Читать книгу Дражайший плут - Элизабет Хойт - Страница 2

Лондон, Англия

Июнь 1741 г.

Капитан Джеймс Тревельон, в недавнем прошлом служивший в Четвертом драгунском полку, был человеком неробкого десятка: выслеживал разбойников в трущобах прихода Сент-Джайлз, охотился на контрабандистов в скалах Дувра и охранял виселицы в Тайберне в самый разгар мятежа, – но до сегодняшнего дня никак не предполагал, что опасность может грозить прямо на Бонд-стрит.

Была среда, стоял солнечный полдень, и на Бонд-стрит съехался весь модный Лондон, желавший потратить состояние на наряды и побрякушки и пребывавший в блаженном неведении насчет возможного разбойного нападения.

Как, собственно, и подопечная Тревельона.

– Сверток от Фертлеби у вас? – спросила леди Феба Баттен.

Леди Феба, сестра герцога Уэйкфилда, пухленькая, обезоруживающе хорошенькая, была совершенно слепой, поэтому ее рука лежала сейчас на локте левой руки Тревельона. Задача капитана была охранять леди Фебу, помогать передвигаться в пространстве.

– Нет, миледи, – рассеянно ответил Тревельон, наблюдая за одним – нет, тремя – грозного вида верзилами, которые направлялись прямо к ним сквозь разодетую толпу.

Щеку одного из них уродовал шрам, второй щеголял огненно-рыжей шевелюрой, а у третьего, казалось, вовсе не было лба. Все трое, в одежде рабочих, были здесь явно не к месту, и это ничего хорошего не сулило – их алчущие взгляды были прикованы к его подопечной.

Интересно. До сегодняшнего дня его задачей было в основном не дать леди Фебе заблудиться. Более серьезные опасности ее драгоценной особе не грозили.

Тяжело опираясь на трость в правой руке, Тревельон бросил взгляд назад. Прекрасно. Вот и четвертый бандит.

Он почувствовал, что в нем нарастает мрачная решимость.

– Видите ли, кружево было исключительно тонкое, – продолжала леди Феба. – И по особой цене, которую я, несомненно, больше нигде не встречу, и, если я забыла его в одном из магазинов, куда мы с вами заходили, я буду очень расстроена, очень!

– В самом деле?

Ближайший бандит – тот, у которого не было лба, – прижимал к боку… что? Нож? Пистолет? Тревельон перехватил трость левой рукой, а в правой сжал собственный пистолет, один из тех двух, что покоились в кобурах на ремнях из черной кожи, препоясывавших крест-накрест его грудь. Его правая нога запротестовала, внезапно лишившись опоры.

Два выстрела, четверо мужчин. Шансы так себе.

– Да, – ответила леди Феба. – И мистер Фертлеби заботливо сообщил мне, что кружево было изготовлено кузнечиками, которые сплетают крылышки для бабочек на острове Мэн. Другого такого нет в целом свете!

– Я вас слушаю, миледи, – пробормотал Тревельон, когда первый бандит оттолкнул в сторону пожилого франта в громоздком белом парике.

С бранью франт потряс сморщенным кулачком, но бандит даже головы не повернул.

– В самом деле? – мило осведомилась она. – Потому что…

Бандит вскинул руку с пистолетом, и Тревельон выстрелил ему прямо в грудь. Леди Феба стиснула локоть Тревельона.

– Что?..

Две дамы и франт вскрикнули, трое остальных бандитов бросились бежать… в их сторону.

– Держитесь за меня, – посоветовал Тревельон, быстро оглядываясь вокруг: одному не одолеть троих, ведь у него в запасе остался всего один выстрел.

– А что, по-вашему, я делаю сейчас? – недовольно спросила леди Феба.

Краем глаза он заметил, что ее нижняя губа оттопырена, точно у малого дитяти, и едва сдержал улыбку.

– Налево. Быстро!

Он направил ее в указанном направлении, и его правую ногу пронзила адская боль. Еще не хватало, чтобы эта чертова нога его подвела! Он сунул первый пистолет в кобуру и вытащил второй.

– Вы в кого-то там стреляли? – спросила леди Феба, когда ее на бегу грубо толкнула какая-то визжащая матрона.

Она споткнулась и упала на Тревельона, и он левой рукой обхватил ее узенькие плечи, плотнее прижимая к себе. Охваченная паникой толпа так и напирала, отчего им было трудно продвигаться вперед.

– Да, миледи.

Ага. На дороге в паре шагов от них мальчишка держал поводья тощего мерина гнедой масти. Лошадь тревожно сверкала белками глаз, ноздри широко раздувались, но при звуке выстрела не понесла, что было добрым знаком.

– А зачем? – Ее лицо было обращено к Тревельону, и теплое дыхание обдавало подбородок.

– Мне показалось это забавным, – хмуро ответил Тревельон, оглянувшись назад.

Два бандита: тот, что со шрамом, и второй – не могли пробиться сквозь толпу вопящих светских дам, зато рыжеволосый решительно орудовал локтями, прокладывая себе путь – прямо в их сторону.

Мерзавцы. Но он не даст им до нее добраться.

– Вы его убили? – с живейшим интересом спросила леди Феба.

– Возможно.

Они добрались-таки до лошади и мальчишки. Мерин повел головой, когда Тревельон схватил стремя, но не взбрыкнул. Хорошая лошадка.

– Полезайте.

– Куда?

– На коня, – буркнул Тревельон и, подняв ее руку, хлопнул ладонью о седло.

– Ай! – воскликнул мальчишка.

Леди Феба была дамочкой сообразительной: нащупала стремя и сунула в него ножку. Тревельон решительно обхватил ее роскошный зад и толкнул вверх, забрасывая леди в седло.

– Уф! – Она крепко ухватилась за шею лошади, но испуганной отнюдь не казалась.

– Спасибо, – бросил Тревельон сквозь зубы мальчишке, который вытаращил глаза, заметив в его свободной руке пистолет.

Бросив трость, он неуклюже плюхнулся в седло позади своей подопечной, вырвал поводья из руки мальчишки и, с пистолетом в правой руке, левой обнял леди за талию и крепко прижал к своей груди.

Рыжеволосый бандит подскочил к лошади и протянул было руку, пытаясь ухватиться за узду: его губы сложились в омерзительную ухмылку, – но Тревельон выстрелил ему прямо в лицо.

В толпе завопили, лошадь едва не встала на дыбы, отчего леди Фебу опрокинуло прямо на Тревельона, однако он вонзил колени в бок животного, пуская в галоп, и заодно засунул пистолет назад в кобуру.

Пусть в пешем строю он калека, но в седле – сам дьявол.

– И этого вы тоже убили? – вскрикнула леди Феба, когда они увернулись от телеги.

Ее шляпка слетела, и светло-каштановые локоны щекотали губы.

Она была жива и невредима, вот что важно. Остальное пустяки.

– Да, миледи, – тихо сказал он ей на ухо, сухо и почти безразлично, ведь леди вовсе не обязательно знать, как он волнуется, когда держит ее в объятиях.

– Вот и хорошо.

Он подался вперед, вдыхая аромат розы, который источали ее волосы – аромат невинный и запретный, – и пришпорил коня, пуская галопом сквозь самое сердце Лондона.

И в этот момент леди Феба откинулась назад и рассмеялась навстречу ветру, уронив голову на плечо капитану Тревельону, – очень неприличная поза – чувствуя, как ветер обдает лицо и как ходит ходуном спина лошади. Она даже не отдавала себе отчета в том, что смеется, пока собственный смех – радостный и беззаботный – не поразил ее слух.

– Вы смеетесь над смертью, миледи?

От этого кислого тона даже легкокрылый эльф почувствовал бы себя так, будто у него на ногах кандалы, однако за последние полгода Феба привыкла к мрачному голосу капитана Тревельона и научилась игнорировать и голос, и самого капитана… то есть более или менее игнорировать.

– Я смеюсь, потому что последний раз скакала верхом много лет назад, – ответила Феба с легчайшим оттенком укоризны. Она всего лишь человеческое существо, если на то пошло. – И не позволю вам внушить мне чувство ложной вины и испортить впечатление: в конце концов, его убили вы, а не я.

Тревельон фыркнул, а конь тем временем обогнул угол и им с капитаном пришлось наклониться в едином порыве. Она чувствовала спиной, какая широкая и сильная у него грудь, а ремни с пистолетами служили напоминанием, что он не остановится ни перед чем, если понадобится. Феба услышала возмущенный крик – лошадь неслась, не разбирая дороги – и едва не рассмеялась. Да, вообще-то капитан действовал на нее раздражающе, зато не было сомнений: в обиду ее не даст, – хоть она ему не очень-то и нравится.

– Он хотел причинить вам вред, миледи, – ответил Тревельон сухим, как пыль, тоном, и его рука сильнее сжала ее талию, потому что в этот момент коню пришлось перепрыгивать через какое-то препятствие.

Ах, это мгновенное ощущение пустоты в животе, словно она вдруг сделалась невесомой, глухой стук копыт, снова коснувшихся земли, и движение мощных мускулов лошадиной спины! Феба не преувеличила, когда сказала капитану, что не наслаждалась скачкой долгие годы. Она не была слепа с рождения. Пока ей не исполнилось двенадцать, все было в порядке – она даже очков не носила! Сейчас она уже не помнила, когда это началось: просто однажды все стало расплываться перед глазами, а яркий свет начал причинять резкую боль. Тогда казалось, не из-за чего тревожиться, зато теперь, в возрасте двадцати одного года, она совершенно ничего не видела почти два года. То есть могла различить смутный силуэт против очень яркого света, однако в серый пасмурный день, как сегодня, ничего: ни птицы в небе, ни отдельного лепестка в цветке розы, ни ногтей на собственной руке – хоть тычь ею прямо в лицо. Ничего этого она больше не видела, лишившись заодно многих простых удовольствий жизни, – например, удовольствия от верховой езды.

Она держалась за жесткую гриву коня, наслаждаясь уверенными действиями капитана Тревельона. Его непринужденное мастерство обращения с лошадьми ее нисколько не удивляло: ведь он был драгуном, конным воином, и часто сопровождал свою подопечную в ее походах ни свет ни заря в конюшни Уэйкфилда.

Вокруг них гремела обычная, никогда не стихавшая какофония Лондона: стук колес карет и телег, топот тысяч ног, журчание голосов, набиравших громкость в песне или споре. Кто-то покупал или продавал, а кто-то воровал, торговцы расхваливали товар, вопили малые дети, звонко цокали копыта проносившихся мимо лошадей, колокола церквей отбивали часы, получасы, а иногда даже четверти часа.

Они продвигались вперед, и отовсюду раздавались раздраженные крики. Галоп – не слишком подходящий способ передвижения для Лондона, а судя по тому, как ходили под ними мускулы лошадиной спины и внезапно менялись направления, Тревельону то и дело приходилось уворачиваться от транспорта и прочих уличных препятствий.

Повернув голову, она вдохнула поглубже. От капитана ничем не пахло: разве что порой ей случалось уловить запах кофе или слабый лошадиный дух, но ничего больше.

Это было досадно.

– Где мы сейчас?

Должно быть, ее губы оказались в неприличной близости от его щеки, однако видеть его она решительно никак не могла. Она знала, что он хромает на правую ногу, что ее макушка достает ему до подбородка, что у него твердые мозоли между средним и безымянным пальцами левой руки, но вот как выглядит капитан, Феба и понятия не имела.

– Разве не поняли еще, чем пахнет, миледи?

Она слегка повела головой, принюхиваясь, и сразу же наморщила носик, ощутив вонь рыбы, сточной канавы и гнили.

– Темза? А почему вы выбрали эту дорогу?

– Хочу убедиться, что они нас не преследуют, миледи, – ответил он невозмутимо.

Иногда Феба задавалась вопросом: как отреагировал бы капитан Тревельон, если бы она залепила ему пощечину? Или, к примеру, вздумала поцеловать? Куда бы подевалась его выдержка, которая просто сводила ее с ума?

Не то чтобы она и правда хотела поцеловать этого типа. Вот ужас-то! Наверное, у него губы холодные, как у скумбрии.

– Неужели они побежали бы за нами так далеко? – засомневалась Феба.

Теперь, когда у нее было время подумать, все случившееся показалось ей совершенно невероятным: на них напали не где-нибудь, а на Бонд-стрит! Запоздало вспомнила она и о кружеве и опечалилась утратой замечательной покупки.

– Не знаю, миледи, – ответил капитан Тревельон, умудрившись казаться одновременно и снисходительным, и безразличным. – Вот почему я выбрал столь неожиданный маршрут.

Она крепче ухватилась за гриву лошади.

– Хорошо. А как они выглядели – те, которые на меня напали?

– Ничего необычного: разбойники, грабители, бандиты…

– Наверное, вот и объяснение, – не вполне уверенно предположила девушка. – То есть им все равно, кого грабить, не обязательно именно меня.

– На Бонд-стрит? Среди бела дня? – Его голос был лишен какой-либо интонации, но все-таки она услышала сомнение.

Феба с досадой вздохнула. Лошадь успела перейти с галопа на спокойный ход, и она погладила шею животного. Пальцы ощутили гладкость и маслянистый налет на шерстке, послышалось довольное фырканье.

– Я все равно не могу понять, чего они хотели.

– Похищение ради выкупа, ограбление – зачем долго думать, миледи? В конце концов, вы сестра одного из самых богатых и могущественных пэров Англии.

Феба наморщила носик.

– Капитан Тревельон, вам кто-нибудь говорил, что вы излишне прямолинейны?

– Только вы, миледи. – Похоже, он повернул голову: она почувствовала его дыхание, слегка отдававшее кофе, на своем виске. – По самым разным поводам.

– Что же, позвольте пополнить этот список. Где мы сейчас?

– Приближаемся к Уэйкфилд-хаусу, миледи.

Услышав его слова Феба вдруг осознала весь ужас положения: Максимус! – и тут же принялась причитать.

– О-о! Вы знаете, мой брат сегодня ужасно занят! Нужно же заручиться поддержкой, чтобы принять тот новый акт…

– Сейчас парламент не заседает.

– Иногда на это уходят месяцы, – заметила она с серьезным видом. – Это очень важно! И… и еще наводнение в йоркширском поместье. Не сомневаюсь, что из-за него брат лег спать лишь под утро. Это ведь в Йоркшире? Или в Нортамберленде? Никак не могу запомнить: они оба так далеко на севере. В любом случае, я думаю, нам нельзя его беспокоить.

– Миледи, – с типично мужским упрямством, не допускающим возражений, заявил капитан Тревельон, – я должен проводить вас до комнаты, где вы сможете прийти в себя…

– Я же не ребенок! – с вызовом воскликнула Феба.

– …и выпить чаю.

– Может, еще и каши поесть? Так я ее с детства ненавижу.

– А затем я предоставлю отчет о сегодняшних событиях его светлости, – закончил Тревельон, пропустив ее возражения мимо ушей.

Именно этому Феба и пыталась воспрепятствовать. Когда Максимус узнает о сегодняшнем приключении, у него будет повод ввести еще больше ограничений, и она сомневалась, что сумеет сохранить рассудок, если такое случится.

– Иногда я вас просто ненавижу, капитан Тревельон.

– Искренне рад, что не всегда, миледи, – сказал он спокойно и остановил коня, пробормотав что-то одобрительное послушному животному.

Беда! Должно быть, они уже в Уэйкфилд-хаусе.

В последней отчаянной попытке она схватила его руку, зажав между своими маленькими ладонями.

– Неужели так уж необходимо ему все рассказывать? Мне бы так не хотелось. Пожалуйста! Ради меня!

Глупо, конечно, его уговаривать: похоже, этому типу безразличны все вокруг, не только она, – но положение у нее было отчаянным.

– Прошу прощения, миледи, – сказал Тревельон совершенно спокойно, – но я работаю на вашего брата и не стану уклоняться от исполнения долга, утаивая от него столь важные сведения.

Он высвободил руку, и теперь ее пальцы хватали воздух.

– Ну что же, если это ваш долг, – начала Феба, не скрывая обиды в голосе, – тогда не стану вам препятствовать.

С самого начала глупо было на что-то надеяться. Ей следовало бы помнить, что капитан Тревельон черств как сухарь, чтобы тронуть его мольбами, взывая к состраданию, коего у него, похоже, вовсе не имелось.

Он не обратил внимания на ее обиду и велел, словно бестолковой собачонке:

– Оставайтесь здесь.

Она почувствовала отсутствие тепла его тела: значит, он спешился, – потом услышала запоздалое:

– Миледи.

Она фыркнула, однако подчинилась, поскольку не была такой уж дурочкой, каковой он ее, кажется, считал.

– Кэ-эп! – Голос принадлежал лакею Риду, которого взяли на работу совсем недавно: парень то и дело сбивался на акцент лондонского простонародья, когда спешил.

– Приведите Хатуэя и Грина, – приказал капитан Тревельон.

Феба услышала, как лакей куда-то помчался – вероятно, назад в Уэйкфилд-хаус, – потом раздались возбужденные мужские голоса и опять шаги то тут, то там. Все это сбивало с толку. Она сидела на лошади в весьма затруднительном положении, поскольку не могла спешиться, но вдруг поняла, что почему-то не слышит голоса Тревельона. Похоже, ее провожатый уже вошел в дом.

– Капитан?

Лошадь под ней переступила с ноги на ногу, пятясь назад, и Феба, чтобы не свалиться, вцепилась в гриву. Теперь ей стало страшно.

– Капитан?

– Я здесь, – раздался его голос откуда-то снизу, от ее колена. – И никуда не уходил, можете не волноваться, миледи.

Ее затопила волна облегчения, но тон ее был резким:

– Отлично, но я не могу вас видеть, поэтому должна ощущать ваш запах.

– Как вонь от Темзы? – Она почувствовала крупные руки Тревельона на своей талии, уверенные и осторожные, которые снимали ее с седла. – Вообще-то я бы предпочел не вонять рыбой ради того, чтобы вы могли меня унюхать.

– Не надо утрировать: речь о чем-то именно вашем – одеколон пришелся бы кстати.

– Я нахожу, что благоухать пачули столь же отвратительно, миледи, как вонять рыбой.

– Только не пачули. Это должно быть что-то более уместное для мужчины, – сказала Феба, обращаясь мыслями к духам и связанным с ними возможностям, едва очутившись на земле. – Может быть, что-то горьковатое, с ароматом дерева, кожи, дыма…

– Как скажете, миледи, – учтиво, но с некоторым сомнением согласился капитан.

Тревельон обнял ее за плечи одной рукой: наверное, в другой у него был один из этих ужасных огромных пистолетов, – и Феба почувствовала, как он слегка пошатнулся. Похоже, он потерял свою трость. Вот черт! Ему нельзя ходить без нее: нога причиняла ему ужасные страдания.

– Феба! Что случилось?

О боже! Кузина Батильда Пиклвуд.

Потом раздался пронзительный лай и топот лап, прежде чем Феба почувствовала, как Миньон, любимый крохотный спаниель кузины, повис на ее юбках.

– Миньон, назад! – окрикнула песика Батильда, потом раздался глубокий голос Тревельона:

– Если позволите, я провожу миледи в дом, мэм.

Чтобы кузина Батильда не тревожилась понапрасну, Феба сказала, когда они стали взбираться по ступеням парадной лестницы Уэйкфилд-хауса:

– Я в полном порядке, а вот капитан Тревельон потерял свою трость. Надо бы поскорее найти ей замену.

– Что… – вмешался было Рид, но капитан, не обращая внимания ни на Фебу, ни на ее кузину, рявкнул:

– Немедленно проводите леди Фебу в ее покои и оставайтесь с ней вплоть до моих дальнейших распоряжений. Это относится и к Хатуэю.

– Да, сэр.

– О-о, бога ради! – воскликнула Феба, когда они преодолели порог и Миньон вдруг начал возбужденно тявкать. – Вряд ли мне понадобятся двое слуг…

– Миледи! – суровым тоном оборвал ее Тревельон.

О, она хорошо знала этот тон! А потом посреди всеобщей суматохи раздался баритон, от которого по ее спине поползли ледяные мурашки ужаса.

– Какого черта здесь происходит? – поинтересовался ее брат, Максимус Баттен, герцог Уэйкфилд.

Высокий и худощавый, с длинным, изборожденным морщинами лицом, герцог Уэйкфилд нес свой титул, как кто-нибудь другой мог бы нести меч: вроде как игрушка в парадных ножнах, но готов к бою, с острым и смертоносным лезвием.

Тревельон поклонился хозяину.

– Леди Феба цела и невредима, ваша светлость, однако у меня есть важное сообщение.

Черная бровь Уэйкфилда под белым париком выгнулась дугой, но капитан выдержал взгляд хозяина. Пусть он и герцог, но Тревельон не из пугливых и ему не впервой сносить раздражение и гнев работодателя. Вот только бы нога не подвела, которая взрывалась залпами боли, отдающейся в бедро.

В передней, едва появился герцог, воцарилась тишина. Даже собачонка мисс Пиклвуд перестала лаять. Леди Феба поежилась под рукой капитана, прежде чем тяжело вздохнуть, нарушая тишину.

– Ничего не случилось, Максимус. Право же, нет необходимости…

– Феба! – положил конец ее попытке сгладить ситуацию голос Уэйкфилда.

Рука Тревельона на миг чуть сильнее сжала ее хрупкие плечи.

– Ступайте с мисс Пиклвуд, миледи.

Если бы его голос был способен обретать ноты нежности, то это произошло бы сейчас. Ее светло-каштановые волосы рассыпались по плечам, нежные щеки разрумянились после верховой езды, рот казался бутоном алой розы. Она выглядела юной и немного растерянной, хоть и находилась в отчем доме. Ему очень хотелось по-настоящему обнять ее, предложить помощь там, где о ней не просили и где в ней не было нужды. Что-то сжалось в его груди – только раз, мимолетом, – прежде чем он прогнал это чувство и похоронил под грудой резонов, доказывавших невозможность инстинктивных побуждений, потакать которым было глупо.

Он обратился к лакеям.

– Рид!

Когда-то Рид служил у него солдатом. Это был нескладный детина, высокий и такой худой, что ливрея висела мешком на его узкой груди. Руки и ноги были слишком велики по сравнению с телом, острые локти и колени придавали ему вид цапли, но глаза на некрасивом лице излучали ум и смекалку.

Рид кивнул, получив и поняв команду без дальнейших пояснений, дернул подбородком в сторону Хатуэя, юноши девятнадцати лет, и, когда мисс Пиклвуд повела Фебу прочь, оба парня двинулись за ними следом.

Подопечная капитана на ходу бросила что-то насчет мужского гнета, и Тревельон спрятал улыбку.

– Капитан… – Голос герцога заставил его спрятать улыбку подальше.

Уэйкфилд кивнул, предлагая пройти в глубь дома, где находился его кабинет, прежде чем повернуться и проследовать в указанном направлении. Тревельон последовал за хозяином.

Уэйкфилд-хаус относился к числу самых больших частных резиденций Лондона, и коридор, по которому они шли, был бесконечным. Нога Тревельона совсем разболелась, прежде чем они добрались до кабинета герцога, миновав по пути небольшую статую, двери малой библиотеки и гостиной. Кабинет был хоть и небольшой, но уютный и со вкусом отделанный: темное дерево и пушистый ковер, яркий, как россыпь драгоценных камней.

Уэйкфилд закрыл за ними дверь, прошел к огромному письменному столу и сел. В обычных обстоятельствах Тревельон не посмел бы сидеть перед его светлостью, но сегодня соблюдать табель о рангах не было возможности, поэтому неуклюже плюхнулся на один из стоявших перед письменным столом стульев. Как раз в этот момент в дверь постучали и вошел Крейвен.

Внешне слуга напоминал ходячее пугало: высокий, худой, неопределенного возраста – ему можно было дать и тридцать, и шестьдесят. Он числился камердинером герцога, но Тревельон очень скоро понял, что это далеко не просто камердинер.

– Ваша светлость, – произнес Крейвен.

Уэйкфилд кивнул вошедшему.

– Леди Феба.

– Понимаю. – Камердинер плотно закрыл за собой дверь и подошел к письменному столу, но не сел, а остался стоять.

Герцог и слуга воззрились на Тревельона.

– Четверо мужчин на Бонд-стрит, – сообщил тот.

Брови Крейвена поползли вверх так, что едва не скрылись под волосами. Уэйкфилд вполголоса выругался.

– Бонд-стрит?

– Да, ваша светлость. Я застрелил двоих, раздобыл лошадь и умчал леди Фебу прочь от опасности.

– Они что-нибудь говорили?

– Нет, ваша светлость.

– Проклятье!

Крейвен деликатно кашлянул.

– Мейвуд?

Уэйкфилд нахмурил брови.

– Разумеется, нет. Он же не лишился рассудка!

Слуга фыркнул.

– Его светлость проявил исключительную настойчивость в своем желании приобрести ваши земли в Ланкашире, ваша светлость. Не далее как вчера мы получили очередное письмо, составленное в весьма неучтивых выражениях.

– Этот болван думает, будто я не знаю, что у нас там залегает угольный пласт. – Уэйкфилд брезгливо скривился. – Никак не возьму в толк, почему он помешался на угле.

– Полагаю, он думает, что уголь может быть топливом для больших механических машин, – заметил Крейвен, внимательно разглядывая потолок.

– Вот как? – Похоже, Уэйкфилд даже на минуту растерялся.

– Кто такой Мейвуд? – спросил Тревельон.

Герцог взглянул на него.

– Виконт Мейвуд, мой сосед в Ланкашире и слегка не в себе. Несколько лет назад он прожужжал мне все уши – о чем бы вы думали? О репе.

– Чокнутый или нет, однако многие слышали от него угрозы в адрес вашей светлости, – осторожно напомнил Крейвен.

– Мне, угрозы адресовались мне, а не моей сестре, – возразил Уэйкфилд.

Тревельон, растирая правое бедро, пытался соображать.

– И как нападение на вашу сестру помогло бы ему в этой затее с углем?

Уэйкфилд махнул рукой.

– Да никак.

– Ваша светлость, нападение на леди Фебу ему бы не помогло, – тихо заметил Крейвен, – однако они могли похитить ее и удерживать до тех пор, пока вы не согласитесь продать землю, а что еще хуже, силой заставили бы ее выйти за его сына…

– Наследник Мейвуда уже женат! – рявкнул Уэйкфилд.

Крейвен покачал головой.

– Нет. Он хотел жениться на девице-католичке, но, как я понимаю, это не признается англиканской церковью. Под этим предлогом Мейвуд объявил брак недействительным.

При одной лишь мысли, что Фебу могут заставить выйти замуж без любви, Тревельон стиснул зубы.

– Неужели Мейвуд настолько безумен, чтобы предпринять нечто подобное, ваша светлость?

Глубоко погрузившись в размышления, Уэйкфилд откинулся на спинку стула, взгляд его был прикован к лежавшим на столе бумагам. Внезапно он хватил кулаком по столу, да так, что подпрыгнула чернильница.

– Да, да, вполне возможно, что Мейвуд окончательно выжил из ума – он вообще с головой не дружит. Проклятье, Крейвен, я не допущу, чтобы из-за меня Феба подвергалась опасности.

– Разумеется, ваша светлость, – спокойно согласился слуга. – Прикажете мне заняться этим делом?

– И немедленно! Мне нужны факты, прежде чем я начну принимать какие-то меры, – распорядился Уэйкфилд.

Тревельон осторожно вытянул ногу и заметил:

– Но нам не следует сбрасывать со счетов и других подозреваемых. Возможно, за попыткой нападения стоит вовсе не Мейвуд.

– Вы правы. Крейвен, обратитесь к Пинкертонам: потребуется провести расследование.

– Непременно, ваша светлость.

Уэйкфилд вдруг пронзил Тревельона взглядом.

– Благодарю вас, капитан, вы сегодня спасли мою сестру.

Тот кивнул.

– Это мои обязанности, ваша светлость.

– Да. – Герцог испытующе взглянул на его ногу. – Вы сможете продолжать их выполнять в таком состоянии?

Тревельон замер. У него имелись сомнения, но он опасался говорить о них вслух. Разумеется, он был недостаточно хорош, чтобы охранять леди Фебу.

– Да, ваша светлость.

– Вы так уверены?

Тревельон твердо взглянул герцогу в глаза. Почти двенадцать лет он командовал драгунами его величества и никогда ни перед кем не отступал.

– Как только я пойму, что не способен выполнять свои обязанности, подам в отставку прежде, чем вы мне об этом скажете, ваша светлость. Даю слово.

Уэйкфилд кивнул.

– Очень хорошо.

– С вашего позволения я хотел бы назначить Рида и Хатуэя на постоянное дежурство подле леди до тех пор, пока мы не установим, откуда исходит опасность, и не устраним ее.

– Здравая мысль. – Уэйкфилд встал, но тут раздался стук в дверь. – Войдите!

Дверь распахнулась, и вошла Пауэрс, горничная леди Фебы, миниатюрная брюнетка, любительница сооружать затейливые прически и носить яркие платья с вышивкой, надеть которые не погнушалась бы и принцесса.

Девушка профессионально присела в реверансе и заговорила превосходно поставленным голосом, в котором смутно проскальзывали нотки былого ирландского акцента.

– Прошу прощения, ваша светлость, но ее светлость прислала меня передать капитану Тревельону вот это.

Горничная протянула ему трость.

Тревельон почувствовал, как вспотела шея, однако встал, опираясь на спинку стула. Это стоило ему… боже, чего это ему стоило! Но попросил он совершенно спокойно:

– Не могли бы вы подать мне ее, мисс Пауэрс?

Горничная торопливо подошла и вручила ему трость.

Поблагодарив девушку, Тревельон заставил себя взглянуть в глаза хозяину.

– Это все, ваша светлость?

– Да.

Слава богу, Уэйкфилд был не из тех, кто пожалеет: ни следа сострадания не было в его глазах.

– Берегите мою сестру, капитан.

Тревельон кивнул и без всякого выражения пообещал:

– Пока будет биться мое сердце.

И с этими словами капитан, прихрамывая, покинул кабинет.