Читать книгу Москвичка. Детективная история - Эльмира Алейникова - Страница 2

– Смотри, Раиса, смотри! Опять эти бесстыдницы устроили невесть что. Срамота! И дети ведь там с ними. Всё видят, всё слышат.

– Тётя Нюра, ну, что ты нервничаешь зазря? Не привыкла ещё к этому что ли? Детей их уже ничем не удивишь, – всего насмотрелись вдосталь. Да ну их всех!

– И музыка вона как гремит на всю улицу, словно свадьбу справляют. Срамота!

– Ага, собачью свадьбу. Пойдем в дом лучше. Чаю попьем. Я сегодня урючного варенья1 наварила на зиму, оставила немного к чаю. Пойдем.

Женщина открыла калитку, пропуская соседку во двор.

– Ох, а мой Петька ведь тоже там у этих бесстыдниц сидит. Вчера получку принес, мне немного дал на базар один раз сходить, а остальное в кармане оставил. Вот сейчас там и прокутит деньги-то. Господи, ну что за наказание мне на старости лет?

– Тетя Нюра, Петьке твоему скоро сорок стукнет. Что ты за ним бегаешь? Там девки вон какие ядреные. Он не только деньги, душу отдаст, чтобы только пощупать одну из них в тёмном углу. Мой Лёнька тоже рвался к этим, но я ему налила рюмашку водки и всё, уснул и забыл про баб. Вон, храпит на топчане, ирод.

Старуха в белом платке и грязном переднике, опасливо покосилась на спящего мужика.

– Не бойтесь, спит он. До утра теперь будет дрыхнуть. А завтра я ему устрою прочухон такой, что не только про Киямиху забудет, но и имя своё не вспомнит с первого раза. Гад такой!

– А Петьке моему говори не говори – что об стенку горох. Как копеечка в кармане заведётся, так к этой заразе и бежит. Пропьёт-прогуляет всё и домой, к мамке ползёт. Без денег-то больно он Киямихе нужон! Сразу под зад коленом ему даст выдра эта. До получки следующей.

Раиса, женщина немолодая, сочувственно кивала, разливая чай по пиалушкам2. Тётя Нюра попробовала свежее варенье и, причмокивая от удовольствия, добавила:

– Лишь бы заразу какую не подхватил, паразит. Там у них какая-то девка из Москвы объявилась. Красивая – просто страсть! Вот Петька и потерял голову совсем. Говорит, она из дома сбежала от родителей, может, и согласится с ним жить. Идти-то некуда всё равно. Только мне от этого не легче. На кой мне бродяжка дома нужна?

– Дурак Петька твой, тётя Нюра! Уж ты не обижайся, но та москвичка за него не пойдёт, как пить дать. Ей лет девятнадцать-двадцать всего, а твоему оболтусу уже вон сколько. Нужен ей он больно! И богатая, вроде бы, девчонка эта. Вчера мой Лёнька рассказывал твоему Петьке во дворе, что де москвичка эта вся в кольцах и цепочках золотых. Говорит, уже продали серьги ейные с жемчугом в городе кому-то, вот и гуляют на эти деньги. То-то я смотрю, вчера они гурьбой из автобуса вышли с сумками, весёлые. И дети потом бегали в магазин за бутылкой сколько раз, пока не закрылся.

– Чего обижаться? Пусть не идет за него. И мне спокойнее жить будет. И золота ейного мне не нужно. Главное, чтобы дед мой ничего не узнал, ну, что Петька снова у Киямихи ошивается. А то опять выгонит сыночка из дому. В прошлый раз даже побил Петьку пьяного. Лопатой совковой огрел по спине так, что дитё потом неделю спину разогнуть не могло. Я ему и смальцем растирала спину-то, и водкой…

– Дала бы ему пол литра и всё. Сразу бы очухался. А то ещё смалец переводить на дурака.

Тётя Нюра ничего не ответила, тяжело вздохнув. А Раиса продолжала:

– Женить бы его на какой девушке хорошей, чтобы остепенился. Смотришь, и пить бы перестал, и к Киямихе мотаться бы прекратил. За ум бы взялся. И вам с Ерофеичем внуков бы нарожали.

– Да какая нормальная девушка за него пойдет, Раиса? Весь посёлок знает, что он у Киямихи ночует не знамо с кем. Кто же согласится свою кровиночку за непутевого отдавать?

– Это точно. А что, если приезжая какая? Смотри, Илья одноногий привез себе жену то ли из Ангрена то ли из Ахангарана. Дочка уже растет. А вспомни, как Илью в посёлке все девчонки высмеивали? Ни одна за него идти не захотела.

– Так Илья жену привёз из отсидки. Говорят, в тюрьме пока был, с ней переписывался, так и познакомились. Она к нему на свиданку приезжала даже. А Петька дальше нашего города никуда не ездил никогда.

– А в армию разве не сходил? Я была уверена, что отслужил он свои два года, как все мужики…

– Нет, старик из военкомата не вылазил, пока не добился, чтобы Петьку в армию вообще не брали. Как единственного сына и кормильца. Сейчас думаю вот, зря мы его в армию-то не пустили. Может, ума бы там набрался? Или жену привез? Ох-хо-хо.

Старуха промокнула глаза передником и снова принялась за варенье.

– Хорошее получилось. И зёрнышки внутри урюка. Это ж кто тебе косточки колол и зёрнышки собирал? Работы-то прорва.

– Сын вчера с молотком весь вечер во дворе провозился, но зёрнышек набрал на варенье. Сам любит, чтобы варенье урючное с ядрышками, вот и старался.

– Ты только его подальше от Киямихи держи. Неровен час и он туда же…

– Господи, помилуй! Типун вам на язык, тётя Нюра! Не дай бог!

Раиса подскочила на стуле, но тут же села, перекрестившись. Старуха ухмыльнулась и продолжила:

– А ведь взрослый совсем уже, Ромка-то твой. Каждый вечер с девушками гуляет. Сядут на лавочку перед нашими воротами и давай хихикать. Вчера дед рассердился и вышел их прогнать, а то ведь спать не дают.

– Дело молодое. Когда же с девками гулять как не сейчас? Потом армия, работа, семья. Самое время с девками хороводиться.

– Вот и я говорю, держи ухо востро, Раиса. Киямиха молоденьких ох как любит! Давеча смотрю, Ромка воду носит в баню вашу, а эта выдра из-за забора на него глазами своими бесстыжими зыркает. И медовым голоском таким: «Ромочка, и мне бы воды наносил. Мужика-то нету у меня, а самой тяжело».

Раиса подалась вперед. Глаза женщины загорелись нехорошим огнем. А тётя Нюра, словно не замечая, добавила спокойно:

– Ромка ничего ей не ответил, только улыбнулся и домой. А я ей высказала всё, что думаю о ейном поведении. Говорю, алкашей обдираешь и хватит тебе, нечего мальчишек соблазнять! Говорю, бесстыжая гадина, гулящая, говорю.

– Хорошо отругала? Я её встречу – добавлю. Ах, какая дрянь! – Раиса сжала в руках кухонное полотенце так, что побелели костяшки пальцев.

– Так Киямиха только ржёт как лошадь. Тебе, говорит, тётя Нюра, завидно, что я молодая да красивая. Да что мужики меня мимо не пропускают. Сама, говорит, всю жизнь свою глупую со старым пердуном Ерофеичем прожила и ничего не видела хорошего. Сына и того алкашем родила. Так я в неё, заразу, камнем бросила, да промахнулась.

– А она что же?

– Ничего. Хохочет как полоумная и всё. Ейный Серёжка из-за забора в меня камнем тоже пульнул. Маленький, но уже туда же – хулиган. Милицию бы на них всех натравить.

– Нет на неё управы. Участковый наш, Васька, сам похаживает в её бордель. Вчера вечером своими глазами видела, как он в калитку заходил. А меня заметил, так голову опустил, козырёк надвинул на глаза, как будто и не видит тётку родную. Как дитя малое – мол, я глаза закрыл, и меня не видно.

– Вот-вот. И не говори, Раиса. Если милиция к Киямихе ходит в гости, то что и говорить? Кому на неё жаловаться? Если в поссовет сходить. Только Касымовичу ведь всё равно. А ведь мог бы и приструнить эту гадину, лишить материнства, в конце-то концов.

– А как же детки-то, тётя Нюр? – женщина жалостливо посмотрела в окно, словно за ним стояли дети Киямихи. – Они ни в чём не виноваты же. Растут без отца, как трава придорожная. Был бы папашка их живой, не допустил бы такого безобразия. Помнишь, при Юрке Киямиха какая порядочная была? В доме чистота и порядок, дети умытые и причёсанные, бельё на верёвке сушится. А сейчас? Эх, жизнь бабская…

– Юрка-то строгий был. Как что не по нему – в глаз сразу. Вот она от страху и ходила по струнке. А как похоронила его, так истинное лицо и показала. Одним словом, гулящая. Вся в мать свою пошла.

– Ну, чего ты про бабу Машу так? – Раиса всплеснула руками. – Ей сто лет в обед стукнет. А ты про неё так говоришь.

– Ой-ой-ой! Сто лет! Прикидывается ваша баба Маша. Она чуток постарше меня только. А старая совсем и дряхлая, потому что жизнь прожила непутёвую и разгульную. Ты думаешь, такая жизнь бабу украшает? Нет! А она гуляла так, что дым коромыслом стоял. Детей рожала чуть ли не каждый год неизвестно от кого. Потому они у неё чёрненькие и рыженькие – все разные.

– Да ладно тебе, тётя Нюра, наговариваешь всё…

– Я наговариваю? Ты у старух спроси в посёлке. Тебе такое про Машку расскажут, что только держись! Она же приехала с тремя детьми во время войны к нам и сразу у Лидки Чернояровой мужика отбила. Жила у них на квартире и дожила. Лидка их застала за этим делом прямо в своей спальне и выгнала со скандалом.

– Так мужики же все тогда на войне были, – женщина недоверчиво покачала головой.

– У него бронь была. Рыбаком Анатолий был на Арале. Плавал по Амударье в море. Их на войну не брали. Деда же моего тоже не взяли. Тогда он…

– И что потом? – Раиса перебила старуху, жадно ловя каждое слово.

– А чего потом? Стали они жить вместе. Машка ему ещё нарожала кучу детей. С Лидкой у них деток не было ещё. А потом он заболел сильно, вот она и пошла по рукам. Нагуляла тогда и Ирку.

– Надо же… А чего ты мне не рассказывала раньше ничего? Интересно-то как, оказывается.

– Чего рассказывать-то? Грязь одна. Просто к слову сейчас пришлось, а так я не люблю сплетничать-то. Да и деду не нравится, когда я языком треплю слишком много, вот и помалкиваю.

– А чего Ирку все Киямихой зовут? У Юрки фамилия вроде бы другая была.

– А по папаше её. Был у нас такой в поселке хлыщ золотозубый. В «Заготскоте»3 работал управляющим. Киямов. Вот когда Машка Ирку от него и родила, соседи стали называть девчонку киямовской байстручкой. А потом и пошло – Киямиха. Бог его знает, кто первый так назвал. Но вот Киямова тогда…

Старуха прервала рассказ на полуслове, увидев в окно входящего во двор Ромку, сына хозяйки.

– Ладно, Раиса, пошла я до хаты. Петьку уже не дождусь сегодня, видно. Придётся перед стариком ответ держать. И попадет мне…

– Ага, тётя Нюра, ты варенье возьми для Ерофеича. Чай попьете вечерком вместе.

– Спасибо Христос! Дай бог тебе здоровья! Ну, пошла я, а ты вон, парня корми после работы. Умаялся, наверное. Ромочка, добрый вечер! Жив-здоров?

– Здорово, баба Нюра! Спасибо Христос, жив, как видишь, и здоров.

– И слава богу! Пошла я.

Проходя мимо топчана, на котором, раскинув руки, как распятый на кресте Христос, спал муж Раисы, старуха перекрестилась и плюнула со злобой, проворчав: «И как земля носит таких иродов?!» Но хозяйка дома и её сын не услышали последней фразы, занятые своими делами. Раиса всунула кипятильник в ведро с водой, чтобы Роман мог помыться в бане по-быстрому, не разжигая печи, и принялась накрывать на стол. Сын же, намазав варенье на ломоть хлеба, с удовольствием ел, сидя на деревянном табурете.

– Ты бы, сыночка, аппетит не перебивал кусками-то. Я вот борща наварила специально для тебя. Сейчас сальца нажарю и в борщ, пока ты пыль с себя обмоешь.

– Мам, я только немного перекушу, живот сводит от голода. Я и не обедал сегодня. Дядя Гриша асфальт привёз горячий и хана – ни обеда, ни отдыха. Да ещё орал на нас благим матом, чтобы быстрее работали, а то ведь остынет асфальт и, считай, пропало всё.

– Дядя Гриша твой как рабовладелец прямо. Где же такое писано, чтобы дети без обеда пахали? – рассердилась мать. – Вот встречу его и всё выскажу в глаза.

– Да ладно тебе, мам! Работа же. И взрослый я уже. Нечего за меня заступаться, потом ребята засмеют, если узнают.

– Иди, горе мое луковое, взрослое, мыться в баню. Вода уже согрелась поди.

Под материно ворчание Роман пошел в баню, неся в сильной руке ведро с кипятком, словно пушинку. Загорелые мышцы, выступающие из-под рукавов рубашки буграми, и прямая широкая спина говорили о недюжинной силе парня. Несмотря на свои неполные восемнадцать, Роман выглядел уже настоящим мужчиной. Раиса, стоя на пороге дома, залюбовалась сыном, приставив руку козырьком к глазам, чтобы заходящее солнце не так сильно слепило. Довольная материнская улыбка блуждала по её загорелому красивому лицу. Проводив ласковым взглядом Романа до двери бани, женщина посмотрела на топчан, и тут же изменилась в лице. Тонкие черты ещё больше заострились, глаза уже не сияли теплым светом, а метали молнии, руки, сложенные на груди, опустились вниз, а ладони непроизвольно сжались в кулаки. «Ирод окаянный! Чтоб тебе пусто было! И когда ты уже перестанешь мне нервы мотать? Алкаш недобитый. Уж прибил бы кто тебя в тёмном переулке, и плакать бы не стала. Всю жизнь мне испоганил, гад! Убить тебя мало! Если бы я бога не боялась, своими руками бы тебя, ирод, придушила, – шипела Раиса, переворачивая тело мужа на бок, чтобы тот ненароком не поперхнулся во сне своей же блевотиной. – Господи Иисусе, прости мне мои мысли! Ну, нет сил больше терпеть этого алкаша! Опять, сволочь такая, с утра упился. И на работу не пошёл. Пацан и за себя и за него вон пахал весь день как проклятый. И за что мне такое наказание? Что я сделала? Господи, прости меня!» Убедившись, что муж дышит ровно, женщина поправила сбившуюся, мокрую от пота, подушку и, продолжая ругаться вполголоса, ушла в дом накрывать на стол.

Сразу после ужина Роман начал собираться на улицу. Надел новенькие джинсы, а затем принялся гладить голубую рубашку, вытащив её из кучи свежевыстиранного белья, сваленного матерью для глажки на сундуке. Делал он это умеючи. Поплевал на утюг, чтобы проверить, достаточно ли тот накалился и, разложив рубашку на столе, начал гладить, время от времени брызгая на неё водой, которую набирал в рот тут же из красной эмалированной кружки. Полюбовавшись на свою работу и оставшись ею доволен, парень надел рубашку и, не застегивая пуговицы на широкой груди, встал перед зеркалом посмотреть, как рубашка смотрится с брюками. Старое зеркало, вправленное в дверцу допотопного шифоньера, не доставало до полу, поэтому Роман пару раз даже подпрыгнул, чтобы увидеть себя в полный рост. Отойти назад, чтобы целиком отразиться в мутном стекле, не позволял огромный сундук, на который всякий раз натыкался парень, входя в родительскую спальню.

– Блин, мама, убрали бы вы этот сундук в коридор что ли! У вас тут не развернуться нормально в комнате. Теснота страшная.

– А нечего у меня в спальне перед зеркалом вертеться словно девица на выданье, – с улыбкой ответила Раиса, входя в комнату.

– Да не верчусь я, просто проверяю, как штаны новые сидят, – засмущался парень, застегивая пуговицы на рубашке.

– Я и вижу. Вон как нагладился-нафраерился. Куда собрался? Дискотека что ли у вас опять?

– Нафиг мне дискотека? Я в кино с пацанами иду. На дискотеке одни девчонки скачут как кобылы.

– Ой, а вы, значит, сами по себе с ребятами, без девочек?

– Ну, да. Мам, ну что ты заладила: «Девочки, девочки»? Нужны они мне больно! Одни тряпки на уме у твоих девочек. Всё, я пошёл. Пока.

Раиса проводила взглядом сына и недоверчиво покачала головой, думая: «Уж тётя Нюра врать не станет. Раз говорит, что Ромка обжимался с кем-то на лавочке, значит, так и есть. Только вот с кем? Вот бы узнать. Ладно, приберусь в хате и выйду на улицу посидеть. Авось тётя Нюра с Ерофеичем тоже выйдут после ужина, вот и спрошу имя девчонки, с кем Ромка мой был вчера». Она и сама не знала, зачем ей знать с кем сын проводит время летними вечерами, но материнское чутье подсказывало, что это очень важно. Даже важнее того, чтобы караулить пьяного Лёньку, который мог в любой момент проснуться и сбежать к Киямихе опохмеляться.

Когда Раиса закончила мыть посуду и вышла на улицу, старики уже оживлённо о чём-то беседовали. При этом баба Вася время от времени сердито стучала своей кривой палкой о землю, приговаривая: «Сжечь нужно это логово дьявола! Сжечь и пепел развеять над Амударьей, чтобы другим молодкам было неповадно». Тётя Нюра, стоя рядом с лавочкой, на которой сидела, кроме огромной бабы Васи, ещё и щуплая баба Валя, поддакивала, кивая головой. Ерофеич хранил молчание, стоя немного в сторонке и сложив руки на груди. Он как бы подчёркивал всем своим видом, что его бабские разговоры не интересуют. Раиса поздоровалась со всеми и, удобно усевшись на большой камень рядом с лавкой, достала из кармана фартука пригоршню жареных семечек, которые тут же и высыпала в передник. Для вида предложила старушкам, но те дружно отказались, показав на щербатые рты, мол, чем лузгать семечки-то. Только Ерофеич взял немного прямо из фартука и стал аппетитно грызть, сплевывая шелуху себе под ноги. Старухи с завистью посмотрели на него.

– А чего не идёте зубы вставлять? А? Боитесь, кошёлки старые, дохторов-то? А? Вставили бы челюсти как у меня и грызли семечки-то. А? Слабо вам. Вот Нюрке сколько уже говорю – иди в полихлинику, там тебе вставят челюсти, а она трусит. Все откладывает на завтра. Каждый день – завтра. Вот сидите и завидуйте нам с Раисой теперича.

Все засмеялись. Бабки, нисколько не обидевшись на Ерофеича, продолжили честить Киямиху.

– Хватит вам ужо, сороки старые! Ишь расшумелися как! Чай завидки берут, что на вас никто не смотрит? А? – Старику доставляло удовольствие злить соседок, но они, сделав вид, что не слышат его, говорили о своём.

– Раиса, твой-то орёл где? Небось, тоже у молодки гуляет да собачью свадьбу справляет? – Ерофеич подмигнул женщине, давая понять, что шутит.

– Леонид хоть и пьющий, а всё заработанное в дом несёт. Налево, как некоторые, не бегает, – вступилась за племянника баба Валя. – Это ваш Петька до последней копейки просаживает у Киямихи, как будто у него матери с отцом нет. Наш Леонид выпивает, как и все, но меру всегда знает. И жена, и сын сыты-обуты, слава богу, – рассержено поправив концы тонкого ситцевого платка, старушка с вызовом посмотрела на Ерофеича, мол, знай наших. Тот не остался в долгу и выдал целую тираду:

– Ишь ты, защитница выискалась какая! Племянничка выгораживает своего. Теперича все поселковские мужики от Киямихи не вылазят. И Ленька ваш там же кукует, ждёт, авось обломится и ему кусочек от новой девки-то московской. Они там, небось, в очередь выстроились уже, как в кассу вокзальную.

Раиса разозлилась на соседа, но виду не подала. Только обронила лениво, показывая, что ей безразлична как Киямиха, так и её гости:

– Какие девки, Ерофеич? Лёнька мой без задних ног спит с утра. Вчера они с вашим Петькой надрались так, что утром ему хватило стакан пустой понюхать, чтобы снова уснуть. Вон, закрыла его во дворе. Зато ваш Петюня с утра у них гуляет. Вы бы за ним лучше приглядывали, а то приведёт вам невестку в дом, на которой уже пробу ставить негде. Или заразу какую подцепит. Лечить устанете в кожвендиспансере4.

Бабки на скамейке захихикали, прикрывая ладошками беззубые рты.

– Ничего, проснётся и поскачет туда и твой, – злорадно выплюнул старик, сверкая глазами. – Нюрка, иди в хату, нечего тут трепать языком как помелом.

Тётя Нюра испуганно засеменила за мужем, оглядываясь на соседок с укоризной. Раиса уже пожалела, что разозлила старика. Но и смолчать тоже не могла, обидевшить за своего непутёвого, но мужа.

– Вот так всегда, – баба Вася с силой ударила своей кривой палкой о землю. – Всегда у этого старого дурня Нюрка крайняя. Пойду я. Дурень разбуянится, а у Нюры же сердце больное. Неровен час, снова «Скорую» вызывать придётся.

Старуха тяжело поднялась с лавки, поправила чёрный платок на голове и, опираясь на палку, заковыляла к дому брата. Баба Валя осталась сидеть с поджатыми губами и сложенными крест накрест руками, всем видом демонстрируя осуждение. Как только баба Вася скрылась за калиткой, старушка проворно повернулась к Раисе и зашептала:

– Ишь ты, как разошёлся-то. Правильный нашёлся тут. Леонида нашего поносить стал, будто сам ангел небесный. Я помню, какой он по бабам ходок был. Всё помню. И как Нюрку лупил, и Ваське замуж выйти не дал. Тот ему сестрицын жених не нравится, этот не богат. Так Васька в старых девах и помрёт теперь. И Петьке жизнь тоже этот старый ишак сломал. В армию не пустил, всё хотел, чтобы Петька учился и большим начальником стал. А вот ему – шиш! Самый непутёвый Петька стал в посёлке. И всё через этого дурня старого. Так ему и надо!

– Бог с ним. Успокойся, баба Валя!

– Так я и спокойная. Только Лёню нашего в обиду не дам. И ты молодец! Какой бы муж не был, зато твой. Защищай! Правильно! Вот!

Старушка снова поджала губы и села прямо. Раиса улыбнулась. Каждый летний вечер они собираются на углу дома Ерофеича и почти каждый раз расходятся поссорившись. И ведь все родственники. Баба Вася – старшая сестра старика, баба Валя же им двоюродная сестра. Значит и Пётр с Леонидом братья. И она, Раиса, им снохой приходится. Потому, наверное, и гавкаются, как собаки, что родня. Хорошо ещё Лёньки нет с ними, а то вообще бы базар-вокзал был. Тому палец в рот не клади. Сам кого хочешь так подначит, что мало не покажется.

– Ох, а ведь я Ерофеича спросить хотела, с кем мой Ромка вчера вечером здесь сидел, – вспомнила Раиса.

– С новенькой этой, с Москвичкой был он вчера здесь, – баба Валя даже не повернула голову в сторону снохи.

– Как с Москвичкой? Да ты путаешь что-то, баба Валя! Не мог он с ней быть, – Раиса растерялась. – И откуда ты знаешь?

– Ерофеич сам сказал. Я утром по воду пошла к колонке, а он там жалится всем, мол, ночь спать Ромка не давал, на их лавке шумел с приезжей.

– Да не может быть! – матери не хотелось верить, что её мальчик гуляет с неизвестно откуда взявшейся девицей, вот уже неделю жившей у Киямихи.

– Хочешь – верь, хочешь – нет. Только я врать не стану. Старая я, чтобы сплетни распускать, – баба Валя сердито глянула на растерявшуюся женщину. – И чего ты распустила нюни? Погуляет и всё. Не жениться же ему на этой.., – она вдруг запнулась. – Господи, прости меня грешную!

И перекрестилась. Раиса же сидела на начавшем остывать уже камне, не зная, как поступить. Хотелось броситься к дому Киямихи и разнести его на щепки, чтобы не затаскивали в свой притон мальцов. Но в тоже время она была не уверена, что Роман там. А выглядеть смешно в глазах этих девок не хотелось. Ну и ворвётся она с боем к ним. Дальше-то что? Морды им бить что ли? Баба Валя, словно читая её мысли, остерегла:

– Ты глупостей не делай, Раиса! Порядочная женщина на сто вёрст к дому Киямихи не подойдёт. Нечего и думать. С сыном поговори сегодня же. Я Лёне завтра на трезвую голову тоже скажу, какой они с Петром пример показывают парню.

Раиса посмотрела на старушку с уважением. Что не говори, а учительница, хотя и на пенсии, всё равно учительница. Без слов понимает и совет дельный даст вовремя.

Солнце давно село. Женщины посидели ещё немного и тоже разошлись по домам, чтобы завтра снова встретиться здесь же и промыть косточки соседям. Так повторялось изо дня в день вот уже много лет. Раньше на лавке коротала летние вечера мать Леонида, свекровь Раисы, но уже пять лет как она умерла, и её пост незаметно заняла сноха, перейдя из разряда молодух в пожилые. Несмотря на разницу в возрасте, старики приняли её в свой круг радушно, уважительно называя полным именем. Не Райкой, как звал непутёвый муж-пьяница Лёнька, а именно вот так – Раиса.

Раиса не могла заснуть, прислушиваясь к каждому звуку за забором. Специально постелила себе на железной кровати во дворе, чтобы подкараулить Ромку и поговорить с ним. Муж ещё спал. Однако она знала, что скоро тот проснётся и попросит опохмелиться, чтобы снова забыться тяжёлым сном уже до самого утра. Специально поставила в холодильник на видное место остатки водки в бутылке и немного мяса с луком на случай, если она заснёт, а муж будет искать выпивку. И понимала, что оказывает медвежью услугу ушедшему в запой Леониду, но ничего поделать не могла. Лучше уж так перетерпеть его запой, накачивая водкой с утра, чем искать его потом по всему посёлку, когда он пойдёт на улицу клянчить у всех подряд на сто грамм. В тяжёлых думах, женщина и не заметила, как заснула под брехню соседских собак, стрекотню сверчков и громкий храп мужа.