Читать книгу Игра воображения. Роман - Елизавета Аистова - Страница 2

У Александра Николаевича Пономарева, благополучного мужа, несущего на плечах ответственность за материальный достаток в доме, было мало времени для общения с женой и дочерью. Пономарев руководил отделом архитектуры в строительной компании, недавно ставшей акционерным обществом. Профессию Александр Николаевич выбрал не случайно. Его отец, Николай Александрович, тоже всю жизнь отдал строительству, а в конце жизни был заместителем начальника одного из крупных строительных управлений.

Александр Николаевич вникал во все мелочи, все держалось на нем. Он не умел, чтобы было иначе; ему нравилось сознавать, что жизнь отдела зависит от его усилий, от его деловой хватки. Александр Николаевич любил, чтобы его слово оставалось решающим. С ним советовались в каждой мелочи не потому, что нельзя было решить без него, а потому, что Пономарев желал быть незаменимым; это доставляло ему удовольствие, тогда он ощущал себя выше подчиненных, которых в душе немного презирал. Только Бориса Поспелова исключал надменный Пономарев из общего списка. Пономарев иногда думал, что Борис умнее, и эта мысль была неприятна Александру Николаевичу, потому что Борис, как и сам Пономарев, находился в привилегированном положении в компании.

Мальчиком Пономарев мечтал, что станет прославленным художником. Мама, поклонявшаяся богу музыки, сначала отдала сына в музыкальную школу. Саша удрал оттуда после первого года обучения, точнее, испуганная Татьяна Павловна сама забрала его: Саша пообещал маме, что убежит из дома. Зато потом Сашенька поступил в художественную школу, и Сашины работы неоднократно демонстрировались на детских выставках и были удостоены почетных дипломов. В 16 лет он надеялся стать знаменитым архитектором, как Растрелли, Росси или Клейн. Еще он воображал, как по его проектам возведут Дворец искусств, Дворец спорта и другие дворцы без названий, поражавшие воображение мальчика масштабом и красотой. Интересовался он и ландшафтной архитектурой. В реальности все оказалось по-другому: типовые проекты, типовые здания, зависимость от финансирования, от экономного заказчика и бездны неизбежных земных вещей.

За своей женой Светланой Пономарев ухаживал еще студентом. На последнем курсе они поженились: должна была родится Наташка. Его мама противилась этому раннему браку. Саша был ее единственным ребенком, и ей хотелось, чтобы Саша сначала сделал карьеру, а уже потом обзавелся семьей. Это же уму непостижимо: сам мальчишка (недавно Татьяна Павловна ходила в школу на родительское собрание), а уже без пяти минут отец! Да и Света казалась ей слишком простенькой. По мнению Татьяны Павловны, она не подходила ее талантливому красавцу сыну. Пономарев проявил настойчивость – мама сдалась, но невестку полюбить не смогла. Они жили в одной квартире и с трудом выносили друг друга.

– По-моему, суп пересолен. Сколько раз я умоляла, Светлана, не травить меня солью! – вступала Татьяна Павловна.

– Мне кажется, в самый раз. Если бы Вы раньше пришли с работы, то сами бы и посолили, по своему вкусу, – отзывалась невестка.

– И стоило бы убрать лишнюю посуду с сушки: можно разбить сервиз, он дорог мне как память о моем пятидесятилетии, – неутомимо громогласила свекровь.

– Мы каждый день едим из этих тарелок, – не сдавалась своенравная невестка.

– Не помню, чтобы ты хоть в чем-нибудь со мной согласилась! – саркастически вела свою партию Татьяна Павловна и поджимала губы, делая гримасу неудовольствия.

Внутри у Светланы все кипело, как в курином бульоне, и в левом виске просыпалась мигрень.

– Кстати, посуду необходимо вытирать. Сколько раз я напоминала тебе…

Светлана преподавала историю в школе. Целый день дети кричали и жужжали вокруг нее, и ей казалось, что школьные шумы еще громче, чем фабрично-заводские. Когда Светлана после школьного «сумасшедшего дома» приходила домой, всегда старалась, чтобы все, что может издавать звуки, было выключено. Тишина нужна была Светлане, как лекарство, но Татьяна Павловна, неважно слышавшая, любила включать телевизор на полную мощность, отчего Светлана некрасиво морщила лоб и торопливо выходила из комнаты в кухню, чтобы не видеть красивое, холеное лицо свекрови, не слышать ее рокочущего голоса. Светлану раздражало даже то, что свекровь так следила за собой. Для своих 55 лет выглядела она отлично, была в прекрасной форме, одевалась модно, со вкусом, никогда не позволяла себе расслабиться и выйти на кухню непричесанной, неухоженной, без косметики. К тому же Татьяна Павловна слыла прекрасным врачом.

В прошлом году психолог проводил в школе опрос: кем бы Светлана работала, если бы не работала учителем? Она ответила уклончиво: «Не знаю». На самом деле она, конечно, знала. В юности Свету увлекала наука, возможность открыть что-нибудь неизвестное. И способности у нее были. Но раннее замужество, рождение Наташки… Какая там наука, когда, чтобы съездить в библиотеку, надо отпрашиваться у свекрови! Не посидите ли, Татьяна Павловна, с Натусей? Татьяна Павловна внучку обожала, но в няньки шла с неохотой, ценила свою независимость. Теперь муж хорошо зарабатывал, Светлана могла бы переменить профессию, но для науки время было упущено. Она осталась в школе и даже вела класс, хотя классное руководство было тяжелой обузой. А еще возраст самый тяжелый ― семиклассники, шумные, неугомонные, не сидящие на месте. Светлана знала, что ей придется жить со свекровью, но что это окажется так тяжело, она и представить не могла. Знай она заранее о своих нынешних переживаниях, не пошла бы замуж за Сашу. Самое гадкое ― головная боль, возникающая от любого диалога со свекровью. Врач объяснил, что всему виной подавляемое раздражение. Нельзя было ни запустить в свекровь тарелкой, ни стукнуть этой тарелкой об пол, ни пожаловаться мужу, когда хотелось высказать все, что накипело: Светлана дорожила своим браком. Она пробовала говорить с Сашей, но он в рассеянности разводил руками, не понимал ее терзаний. И она смирялась, уходила мыслями в работу, благо всегда было, о чем подумать: то ее 7«а» поджег журнал в туалете, то занятия с двоечниками, которых нельзя плодить, ведь «они портят общую картину успеваемости школы», то подготовка к предметной неделе, четвертные оценки и педсовет…

Татьяна Павловна в этот пасмурный осенний день проснулась в плохом настроении. Сегодня пятница, завтра ― суббота, следовательно, два выходных, и она, как всегда, будет думать, куда себя деть. Приятельница предлагала ей в воскресенье сходить в филармонию: в Большом зале – Штраус. Себе доставит удовольствие, невестке устроит праздник ― о последнем Татьяна Павловна подумала с негодованием. Мысли о концерте воодушевили Татьяну Павловну, и она, окончательно проснувшись, начала одеваться.

Муж Татьяна Павловны умер пять лет назад. Она вышла замуж без любви. Николай сделал ей предложение, когда она переживала крах своих надежд на брак с ближайшим его приятелем. Николай об этом не подозревал. Таня безумно ему нравилась. После замужества родился маленький Саша, и брак оказался долговечным, хотя она шла замуж, чтобы насладиться выражением лица своего непостоянного возлюбленного при вести о свадьбе.

Николай души в ней не чаял, обожал и ее, и Сашу. И даже ушел от родителей, когда Татьяна Павловна не ужилась со своенравной свекровью. Они поселились на частной квартире, в крошечной комнатке на улице Красной Конницы. Потом муж-строитель получил отличную квартиру на Чайковского, в уютном благоустроенном доме на втором этаже. Когда они переезжали в новую квартиру и грузчики собирались нести икону из дома, чтобы поставить ее в машину вместе с другими вещами, маленький Саша грозно закричал: «Не трогайте нашего Бога!» Саша подрос, слишком скоро женился, родилась Натуся – квартира оказалась тесна. По счастливой случайности, Пономаревы сменяли ее на другую, в том же доме, но большей площади.

Единственный сын, Саша был по-прежнему гордостью матери, но уже не принадлежал ей. Ее сын, ее счастье, ее мальчик, внешне так похожий на нее, принадлежал своей жене! Светлана важнее для Саши. Эта мысль оскорбляла: Татьяна Павловна не любила невестку и находила тысячу причин для недовольства. Никогда не встанет пораньше в воскресенье, чтобы приготовить горячий завтрак! Об этом должна думать только мать. Сколько раз Татьяна Павловна говорила, что Саша с детства привык есть на завтрак в воскресенье блинчики, да где уж! «Как будто нельзя проглотить что-то другое! У меня трудная работа, я устаю, как собака, – заявляла невестка. – Неужели Саша не в состоянии съесть на завтрак яичницу, бутерброды или овсянку?» «Саша не выносит овсянку с детства, – негодовала Татьяна Павловна, – а яичница ему надоела».

Не такой мечтала Татьяна Павловна видеть жену своего удивительного сына. Казалось, невестка делала все, чтобы вывести из себя свекровь. Сварит утром овсянку, и полдня кастрюлька стоит в раковине. Отмачивается. Что за манера – хватать кастрюлю с плиты кухонным полотенцем?! Татьяна Павловна вывешивала два полотенца: одно для посуды, другое – для рук. Светлана брала любое, даже не думая о его назначении. А это так элементарно, и можно привыкнуть за столько лет хотя бы из уважения к матери твоего мужа! И эта ее вечная манера есть, зубами захватывая пищу. Какой неприятный звук! Татьяна Павловна раз сделала Светлане замечание – та месяц не садилась с ней за один стол. Такая обидчивая! Никакого уважения к пожилому человеку! Татьяна Павловна так старается хоть чем-то ей помочь! И где благодарность?!

«Да, молодость прошла, а старость – время, когда ты никому не нужен», – с обидой подумала Татьяна Павловна, хотя совсем не чувствовала своих лет, была бодра, деятельна и красива. «Мне всего пятьдесят пять, не так много, – думала она, разглядывая в зеркале свое яркое, живое, не испорченное годами лицо». У Татьяны Павловны была красивая, немного полноватая фигура, но полнота совсем не отталкивала, а, напротив, даже нравилась покойному мужу. Да и сама Татьяна Павловна была вполне довольна размером талии и не сидела на диете, хотя мучным старалась не увлекаться. У нее не было двойного подбородка, все находилось на своем месте, как и должно быть у россиянки, и пышность нисколько не портила Татьяну Павловну, а придавала ей обаяние, создавала представление о женщине, которая, как мягкий шарф из ангорской козы, подарит тепло и уют.

Принято считать, что в филармонии не знакомятся, но Татьяна Павловна на концерте из произведений Чайковского познакомилась с симпатичным мужчиной лет шестидесяти. Василий Валерьевич прекрасно говорил о музыке, и они с Татьяной Павловной совпали в оценке исполнения «Четвертой симфонии». «Интеллигентный человек! ― вспомнила Татьяна Павловна. – Может быть, увижу его на Штраусе?» ― подумала она, молодо рассмеялась и с любопытством взглянула на себя в зеркало.

Утренний взгляд в зеркало всегда был для нее важен. Как на себя посмотришь, так на тебя целый день будут смотреть. И никаких морщин. Разве это морщины? И стрижка у нее модная, как у дикторши первого канала, и крашеные волосы цвета вишни: никто не верит, что ей за пятьдесят. Брови и глаза такие же яркие и выразительные, как и десять лет назад. Надо только немного подвести карандашом глаза и подкрасить губы.

О Штраус! О Штраус, заставляющий забыть обо всех перипетиях семейного «эдема»! И – желанная встреча, мужское внимание, ощущение собственной привлекательности… Потом был концерт из произведений Шумана, потом – камерный хор Минина с проникновенными, бередящими душу «Вальсами – песнями любви» Брамса… Так начался ее поздний роман, и Татьяна Павловна в начале января 1995-го, сразу после Нового года, собралась замуж.

Светлана купила нарядную клеенку для кухонного стола, новую сушку для посуды и еще несколько милых кухонных мелочей (никогда не чувствовала себя хозяйкой в квартире, и раньше ей было безразлично, что, где и как). Саша хотел видеть мать счастливой, но зачем немолодой женщине вдруг идти замуж? Что за мания на старости лет?

После ухода Татьяны Павловны Светлана осталась перед лицом своей независимости. Как долго ждала Светлана этой минуты! И почему все стихи всех поэтов, которые она самозабвенно перечитывала, говорят только о печали и разлуке? Почему ни одного стихотворения, где бы прославлялась минута свободы от ига ненавистной свекрови? Никто не читает лекций, не действует на нервы нравоучениями! Вот только с Александром что-то происходит. Вернее, чего-то не происходит. Какой-то он равнодушно-безразличный, холодный, как январь. Светлана избавилась от одной проблемы и подошла к другой: они с мужем не умели жить вдвоем.

Наташка, сделав уроки, тотчас убегала из дома, у нее была своя, школьно-дворовая жизнь. Энергию, растрачивавшуюся раньше на вражду со свекровью, некуда девать. Муж, за которого она столько лет боролась с его матерью, чужой; он вежлив, по-прежнему приходит с работы около семи—восьми вечера, но между ними стоит бетонная стена безучастия. Вероятно, эта не проводящая любовь стена существовала между ними и раньше? Просто ее не замечали, как не замечают привычное, примелькавшееся, надоевшее. Раньше за столом все разговоры были похожи на игру в большой теннис: найти необходимые дерзкие слова в адрес свекрови и отбить подачу. Р-р-раз! Или на обмен репликами в опере. Теперь Светлане не с кем было сыграть, не с кем было спеть. Саша жевал и молчал, отвечал коротко, занятый своими мыслями, в которые не посвящал жену, как будто он был засекреченным агентом советской разведки, а Светлана – иностранным шпионом. Иногда она пыталась понять, о чем он думает, когда ест и читает книгу (дурацкая привычка, Светлана никак не могла его отучить!), но это было не легче, чем толкование японских иероглифов (у нее был один знакомый, говоривший по-японски, и она всегда думала, что он не совсем такой, как те, кто не говорит по-японски; в каком-то смысле он для нее был уже немножко японцем). Она попробовала печь торты, что-то бисквитное, творожное, йогуртовое (как только йогурты появились в магазинах, Светлана сразу начала кулинарные эксперименты), готовила незнакомые блюда по кулинарной книжке. Разумеется, она полностью доверяла мужу, не подозревала в измене: Александр слишком много работал, для того чтобы думать о другой женщине.

Муж особенно старательно поздравил ее на 8 Марта, подарил девять белых роз с длинными стеблями. Она никогда не понимала этой его любви к длине роз: зачем такие стебли, ведь все равно подрезать? Но такие цветы были самыми дорогими, и когда он их нес, ему хотелось, чтобы окружающие обращали на него внимание. Светлана всегда считала, что цветы живут в зависимости от чувств дарителя. «Вот они, Сашины чувства», – с горечью подумала она, убирая быстро завявшие цветы.