Читать книгу Это смертное тело - Элизабет Джордж - Страница 8

Июль
Глава 5

Оглавление

Барбаре Хейверс пришлось показать констеблю удостоверение в доказательство того, что она коп.

– Эй! Кладбище закрыто, мадам, – гаркнул он, когда она подъехала к главному входу и с трудом нашла место для своего потрепанного «мини» рядом с ремонтирующимся зданием на Стоук-Ньюингтон-Черч-стрит.

Барбара отнесла это на счет своего наряда. Они с Хадией все-таки купили «основу женского гардероба», юбку в форме трапеции, – должно быть, в этом дело. Вернув Хадию в руки миссис Силвер, Барбара торопливо надела юбку, увидела, что она на несколько дюймов длиннее, чем следует, но решила ее не снимать. В остальном она оставила прежнюю одежду, хотя и нацепила бусы, купленные в «Аксессуарах».

– Лондонская полиция, – сказала она констеблю.

Тот раскрыл рот, напряг мозги, сумел сказать лишь: «Туда» – и выдал ей подписанный пропуск на планшете с зажимом.

«Чертовски любезно», – подумала Барбара, убрала удостоверение в сумку, достала пачку сигарет и закурила. Она хотела вежливо попросить дать ей побольше информации относительно точного расположения места преступления, но в этот момент из-под платанов за кладбищенской оградой появилась медленная процессия. Состояла она из бригады «скорой помощи», патологоанатома с профессиональным чемоданчиком в руке и констебля в форме. Бригада тащила каталку с трупом в мешке как носилки. Процессия остановилась, люди опустили каталку на землю, выставили колеса и покатили ее к воротам.

Барбара встретила их снаружи.

– Где суперинтендант Ардери? – спросила она, и женщина-патологоанатом неопределенно кивнула в северном направлении.

– Там по всей дороге полицейские, – дала она скупую подсказку, но потом сочла нужным добавить: – Вы сами их увидите. Ищут отпечатки пальцев.

Видимо, это был намек, что народу на кладбище хватает и кто-нибудь подскажет Барбаре дорогу, если ей это понадобится.

Ей этого не понадобилось, хотя Барбара сама удивилась, что в таком лабиринте смогла отыскать место преступления. Через несколько минут показался шпиль часовни, и вскоре она увидела Изабеллу Ардери рядом с полицейским фотографом. Они склонились над экраном его цифровой камеры. Не дойдя до них, Барбара услышала, как ее окликнули, и обнаружила на соседней дорожке, возле поросшей мхом каменной скамьи, Уинстона Нкату, который в этот момент как раз захлопнул записную книжку в кожаном переплете. Барбара знала, что в ней безумно элегантным почерком написаны какие-то замечания.

– Ну, что здесь? – спросила она.

Нката начал вводить ее в курс дела, но его прервал голос Изабеллы Ардери: «Сержант Хейверс!» – в котором не прозвучало ни приветствия, ни удовольствия, а ведь это по ее приказу Барбара так быстро примчалась на кладбище. Нката и Барбара обернулись и посмотрели на приближающегося суперинтенданта. Ардери шествовала, а не шла. Лицо у нее было каменным.

– Вы что, хотите быть смешной? – спросила она.

Барбара не поняла, в чем дело.

– Э-э? – сказала она и взглянула на Нкату.

Тот выглядел столь же озадаченным.

– Таково ваше представление о профессионале?

Барбара оглядела себя: красные высокие кроссовки, синяя юбка на добрые пять дюймов ниже колен, футболка с надписью «Говори с кулаком, если лицо тебя не слушает» и бусы с филигранной подвеской. Она сообразила, что Ардери, должно быть, восприняла ее прикид как «я тебе покажу».

– Извините, шеф, это все, что я раздобыла.

Нката поднес руку ко рту, и Барбара догадалась, что оболтус пытается спрятать улыбку.

– В самом деле, чистая правда, – поспешно добавила она, – Вы сказали, чтобы я ехала сюда, вот я и примчалась. У меня не было времени…

– Довольно! – Ардери быстро оглядела Барбару и прищурилась, – Снимите бусы. Поверьте, общее впечатление они не исправляют.

Барбара послушалась. Нката отвернулся, его плечи слегка вздрагивали, потом он закашлялся. Ардери накинулась на него:

– Что у вас есть?

Он повернулся к суперинтенданту.

– Молодые люди, те, что обнаружили тело, уже ушли. Местные отвели их в отделение для дачи показаний, но мне удалось поговорить с ними. Это парень и девушка, – Он прочитал то, что ему удалось узнать, – Они видели, как с места преступления выбежал парень, его приметы – огромная задница и приспущенные брюки. Свидетель сказал, что поможет составить его фоторобот. Это все, что они сумели сообщить. По всей видимости, они направлялись в пристройку для занятий сексом и не заметили бы даже распятия, если бы оно вдруг предстало перед ними.

– Нам понадобятся показания, которые они дадут местной полиции, – сказала Ардери.

Она сообщила Барбаре подробности преступления и позвала фотографа. Тот еще раз показал цифровые снимки. Пока Нката и Барбара их рассматривали, Ардери сказала:

– Ранение сонной артерии. Тот, кто это сделал, был весь залит кровью.

– Если только он не подкрался к ней со спины, – возразила Барбара, – Стоя сзади, он мог схватить ее за голову, потянуть назад и воткнуть орудие. Тогда кровь запачкала бы руки и совсем немного – тело. Вы согласны?

– Возможно, – сказала Ардери, – Но там, где это произошло, застать человека врасплох нельзя.

Барбара посмотрела на здание, возле которого они стояли.

– Что, если жертву застали врасплох в другом месте, а потом втащили туда?

– Остался бы след от перетаскивания.

– Мы знаем, кто она такая? – спросила Барбара, закончив с фотографиями.

– Удостоверения личности при ней нет. Сейчас мы осматриваем территорию, и если не найдем орудия преступления, которое сможет подсказать нам, кто она такая, то разделим местность на квадраты и будем последовательно их прочесывать. Возьмите это под свою ответственность. Координируйте работу с местной полицией. Опрос жителей тоже на вас. Начните с домов, граничащих с кладбищем. Займитесь этим. Встретимся в Скотленд-Ярде.

Барбара кивнула.

– Мне подождать, пока составят фоторобот, шеф? – спросил Нката.

– Это тоже на вас, – сказала Ардери Барбаре, – Проследите, чтобы показания были пересланы на Виктория-стрит. Выжмите из них все, что можно.

– Я могу… – начал Нката.

– Вы по-прежнему будете меня возить, – оборвала его Ардери.

Она оглядела поляну. Констебли вели поиск, двигаясь расширяющимися кругами от часовни, и так до тех пор, пока не найдут – если, конечно, найдут – орудие убийства, сумку или другой предмет, который можно будет назвать уликой. Ночной кошмар, а не место преступления. Здесь можно найти либо слишком много, либо вообще ничего.

Нката молчал. Барбара заметила, что на щеках у него появились желваки. Наконец он сказал:

– Со всем уважением, шеф, но, может, лучше вас будет возить констебль? Или кто-нибудь из специального отдела?

– Если бы я хотела, чтобы меня возил констебль или человек из специального отдела, то давно бы это устроила. У вас что, претензии к назначению, сержант?

– Думаю, меня лучше использовать…

– Так, как использую вас я, – перебила его Ардери, – Мы прояснили ситуацию?

Он немного помолчал, а потом вежливо сказал:

– Да, шеф.


Белла Макхаггис совершенно взмокла от пота, но в хорошем смысле. У нее только что закончилось занятие горячей йогой (впрочем, при такой погоде любая йога могла превратиться в горячую), и она чувствовала себя добродетельной и умиротворенной. За это ей нужно благодарить мистера Макхаггиса. Если бы этот несчастный не умер на унитазе, держась за пенис и уставившись на фотографию грудастой девицы в расстеленном на полу журнале, то она до сих пор оставалась бы в той форме, в какой пребывала в то утро, когда нашла его ушедшим в иной мир. Зрелище бедного Макхаггиса стало для нее призывом к действию. До его смерти Белла не могла без одышки подняться даже на один лестничный марш, а сейчас ей удавалось и больше. Она гордилась гибкостью своего тела. Теперь она могла согнуться и достать ладонями до пола. Могла задрать ногу на каминную полку. Неплохо для пташки шестидесяти пяти лет от роду.

Белла шла домой по Патни-Хай-стрит. На ней все еще был костюм для занятий йогой, а под мышкой она держала скатанный коврик. Белла думала о червях, о компостных червях, живших в ее заднем саду. Эти удивительные маленькие создания – храни их Господь – ели буквально все, что ни дашь, но за ними требовался уход. Им не нравились экстремальные условия: слишком жаркая или слишком холодная погода, – и они отправлялись в большую компостную кучу на небесах. Поэтому она размышляла о том, как же все-таки жара влияет на окружающую среду, и вдруг возле местной табачной лавки в поле ее зрения попал выносной стенд с рекламой свежего номера газеты «Ивнинг стандард».

Она часто замечала, что людям достаточно увидеть три-четыре слова, сообщающие о неком драматическом событии, и они тут же заходят в магазин и покупают газету. Обычно Белла такую рекламу игнорировала: в Лондоне слишком много газет, как большого формата, так и таблоидов, и, несмотря на последующую переработку, газеты пожирают слишком много лесов, а потому газетчики ничего не получат от Беллы. Однако эта реклама заставила ее замедлить шаг: «Мертвая женщина в Абни-Парке».

Белла понятия не имела, где находится Абни-Парк, однако остановилась посреди тротуара, мешая прохожим, и спросила себя: возможно ли это? Ей не хотелось думать, что это возможно. Она отвергала саму мысль об этом. Но поскольку такая возможность все же существовала, Белла вошла в лавку и купила газету, сказав себе, что если в статье не окажется ничего интересного, то можно, по крайней мере, разорвать газету и скормить ее червям.

Она не стала читать сразу. Не желая принадлежать к категории людей, которых можно рекламой соблазнить на покупку таблоида, она приобрела также мятные пастилки и жвачку «Ригли сперминт». От предложенного ей пластикового мешка отказалась – надо вовремя остановиться, Белла не станет принимать участие в дальнейшем загрязнении и уничтожении планеты путем покупки пластиковых мешков, вон их сколько валяется на улице, – и пошла дальше.

Оксфорд-роуд находилась неподалеку от табачной лавки. Это была узкая улица, расположенная под прямым углом к Патни-Бридж-роуд и к реке. Дорога от школы йоги до дома занимала менее четверти часа пешком, так что Белла вскоре вошла в калитку и по пути обогнула восемь пластиковых контейнеров для сортировки мусора, которые стояли в ее маленьком палисаднике.

Войдя в дом, она прошла на кухню и заварила себе чашку зеленого чая. Белла ежедневно выпивала две такие чашки. Этот чай она ненавидела – ей казалось, что такой должна быть на вкус лошадиная моча, – однако о ценности этого напитка много писали, поэтому Белла, как обычно, заткнула нос и выпила залпом страшную гадость. Только после этого она развернула на столе газету и посмотрела на первую страницу.

Фотография ни о чем не говорила. На ней был запечатлен полицейский, охраняющий вход в парк. В эту фотографию был вставлен второй снимок, сделанный с воздуха: поляна посреди лесного массива, в центре поляны какая-то церковь, а вокруг нее ползающие по земле полицейские-криминалисты в белой форме.

Белла прочитала текст, сопровождавший фотографии, нашла слова, описывающие жертву преступления: молодая женщина, убита, очевидно зарезана, хорошо одетая, документов не обнаружено…

Она перескочила на третью страницу и увидела там фоторобот, а под ним подпись: «Этот человек объявлен в розыск». Фотороботы, подумала она, никогда не бывают похожи на человека, которого предположительно изображают, а этот конкретный выглядел таким универсальным, что на основании его полиция могла бы схватить на улице любого подростка: темные волосы, падающие на глаза, круглое лицо, одет, несмотря на жару, в куртку с капюшоном – ладно хоть капюшон опущен, а не поднят… И фоторобот, и словесный портрет совершенно бесполезны. На Патни-Хай-стрит она только что заметила с десяток таких мальчишек.

В статье было написано, что этого парня видели покидающим место преступления на кладбище Абни-Парк. Прочитав это, Белла пошла в столовую и сняла с полки старый справочник «А-Z». Нашла это место в Стоук-Ньюингтоне, и тот факт, что Стоук-Ньюингтон находится на расстоянии многих миль от Патни, привел ее в замешательство. Из этого состояния ее вывел стук входной двери и шаги, движущиеся по коридору в ее направлении.

– Фрейзер, милый, это ты? – спросила она, но не стала дожидаться ответа.

Она твердо знала время ухода и прихода своих жильцов. В этот час с работы возвращался Фрейзер Чаплин. Он должен был освежиться, переодеться и отправиться на вечернюю смену. Белла восхищалась этим молодым человеком и тем, что у него две работы. Она любила сдавать комнаты трудолюбивым людям.

– У тебя есть минутка?

Жилец остановился на пороге, и Белла подняла глаза от справочника. Фрейзер вскинул бровь, черную, как и его густые кудрявые волосы; это делало его похожим на испанца времен мавров, хотя на самом деле парень был ирландцем.

– Ну и жарища. Все дети Бейсуотера на катке, миссис Макэйч[16].

– Еще бы, – сказала Белла, – Взгляни на это, милый.

Она отвела его в кухню и показала газету. Он прочитал статью и взглянул на нее.

– И что? – Вид у него был озадаченный.

– Что ты хочешь сказать своим «И что?». Молодая женщина, хорошо одетая, мертва…

До него вдруг дошло, и выражение его лица изменилось.

– О нет! Я так не думаю, – Голос его звучал не слишком уверенно, – Да быть этого не может, миссис Макэйч.

– Почему нет?

– С какой бы стати ее занесло в Стоук-Ньюингтон? Да еще и на кладбище, господи помилуй! – Он еще раз взглянул на фотографии, посмотрел и на фоторобот. Медленно покачал головой, – Нет. Нет! Честно. Скорее всего, уехала куда-нибудь отдохнуть от жары. На море или куда-то еще. Кто станет винить ее за это?

– Она бы сказала. Она не захотела бы, чтобы за нее волновались. Думаю, ты это понимаешь.

Фрейзер оторвал взгляд от газетных фотографий, в его глазах появилась тревога, и этот факт Белла отметила с удовлетворением. Мало в жизни было вещей, которые она ненавидела больше, чем тупиц, и она поставила Фрейзеру высокую отметку за способность быстро схватывать.

– Я это правило не нарушал. Может, в коллекции я и не самая блестящая монета, но я не…

– Знаю, милый, – быстро сказала Белла.

Бог свидетель, в душе он хороший мальчик. Возможно, он легко поддается чужому влиянию. Особенно когда дело касается женщин. Но в главном он хорош.

– Я знаю, знаю. Но иногда юные женщины – чистые барракуды. Ты и сам в этом убедился.

– Но не в этот раз. И не эта молодая женщина.

– Вы ведь были с ней друзьями?

– Так же, как и с Паоло. И с вами.

– Принято, – сказала Белла, хотя на душе у нее стало чуть теплее оттого, что он посчитал ее своим другом, – Но если человек с кем-то дружит, он лучше знает, что творится у того внутри. Тебе не кажется, что в последнее время она выглядела как-то иначе? Словно что-то было у нее на сердце?

Фрейзер потер рукой подбородок и задумался. Белла услышала скрип щетины. Ему надо побриться перед работой.

– У меня нет таланта читать чужие мысли, – ответил он наконец, – Вот вы – другое дело, – Он снова замолчал.

Белле и это понравилось. В отличие от других молодых людей он не выскакивал с глупыми, ни на чем не основанными предположениями. Он думал и не боялся повременить.

– Если это действительно она – а я вовсе не уверен, потому что все это кажется бессмыслицей, – возможно, она поехала туда подумать. Ей понадобилось спокойное место, а что может быть спокойнее кладбища?

– Подумать? – переспросила Белла, – Тащиться в такую даль, в Стоук-Ньюингтон, чтобы подумать? Думать она может где угодно. В саду. В спальне. Возле реки она тоже может думать.

– Ну ладно. Тогда что? – спросил Фрейзер, – Если считать, что это она. Зачем бы ей понадобилось туда ехать?

– В последнее время она была скрытной. Не такой, как всегда. Если это она, то поехала она туда по недоброй причине.

– Какой, например?

– Например, встретиться с кем-то. С человеком, который ее убил.

– Это полный бред.

– Возможно, но я позвоню.

– Кому?

– Копам, милый. Они просят дать информацию, а она у нас есть. У тебя и у меня.

– Да что это за информация?! То, что жиличка две ночи не являлась домой? В городе это на каждом шагу.

– Может, и так. Но у нашей жилички разные глаза – карий и зеленый. Сомневаюсь, что и у других пропавших людей можно найти такую особенность.

– Но если это она и если она мертва…

Фрейзер замолчал, и Белла подняла взгляд от газеты. В его голосе определенно было что-то такое, что усилило подозрения Беллы. Но тревога развеялась, когда он продолжил:

– Она – чудесная девушка, миссис Макэйч. Такая открытая и дружелюбная. Не похоже, чтобы у нее имелись какие-то секреты. Так что если это она, вопрос не в том, зачем она туда поехала, а кому на Божьей земле понадобилось ее убить?

– Какому-нибудь сумасшедшему, милый, – ответила Белла, – Мы с тобой знаем, что Лондон кишит ими.


Он слышал под собой обычный шум: акустическая и электрическая гитары, обе играли плохо. Акустическую гитару еще можно было стерпеть: запинающиеся аккорды, по крайней мере, не были усилены. Что же до электрической гитары, то ему казалось, что чем хуже исполнитель, тем громче он играет. Словно бы наслаждается своим неумением. А может, учителю нравится давать ученику полную волю при максимальном звуке, словно это урок, никак не связанный с музыкой. Он не мог выяснить, почему это так, однако давно уже оставил попытки понимать людей, среди которых жил.

«Если ты избран, ты это поймешь. Если показал себя таким, каков ты есть. Существует девять чинов, но мы – мы! – высший чин. Уничтожь Божий план, и ты падешь, как и другие. Разве ты желаешь…»

Прогремел совсем уж дикий аккорд. Этот звук, слава богу, разогнал голоса. Ему, как обычно, надо было уйти отсюда на время работы находившегося под ним магазина. Но он два дня не мог выйти. Столько времени потребовалось на то, чтобы уничтожить следы крови.

У него была своя комната, и он воспользовался имевшейся в ней крошечной раковиной в углу комнаты. Раковину можно было увидеть в окно, поэтому следовало соблюдать осторожность. Вряд ли кто-нибудь заметил бы его сквозь тонкие занавески, однако их могло отнести ветром в тот момент, когда он отжимал воду из покрытых вишневыми пятнами рубашки, пиджака и даже брюк. И все же ему хотелось ветра, несмотря на то что ветер был для него опасен. Окно он открыл в первую очередь, потому что в комнате было жарко, нечем дышать, по барабанным перепонкам стучало: «Бесполезно для нас сейчас, пока ты себя не покажешь», и мысль о воздухе заставила его подойти, спотыкаясь, к окну и распахнуть его настежь. Он сделал это ночью, он вынужден был сделать это ночью, а это значило, что он способен на анализ, и «мы не намерены сражаться друг с другом. Мы боремся с сыновьями Тьмы. Разве ты не видишь…»

Он закрыл уши наушниками, включил на полную громкость звук. Периодически проигрывал «Оду к радости» – она занимала в его мозгу столько места, что туда не влезали другие мысли и он не слышал преследующих его голосов. Ему надо было осмотреть себя, прежде чем показываться на улице.

В такой жаре одежда сохла быстро. Это позволило ему намочить ее во второй и в третий раз. Вода из темно-красной постепенно стала бледно-розовой, словно весенние цветы, и хотя без отбеливания или химчистки рубашка не вернет первоначальный цвет, худшие пятна исчезли, а на брюках и пиджаке они стали почти невидимыми. Оставалось все выгладить. У него был утюг, потому что ему важно было нормально выглядеть. Он не хотел, чтобы люди от него шарахались. Он хотел, чтобы они были рядом, чтобы они его слушали, он хотел, чтобы они знали его таким, каким он был на самом деле. Но этого не произойдет, если он будет невыспавшимся, неопрятным и в бедной одежде. Все это не годится. Он выбрал свою жизнь и хотел, чтобы люди знали это.

«…другие выборы. Перед тобой один из них. Потребность велика. Потребность ведет к действию, а действие – к славе».

Он искал ее. Славу, только славу. Она нуждалась в нем. Он слышал ее призыв.

Все вышло не так. Она посмотрела на него, и он увидел в ее глазах осознание. Он знал, что это удивление, она и должна была удивиться, но одновременно это означало и приветствие. Он пошел вперед, зная, что нужно сделать. В этот момент не было голосов, не было хора звуков, он ничего не слышал, даже музыки из наушников.

И он потерпел неудачу. Кровь повсюду – на ней, на нем, на ее руках и горле.

Ему пришлось бежать. Сначала он спрятался, обтер себя упавшими листьями, пытаясь убрать кровь. Снял рубашку и скатал ее. Вывернул наизнанку пиджак. Брюки были запачканы, но они были черными, а черный цвет скрывал пролившуюся на них алую кровь. Ему надо было добраться до дома, то есть сесть в автобус, да еще и не один, а он не знал, где выйти, чтобы пересесть. На это уйдет несколько часов, его увидят, на него станут смотреть, начнут шептаться, но это неважно, потому что…

«…еще один знак, и ты его прочитаешь. Вокруг тебя знаки, но ты предпочитаешь защищать, хотя должен сражаться…»

…ему нужно добраться до дома и очистить себя, чтобы сделать то, к чему он предназначен.

Никто, сказал он себе, не догадается сложить одно с другим. Каких только людей не встретишь в лондонских автобусах, на них никто и внимания не обращает, а если даже обратят внимание и вспомнят, что они видели, это неважно. Вообще ничего не важно. Он потерпел неудачу, и ему с этим жить.

Это смертное тело

Подняться наверх