Читать книгу Собаки мертвы - Элла Войта - Страница 4

Из телевизионного шоу «На Говерле», вышедшего в эфир на канале Интер 11 августа 202… года.

Ведущая:

Как вам кажется, многое ли изменилось в нашей стране за последние четыре года?

Гость, известный писатель и общественный деятель Анатолий Огневич:

Знаете, Сашенька, мне всегда казался любопытным один факт. Кажется, у нас в стране в последние годы вечно происходит что-то такое сверхзначимое. А оглянись чуть пошире – разве за последние триста лет существенно что-то изменилось?

Ведущая:

Где-то я готова с вами согласиться. Но все же грустно отрицать потенциальные возможности нашей нации, как вы думаете?

Анатолий Огневич:

Рискую навлечь на себя гнев вашей аудитории, и, возможно, справедливый гнев, Сашенька, но мне много лет. Я воспитывался еще в те времена, когда в стране, в которой мы все жили, любили говорить: «У нас великое прошлое! У нас великое будущее!» Сейчас воспоминания об этой стране раздражают, но тогда меня интересовало другое: а что же твориться с настоящим? С ним-то что не так? Если у нас такое великое прошлое и, как утверждают, великое будущее, отчего же в настоящем все так плохо?

От еды близнецы отказались. Саша расплатилась по счету, и они сели в машину. Она чувствовала, как из-за стекол их провожают жадные взгляды и была рада поскорее убраться отсюда. Ауди плавно вырулила с парковки и вернулась на трассу Киев-Днепро. Предстояло преодолеть еще сто двадцать километров.

После остановки немного полегчало. Саша полностью сосредоточилась на дороге. Дети вели себя смирно, в основном молчали, только попросили сделать в машине потеплее. Саша переключила климат контроль на двадцать три градуса. Телефон тоже молчал, но она нет-нет, а поглядывала на него, по привычке ожидая, что он вот-вот зазвонит. Ауди послушно преодолевала километр за километром. Скоро Балаклея.

Солнце спряталось за набежавшими облаками и больше не преследовало Ауди. Поля и холмы перестали сверкать изумрудной зеленью и затаились в ожидании перемен. Поднялся боковой ветер, пока не сильный, но уже чувствительный.

Вот и Балаклея. Пролетели указатель с названием. Просто село, достаточно большое, но далеко не город. Три продуктовых магазина, салон по продаже прицепов (салон, конечно, громко сказано, скорее, просто стоянка, где громоздилось несколько разнокалиберных прицепов), кафешка средней паршивости, рассчитанная на дальнобойщиков, одна неполная средняя школа, с тремя десятками учеников, один детский садик. За селом Балаклея девятнадцать лет назад все и произошло.

Они ехали из Киева, мама и мальчики. В то лето мальчики окончили школу, поступали в университет и отправились с мамой подавать документы. К тому времени они уже переехали в новый дом и Саша с отцом остались наводить порядок. Только-только перебрались, всего с неделю. Еще не до конца перевезли вещи, но уже жили. Саше предстояло последние два класса доучиваться в Смеле, и новая школа ей резко не нравилась. Пусть это и известная на всю область гимназия, все равно полный отстой. В Киеве остались подружки и один молодой человек, из ее же школы, только на год старше, с которым готово было завязаться подобие отношений, первых в ее жизни. А тут пришлось бросить все и переселиться в эту дыру под названием «новый дом». Она завидовала братьям, которым уже не придется ходить в эту кошмарную провинциальную гимназию. Родители, конечно, уверяли, что она контактный человек, прекрасно адаптируется в новой среде и скоро найдет новых друзей. Они говорили, что по сравнению с Киевом в новой жизни будет масса преимуществ, но верилось с трудом. Правда, оставался последний аргумент и он действительно имел право на существование: это всего на два года, а потом она тоже уедет учиться. Вот это действительно утешало, хотя два года казались сроком немалым.

Балаклея промелькнула быстро. Саша нарушила правила дорожного движения и не сбавила скорость в населенном пункте. Она хотела скорее проехать то самое место. Место, где случилась авария.

Иногда она ловила себя на мысли, что мало что помнит из той поры. Образы остались, ощущения тоже, а вот лица как-то размылись, стерлись из памяти. Так странно, прошло почти двадцать лет, как они погибли. Прожита целая жизнь, сама она выросла, выучилась, сама придумала себе работу, добилась такого успеха, о котором другие могут только мечтать, два раза была замужем, родила близнецов, но до сих пор старается вычеркнуть это место из жизни. Как говорит психолог, это из-за того, что травма оказалась слишком глубока, болезненна и оставила неизгладимый отпечаток, с которым, впрочем, можно и нужно бороться.

Саша подумала, что теперь не укажет точное место, где фура всмятку раздавила мамину машинку, красный фордик «фокус». А раньше оно ей даже снилось, во сне она гуляла там, и могла бы сориентироваться на местности в любой момент, хоть ночью, хоть днем. Когда Балаклея осталась позади, она почувствовала облегчение.

Небо нахмурилось еще больше, боковой ветер усилился, и солнечное утро сменилось на предгрозовое ожидание. В мае нет ничего устойчивого. Вообще в мире нет ничего устойчивого. Сегодня ты жив и полон надежд, а завтра лежишь, превратившись в кровавое месиво в сплюснутой консервной банке, и то, что от тебя осталось, вырезают автогеном. Вот так-то.

– Мам, хочется пить.

Ева положила ей на плечи свои худенькие лапки.

– До Смелы осталось совсем ничего. Оттуда до дома еще минут двадцать. Потерпите или будем останавливаться?

Саше не хотелось останавливаться, хотелось уже поскорее приехать. Хотелось оказаться лицом к лицу с тем, что ждет их в том доме, ведь ожидание казни хуже самой казни.

– Потерпим, – вздохнула Ева, положив подбородок на спинку Сашиного кресла.

– Ева, уберись, ты меня отвлекаешь.

Ей не удалось скрыть раздражения, и дочь послушно вернулась на свое место. Хорошая, послушная девочка. На самом деле, о такой дочери можно только мечтать. Она и сама была такой же послушной, хорошей девочкой. Только у бедняжки Евы нет такой чудесной мамы, какая была у нее самой первые пятнадцать лет жизни.

И тут ожил телефон. Ей показалось, что звонок заверещал оглушительно, в клочья раздирая плавную, укачивающую тишину салона. Ну и кто же из двоих? Саша взяла телефон в руки.

Лорик.

– Да, – сказала она в трубку.

– Привет! – пророкотала Лорик глубоким, успокоительным басом. – Выехали? Где вы уже?

– Почти в Смеле.

Лорик прожила с ними под одной крышей восемь лет и прекрасно знала, что беспокоить Сашу в данной ситуации не стоит. Она была здравомыслящей женщиной, лишенной излишней сентиментальности и иллюзий касательно окружающего мира. Единственной слабостью Лорика была ее работа, то есть дом и дети известной телеведущей Александры Качур. Своей семьи, кроме сестры, у Лорика не было, и ни что на свете не волновало ее так, как здоровье, душевное состояние и безопасность своих подопечных.

– У вас все в порядке?

– Да, Лора, у нас все в порядке. Чего ты хочешь?

Лорик лежала в квартире сестры в Борисполе, закованная в гипс. Меняя лампочку, она упала со стремянки и сломала ногу. Теперь единственным ее развлечением было считать взлетающие самолеты. Квартира сестры, куда четыре дня назад Саша самолично отвезла беспомощного Лорика, находилась совсем близко от аэропорта.

– Хочу, чтобы в Смеле ты заехала в супермаркет и купила еды для детей. Я успела вовремя? Ты не забудешь?

– Хорошо, что напомнила. Спасибо. Реально, вылетело из головы, а еды там наверняка нет. Ты же понимаешь, эти похороны… все так навалилось…

Про еду мамаше стоило подумать даже в такой ситуации, в любой ситуации, но она не подумала.

– Я понимаю, родная, понимаю, – в голосе Лорика слышалась теплота, которая могла бы растопить средних размеров айсберг.

– А ты там как? Сестра не слишком достает?

– Терпимо. Три недели продержусь, – пробасила Лорик.

– Дать им трубку? Хочешь с ними поговорить?

Уж она-то знала, чего Лорик хочет на самом деле. Разлука с близнецами даже в четыре дня, а плюс к этому вынужденное безделье уже изорвало ее вместительное сердце в клочья.

– Ну, дай Еве трубку на минутку.

– Хорошо. А мы с тобой тогда прощаемся, лады?

– Лады, Сашунь. Подожди, еще хочу тебя об одном попросить. Обещай, что будешь беречь детей.

– Ну что ты в самом деле, Лор! Мы что, пересекаем линию фронта или отправляемся в джунгли Амазонки? Просто отъедем от города на двести километров и очень скоро вернемся обратно. И конечно, я буду беречь детей.

– Приглядывай там за ними, хорошо?

– Слушай, ты совсем там одичала со своими родственниками. Я что, похожа на невменяемую, по-твоему?

– Нет, просто уж очень неспокойно на сердце.

– Лора, гони тараканов из головы! Все, до встречи, неудобно разговаривать. Давать тебе Еву?

– Давай, и счастливо вам.

Саша передала телефон на заднее сиденье. Близнецы поочередно о чем-то бормотали с Лориком еще минут десять, но она не прислушивалась. Въехали в Смелу. Супермаркет «Сельпо» располагался как раз перед поворотом на Рафинадный бульвар, который через эстакаду вел к Зеленому шоссе, а то в свою очередь упиралось в поворот на Холодное. Всего три поворота и потом еще пятнадцать километров за городом. Село Холодное, Смелянский район Черкасской области. И там, в двух километрах от ближайших соседей живет в своем роскошном странном доме архитектор Качур, затворник и чудак. О, прошу прощения, ЖИЛ архитектор Качур, затворник и чудак. Сейчас пан архитектор благополучно пребывает в городском морге Смелы, в том двухэтажном корпусе городской больницы имени Софии Бобринской, который так уютно прячется в зарослях сирени.

Оно подкрадывается незаметно, это место. Место встречи, которое изменить нельзя. Место встречи, которое нельзя миновать. Место, к которому ведут все дороги. Ты уже выдвинулась к пункту назначения, Александра, и теперь чтобы ты не делала, рано или поздно ты его достигнешь.

Но сначала продукты. Саша свернула на парковку супермаркета, остановила машину и велела близнецам выходить. Взяла с переднего сиденья сумку, телефон, захлопнула дверцу и щелкнула брелоком. Бело-желтый ангар, бывший цех машиностроительного завода, переделанный в торговый центр. Втроем они прошли через холл, в котором рядышком притулились ювелирный отдел, стойка с цветами и магазинчик по продаже мобильных телефонов и всякой сопутствующей всячины. Тетенька, продававшая цветы, улыбнулась красивым детям, а Сашу не заметила. Так держать, дорогие смеляне, нечего глазеть по сторонам! К сожалению, вряд ли это продлится долго. Рано или поздно ее кто-нибудь узнает и пойдет цепная реакция. Начнут шептаться и пялиться, будто мимо них дефилирует живая горилла с сумочкой через плечо.

Ян взял тележку, и они втроем начали ее наполнять. В овощном отделе взяли всего по немногу: картофель, лук, кочан молодой капусты, связку бананов, сетку апельсинов. В молочном прихватили пакет молока, пачку сливочного масла и йогурты. В рядах с крупами загрузили в тележку несколько видов итальянских макарон, рис, кукурузные хлопья и овсянку. Потом дошли до стеллажей с консервами и разжились зеленым горошком и шпротами. В колбасном отделе Саша взяла три пачки детских сосисок, салями и большой кусок сыра «добродар». Из хлебного отдела близнецы принесли четыре хрустящих багета в бумажных пакетах. Потом настала очередь печенья, кофе и чая. Интересно, остался ли там чай? Наверное, должен быть, отец пил его по утрам, но она все-таки решила прикупить. Подумав, прихватила бутылку коньяка «Закарпатский».

На кассе молодая девушка в фирменной куртке «Сельпо» с искусственными ресницами длиной в километр то и дело бросала на Сашу подозрительные взгляды. Она старалась не смотреть кассирше в лицо, побыстрее загрузить еду в пакеты, расплатиться и отойти. Из тележки пакеты перекочевали в багажник Ауди, и заняли место рядом с сумкой луи виттон и рюкзаками близнецов. Теперь, по крайней мере, у них есть еда. В Холодном тоже есть магазин, даже два, но выбор там совсем никудышный. Пиво, крупы, дешевая колбаса и селедка. Она бы предпочла не готовить, а ездить в Смелу в пиццерию или кафе, но все же пятнадцать километров по плохой дороге, да и неизвестно, как все сложится на месте и будет ли у них время кататься туда-сюда. Как говорит Лорик, лучше перебдеть, чем недобдеть.

Они свернули с Зеленого шоссе направо, на дорогу на Новомиргород, которая проходила через Холодное. Смела с ее панельными многоэтажками, супермаркетами, железнодорожным вокзалом и подстриженными каштанами вдоль Соборной улицы, осталась позади. Проехали живописное село с прудом посредине, которое по красоте видов могло бы соперничать со Швейцарией. Пруд уютно устроился в низине среди могучих ив и акаций, а к нему, как стадо барашков, сбегались со склонов белые домики. Но вот село осталось позади, и дорога заскакала вверх-вниз по взгоркам. На возвышенностях асфальт был сухим и серым, а в овражках, через которые мужественно карабкалась дорога, блестели лужи. Впрочем, лужи там стояли постоянно, исчезали только в самую жару. Яркое майское утро нахмурилось было дождем, а потом резко изменило свои планы, как вертихвостка шестнадцати лет, избалованная вниманием. Опять выглянуло солнце. Оно заскакало по спинам холмов, расцветив их разнообразными оттенками зеленого. Участки глубокого травянисто-темного – это пшеница, светло-изумрудные лоскуты – подсолнечник, а нарядные кудряшки, усеянные белыми цветочками – гороховые плантации. Поля и луга разделяли пестрые купы деревьев. Где-то они тянулись длинными полосами, ныряя из низины на склон и обратно, а где-то группировались островами, дрейфующими среди бескрайнего моря холмов.

Она знала, что дом вот-вот покажется, внутренне приготовилась к этому, но когда он вынырнул между холмов, сердце все равно екнуло. Екнуло и больно защемило, так сильно, что она сама не ожидала. Вот он, ее родной дом, странное и прекрасное творение отца, запрятанное среди холмов, в самом сердце этой богатейшей, прочной, как гранит, земли. Создавалось впечатление, что дом был тут всегда, а остальное – посевы, луга, деревья и даже небо – разрастались вокруг него.

– Смотрите, дети, вот дедушкин дом, – сказала Саша, не сводя глаз с картинки, словно вырезанной из архитектурного дайджеста, посвященного выдающимся поместьям Девоншира.

– Это он? – удивленно спросила Ева. – Такой большой?

– Ты совсем не помнишь дедушкин дом?

– Помню, – смутилась дочь. – Но раньше он был каким-то не таким.

– Каким был, таким и остался. Дом как дом, – безапелляционно заявил Ян.

Она сомневалась, что сын помнит дом лучше, чем дочь, ведь в последний раз она привозила их сюда три года назад, но в этом весь Ян. Неуступчивый, строгий девятилетний нон-конформист, готовый все подвергать сомнению и отстаивать собственное мнение.

Еще через километр они въехали в Холодное. Небольшое село, самое обыкновенное, каких на Украине тысячи и тысячи. Но все же оно отличалось от остальных сел тем, что именно здесь двадцать пять лет назад решил поселиться известный киевский архитектор Всеволод Качур. Соседством с такой усадьбой, какую он выстроил для своей жены, не мог похвастаться ни один населенной пункт страны. Если в Европе такие поместья были не редкостью, то здесь дом архитектора Качура и через двадцать лет после постройки оставался диковинкой, на которую съезжались поглазеть любопытные. И обвинять их в этом нельзя, потому что тут и правда было на что поглазеть.

Проехав через центр села, мимо остановки, на которой несколько человек замерло, провожая взглядами белую Ауди, они спустились к реке. Небольшая речка Дуг игриво петляла вокруг села и в ее излучине, в долинке среди холмов, в двух километрах от ближайших соседей, архитектор Качур и построил свой дом. Она свернула вправо, на узкую асфальтную ленту. Дорогу давным-давно никто не ремонтировал, но все же она была в лучшем состоянии, чем трасса Черкассы-Новомиргород. Эту дорогу отец проложил за собственные деньги, и она прямиком вела к усадьбе. Еще утром Саша позвонила Ксении Дорошенко, ближайшей соседке и домоправительнице отца и сообщила о приезде, так что имелись все основания предполагать, что в доме их ждали. Дорога сделала последний виток и из-за поворота показалась долина. Она лежала перед ними, как на ладони, заповедная, полная колеблющихся теней.

А в центре стоял дом.