Читать книгу Малефисента. Владычица тьмы - Элизабет Рудник - Страница 6

Малефисента стояла на вершине скалы. Отвесная и зловещая, это была самая высокая точка на вересковых топях, откуда Малефисента могла окинуть взглядом всё королевство. Хотя её всегда с радостью принимали в замке Авроры, гораздо уютнее Малефисента чувствовала себя именно здесь, на вершине скалы, где была одна, вдали от нескончаемой болтовни других фей.

Малефисента, единственная фея в своём роде, никогда не имела подруг и друзей, которые появляются с детства и юности и с которыми ты вместе растёшь и взрослеешь. Не могла она понять и того, зачем другим феям необходимо постоянно общаться друг с другом, обсуждать всё, что происходит вокруг или в их личной жизни. Малефисента всегда предпочитала одиночество и, если быть честной, понимала, что остальных фей такое положение дел вполне устраивает. Ещё бы, ведь её не зря называют тёмной феей – такую репутацию она заслужила своим воинственным нравом и жестокостью. Между прочим, такое мнение о ней оставалось даже несмотря на то, что на протяжении нескольких последних лет на вересковых топях воцарились мир и покой. Маленькие беспечные феи в присутствии Малефисенты всё равно начинали нервничать, умолкали и при первой же возможности улепётывали прочь.

Сама Малефисента ничего против этого не имела. Единственным живым существом, от которого она никогда не уставала, была Аврора. Эта девочка, которая была для Малефисенты скорее дочерью, чем подругой, никогда не переставала её удивлять. С Авророй Малефисенте было легко. Рядом с ней она никогда не испытывала неловкости ни за свои огромные крылья, ни за чёрные рога, каких не было больше ни у кого на свете. Вместе с Авророй Малефисента была готова часами бродить по вересковым топям, с улыбкой наблюдая за тем, как эта девочка умеет найти повод для радости буквально в каждой мелочи, в каждом уголке волшебной страны. С годами любовь между девочкой и тёмной феей только крепла, закалённая испытаниями, которые им довелось вместе пережить. Казалось, нет и не может быть такой силы, которая могла бы разорвать ту нить, которая их связывает.

Услышав знакомое хлопанье крыльев, Малефисента повернулась, чтобы встретить ворона Диаваля. Верный слуга и надёжный товарищ приземлился рядом со своей госпожой и каркнул.

– Что там у тебя? – спросила Малефисента и взмахнула рукой. Блеснула вспышка магического зелёного пламени – и ворон превратился в человека.

Малефисента взглянула на него и удивлённо приподняла бровь. Диаваль выглядел испуганным. Обычно он бывает очень живым, даже задиристым – сказывалась его изначальная птичья природа. Но видеть его испуганным? Пожалуй, такого Малефисента и припомнить не могла.

– Госпожа, – начал он. – Я… э-э… у меня есть для вас новость. – Он переступил с ноги на ногу и несколько раз судорожно вдохнул. – Но, прежде чем я поделюсь с вами этой новостью, обещайте, что не… убьёте меня.

Малефисента ухмыльнулась, показав безупречные белоснежные зубы и пару небольших клыков, которые делали зловещей любую её улыбку. Она знала, что кое-кто на вересковых топях считал, что она стала мягче, сделав королевой топей девушку, человека. Но это лишь кое-кто. А в большинстве своём живущий на вересковых топях волшебный народец знал, что, как бы ни любила Аврору Малефисента, она всё равно остаётся тёмной феей. И никто не сомневался, что Малефисента может ответить – и ответит! – любому, кто попытается угрожать ей.

– Говори, не тяни, – сказала она Диавалю, начиная терять терпение. – Говори, или я сделаю то, чего ты добиваешься.

– На самом деле ничего сверхъестественного, – тяжело сглотнув, продолжил Диаваль. – И ничего такого, из-за чего следовало бы слишком сильно переживать. – Он ещё немного помолчал, собираясь с духом. Он достаточно хорошо знал Малефисенту, чтобы предполагать, как она отреагирует на то, что он собирается сейчас сказать. – Просто дело в том, что Филипп…

– …подцепил проказу? – с надеждой в голосе перебила его Малефисента.

– Нет, госпожа, – покачал головой Диаваль и пошёл на второй заход. – Дело в том, что Филипп…

– Чёрную чуму? Жёлтую лихорадку?

– Госпожа, – устало проговорил Диаваль. – Принц Филипп просил Аврору… здесь позвольте мне напомнить, что вы обещали не убивать меня… так вот, он просил Аврору стать его…

Всегда бледное лицо Малефисенты стало, казалось, ещё бледнее. Нет, всё-таки было то, что могло вклиниться между ней и Авророй – Филипп.

– Замолчи. – Малефисента окинула Диаваля прожигающим насквозь взглядом своих изумрудных глаз. – Не порти мне утро.

Над скалой, на которой они стояли, начал подниматься ветер. Тихий вначале, он быстро набрал силу, загудел, завыл. Воздух затрещал от электрических разрядов. Небо стремительно темнело – надвигалась буря. Малефисента раскрыла крылья и, не сказав больше ни слова, взмыла в воздух.

– Вы очень хорошо, вы очень спокойно на всё отреагировали! – дрожа от страха, крикнул он ей вслед. В следующий миг мелькнула зелёная вспышка – и вновь превратившийся в ворона Диаваль поднялся в небо, чтобы следовать за своей госпожой.

Филипп улыбался – и никак не мог остановиться. Ещё бы, ведь Аврора сказала «да»! Сколько дней он нервничал, планируя, репетируя, обдумывая – то с опаской, то с надеждой – это объяснение в любви! И вот всё уже позади и всё прошло как нельзя лучше. Ну, пожалуй, кроме того момента, когда Аврора непредвиденно свалилась в воду. Но это мелочь, мелочь! Главное – она сказала «да»! Причём сказала даже раньше, чем он успел сделать ей предложение по всей форме. Теперь они всю оставшуюся жизнь проведут вместе. Так думал Филипп, и от этих мыслей его улыбка становилась ещё шире.

Конь Филиппа резвым галопом нёс своего всадника по ведущим к замку улицам Ульстеда. Замок уже вырастал впереди, сверкая на солнце огромным белым фасадом. Две башни замка так высоко поднимались в небо, что их шпили, казалось, терялись в облаках. Куда ни взгляни – всё в замке Ульстед было большим, роскошным и изысканно украшенным. Таким же богатым выглядел и раскинувшийся вокруг замка город. Разумеется, дома здесь были меньше, а стены их сверкали не так ослепительно, как замок, но все они выглядели крепкими, построенными на славу. И дороги, по которым ехал принц Филипп, тоже были ровными, и шедшие по улицам местные жители выглядели здоровыми и довольными жизнью.

Увидев Персиваля, который ждал его верхом посреди городской площади, Филипп придержал своего коня. С Персивалем они были знакомы с детства и до сих пор оставались друзьями, несмотря на то что Филипп был принцем, а Персиваль – генералом королевской армии.

– Ну так как же, сэр, – сказал Персиваль подъехавшему Филиппу. – Я буду свидетелем жениха на свадьбе – или вы выберете для этого какую-нибудь занюханную зверушку с вересковых топей?

Филипп стрельнул глазами в сторону своего приятеля – собственно говоря, молодой генерал никогда и не скрывал своей неприязни к вересковым топям и их обитателям. Как только речь заходила о вересковых топях, открытое, даже добродушное лицо Персиваля всегда темнело и становилось злым. Как правило, Филипп старался просто не обращать на это внимания – но только до тех пор, пока Персиваль не говорил или не делал чего-то, выходящего за определённые рамки. Вот тогда Филипп старался сдерживать себя, стиснув кулаки и зубы, а Персиваль, заметив это и поняв, что хватил лишнего, старался немедленно снизить тон и дать, как говорится, задний ход.

– Генерал, – сказал Филипп, пытаясь перевести разговор на другую, более приятную тему. – Если вы спрашиваете, ответила ли она мне «да»…

– Я и так знаю, что она сказала «да», – не дал договорить ему Персиваль. – Какой же нормальный человек не захочет сбежать из того места!

– Да что вы имеете против народа вересковых топей, Персиваль? – спросил Филипп. Он был не в настроении выслушивать едкие комментарии Персиваля. Нет, только не сегодня. Не в тот самый день, когда ему ответила согласием любимая, кстати, правящая тем самым народом, который так ненавидит Персиваль.

А Персиваль, не торопясь отвечать на этот вопрос, задумчиво похлопал ладонью по лоснящемуся боку своего коня и вдвоём с принцем медленно тронулся через площадь в сторону замка.

– Народ вересковых топей? – переспросил он спустя какое-то время. – Это то, что мы обычно называем крылатыми тварями и деревьями-убийцами?

Филипп нахмурился, бросив на Персиваля предостерегающий взгляд.

– Следите за своим языком, генерал, – сказал он. – Вы же ничего о них не знаете.

Разумеется, Персиваль ничего не знал о волшебном народце. Своё мнение о нём он составил исключительно на мифах и легендах о событиях, в которых сам он участия не принимал и своими глазами не видел. Война, которую вёл с вересковыми топями король Стефан, прошла без него, поэтому Персиваль не был свидетелем тех жутких преступлений, которые творили против фей люди. Он, как и большинство его земляков, предпочитал верить чудовищно преувеличенным историям о жестокости злых фей. Для него Малефисента была настоящим монстром, исчадием ада.

– Я знаю, что Малефисента убивает людей, – возразил Персиваль. – Это совершенно точно. Она в одиночку уничтожила почти половину армии Стефана…

– Она вовсе не такая, генерал, – перебил его Филипп, вставая на защиту тёмной феи.

«Это же моя будущая тёща, – внезапно подумал он. – Ох и посмеялась бы она, узнав об этом!»

Отношения с Малефисентой у них были сложными, точнее – почти никакими. Когда им изредка доводилось сталкиваться друг с другом, дело ограничивалось лишь сухими приветствиями. Впрочем, нет, Малефисента обычно ещё интересовалась тем, хорошо ли чувствует себя принц – интересовалась так, словно надеялась услышать в ответ, что чувствует он себя неважно.

– Моя работа – защищать наше королевство, – продолжал гнуть своё Персиваль. – И для этого я, не задумываясь, сделаю всё необходимое, мой друг. Не задумываясь.

Он пришпорил коня и поскакал вперёд, оставив Филиппа позади. Филипп вздохнул, чувствуя, что его радость слегка поблекла. Они с Авророй были уверены, что любят друг друга. Много раз мечтали, как объединят свои королевства и покажут и феям, и людям, что можно мирно уживаться друг с другом. Но путь к этой цели был долгим и тернистым. Филипп отлично понимал, что Персиваль отнюдь не единственный, кому идея объединённого государства людей и фей кажется неприемлемой.

Филипп туже натянул поводья и рысью направил своего коня в сторону замка, чувствуя холодок под сердцем. Он догадывался, какой окажется реакция родителей на новость, которую он им везёт.

Королю Джону ужасно хотелось встать и потянуться, размяться после тех часов, которые он просидел на троне, придавленный плотной узорчатой мантией и тяжёлой короной. Кроме того, по требованию жены сверху на него была ещё наброшена меховая шкура с головой животного. Да ещё приходилось держать в руках длинный скипетр. И без того неудобный, трон после долгого позирования для королевского портрета становился настоящим орудием пытки.

Но ради того, чтобы жена была довольна, король Джон был готов терпеть любые муки.

Заметив краем глаза движение в тронном зале, король улыбнулся – чуть-чуть, едва заметно, потому что уже не раз получал за подобные вольности суровый выговор от рисующего портрет придворного художника.

– Ингрит, – обратился он к жене, – ты единственная, кому я могу доверять. Скажи честно, как я там выгляжу.

Королева подошла ближе. Её кожа матово светилась и была молочно-белой, как луна. Платье плотно облегало тонкую хрупкую фигуру. Светлые, почти белые волосы королевы были гладко зачёсаны. Глаза, которыми она пристально изучала портрет, были холодными и прозрачными, словно льдинки. Скорее это она, а не король, выглядела произведением искусства. Холодной мраморной статуей.

– Как величайший король в истории Ульстеда, – ровным, лишённым интонаций голосом ответила она.

Король то ли не заметил её тона, то ли решил попросту не обращать на него внимания.

– А на портрете и для тебя останется место, – сказал он, явно обрадованный оценкой жены. – Прямо рядом со мной.

Пошевелить головой король Джон не мог, а потому не увидел гримасу, перекосившую точёное красивое лицо его жены. Не заметил, как она стиснула кулаки и резко вдохнула. Но когда королева заговорила, её голос снова стал ровным и спокойным:

– Там, где я буду всегда.

Ингрит ненавидела своё положение королевы. Терпеть не могла, что ей всю жизнь приходится оставаться в тени своего слабого, никчёмного мужа. Человека, от одного вида которого её начинало мутить. А когда он говорил, неся несусветную цветистую околесицу или впадая в сентиментальную чушь, ей всегда хотелось заткнуть уши и закричать. Их союз не был браком по любви. Это был брак по расчёту. Шансы на то, что Ингрит сможет полюбить своего мужа, изначально равнялись нулю. В юности она мечтала выйти замуж за человека, которого будет обожать. Или за того, кто будет ей хотя бы нравиться. А пришлось выйти за слабака, который постоянно бубнит о своей любви, а у неё от этого мурашки бегут по коже.

Но королевству – и его королю, разумеется, – нужна была верная любящая королева, нежная жена и заботливая мать. И Ингрит играла эту роль. С улыбкой позировала для портретов. Заключала союзы, начинала войны, укрепляла королевство, а Джон тем временем только болтал, болтал и болтал. Болтал со своим сыном о мире, о возвышенной ерунде, о силе любви.

Всё это Ингрит терпела только по одной-единственной причине: ей нужен был Джон, и королевский титул, и власть, которую давал этот брак. Пусть все остальные считают своим вождём короля. Пусть все верят, что это благодаря Джону их королевство процветает, а Ингрит не имеет к этому никакого отношения. Ничего, вскоре все поймут, как сильно они ошибались.

Услышав, что дверь опять открылась, королева Ингрит повернулась, обрадованная, что появился повод больше не смотреть на своего супруга. В зал быстро вошла придворная советница Герда с большим ящиком в руках. При дворе она была одной из немногих, кто совершенно не боялся королевы. В королевской свите Герда состояла уже много лет, давая королю мудрые советы и, когда тот просил, снабжая его оружием. Однако предана всем сердцем она была не ему, а королеве.

Подойдя к королевской чете, Герда поставила ящик на пол и поклонилась. Королева заглянула в ящик – он был набит до краёв так, что его деревянные стенки потрескивали.

– Ваше величество, – обратилась к королю Герда, – это трофеи. Они прибыли после захвата Мидленда. Оружие.

Король покачал головой, удостоившись за это сердитого взгляда от пишущего его портрет художника.

– Нам больше не нужно оружие, – сказал король Джон. – В наши дни с войнами покончено.

Королева прикусила себе щёку. Её муж осёл! Войны! Они всегда были и всегда будут. Без них невозможно править королевством. Если нет войны с внешним врагом – значит, есть война с врагом внутренним. Если нет врагов вдали – значит, они есть под боком. Сейчас, например, они на противоположном берегу реки. Но Джон смотрит на мир наивно и доверчиво, словно ребёнок-несмышлёныш. Считает войну самой крайней мерой, к которой можно прибегать только тогда, когда исчерпаны все попытки сохранить мир. Отношение Ингрит к войне было прямо противоположным.

Она наклонилась к ящику и вытащила из него арбалет. Принесённое Гердой оружие было устаревшим, но вполне пригодным. Ингрит с привычной лёгкостью взвела курок арбалета.

– Предусмотрительность никогда не бывает излишней, – заметила она, словно невзначай наводя арбалет на короля.

Наблюдающая за королевой Герда заметила, как та ещё сильнее побледнела, а в её глазах появился странный блеск.

– Он заряжен, ваше величество, – предупредила Герда.

Наступил напряжённый момент: королева смотрела на короля, а Герда смотрела на королеву.

– Правда? – спросила Ингрит, прикидываясь дурочкой. И она швырнула арбалет Герде. Та поймала его – и в этот момент оружие выстрелило. Стрела, громко просвистев в воздухе, вонзилась в стоящую возле дверей деревянную статую.

– В следующий раз тебе следует быть осторожнее, Герда, – сказала Ингрит, глядя на дрожащую стрелу.

Герда кивнула, молча принимая упрёк королевы, которого ожидала заранее. Пока она шла вытаскивать стрелу, Ингрит прошлась по залу. В окна били яркие лучи солнца, ложась сверкающими пятнами на серые плитки пола. Ингрит аккуратно огибала эти пятна, стараясь не наступать на них, словно это была грязь.

Двери тронного зала вновь распахнулись, и выражение лица королевы при виде сына стало если не радостным, то, по крайней мере, не таким холодным. А когда Филипп подбежал к родителям, его красивое живое лицо сияло от счастья.

– Отец, мама… – начал он.

– Ну, что? – спросил король Джон, поднимаясь на ноги. Ему стало совершенно не до художника, который опустил кисти и принялся что-то сердито бормотать себе под нос. – Что она сказала?

– Она ответила «да»! – ещё шире заулыбался Филипп.

– Отличная новость! Просто замечательная! – воскликнул король, подбегая к сыну, чтобы обнять его. – Наконец-то два наших королевства станут единым целым!

Ингрит смотрела, как они обнимаются – старый дурак и молодой олух. Ей нужно было предвидеть, что Филипп последует советам своего папеньки насчёт Авроры. О своих сердечных делах он всегда разговаривал только с ним, а с матерью никогда. С матерью он предпочитал рассуждать о военной стратегии. Впрочем, винить за это Филиппа не приходится – ведь она никогда не скрывала своего отношения к Авроре. Жалеть приходилось лишь о том, что болван муж не предупредил её о готовящейся помолвке.

Высвободившись из отцовских объятий, Филипп повернулся к Ингрит.

– Мама, – неуверенно начал он. – Я знаю, что это идёт вразрез с твоими желаниями, но если ты проведёшь вместе с Авророй немного времени…

Мать и сын взглянули друг на друга, и повисло неловкое молчание.

«Знай я об этом заранее, смогла бы лучше подготовиться ко всему», – думала Ингрит, в который раз сожалея, что ей в мужья достался такой простофиля. Однако нужно было что-то сказать сыну, и она ответила, покачав головой и стараясь говорить как можно мягче:

– Да… да. Возможно, я вела себя слишком эгоистично и видела всё в неверном свете. Наверное, мне нужно извиниться перед тобой и перед Авророй.

– Мама! – не скрывая своего удивления, выдохнул Филипп.

– Ты сделал свой выбор, – сказала она, продолжая всё сильнее удивлять его. – Значит, пришла пора отпраздновать это событие.

Она подошла ближе и обняла сына. Этот жест был для неё совершенно непривычным. Ингрит и припомнить не могла, когда она в последний раз обнимала сына. Но сейчас ситуация того требовала, и она сделала это.

– Я очень рад, что ты наконец одобрила мой выбор, – неловко застыв в руках матери, пробормотал Филипп.

– Более того, – сказала Ингрит, отступая на шаг назад. Мысли бешено крутились у неё в голове, и внезапно королеву осенила идея. Блестящая, полная злобы идея. Раньше она ничего, буквально ничего не понимала. Считала брак Филиппа и Авроры проблемой. А этот брак вовсе не был проблемой – он был решением всех проблем! Был ключиком, рычагом, позволяющим привести в действие план, который она вынашивала на протяжении многих лет. Раньше это было невозможно. Теперь помолвка Филиппа подносила ей эту возможность, как говорится, на серебряном блюдечке. Разумеется, главное, чтобы Филипп абсолютно ничего не заподозрил. Пусть считает, что его мать действует исключительно из лучших побуждений. Нужно сделать так, чтобы Филипп оставался в полном неведении, а она тем временем потихоньку, из-за кулис, начнёт добиваться своей цели – покончить с феями и прочими тварями, живущими на вересковых топях. Покончить раз и навсегда. Изобразив на губах улыбку, Ингрит сделала следующий ход:

– Я готова с распростёртыми объятиями встретить твою невесту, сын. Послушай, а почему бы нам не пригласить её на обед, а?

Филипп был потрясён, но улыбнулся.

– Это было бы просто потрясающе, – сказал он.

– Но только с одним условием, – добавила Ингрит, и улыбка на лице Филиппа тут же погасла. – Пусть она приведёт с собой свою крёстную.

В зале стало тихо-тихо, и Ингрит заранее знала, что именно такой будет реакция на её слова. Она никогда, ни разу за все пять лет с того момента, когда в жизни её сына появилась Аврора, не ступала на вересковые топи. Никогда не открывала – и не собиралась открывать – свою дверь Авроре или Малефисенте. Никогда не скрывала своего презрительного, брезгливого отношения к феям и прочей нечисти. И вот теперь она приглашает к себе на обед королеву вересковых топей, да не одну, а с её крёстной, этой тёмной феей! Невероятно!

– Ваше величество… – решился подать голос пришедший вместе с принцем Персиваль, но умолк, наткнувшись на ледяной взгляд королевы.

– Мы должны повидаться с той, что вырастила и воспитала Аврору, – отчеканила Ингрит. – Здесь, в нашем замке.

Не подозревая, что на его глазах творится заговор, король Джон заулыбался и даже захлопал в ладоши.

– Королева права, – объявил он.

– Но я не уверен, что её крёстная захочет… – начал Филипп.

Вскинув вверх тонкую бледную руку, Ингрит остановила его, покачивая головой:

– Но я настаиваю. В конце концов, вскоре мы станем одной семьёй, не так ли? Иначе и быть не может.

– Королева права, – кивнул король Джон. – Пусть объявят по всему королевству, что мой сын собирается жениться на Авроре. А Малефисента приезжает в Ульстед.

Король вернулся на трон, чтобы позировать художнику, а Ингрит снова изобразила на своём лице улыбку. Этот осёл вновь выдал идею жены за своё решение. Ладно, пусть веселится… пока. Вскоре он перестанет быть для неё проблемой.

Но вначале обед, нужно устроить обед. По этому поводу в голове королевы уже теснились мысли, одна лучше другой. На первое – светская беседа. На второе – дружеская помощь Малефисенте униженно извиниться перед людьми и признать свою неправоту. На десерт – полное уничтожение вересковых топей, вплоть до последней феи, называющей это поганое место своим домом.