Читать книгу Клуб «Темные времена» - Элисон Гудман - Страница 3

Среда, 29 апреля 1812

В тишине согретой солнцем библиотеки своего дядюшки леди Хелен Рэксолл, придерживая низ муслиновой ночной сорочки, глубоко присела, исполняя подходящий для встречи с королевской особой реверанс: спина ровная, голова слегка наклонена, левое колено опущено так низко, что едва касается пола. На лице, как положено, застыла дежурная придворная улыбка.

– Вы правы, Ваше Величество, – обратилась она к обитому синей парчой дивану, которому была отведена роль королевы Шарлотты. – Я дочь леди Кэтрин, графини Хейденской.

Хелен покосилась на свое отражение в стеклянном книжном шкафу, стоявшем у стены. Только в нем девушка могла увидеть себя в полный рост. Остальные стекла и зеркала особняка не отражали всю ее высокую фигуру. Поклон удался – неудивительно, после стольких недель практики, – а вот обращение звучало слишком грубо. Хелен представилась еще раз:

– Да, Ваше Величество, я и правда дочь леди Кэтрин.

Нет, чересчур самодовольно. Девушка поднялась и опустила полы сорочки, разогнув длинные онемевшие пальцы. Тетушка посоветовала ей подобрать такую фразу, чтобы подтвердить ею родство с леди Кэтрин, при этом сохранив почетную дистанцию. Невероятно противоречивый смысл полагалось вложить в горстку слов. Хелен сделала несколько шагов назад, не отрывая глаз от синей парчи заместителя королевы. По бокам от Ее Величества сидели принцессы Мэри и Августа – два кресла, также обитые парчой и прекрасно сочетающиеся с диваном. Хелен окинула взглядом импровизированную королевскую семью, заранее предчувствуя катастрофический исход. Завтра ей предстоит исполнить реверанс перед настоящими леди, а там ошибки и заминки будут непростительны. Необходимо заготовить ответ про свою мать – на случай, если королева Шарлотта упомянет о знаменитой графине Хейденской, что маловероятно.

Прошло десять лет с тех пор, как родители Хелен утонули в море. Без сомнений, у королевы с ее безумным мужем и расточительным сыном, который того и гляди развалит страну, достаточно забот, и ей не до воспоминаний о леди Кэтрин. Хелен сложила ладони у груди. Она сама почти не помнила мать. В доме дядюшки и тетушки ее имя произносилось с осуждением, а брат редко о ней упоминал. Однако этим утром, за завтраком, тетушка Леонора неожиданно попросила Хелен отрепетировать изящный ответ на вопрос о матери, который может задать Ее Величество. Вполне возможно, что коронованные особы не забыли достойную женщину, чье имя окутано слухами. Особенно тесно кольцо слухов сжималось вокруг одного слова: измена.

Что ж, еще одна попытка. Хелен приподняла полы ночной сорочки и скользнула в низкий поклон:

– Да, Ваше Величество. Моя мать – леди Кэтрин.

Так лучше. Чем меньше слов, тем меньше шансов на ошибку.

Хелен приподняла подбородок для королевского поцелуя в лоб, вышла из реверанса, подняла воображаемый шлейф и отошла от дивана – самая сложная часть всего представления ко двору. Великий Луд[1], лишь бы не споткнуться и правильно исполнить реверанс! Завтра пройдет первый официальный прием в гостиной королевы с тех пор, как два года назад король вновь впал в безумие. Взволнованные матери спешили добиться внесения своих дочерей в список приглашенных, но отчаяннее всех старалась тетушка Леонора – она сама потеряла дочь, своего единственного ребенка, при родах. Хелен незамедлительно получила приглашение от лорда-камергера. Но вдруг она оступится при королеве и все испортит? Девушка представила, как лежит, растянувшись, на блестящем дворцовом полу, а пышное старомодное панье[2] возвышается над ней, как раздувшийся парус фрегата.

Хелен села на диван, откинувшись на твердые подушки. Нет смысла в том, чтобы представлять себе возможные неудачи; она подготовилась к завтрашнему дню настолько хорошо, насколько это возможно. Учитель танцев буквально вдолбил в девушку каждый элемент из серии бесчисленных движений, которые полагается исполнить во время церемонии. Он также пригласил свою грациозную жену, чтобы та продемонстрировала Хелен, как незаметно подсунуть под юбку бурдалю – подкладное судно, по форме, как ни странно, напоминающее венерин башмачок, – если ей потребуется справить нужду во время долгого ожидания. И это действительно сложный маневр, особенно если вы стоите за ширмой в углу дворцового зала. Неуемное чувство юмора нарисовало в воображении девушки картину, которая вызвала у нее широкую улыбку. А вдруг одна из леди уронит судно? Хелен представила себе звук бьющегося фарфора и вонь теплой мочи, разливающейся по полу.

Нет, это вовсе не забавно. И ей, к примеру, не стоит испытывать судьбу. Завтра утром она не выпьет ни глоточка. По крайней мере, после привычной чашки горячего шоколада.

Придя к сему разумному решению, Хелен переключила внимание на стопку дамских журналов, которые тетушка оставила на позолоченном столике. Они ненавязчиво напоминали о том, что пора бы уже выбрать себе наряд для верховой езды. Девушка взяла свежий номер «La Belle Assemblée»[3] и устроилась на диване, подобрав под себя ноги и уложив подол сорочки на мягкие подошвы туфель из шевро. Хорошо, что тетушка не видит, как бесстыже она уселась, – ее непременно хватил бы удар. Но Хелен не сиделось на месте. Девушку охватило живое волнение, и ей хотелось сложиться, как новенький тугой зонтик.

Это всего лишь страх перед завтрашним днем. Ничего особенного.

Хелен пронзила взглядом журнал, будто он мог заставить девушку забыть о том, что волнение в ней зародилось задолго до того, как стало известно о приеме в гостиной. Оно появилось около полугода назад, вскоре после восемнадцатого дня рождения. Неведомая сила вывела любопытство Хелен за рамки приличия. Она стала наведываться в кабинет дядюшки по ночам, просматривать его личные бумаги, взбираться, затаив дыхание, на тихий чердак, заставленный стульями, и страстно кружиться в танце в безлюдной бильярдной комнате. И все это она делала только для развлечения, чтобы избавиться от неподобающей леди излишней энергии.

Другое объяснение волнению Хелен лежало стофунтовым грузом в ее подсознании: в жилах девушки текла кровь матери. Дядюшка с тетушкой никогда не говорили об этом вслух, но, когда они брали девочку к себе, на их лицах отражались опасения: что, если она унаследует необузданность матери? Еще в восемь лет Хелен твердо уяснила, что ей следует опасаться своего же нрава. В конце концов, именно по вине неуемного любопытства и излишней пылкости матери родители погибли, оставив своих детей сиротами. Хелен надеялась, что ей удастся избежать проклятия беспокойной жизни. Она прочла философский труд мистера Локка и сочла его радикальную теорию о том, что человек сам строит свою личность из полученного опыта и принятых решений, более убедительной, нежели чем идею предопределенного характера. Девушка листала страницы «La Belle Assemblée», изо всех сил убеждая себя в том, что сильное волнение не роднит ее с матерью, а является естественной реакцией на предстоящую встречу с королевой.

Она увлеченно пробежала глазами великолепную статью о мифологии, уверенно перевернула страницу и загляделась на изображение чересчур вытянутой фигуры леди в ярко-зеленом платье для верховой езды. Хелен цокнула языком. Очевидно, весенняя мода 1812 года намеревалась переплюнуть саму армию по части стиля. Черные ткани и расшитые галунами застежки вызывали всеобщее восхищение.

– Барнетт, где моя племянница? – Вопрос тетушки Леоноры донесся из коридора до библиотеки.

Хелен резко выпрямилась. Судя по золоченым часам на камине, прошло всего двадцать минут с тех пор, как тетушка отправилась любоваться новейшими карикатурами в модном журнале «Ackermann’s Repository»[4]. Обычно это занимало у нее два часа; должно быть, произошло нечто важное. Тихий голос дворецкого посоветовал хозяйке дома заглянуть в библиотеку. С каждым шагом слова тетушки звучали все громче – казалось, что она уже вошла в комнату. Хелен опустила ноги на пол и тремя быстрыми движениями разгладила предательские складки на муслиновой сорочке с завышенной талией. Девушка положила журнал на колени и на всякий случай еще раз затянула лиф.

Приоткрылась двустворчатая дверь. Барнетт на мгновение застыл в проеме – вежливая, хорошо продуманная пауза, во время которой человек, находящийся в комнате, может привести себя в порядок. К счастью, в этот раз Хелен успела подготовиться. Дворецкий тепло посмотрел на девушку и, получив немое одобрение, распахнул дверь и отступил в сторону. Тетушка Леонора, все еще в алой ротонде[5], вошла в библиотеку, не прерывая своей речи, и сняла с руки синюю перчатку. Ее личная горничная, Мэрфитт, не отставала от леди ни на шаг.

– Тебе будет сложно это признать, дорогая, однако я не сомневаюсь, что все правда. Я бы отмахнулась от слов мистера Шорэма, но позже мы встретились с леди Бэк, а ты знаешь, что я безоговорочно доверяю ее… – Тетушка умолкла, подбирая подходящее хвалебное слово.

– Ее шпионам? – предположила Хелен и благодарно взглянула на Барнетта.

Дворецкий с глубоким поклоном удалился из комнаты и закрыл за собой двери.

Тетушка Леонора натянуто улыбнулась:

– Ты прекрасно знаешь, что ни о чем подобном я не думала. Ее рассудительности. – Она вытянула перед собой перчатку.

Мэрфитт поспешно забрала ее у леди и накинула на запястье.

– Что вам рассказала леди Бэк? – поинтересовалась Хелен, сгорая от любопытства.

На мгновение оживленная улыбка тетушки превратилась в странную, натянутую гримасу. Она молниеносно проскользнула на подвижном лице Леоноры, и Хелен чуть было не проглядела ее. Девушка присмотрелась к тетушке: гримаса бесследно исчезла, оставив после себя слегка опущенные уголки рта и морщинки у глаз. Поспешно скрытое неприятное осознание – Хелен не сомневалась в том, что ее догадка верна. У девушки была отличительная особенность – она умела распознавать выражения лиц, стоило ей как следует на них сосредоточиться. Это поражало и в некоторой степени возмущало объекты ее исследования. По крайней мере, тетушке с дядюшкой стало не по себе от ее талантов, и они запретили Хелен озвучивать свои наблюдения, особенно дома. Леди полагается раскрашивать ширмы, читать баллады, задыхаясь от рыданий, и играть на фортепиано, а не срывать маски в приличном обществе.

– Сегодня на улице очень холодно, – заметила тетушка. – Надеюсь, нас не ждет такая же весна, что и в прошлом году.

Внезапная смена темы застала Хелен врасплох, и на секунду она умолкла. Тетушка явно что-то скрывала.

Девушка предприняла вторую попытку:

– О чем же вы говорили с леди Бэк, что вернулись так рано?

Тетушка принялась стягивать другую перчатку и обратила внимание на журнал «La Belle Assemblée», все еще лежавший у племянницы на коленях:

– Ты выбрала костюм для верховой езды по вкусу? Чтобы его успели сшить к началу сезона, необходимо уже на этой неделе обсудить фасон с мистером Дюреем.

Хелен обратила внимание на поджатый рот Леоноры – он означал прямой отказ – и удержалась от третьей попытки. Она решила дождаться, пока Мэрфитт покинет комнату.

– Мне ничего не понравилось, – ответила девушка. – Наряды в этом сезоне уж больно вычурные. – Она сморщилась и только потом вспомнила о своем обещании больше никогда так не делать.

Хелен всегда знала, что нос – не самая красивая ее черта. Слишком длинный, слишком узкий. Позже пришло болезненное осознание того, что все в ней длиннее и у же, чем следует. Мало того что Хелен обладала ростом выше среднего, она еще и была худа, как пугало, – так говорил ее старший брат, Эндрю. Хоть подруги и убеждали девушку в том, что она божественно стройна, зеркало у нее было, и Хелен понимала, что она – Длинная Мег[6] по сравнению с другими, да и сморщенный нос не добавляет ей очарования.

Тетушка Леонора сняла вторую перчатку:

– Дай тебе волю, и ты нарядишься, как квакер[7].

Хелен показала ей разворот с возмутившей ее иллюстрацией:

– Сами посмотрите, на одном лифе уже двадцать пять расшитых галунами застежек! Я не хочу спугнуть лошадь своим платьем. Разве я многого прошу?

Тетушка издала громкий, присущий только ей смешок, за который друзья прозвали ее леди Смех, а враги – леди Иа, считая, что он напоминает крик осла.

– В другом сезоне, моя дорогая. В этом один военный вздор.

– Бонапарт за многое должен перед нами ответить. Сначала Европа, теперь наша мода. – Хелен закрыла журнал и положила его обратно к себе на колени.

– Тебе и правда достался угрюмый юмор матери. – Тетушка Леонора приподняла подбородок, чтобы Мэрфитт расстегнула пуговицы на ротонде. – Царствие ей небесное.

Хелен опустила взгляд, изображая повышенный интерес к обложке журнала. Она считала, что на редкие замечания о матери лучше не отвечать, особенно если они касаются их общих черт. Девушка знала, что это не комплименты.

– Обещай, что в «Олмаке»[8] ты воздержишься от столь недостойных острот.

– Никаких острот, – покорно согласилась Хелен, но все-таки не удержалась и добавила: – Может, мне следует молчать до самой свадьбы?

Тетушка мягко хмыкнула:

– Это бы точно пошло на пользу моим нервам. – Она вытянула вперед руки, и горничная ловко высвободила ее из алой накидки. – Нет, моя дорогая, пожалуйста, не молчи. Это ничем не лучше дурного разговора. Обещай, что заготовишь вежливую речь для своих партнеров по танцу. И постарайся не углубляться в политику в своих колкостях. Девушке твоего возраста не полагается быть настолько осведомленной. – Тетушка опустилась на диван рядом с Хелен.

– Это все, миледи? – спросила Мэрфитт.

– Да, благодарю.

Мэрфитт сделала реверанс и закрыла за собой двери, удалившись из комнаты. Лицо тетушки Леоноры тут же обвисло, и она сразу же сделалась усталой морщинистой дамой пятидесяти четырех лет. Она пригладила и расправила складки на синем уличном костюме. От потревоженного тонкого крепа[9] повеяло ароматом розовых духов. Хелен догадалась, что тетушка тянет время, прихорашиваясь, и снова принялась изучать ее лицо: смесь грусти и отчаяния.

Грусть исчезла, на смену ей пришло раздражение.

– Воздержись от пристальных взглядов, Хелен.

Девушка вытянула из переплета «La Belle Assemblée» торчащую нитку:

– Что вас беспокоит, тетушка? Вы были так воодушевлены новостями, а затем ваш восторг пропал.

– Ты опять ко мне приглядывалась? Мы же просили тебя этого не делать.

– Простите. Я случайно это заметила.

Леонора вздохнула – отчасти со смирением, отчасти озабоченно:

– Полагаю, мне бы не удалось скрыть правду. Вскоре ты сама бы все узнала. Войдя сюда, я вспомнила о том, что ты близко знакома с Делией Крэнсдон. Боюсь, что новость связана именно с ней. Прошу тебя, не расстраивайся. Завтра у тебя очень важный день.

Хелен оставила нитку в покое. Рука застыла от плохого предчувствия. Они с Делией не были лучшими подругами – это звание принадлежало достойной Миллисенте Гардуэлл. Тем не менее они с Делией дружили весь тот год, что Хелен обучалась в элитном пансионе для девочек мисс Холкромб.

– Неужели она заболела?

– Хуже. – Уголки рта тетушки Леоноры опустились под весом сожаления. – Три дня назад она сбежала с молодым человеком по имени Трент. Венчания не было.

У Хелен перехватило дыхание. Если это правда, жизнь Делии навсегда разрушена.

– Нет. Невозможно.

Или возможно? Девушка оглянулась на прошедшие месяцы и вспомнила, что в глазах подруги действительно часто мелькало отчаяние. Делию представили свету в позапрошлом лондонском сезоне, но никто так и не предложил ей руку и сердце. Ей не хватало трех существенных достоинств: красоты, связей и богатства. Делии исполнилось двадцать лет, и ее шансы на брак практически испарились. Она даже призналась Хелен и Миллисенте, что ей грозит жизнь старой девы, а значит, все сопутствующие насмешки. Неужели это безрадостное будущее подтолкнуло ее к побегу с малознакомым мужчиной?

Хелен покачала головой:

– Не могу поверить, что Делия так поступила. Должно быть, леди Бэк ошиблась.

– Ее экономка услышала новость от кухарки Крэнсдонов, – принялась рассказывать тетушка Леонора. – Делию с неким мистером Трентом обнаружили не где-нибудь, а в таверне в Сассексе! Ты же понимаешь, что это значит? Шотландия совсем в другой стороне. Они не собирались переходить границу, чтобы пожениться. – Тетушка сцепила руки вместе, и ее костяшки покраснели от напряжения. – Так или иначе, завтра это будет предметом всеобщего обсуждения. Нет смысла скрывать от тебя правду. Твою дорогую подругу нашли всю в крови.

– В крови! – Хелен вскочила с дивана. Она не могла спокойно сидеть, выслушивая настолько кошмарные новости. – Ее ранили?

– Насколько я знаю, нет.

– Чья же это была кровь? Мистера Трента?

– Крепись, моя дорогая, – мягко произнесла тетушка. – Молодой человек совершил самоубийство у нее на глазах. Он застрелился из пистолета.

Суицид? Хелен закрыла глаза, пытаясь скрыть нараставший в сердце ужас. Тяжелейшее преступление, худший из грехов – и Делия стала его свидетельницей. Хелен непроизвольно нарисовала в воображении образ подруги: лицо заляпано кровью, рот открыт в нескончаемом крике.

– Это еще не все, – добавила Леонора, и жуткая картинка рассеялась. – Слуга из таверны клянется, что видел мистера Трента в окне: тот светился изнутри, словно ему под кожу вшили эти недавно изобретенные газовые лампы. Он полагает, что мистер Трент… – тетушка понизила голос, чтобы придать словам больший вес, – вампир.

– Вампиров не существует, тетушка, – отрезала Хелен.

Ее успокаивали нерушимые законы разумного подхода. Она не разделяла тетушкиного восхищения демонами, призраками и готическими романами. Тем не менее шокирующая сцена боли и страха все еще отдавалась ломотой в голове. Девушка подошла к окну и выглянула на шумную Халфмун-стрит, как будто лицезрение ряда особняков и торговца устрицами в фартуке, который занимается доставкой своего товара, чудесным образом могло избавить ее от скверных отголосков воображаемого крика. Бедняжка Делия! Как же ей сейчас должно быть тяжело.

– Она рассказывала тебе об этом молодом человеке? – спросила Леонора. – Насколько я поняла, у него не было ни знакомых, ни связей. Странная это история. Я бы даже сказала, невозможная. – Тетушка явно не хотела отказываться от своей паранормальной теории.

– Делия не говорила ни о каком Тренте, – призналась Хелен. – Уверена, она бы мне сказала, появись у нее кавалер. Мы виделись недели две назад, не раньше… – Девушка подсчитала, сколько дней прошло с последнего бала, который они обе посетили, до начала сезона. – Нет, больше месяца. – Она отвернулась от окна. – Казалось, Делия выглядела совсем отчаявшейся. Мне следовало чаще ее навещать, но я все время была занята этой глупой подготовкой!

Выпалив слово «глупой», Хелен прикусила губу. Зря она это сказала.

Тетушка Леонора глубоко вдохнула и строго ответила:

– Она не глупая. Завтрашний прием должен пройти идеально во всех отношениях. Во всех. Подойди сюда и присядь. Меня мучают кошмары, ведь ты можешь совершить подобную ошибку перед королевой.

Каждое движение в присутствии королевы строго отслеживалось камергерами, и страх тетушки Леоноры был безоснователен, но Хелен все же вернулась к дивану и опустилась на самый его краешек. Вдруг ей повезет и тетушка воздержится от очередной лекции о важности представления юной леди ко двору, если Хелен будет сидеть совершенно неподвижно?

– Подготовка – ключ к изяществу, – продолжила Леонора. – Даже если девушка не может похвастаться красотой, окружающие будут восторгаться ее изяществом. Оно сохраняется дольше, чем красота…

Хелен сжала руки на коленях, подавляя желание вскочить с дивана и начать мерить шагами комнату. Несчастная Делия, наверное, места себе не находит.

– …представление ко двору – самый знаменательный день в жизни девушки, не считая ее свадьбы. Так она показывает обществу, что повзрослела и готова принять на себя женские обязанности. Хелен, ты меня слушаешь?

– Да, тетушка.

Разумеется, Хелен понимала, что это важно, но первоначальный восторг от выхода в мир за пределами ее привычной жизни давно был испорчен одним фактом: все это делается ради того, чтобы выйти замуж. Девушка была не против свадьбы, нет, совсем наоборот. Замужняя дама обретает свое хозяйство и получает больше свободы. Хелен покоробило стремление дядюшки выдать ее замуж до конца года. Как будто помолвка в первом же сезоне докажет, что его хорошие манеры возобладали над позором ее матери.

Вероятно, это необычно, но девушке хотелось потратить несколько сезонов на поиск молодого человека ее круга. В данный момент у нее имелся лишь один подходящий знакомый – близкий друг брата, герцог Сельбурнский. Человек он был представительный, но единственный мужчина тридцати лет никак не мог дать полное представление о всех возможных кавалерах. Ясно как божий день, что за месяц-другой праздников и балов нельзя узнать, каков твой ухажер на самом деле, даже обладая особым талантом читать по лицам. Тем не менее именно так и складывались пары. Миллисента также закрепила за собой место в списке приглашенных на завтрашний прием и не имела ничего против спешной помолвки, а вот бедняжка Делия прекрасно понимала позицию Хелен. Три года прошло с тех пор, как они завершили обучение у мисс Холкромб. Тогда именно Делия опускала подружек с небес на землю словами о том, что мужа ты выбираешь себе навсегда. И ни закон, ни семья вас не разведут.

Хелен выпрямилась, вспомнив об осторожной Делии. Отчего ее подруга забыла свои убеждения и с головой окунулась в эти порочащие ее отношения?

– Тетушка, это происшествие не сходится с моими представлениями о Делии, – наконец произнесла Хелен, возвращая разговор в прежнее русло. – Я ничего не понимаю.

– Никто не видит тайн чужой души, – объяснила Леонора. – Возможно, страстные чувства выбили ее из колеи.

– Делия – не та девушка, которую может свести с ума любовь, – возразила Хелен и взглянула на часы. Всего четверть третьего, еще не поздно ее навестить. – Я понимаю, что должна отдыхать, тетушка, но не позволите ли вы мне связаться с Крэнсдонами? Прошу вас. Делия наверняка подавлена.

– Мне очень жаль твою подругу, Хелен, но тебе больше нельзя с ней общаться, и ты это знаешь.

Девушка расправила плечи, демонстрируя протест:

– Я ее не брошу.

– Ты чудесная девочка, милая, но ее семья уже уехала в свое имение. Сегодня мы не сможем добиться визита к ним. Не сейчас. – Леонора накрыла руку Хелен своей, все еще прохладной от прогулки весенним днем. – Пойми, что сейчас им лучше держаться подальше от светской жизни. О позоре Делии говорит весь город. Ее несчастная семья не может здесь оставаться. Это было бы для них невыносимо. Всякий смотрел бы на Делию с осуждением и насмешкой.

– Я не позволю подруге думать, что я от нее отвернулась!

Тетушка покосилась на запертые двери и перешла на шепот:

– Напиши ей письмо. Это я тебе не запрещаю. Я позабочусь о том, чтобы дядюшка отправил его до того, как услышит о скандале.

– Но Делия собиралась прийти ко мне на бал! И посетить нас в Лэнсдейле на праздник в Михайлов день.

– Боюсь, что все это в прошлом.

– Прошу, скажите, что она хотя бы сможет приехать в Лэнсдейл!

– Боже упаси, девочка моя! Твой дядюшка и слышать об этом не захочет после таких новостей.

– Мне думается, нас достаточно уважают, чтобы простить визит несчастной девушки, – отрывисто сказала Хелен, – в личное имение дядюшки.

– Я о тебе забочусь, милая. Нельзя, чтобы тебя связывали с примером распутного и безбожного поведения.

– Но в загородном обществе…

– Мне жаль. – В опущенных плечах тетушки и правда читалось сожаление. – Ты не можешь себе позволить ввязываться в какие бы то ни было скандалы. Сама знаешь почему.

Хелен склонила голову. Она действительно знала причину: бомонд непременно будет выискивать в дочери леди Кэтрин малейшие признаки дурной крови. Даже в ее связях.

– Ты же все понимаешь, верно?

– Да. Конечно.

Тетушка похлопала ее по руке:

– Ты у меня умница. Я всегда это говорила.

По узкой дороге простучали копыта, и леди подняли взгляд. Стильный фаэтон стремительно пронесся мимо окна, оставив за собой два длинных серых следа. На мгновение довольно высоко сидевший извозчик встретился дерзким взглядом с Хелен, и его необузданное веселье нарушило безупречный порядок библиотеки. Девушка незаметно для себя подалась вперед. Ее словно вытащили из тумана забвения. Не приказать ли заложить одну из карет дядюшки и встретиться с Делией прямо на улице? Идея безумная, но будоражит кровь в венах.

– Пора бы положить конец неприлично быстрой езде в Мейфэре, – высказалась Леонора, все еще смотря на теперь уже пустую улицу. Напоследок она еще раз сжала руку племянницы: – Напиши ей письмо, но не слишком мучайся ее позором, моя дорогая. Забудь об этом.

– Я постараюсь, – пообещала Хелен, подавив разгоревшийся в ее крови пожар.

За последние несколько месяцев ей слишком часто приходилось сдерживаться. Девушке не хотелось это признавать, но из головы не выходила мысль о том, что в ней горит мамина кровь и ее влияние становится все сильнее.