излишеств Мироздания. Фрески известных художников, красные шелковые стены, мраморные ступени.

Первое, что меня удивило – огромное количество фруктов, названий которых я даже не знал. Они были повсюду: на подносах, в вазонах, а некоторые даже служили одеждой, прячущей от наготы прекрасные женские тела. В воздухе витали ароматы фрезии и карамели, делая атмосферу еще более обворожительной. В центре зала возвышалась стойка, обрамленная чистым золотом – гостей встречало исчерпывающее количество напитков всех времен.

Адольф Сакс – изобретатель саксофона и недавний житель Брюсселя, где музыкальная жизнь была весьма насыщенной, был хозяином этого вечера.

Не сумев отыскать Уитмена, я почувствовал себя немного неуютно среди множества незнакомых людей. Разумеется, иногда мне встречались лица известные и великие, но обо мне они не знали ровным счетом ничего.

Луи Армстронг и Элла Фицджеральд, Билли Холидей и Чарли Паркер – ветераны джаза – творили нечто невероятное: то ли играли, то ли просто разговаривали посредством музыки.

Решив не казаться белой вороной, будучи единственным одиночкой в этой уже веселящейся толпе, я подошел к стойке с выпивкой и, угостившись коллекционным бурбоном, пошел к выходу. Однако тут же поймал на себе чей-то взгляд с верхнего этажа. Присев за свободный столик, я выжидал.

– Ганс Чапмен! Позволишь? – моложавый незнакомец появился, словно из ниоткуда. Еще несколько секунд назад он наблюдал за мной, опираясь на деревянные перила и откусывая овсяный батончик.

– Эм-м… Вы, наверное, меня с кем-то спутали, – неловко пробормотал я.

Но вопрос его был скорее риторическим, так как, не дождавшись положительного ответа, он раскованно брякнулся рядом со мной.

– Да не ты, дурила, – добродушно ответил парень. – Это я Ганс. Тебя как звать?

Его резкий переход на «ты» мог бы показаться фамильярным, но для меня это было скорее жестом общности, что поубавило напряжения, мучившего меня с тех самых пор, как я вошел.

– Корниэль Поуп, – на выдохе ответил я, радуясь своему первому знакомству.

Осушив до конца свой бокал, мужчина повернулся и стал меня рассматривать.

– Мы виделись где-то? – спросил он, насупив брови.

– Я так не думаю, – вежливо ответил я.

Память на лица у меня была хорошая, хоть я и чувствовал, будто знаю его.

– Впрочем, неважно. Ты, я так понимаю, здесь один? Уже полчаса за тобой наблюдаю. Что же ты в такой прекрасный вечер скучаешь у входа? Не правда ли, это лучшее место в городе?

Ганс восхищенно разводил руками, будто он выиграл приз, которому никак не мог нарадоваться. Судя по его кривой ухмылке, он был уже изрядно пьян.

– Да, ты прав, приятель, – подыграл я ему, похлопав по плечу. – Дело в том, что я жду Уолта Уитмена. Это он пригласил меня сюда.

– Да ладно! – его лицо стало выглядеть еще задорнее. – Ты новенький?

– Да, я здесь уже несколько дней. И, судя по всему, теперь мне двадцать пять, – ответил я, внезапно подвергшись икоте.

– Вставило от пары глотков бурбона? – засмеялся Ганс. – На пару с Источником, так сказать, – «ни-ни».

– Ты говоришь о той вкусной воде?

– Именно. Лучше уж залиться бурбоном, контролируя ход событий. А вот с горючим из Источника не шути – сносит крышу на раз.

Остановив на пути прислужницу, Ганс сменил пустой бокал на наполненный и расплылся в улыбке:

– С прибытием, дружище!

Сделав еще пару глотков, я осушил бокал и принялся изучать Ганса: волнистая медовая шевелюра, широкие густые брови и парочка глубоких морщин на лбу. Несмотря на трехдневную щетину, его лицо выглядело достаточно мило. Здесь ему было лет тридцать. Раскаты пышной риторики, мятежная усмешка и непокорный дух. Тощий, как призрак, он был ловким и чрезмерно активным. Белый пиджак с черными полями, рубашка навыпуск, не менее белоснежная бабочка и узкие черные брюки. Его триумфальная аура заполнила все пространство вокруг.

– Совсем недавно, – продолжил Ганс, – я видел мистера Уитмена в обществе Верховных Старейшин – он курирует Наставников. Возможно, он отсутствует по долгу службы.

Эти слова вызвали во мне интерес, и я сразу же отвлекся от его образа.

– Верховных Старейшин? – переспросил я.

– Ангелы Верховного Совета или просто Старейшины. Главный, так сказать, орган правления в этом городе.

– А есть и другие?

– Безусловно. Их много. У всего – не единый архитектор. Главное наше знание – это Источник жизни, поддерживающий наши силы. Если Источник опустеет, мы не сможем являться на Землю, и тьма поглотит всех людей, – разгульный вид развеялся в считанные секунды, сделав лицо Ганса серьезным и рассудительным.

– Ты будто бы не пил… – удивился я.

– Здесь тебе это подвластно. Но человек уязвим. И то, что делает его уязвимым, он должен обозначить ограничением. Ограничение – якорь сознательности, – ответил он. – Будь осторожен, приятель. Самое опасное – это одержимость, которую может вызвать «бессмертная вода», вкуси ты хоть на одну каплю больше. А ты уже знаешь, что означает «осушить Источник»? – сделав глоток, он продолжил: – Видишь тех девушек? Это валькирии, неотъемлемые члены нашего сообщества. Ни одна битва человечества не обходится без их участия. Будущих Хранителей приводим мы, Ангелы, а Воинов из них отбирает Марсиэль, наш военачальник.

– Бог войны…

– Ну или так, – рассмеялся Ганс.

– Что? – я резко пнул его в плечо. – Я все еще рассуждаю привычным образом.

– Любите вы все приукрашивать. Бог не бог, но держи ухо востро. Он очень подозрителен к каждому, кто переступил порог нашего дома.

Тем временем Марсиэль, увлеченный беседой с Линкольном, внезапно отвлекся, и окинул нас взором.

– С эволюцией в мире людей валькирии стали более самостоятельными существами. Марсиэль возложил на них большую ответственность, а значит, и большие привилегии. Но жители Вершины в тысячи раз сильнее подвержены чувствам, нежели люди. Некоторые теряют самообладание. Так, в частности, произошло и с одной из древнейших валькирий, которую Марсиэль навсегда изгнал в мир людей.

– Но почему?

– Полюбив человека, она ослушалась, – Ганс крутил полупустой стакан на дубовом столе, время от времени поглядывая на гостей. – В поединке она отдала победу своему возлюбленному, лишив наше сообщество великого Воина, а своего мужа – рассудка. Кроме того, изменилась природа валькирий. Они перестали быть отпрысками Марсиэля и обзавелись человеческой природой.

– У тебя отличная память, – сказал я, не отрывая от него взгляда.

– Она была моей матерью, – добавил Ганс и осушил свой стакан до дна.

Я резко почувствовал себя не в своей тарелке, будто стал нежеланным зрителем чьей-то потери. Но всем своим видом Ганс дал мне понять, что все в порядке. Подперев руками подбородок, я продолжил слушать.

– Узнав об этом, отец нарушил куда более строгое правило… – отведя взгляд в сторону, Ганс старался скрыть тот гнев, что хлынул к его лицу.

Я догадывался, о чем речь, и, недолго думая, сказал:

– Сделал лишний глоток…

Переборов своих демонов, Ганс повернулся и, снова облачившись в неуязвимую улыбку, продолжил:

– Его изгнали! – разведя руки в стороны, усмехнулся он.

Натягивая искусственную улыбку, Ганс подавал пример человека, который, скорее, выпьет весь Источник из трубочки, чем позволит кому-либо себя жалеть. Эта черта была, пожалуй, самой сильной из мне известных.

– Значит, это полная потеря контроля?

– В конечном итоге твой ковчег потонет.

Собравшись покинуть облюбованное нами место, Ганс пригласил меня на экскурсию, пообещав отыскать прекрасных спутниц. Вечер только начался, и мне совсем не хотелось проводить его в одиночестве, поэтому я решил составить ему компанию.

Перекинувшись еще парой словечек с проходящей мимо прислужницей, Ганс, пробираясь сквозь толпу, потащил меня в центр зала. Мужские и женские силуэты порхали, как мотыльки, среди приглушенных голосов, шампанского и джаза. В воздухе царила атмосфера всеобщего праздника и свободы. Мягкие лучи света, освещающие тумбы, рассеивали тени талантливых танцовщиц, одетых в откровенные наряды. Пройдя к витой лестнице, мы поднялись на несколько ступеней выше так, что нам открылся отличный вид на зал – облака сигаретного дыма, множество людей, сидящих с коктейлями за столиками, и небольшая сцена в центре. Как и на любом мероприятии, гости держались группами, время от времени сменяя прежних участников на только что пришедших.

Мне будто приснился забавный сон. Я то и дело с недоумением смотрел на знатных людей и слушал воодушевленные рассказы моего нового приятеля.

Как объяснил Ганс, все великие люди – изобретатели, художники, писатели, ученые, мыслители и музыканты – имеют особую связь с Вершиной. Именно через эту связь они получают вдохновение, информацию и знания. «Наладить связь с ангелами можно, если очень того захотеть».

Ньютон, Эйнштейн, Коперник, Бруно, Галилей, Гете, Юнг – и это только те, кого я успел разглядеть.

– А кто этот человек, что рядом с Вивьен? – спросил я Ганса, кивнув в сторону его отошедшей подружки.

Вивьен Ли была милой девушкой, окружавшей парня чрезмерной заботой. Но Гансу это, кажется, нравилось.

– «Не знает юность совести упреков…», – начал декламировать Ганс.

– Шекспир? – дернув бровью, удивился я. – Представлял его несколько иначе.

– Все это проходят, – похлопал он меня по плечу.

Мимо нас промчался замеченный Гансом ранее Эпикур в образе молодого хипстера. У бара вели беседу прототипы героев греческих мифов, облаченные в классические костюмы с рубашками навыпуск. А музы, сияющие улыбками римских богинь, дарили всем бесплатную порцию вдохновения.

– А по каким критериям человека отбирают в Вершину? Здесь ведь не одна национальность, – спросил я, заметив Набокова.

– Набоков? – улыбнулся Ганс. – «Моя голова разговаривает по-английски, мое сердце – по-русски и мое ухо – по-французски», – вальяжно жестикулируя руками, Ганс краем глаза присматривал за Вивьен. – Человек – представитель универсального человечества, а не порождение конкретной культуры. Ты вообще в курсе, что я говорю с тобой на итальянском? – засмеялся он.

– К твоему счастью, я знаю итальянский. А еще испанский и румынский.

– О, да ты у нас полиглот! – ерничал Ганс. – Боюсь, твой талант здесь не пригодится. Все мы слышим собеседника на том языке, на котором говорим сами.

– Прямо Google Translate. А не проще ли было создать один-единственный?

– О, у всего – не единый архитектор. Разумеется, каждый народ курируют отдельные группы ангелов. Но работаем и отдыхаем мы вместе. У лукавых – также.

– Это те «погасшие», о которых говорил Уитмен?

– Они самые. «Тот, кто лишен надежды, не излучает свет».

– Красиво сказано!

Моя речь становилась все более развязной – что тут сказать, теперь мне заново придется тренировать алкогольную выдержку.

– Спасибо, дружище, – ответил Ганс, положив руку на мое плечо. – Лукавые или «погасшие» – как тебе удобно – чаще всего питаются энергией самоубийц и зависимых, ибо наркотики – самоубийство замедленного действия. Мы же питаемся энергией Свободы. Пока в мире есть Свобода, мы будем живы.

– А значит, будет жить и добро… Сказать честно, я представлял вас немного иначе. Земные удовольствия здесь не то что отсутствуют, они… приумножены.

– Все мы нуждаемся в собственных демонах, дабы иметь силы сражаться за ангелов. Люди совершают очень глупую ошибку, вновь и вновь продолжая самобичевание. Вот скажи, соорудив бассейн, разве мы в нем не плаваем?

Обескураженный нестандартным вопросом, я не понимал, к чему он ведет.

– Плаваем…

– А детей плавать учим?

– Учим… Но какое это имеет отношение к моему вопросу?

– Вместо того чтобы бежать от страсти, отказываться от удовольствий, скрывать свою злость и слепо тонуть в океане неизвестности, необходимо лишь научиться плавать. Превратив все эти соблазны в силу, выведя на свет и используя во благо всех тех удивительных демонов, которые есть у каждого из нас, мы становимся неуязвимы. Тьме больше нечем нас скомпрометировать.

Не в силах проронить ни слова, я самозабвенно смотрел на Ганса, сбросив его руку с моего плеча.

– Ты прав! Чертовски прав! – воскликнул я.

Это было похоже на восторженное «гениально», когда мне удавалось завершить очередную главу.

– Эй, тише с чертями, – засмеялся Ганс.

– Безусловно и абсолютно. За столько лет моей жизни ни один мудрец и ни один священник не дал мне такой четкий ответ на этот вопрос. А ты… ты уместил это в паре предложений!

На первый взгляд Ганс производил впечатление местного разгильдяя, но, копнув глубже, я обнаружил клад.

– Чем лучше подопечные знают себя, тем лучшими воинами они становятся. Они должны очень хорошо понимать, что придает им силы, а что лишает их сна. Помимо света и добра, живущих в человеке, в нем есть и его темная сторона, его травмы, страхи, убеждения – все то, что заставляет чувствовать стыд и наполняет гордостью – это и есть те крылья, которые он взращивает, будучи человеком. Но! – воскликнул он. – Лукавые не спят.

Разговоры на подобные темы были похожи на политические обсуждения в любом демократическом обществе – кричи во все горло, и все поймут. Оглядевшись вокруг, я наблюдал похожую картину в разных группах гостей.

– Священник-убийца, атеист-добродетель, проститутка, кормящая на свою зарплату маленьких детей. Как бы ни был устроен этот мир, он нуждается в добре. И это единственное, во что нужно верить.

– И как же вы боретесь с лукавыми?

Мое внимание было приковано к собеседнику. Машинально расставляя в голове все по полочкам, я продолжал слушать.

– Мы наделены особой энергией и можем материально воздействовать на все окружающее нас. Добро пожаловать в царство Знания! – разводя руками, восторгался Ганс. – Теперь ты имеешь свободный доступ к новым возможностям. Чего бы ты сейчас хотел?

В доли секунды мое лицо захлестнула порция бурбона, что вызвало его неудержимый смех.

– Над этим стоит поработать, – продолжил Ганс, наблюдая за тем, как я вытираю лицо. – Больше конкретики. Ты забыл про руку и стакан, – добавил он, протягивая мне салфетку. – Но лучше побереги энергию для более важных вещей.

Сдерживая смех, я толкнул его плечом.

Пока мой спутник отправился за новой порцией напитков, то и дело по пути останавливаясь с каждым знакомым, я уловил на себе женский взгляд. Вивьен все же отыскала свою подругу, с которой собиралась меня познакомить.

То ли избыток информации в тот вечер, то ли большое количество спиртного, но мои мысли перемешались, как в бетономешалке, и я был совсем не готов проявлять свои чары.

Приближаясь ко мне, длинноногие красавицы улыбались так, будто бы увидели звезду телеэкрана.

– Он красавчик, – шепнула Вивьен, но я все равно это услышал.

– О, привет! Где это вы пропадали? – подыграл я.

Не сказать, чтобы я лицемерил, просто много разных мыслей танцевали в моей голове.

– Познакомься, это Джой.

Представив хорошо сложенную девушку, Вивьен покрутила ее вокруг оси. Русые волосы струились ручьем, источая аромат фрезии. А на овальном личике проступил румянец.

– Очень приятно, – ответил я, поцеловав ей руку. – Корниэль.

Услышав мое имя, девушка выдернула свою руку и отшатнулась. Застыв на месте, я не мог понять такой реакции.

– Прости, – замешкалась Джой, не отрывая от меня испуганный взгляд, ее тонкий голос дрожал, – мне нужно идти, – отрезала она и скрылась в толпе.

Вивьен была также растеряна, как и я, и лишь пожала плечами.

– Сегодня явно не твой день.

– По всей видимости, – пробормотал я, сморщив брови. – Странная реакция на имя.

– О, у тебя прекрасное имя! – из-за спины донесся развязный голос Ганса, и Вивьен расцвела на глазах. – А это тебе, – протянув ей бокал шампанского, Ганс повернулся ко мне.

– Спасибо, друг, – иронично ответил я, пожимая ему руку.

– А тебе, Корниэль, – эль, – вручив мне стакан с напитком, Ганс расхохотался и стиснул кулак от гордости. – Весь вечер хотел это сказать!

– Очень смешно. Шутник от Бога.

– Все именно так и было, – отразил атаку Ганс.

– Ты уже познакомил его с Блейком? – замурчала девушка, прильнув к его груди.

– А должен? – воодушевился я и расслабив бабочку на шее, подготовился к новой волне.

– Ну, во-первых, он твой Наставник, – начал Ганс, усаживая спутницу к себе на колени.

Красный бархатный диван в партере, который находился, так сказать, «на верхней палубе», а не, как принято в театре, внизу, подходил больше для страстных парочек, нежели для двух опьяневших громил. Хоть Ганс и смахивал на доходягу, ростом он был выше меня. Ну а я выделялся своими природными формами.

– Мой Ангел-Хранитель? – поспешил спросить я.

– Размечтался! – криво улыбнулся Ганс. – Наставник – это Иерарх. Он поможет тебе освоиться здесь, пока ты не перейдешь на следующий уровень. Кстати, ты уже слышал о Лунном озере?

Его глаза засверкали яркими огоньками. Это происходило в прямом смысле слова. Голубая субстанция заискрилась в его зрачках, и, увидев это, Вивьен стукнула приятеля по плечу.

– Это что сейчас было? – насторожился я, сделав шаг назад, чем вызвал смех обоих.

– Глупенький, – начала Вивьен, разглаживая юбку рукой. – Ты тоже так сможешь, просто еще не умеешь.

– Концентрация энергии, – уточнил Ганс.

– Возбуждение, – поправила его девушка, и они обменялись многозначительными взглядами.

Прочитав на моем лице «легкое» недовольство, Ганс приподнял Вивьен и, шепнув ей что-то на ухо, чмокнул в шею. Девушка удалилась, театрально прощаясь рукой.

– Спасибо, – я был краток.

– Да ты женоненавистник! – засмеялся Ганс.

– Брось, ты знать меня не знаешь, – буркнул я, задетый за живое. Женщинам я и вправду не доверял.

– Думаю, мы это исправим, – ответил Ганс, оставаясь дружелюбным.

– Ты что-то говорил о каком-то озере и уровнях… – вернувшись к теме, я отложил воспоминания в сторону.

– Лунное озеро. Бывал там?

– Нет, – растерянно ответил я. Мои мысли застряли где-то между «перейдешь» и «уровень». – А сколько их всего?

– Озер? – замешкался Ганс. – Эм-м… такое – одно.

– Да нет же, уровней.

– Ну понятно, почему твой Наставник Блейк, а не Лео. Хотя я делал ставки на него, – закатив глаза, Ганс осушил мой бокал. – Я схожу еще раз, – опередив меня, он сжал губы.

– Ты сейчас о Леонардо да Винчи?

– А ты еще один его поклонник?

– Да он гений из всех гениев! Одна «Джоконда» чего стоит!

– Согласен, – ответил Ганс, опустив глаза. – «В некоторых предметах живут наши самые сильные чувства… Порой они так высоки, что не могут лишь в нас уместиться».

Между бровей вырисовалась небольшая складка. Он пытался вспомнить, с чего мы начали.

– Ты говорил о Блейке… потом об озере… – начал перебирать я.

– Ах, да! – слегка коснувшись лба, Ганс щелкнул пальцами.

Он делал так всякий раз, когда в голову приходила нужная мысль.

– Еще с ранних лет Уила посещали видения. Ему было четыре, когда это случилось впервые.

– Это такой контакт? – вслушивался я.

Оркестр снова начал играть, а гости возвращались с веранды.

– Найдем другое место, – предложил Ганс, поднявшись с дивана.

Мы спустились из партера и направились к заднему двору. Пробравшись сквозь толпу, оказались на улице.

– Некоторые знания заведомо сохраняются в Мироздании, – продолжал Ганс, усаживаясь на железную клетчатую ограду, – так как однажды людям придется «поддержать Небеса на Земле».

– Ты пестр на красивые высказывания.

– Это мой конек, – стрельнул Ганс, криво улыбаясь. – Блейк не просто так занимает высокое место в иерархии. Он был избран для этого, впрочем, как и ты.

– Я? – копошась в собственных волосах, я потирал затылок. Свежий воздух помогал протрезветь.

– А ты думал, ты сюда джаз пришел слушать? – хмыкнул Ганс. – Мы – войско, Корниэль, а уже потом – бессмертные почитатели свободы. Кстати, чуть не забыл, – Ганс опустил руку в карман и достал оттуда круглую монету.

– Что это?

– Ты не знаешь историю «военных монет»? – искренне удивился Ганс. – Да ла-адно! – протянул он.

– Серьезно, впервые слышу.

– Где бы ты ни оказался, если тебе нужна будет помощь там, где ты не можешь показать себя – достань монету: ангелы сразу же поймут, что ты свой.

Уставившись на предмет, я застыл.

– Ты возьмешь ее или мне и дальше выглядеть так, будто я клянчу у тебя милостыню?

Я забрал монету, и мы засмеялись. На этот раз без сарказма. Это было чем-то очень личным. Неоспоримым знаком новой дружбы. Тронутый таким жестом, я не знал, что и говорить.

Мои друзья давным-давно ушли из жизни, и я даже не надеялся встретить их здесь. А теперь у меня был друг, да еще и такой сорванец.

– Спасибо. Я не подведу.

Как говорится, краткость – сестра таланта, да и воинам не пристало сопли разводить. Сказано – сделано, вот и все.

Ганс был первым ангелом, кто вызвал родственный отклик в моей душе, поэтому я даже не хотел сомневаться в его словах. Как и все жители – будь то Мироздания или Межмирия – чаще всего мы – одиночки. А знание того, что где-то существует тот, с кем у тебя есть взаимопонимание, способно превратить скитальческую жизнь в рай.