Читать книгу Летняя королева - Элизабет Чедвик - Страница 6

Алиенора чувствовала, что Жинне рвется вперед, но заставляла ее держаться рядом с конем архиепископа Жоффруа. Девушке тоже не терпелось промчаться с ветерком. Уже несколько дней она не выходила из замка, ее постоянно охраняли, будто ценный трофей. Сегодня утром архиепископ взял на себя ответственность за ее благополучие. Его рыцари, не теряя бдительности, держались чуть поодаль, оставив Алиенору наедине с наставником для секретной беседы.

За два месяца, прошедшие со дня смерти ее отца, теплую южную весну сменило жаркое лето, а на деревьях в дворцовом саду созрели темные глянцевые вишни. Ее отец лежал, вырванный из жизни, в гробнице в Компостеле, а она пребывала в неопределенности, наследница, способная менять судьбы благодаря своему рождению, но не имеющая власти за стенами дворца – ведь какое влияние могла иметь тринадцатилетняя девочка на мужчин, определявших ее будущее?

Они выехали на равнину, и Алиенора пришпорила Жинне, отпуская поводья. Конь Жоффруа тоже прибавил шагу, и от ударов копыт по иссохшей земле поднялась белым дымом пыль. В лицо Алиеноре дул теплый ветер, она вдыхала терпкий аромат дикого тимьяна, который топтали лошади. Резкий летний свет ослепил ее, и на мгновение все заботы рассеялись в эйфории от скачки, оттого, что она жива, что кровь поет в ее жилах. Вся внутренняя скованность и зажатость широко развернулась и наполнилась энергией, горячей и яркой, как солнце.

Наконец она остановилась перед обветренной римской статуей, стоявшей на обочине дороги, и наклонилась, чтобы погладить потемневшую от пота шею Жинне. Отец рассказывал ей о римлянах. Тысячу лет назад они пришли на эти земли, завоевали их и поселились в Аквитании. Говорили те воины на латыни, которая теперь осталась языком ученых, – латынь Алиенора выучила вместе с французским, на котором говорили в Пуату и на севере, столь отличным от lenga romana[5], звучавшего в Бордо.

Правая рука статуи была поднята, словно оратор обращался к слушателям, а его белый невидящий взгляд был устремлен к горизонту. Звезды золотого лишайника украшали его нагрудник и края пояса.

– Неизвестный воин, – сказал Жоффруа. – Надпись утрачена. Многие оставили свой след на этой земле, но, в свою очередь, получили по заслугам. Местные не любят, когда их запрягают и садятся на шею.

Алиенора выпрямилась в седле. Осознание того, что она герцогиня Аквитанская, зашевелилось в ней, будто пробудился спящий дракон, напрягая гладкие, витые мышцы.

– Я их не боюсь, – сказала она.

В резком солнечном свете взгляд архиепископа казался еще мрачнее.

– Тем не менее не забывай об осторожности. Все лучше, чем оказаться застигнутой врасплох. – Помедлив, он добавил: – Дочь моя, у меня есть для тебя новости, и я хочу, чтобы ты внимательно их выслушала.

Алиенора внезапно насторожилась. Могла бы и раньше догадаться, что эта прогулка затеяна не только ради удовольствия.

– Какие новости?

– Исполненный любви к тебе и заботы о землях Аквитании твой отец описал в завещании для тебя великие планы.

– Что значит – великие планы? Почему ты не говорил об этом раньше? – Страх и гнев забурлили в ее груди. – Почему отец ничего мне не сказал?

– Потому что плод должен вырасти, прежде чем созреть, – серьезно ответил Жоффруа. – Если бы твой отец вернулся из Компостелы, он сам рассказал бы тебе об этом. Неразумно было рассуждать об этом до того, как наступит подходящий момент, но сейчас время пришло. – Он наклонился с лошади и накрыл ладонью руку девушки. – Твой отец желал для тебя брака, который сделает честь тебе и Аквитании и приведет к величию. Он также хотел, чтобы его дочери были в безопасности, а на ваших землях царил мир. Уходя в паломничество, он попросил короля Франции позаботиться о вашем благополучии и договорился о браке между тобой и старшим сыном короля – Людовиком. Однажды ты станешь королевой Франции и, если будет на то воля Божья, матерью целой плеяды королей, властителей империи от Парижа до Пиренеев.

Эти слова обрушились на Алиенору, будто удар секиры, и она лишь потрясенно смотрела на своего наставника.

– Это прекрасная возможность, – проговорил Жоффруа, внимательно за ней наблюдая. – Ты исполнишь волю отца, и наградой тебе будет корона. Союз между Францией и Аквитанией сделает обе страны гораздо сильнее.

– Отец никогда не поступил бы так, не сказав мне. – Ошеломленно слушавшая его Алиенора почувствовала, что ее предали.

– Он умирал, дитя мое, – печально напомнил Жоффруа. – Он должен был обеспечить тебе лучшее будущее, и это нужно было держать в тайне – до поры до времени.

Она вздернула подбородок.

– Я не хочу становиться женой французского принца. Я хочу выйти замуж за рожденного в Аквитании.

Наставник сжал ее руку, и Алиенора почувствовала, как его кольцо больно впилось в кожу.

– Ты должна доверять мне и своему отцу. Мы поступили наилучшим образом. Если ты выйдешь замуж за одного из вассалов, это приведет к соперничеству и войне, которая разорвет Аквитанию на части. Людовик прибудет в ближайшие недели, и вы обвенчаетесь с ним в соборе. Это будет сделано со всеми возможными почестями, как того желал твой отец, и ваши общие вассалы поклянутся вам в верности. Тебе нельзя ехать в Париж до свадьбы, потому что слишком многие попытаются захватить тебя, чтобы использовать в своих целях.

Алиенора вздрогнула. От его слов она будто провалилась в глубокую темную яму. Ее губы сами собой беззвучно прошептали: «Нет».

– Дочь моя, ты меня слышишь? Ты будешь великой королевой.

– Но меня никто не спрашивал. Все решили за моей спиной. – Ее горло сжалось. – Что, если я не выйду замуж за Людовика Французского? Что, если я… хочу замуж за кого-то другого?

Жоффруа смотрел на нее с состраданием, но сурово.

– Это невозможно. Выброси такие мысли из головы. Отец выбирает, с кем его дочери сочетаться браком. Ты не доверяешь его решению? Ты не доверяешь мне? Этот союз будет благом для тебя и для Аквитании и Пуату. Людовик молод, красив и образован. У вас будет великолепный брак, и это ваш долг.

Алиенора чувствовала себя так, словно ее положили в гроб и заколотили крышку, закрыв от света и жизни. Никто не позаботился рассказать ей об этом, как будто она была не более чем ценной посылкой, которую передавали из рук в руки. Какая ей польза быть владычицей земель, которые она изучала, если все на блюдечке поднесут французам? Было обидно и больно, что ее наставник давно знал обо всем и ничего не сказал и что отец вынашивал этот план, даже когда прощался с ней навсегда. С таким же успехом она могла провести всю жизнь, поедая сладкие фрукты и слушая глупые сплетни.

Развернув Жинне, она пришпорила кобылу и ненадолго забылась в бешеной скачке, но, когда лошадь начала уставать, снова сбавила ход, понимая, что, как ни старайся, от судьбы не убежишь, тем более что обманули ее те, кому она доверяла больше всего на свете.

Жоффруа не поехал за ней, и Алиенора натянула поводья, остановившись на пыльной дороге, глядя вдаль, как безымянный римлянин на своем покрытом лишайником цоколе. Архиепископ уверял, что лучше этого брака и быть не может, но ей все виделось в другом свете. Она никогда не помышляла стать королевой Франции; править же Аквитанией было ее священным долгом, только об этом она и мечтала. Размышляя в минуты уединения о замужестве, она воображала рядом с собой Жоффруа де Ранкона, сеньора Тайбура и Жансе, и ей казалось, что Жоффруа, возможно, тоже воображал ее своей супругой, хотя никогда и не говорил об этом.

С болью в сердце Алиенора снова села в седло и вернулась к наставнику, и ей казалось, что, пока она ехала, последние капли детства будто бы рассыпались позади нее в пыль, сверкнули и исчезли.

Вернувшись во дворец, Алиенора сразу же отправилась в покои, которые они делили с Петрониллой, чтобы переодеться и привести себя в надлежащий вид к главной трапезе дня, хотя и не была голодна, а желудок словно прилип к позвоночнику. Она склонилась над медным тазом для умывания и обрызгала лицо прохладной душистой водой, чувствуя, как уходит напряжение, вызванное яростным солнечным зноем.

Петронилла сидела на кровати, отщипывая лепестки от ромашки и напевая под нос. Смерть отца поразила ее в самое сердце. Поначалу она отказывалась понять, что он не вернется, и Алиенора приняла на себя всю тяжесть ее гнева и горя, потому что именно на нее Петронилла выплескивала страдания. Сейчас младшей сестре стало немного легче, но она все еще порой плакала, чаще обычного дерзила и капризничала.

Алиенора задернула балдахин на кровати, чтобы отгородиться от придворных дам. Они и так скоро узнают – возможно, уже узнали из придворных сплетен, – но она хотела рассказать об этом Петронилле наедине. Сев рядом, Алиенора смахнула рассыпавшиеся лепестки.

– Я должна тебе кое-что сказать, – сообщила она.

Петронилла сразу же напряглась: в прошлый раз, когда Алиенора принесла ей новости, они были очень печальными.

Стараясь говорить тише, Алиенора продолжила:

– Архиепископ говорит, что я должна выйти замуж за Людовика, наследника Франции. Папа договорился об этом до того, как он… прежде чем уехал.

Петронилла посмотрела на нее пустым взглядом и отбросила стебель ромашки.

– Когда? – требовательно осведомилась она.

– Скоро. – Губы Алиеноры скривились на этом слове. – Он уже едет к нам.

Петронилла ничего не сказала и отвернулась, суетливо распутывая узлы на шнуровке платья.

Алиенора протянула руку, чтобы помочь, но Петронилла отшатнулась.

– Я справлюсь без тебя! – выкрикнула она. – Ты мне не нужна!

– Петра…

– Ты только и знаешь, что уезжать и бросать меня, как остальные. Я тебе не нужна. Никому не нужна!

Алиенора почувствовала себя так, словно Петронилла вогнала в ее тело нож.

– Это неправда! Я тебя очень люблю. Неужели ты думаешь, что это был мой выбор? – Она с отчаянием встретила яростный, испуганный взгляд сестры. – Думаешь, у меня не болит сердце и мне не страшно? Единственное, что у нас есть, – это мы. Я всегда буду заботиться о тебе.

Петронилла заколебалась и, повинуясь смене настроения, бросилась в объятия Алиеноры, крепко обнимая ее и заливаясь слезами.

– Я не хочу, чтобы ты уезжала!

– Я не уеду. – Алиенора гладила Петрониллу по голове, по ее щекам струились слезы.

– Поклянись!

Алиенора перекрестилась.

– Клянусь своей душой. Никто нас не разлучит. Я не позволю. Иди сюда.

Шмыгая носом, с мокрыми от слез щеками, она помогла Петронилле распутать узел.

– Какой… какой из себя Людовик Французский?

Алиенора пожала плечами и вытерла глаза.

– Не знаю. Его готовили для служения Господу, пока не умер его старший брат, так что, по крайней мере, чему-то учили. – Она помнила, что его отца прозвали Людовиком Толстым, и в ее воображении возник тошнотворный образ бледного тучного юноши. Она задумчиво вздохнула. – Так пожелал папа, и у него, вероятно, были на то свои причины. Мы должны исполнить свой долг и подчиниться его воле. Выбора у нас нет.