Читать книгу Улица разбитых грёз - Элли Эванс - Страница 2

Город Я, расположенный в Центральной России, ничем не отличался от других провинциальных городков страны. Здесь жили люди – хорошие и не очень, обыкновенные люди со своими мечтами, заботами, стремлениями, тайными страстями и горькими надеждами. Жители Я обладали одной интересной особенностью, а именно – непоколебимой силой духа, которая помогала им держаться на плаву даже в самые суровые времена. Люди эти были привычны ко всему – к тяжкой работе, мрачному климату и даже бесчеловечному пренебрежению. Они давно смирились с мыслью, что их проблемы и неурядицы многим – и властям в том числе – фактически безразличны. Моральную опору жители города Я находили лишь друг в друге. Это помогло им пережить голодные лихие 90-е и нестабильные 2000-е годы.

Город Я был разделён на пять районов. Самый презентабельный – Центральный – ежегодно заманивал заинтересованных туристов из других городов и государств. Один из древнейших городов страны, как ни странно, он не приобрёл солидного статуса миллионника, и, тем не менее, с радостью принимал гостей. Вдохновлённые туристы, в большинстве своём, лишь восхищались поверхностной красотой и не стремились заглянуть в его глубокие мрачные тайны. Город Я с его противоречивой душой ревностно охранял секреты своих жителей и не делился ими с чужаками. И пока в этой части города туристы восхищались великолепием величественных музеев, изящных фонтанов и беседок, окраины Я тихо задыхались от грязи, пьянства, насилия и воровства.

Дом, о котором пойдёт речь, располагался в южной части города. От центра его отделяли всего пятнадцать минут езды на автобусе. Этот район не заинтересовал бы ни одного среднестатистического туриста. Это был отдельный суровый мирок, полный серых непроглядных стен, безжизненных улиц, ужасных дорог и безразличных ко всему людей. С первым, вторым и третьим ещё можно было как-то смириться – ведь, несмотря на видимую мрачность, здесь оставалось место свету и радости (пусть и не все могли их увидеть). Но люди, равнодушные, апатичные, встревоженные и усталые от жизни, поражали этот район, подобно болезни. Они были злокачественной опухолью на теле города, хотя, быть может, и не желали того. Любое зло они совершали скорее неосознанно.

Дом, ставший героем этой истории, был построен в середине XX века. Это грандиозное массивное сооружение о девяти этажах построили для рабочих ближайшего завода. Производство в тот период процветало, и рабочих насчитывались тысячи. Маленькие тесные квартирки площадью от 12 до 18 метров в квадрате стали для рабочих их семей укрытием в суровые советские времена. Но с годами завод стал мельчать, потребность в продукции снизилась до минимального уровня. И тысячи людей, работавших не покладая рук десятилетиями, были вынуждены оставить свой тяжёлый труд и уйти ни с чем. Кому-то удалось найти работу на других производственных предприятиях, другие подались в частные организации. Третьи же, не сумев пережить такого удара, ударились в пьянство. Завод отнимал у них силы и здоровье, но он же и кормил их. Дешёвая водка из ближайшего мелкого ларька служила утешением для несчастных, но она же и губила их. И люди, которые поддались этому соблазну однажды, уже никогда не могли оправиться.

Мрачный девятиэтажный великан взирал на район сурово и строго. Привычный к боли и человеческим страданиям, он казался равнодушным, отвлечённым, безжизненным. Для многих он был лишь временным пристанищем: люди, вынужденные переехать сюда в тяжёлые времена, копили деньги на новое жильё и спешно, с явным облегчением уезжали. Такие жильцы – залётные птицы – никогда не оставались надолго. Они устремлялись прочь в поисках лучшей жизни и, в конце концов, находили её. Жильцы постоянные, проведшие здесь два, три, а то и четыре десятилетия, уезжать никуда не собирались. Лишь некоторые втайне мечтали оставить опостылевшие серые стены и убраться подальше. Но страхи и тревоги слишком глубоко въелись в их души и, поддаваясь сладким мечтам, эти люди ничего не предпринимали для своего побега.

Дом взрастил в своём нутре сотни детей. Он был им не только пристанищем, но и матерью, и отцом, и другом. Дети, сами того не понимая, отчаянно привязывались к этим серым стенам; разделяли с ним горести и радости, победы и поражения, тревоги, страхи и отчаяние. И дом всегда безропотно принимал всех страждущих в свои безмолвные крепкие объятия.