Читать книгу У каждой ночи свой рассвет - Эм Ленская - Страница 4

Путь до Питера занимал приблизительно два часа, может, чуть меньше, если без пробок и заторов на трассе, но мы сели в машину едва ли ни сразу, как я закончил разговор с доктором Хиршманом. Не скрою, тот удивился, услышав мой голос после стольких лет молчания, в разговоре держался холодно, ни разу не упомянув наше с ним прошлое. Но я догадывался, что эта напускная сухость не более чем маска. Хиршман был славным стариком, однако наши представления о новой жизни разнились, поэтому я счел правильным бросить его, лишь изредка оповещая, что все еще жив и по-прежнему один наедине с воспоминаниями о потерянном.

Емельяну же я кратко рассказал, что официально доктор Виктор Хиршман – судебный медик при следственном управлении Санкт-Петербурга, по крайней мере, он был им в момент моего обращения. Главная специальность дока – реаниматология, но за прожитые Хиршманом годы он вобрал в себя гораздо больше знаний, чем обладал любой другой известный мне врач. Именно поэтому доктор Хиршман был на хорошем счету у Круга и занимал заметное место в рядах Ленинградского анклава. Его уважали и высоко ценили за помощь, оказываемую Кругу, а те взамен не докучали излишним вниманием. Хиршман предпочитал избегать шумных компаний, многолюдных скоплений, держался в стороне от внутренних проблем Круга, если дела не требовали, к примеру, его экспертного мнения и вообще напрямую никак его не касались. Доктор был человеком науки, и чужие дрязги его не слишком заботили.

– Как долго ты прожил с ним? Сколько вообще тебе лет? – поинтересовался Емельян, сидя рядом со мной на пассажирском сиденье.

По пути мы заскочили в дом его тетки, пока та отсутствовала, чтобы Лебедев смог забрать сумку с одеждой и оставить записку с кратким объяснением причин, почему ему придется уехать. Закинув вещи в багажник, переодеваться Емельян не стал и продолжал прятать прохладные ладони в рукавах моей толстовки с принтом «МВД» на спине, любезно выданной перед отъездом. Из собственной одежды на нем были надеты лишь джинсы и кроссовки.

– Я провел с доком почти десять лет. Затем укатил на Урал, чтобы полностью сменить обстановку, но родные края манили обратно, поэтому я вернулся в тогда еще Ленинград, решив осесть, правда, в каком-нибудь местечке поспокойнее, где никто меня не знал. Так я оказался в Луге, – поделился я, ведя машину.

Дворники в ленивом режиме ерзали по лобовому стеклу, вытирая морось, какая-то мелодичная баллада тихонько лилась из динамиков, на шоссе было достаточно пусто, изредка кто-то ехал нам навстречу или обгонял, уносясь вперед, и я чувствовал себя расслабленно. Наверное, поэтому и решил пооткровенничать с Емельяном.

– А что касается возраста, для всех мне по-прежнему тридцать два, – я оглянулся на Лебедева и лукаво улыбнулся, – вряд ли кто-то поверит в иное.

– Да, тут не поспоришь, – хмыкнул он. – Но я имел в виду, сколько тебе на самом деле?

– Я родился в 1920-м, – признался я, вновь следя за дорогой, хотя шоссе почти не петляло, и автомобиль шел плавно, – еще два года, и отмечу вековой юбилей.

– Значит… – Емельян, видимо, быстро прикинул верность своих расчетов в уме, – ты такой уже шестьдесят шесть лет. Только не говори, что все эти годы ты провел в Луге, и никто не заметил, что живет рядом с чертовым Дорианом Греем.

– Конечно, нет. В Ленинград я вернулся в начале 1966-го и прожил там до 1982-го, когда даже согласно новым документам мне уже перевалило за сорок. Прикрываться отличной генетикой вечно было нельзя, поэтому мой друг Харитон предложил мне перебраться в Грузино [1] – его дед завещал ему вполне приличный дом, которым сам пользовался от случая к случаю.

– Подожди, – перебил Емельян и чуть приподнялся на сиденье, – получается, что твой друг был в курсе о том, кто ты?

– Да, – коротко ответил я, с теплом вспоминая старину Харитона Хакимова, того самого, что приходился Гришке дедом. – Он сам меня вычислил, а я не стал врать, знал, что могу довериться ему.

– И он так просто принял факт, что его друг хренов Дракула? – усомнился Лебедев.

– Ну, может, и не так уж просто, но что оставалось делать? – я чуть прищурился, когда яркий свет пронесшейся мимо легковушки резанул по глазам. – Он был воякой старой закалки и крайне сообразительным малым, однако за время работы в милиции ему приходилось сталкиваться и с другого рода странностями. Кое-что из того он смог осознать лишь с моей помощью.

– Так ты и правда был ментом? – почему-то с удивлением спросил Емельян и перевел взгляд на толстовку. – Она твоя?

– Нет, – я усмехнулся. – Конкретно эта – подарок, конечно. В те годы, когда я окончил институт, таких еще не делали. Часть моего обучения пришлась на военное время, блокаду, поэтому моей униформой была армейская куртка.

– Ты был на фронте? – кажется, история моей жизни не на шутку заинтриговала его. Что же, давно я не вспоминал то время.

– Нет, я не был привлечен к работе на передовой.

– А после войны?

– Начал работать в милиции вплоть до дня, когда…

Я запнулся. Черт, всегда знал, что болтовня до добра не доводит. Немного расслабился, и вот результат.

– Расскажи лучше о себе, – перевел я стрелки на него, надеясь, что Емельян бросит расспрашивать о моем прошлом.

– Почему ты боишься говорить о дне, когда обратился?

Зря надеялся.

– Я не боюсь, – довольно грубо ответил я и резко вывел автомобиль на встречку, объезжая яму, так что Емельяна отбросило к двери.

– Тогда в чем проблема? – проигнорировав мой выпад, упорствовал Лебедев, и я вцепился в руль, чтобы сконцентрироваться и не нагрубить.

– Ни в чем, – процедил я сквозь зубы. – Просто это никоим образом тебя не касается.

– Тебе больно об этом говорить, – не спрашивал, а констатировал он. Почувствовал? Лучше бы ему уловить мое раздражение и замолкнуть.

– Я не хочу об этом говорить. Ясно? – я зыркнул на него, думая, что увижу смирение или обиду за свою нелюбезность, но наткнулся лишь на полные сочувствия глаза.

– Тогда произошло что-то еще, ведь так?

Я не ответил.

– Кто-то важный для тебя умер?

Я вдавил тормоз прямо посреди пути.

– Хватит! – рявкнул я. – Прекрати это! Что во фразе «я не хочу об этом говорить» тебе, мать твою, не понятно?!

В ответ на мои слова Емельян встрепенулся и мотнул головой, быстро заморгав.

– Кирилл, прости. Я… я случайно, я… – забубнил он, и мне вдруг стало его жаль. – На меня как будто что-то нашло, я просто смотрел на тебя, и вдруг как коконом каким-то окутало… все эти странные чувства… вопросы.

Емельян схватился за голову и начал растирать виски, чуть покачнувшись вперед.

– Прости, – повторил он, прошептав, – не знаю, что происходит.

Как и я. Но надеюсь, доктор Хиршман способен это понять. Иначе моих ответов на все не хватит.

– Слушай, – поколебавшись, я положил руку ему на спину, – я тоже виноват, извини, что накричал. И да, ты прав, мне больно вспоминать тот день, но это не давало мне право срываться на тебе. Так что мы оба напортачили.

Емельян кивнул, на этом мы и закончили.

Выпив воды, Лебедев перебрался на заднее сиденье и как-то сразу уснул. Я чувствовал себя виноватым, но одновременно с тем стало легче. Теперь есть время, чтобы эмоции улеглись. Я задумался над случившимся, над поведением Емельяна и тем, что он сказал. По его словам, он словно потерял контроль над собственным разумом, настроившись на чужие волны.

Мои волны.

Насколько же тогда сильна наша связь, если дело, конечно, в ней, и чем это для нас может обернуться? До сих пор я мог контролировать каждую свою реакцию, все импульсы оставались мне подвластны. Но что если и мои механизмы дадут сбой в присутствии Емельяна?

Ну и завяз же ты, Кирилл Дружинин.

* * *

– Емель, – я аккуратно потряс его за плечо, чтобы разбудить, – мы приехали, вставай.

Разлепив глаза, он медленно поднялся и потер лицо ладонями. На его щеке отпечатался шов от обивки сиденья, образовав продолговатую вмятину.

– Что-то не так? – заметив, что я смотрю на него, спросил Лебедев.

– Нет, все в порядке. Давай помогу, – я откинул пассажирское сиденье, чтобы выпустить его из машины. Придерживаясь, Емельян вылез и лениво потянулся, разминая мышцы.

– Где мы? – уточнил он и присвистнул, когда развернулся и разглядел наконец здание, возле которого мы припарковались.

– Жилище дока. Впечатляет, не правда ли? – спросил я, и сам с неким восхищением созерцая похожий на старый особняк загородный дом Хиршмана.

Построенное в отдалении от городской черты и окруженное многовековыми деревьями двухэтажное строение из светлого кирпича, с крутой крышей, мансардой и высокими парными трубами с обоих концов дома. На втором этаже с лицевой стороны здания виднелись два небольших балкона, док называл их «французскими». Над входной дверью и вокруг окон на старорусский манер красовались резные деревянные наличники, а по обе стороны от парадной двери, словно подпирая крышу крыльца, вытянулись тонкие и тоже увитые резьбой колонны из бревен. Впрочем, украшение фасада этим и ограничивалось, в остальном же особняк был выдержан довольно лаконично.

Я не был здесь более пятидесяти лет, но в ту секунду казалось, будто не прошло и года с момента, когда я покинул этот дом. Я помнил расположение комнат внутри, помнил, что в гостевой спальне напротив той, что принадлежала в те годы мне, одна из створок заедала при попытке распахнуть окно. Я помнил запах еды, разлетавшийся из кухни по всему дому, когда утром помощница дока готовила завтрак, а вечером стряпала ужин. На первом этаже справа от входа доктор Хиршман принимал гостей в своем так называемом рабочем кабинете, хотя в обычное время им почти не пользовался, лишь забирал с полки пару-тройку книг, обычно на родном немецком, и уходил. Все встречи с Кругом он проводил исключительно в кабинете, не желая, чтобы те шастали по дому, никто и не настаивал. Мне же был открыт доступ к любому из помещений, хотя нельзя сказать, что я проявлял такой уж интерес к тому, что меня окружало. Наверное, многие бы поразились, как это обычный парень, выросший в «сталинке» с таким пренебрежением относился к существованию в особняке века на полтора старше его самого. Но, так уж вышло, дореволюционная архитектура тогда занимала, наверное, последнее место в списке заботящих меня дел. А со временем я просто привык. Так банально, но это правда. Да и сам док никогда не разделял страсть к роскоши и пышному убранству. Для меня это был просто дом, крыша над головой, пусть и с оттенком барского изящества.

– И ты решил сбежать отсюда? – указывая рукой на терем-теремок, спросил Емельян и посмотрел на меня, как на идиота.

– Предпочитаю жилплощадь поскромнее, – отшутился я, – пойдем. Док скоро приедет, но передал, чтобы мы чувствовали себя как дома.

Гравий на тропинке тихо похрустывал под ногами, когда мы шагали к парадной двери. Опавшая листва желто-коричневыми пятнами выделялась на пожухших газонах, где местами виднелись пучки еще зеленой травы. Часть листьев ветром прибило к дорожке и мокрое месиво липло к подошвам ботинок. Дождь наконец прекратился, но тучи по-прежнему хмурились, низко нависнув над землей, готовя к затяжной осенней непогоде.

Едва мы приблизились к порогу дома, входная дверь открылась и в проеме показалась высокая седоволосая женщина в темно-зеленом платье. С правого плеча свисала аккуратно заплетенная коса, а через левое перекинуто кухонное полотенце. Вероятно, наш приход оторвал ее от домашних дел.

– Mein Gott! [2] – она порывисто всплеснула руками. – Это и правда ты, Кирюша.

Только услышав ее голос, я понял, кто стоял передо мной.

– Тильда?! – мой вопрос прозвучал на порядок выше, а глаза, наверное, полезли на лоб.

– А кого еще ты планировал здесь увидеть, скажи-ка на милость?

Я все еще стоял истуканом, когда Тильда сгребла меня в охапку. Для восьмидесятилетней старухи она сохранила живость и силу, которой многие бы позавидовали.

– А ты почти не изменилась, – пошутил я, когда Тильда чуть отстранилась, но продолжала сжимать мои руки.

– Dummkopf! [3] – она игриво шлепнула меня по лбу и снова покачала головой, влажными глазами оглядывая с макушки до ног. – Ты все такой же красавец, а я теперь тебе в бабки гожусь.

– Да ладно, не преувеличивай, – улыбнулся я и провел пальцем по ее одряблевшей щеке. – Рад тебя видеть, Тильда, правда.

Она похлопала меня по плечу и быстро смахнула выступившую слезинку.

– Ладно, будет еще время о старом вспомнить. Я так понимаю, этот милый Junge [4] и есть Эмельян, о котором ты рассказывал герру Хиршману?

– Да, – я вернул свое внимание к Емельяну, неловко топтавшемуся позади. Думаю, на мгновение мы с Тильдой ненароком заставили его почувствовать себя третьим лишним. – Знакомься, Емельян Лебедев – мой подопечный. Емельян, это Тильда Рихтер— верная ассистентка доктора Хиршмана и мой давний друг.

– Guten Tag, – протянув руку для пожатия, поприветствовал Емельян и, судя по глазам Тильды, уже завоевал ее расположение.

– Рада встрече, Эмельян, – на свой привычный манер произнося заглавную букву, ответила она. – И зови меня просто Тильда.

– Окей, друзья мои, предлагаю продолжить обмен любезностями внутри, – поторопил я.

Как только мы расположились в гостиной, Тильда сразу же исчезла на кухне, чтобы приготовить свой особый чай, аромат которого я уже ощутил где-то на кончике языка.

– Она милая, – первым заговорил Лебедев, сидя возле меня в кресле. Сцепленные в замок пальцы лежали на коленях, ступня отбивала нестройный ритм.

– Я помню ее еще молодой девушкой, – поделился я, пытаясь освежить в голове образ семнадцатилетней Тильды, которая появилась в доме доктора Хиршмана всего через полгода после моего обращения. – Она помогала доку по всем хозяйственным вопросам и, судя по всему, продолжает это дело до сих пор. Даже не знаю, как он справлялся бы без нее.

– Она всегда знала о вашей сущности?

– Думаю, да, – сам я никогда почему-то об этом не задумывался, просто принимая присутствие Тильды как должное. – Кажется, Виктор однажды сказал, что Тильда его дальняя родственница по линии матери, он и привез ее сюда после очередной поездки в Германию. Даже если она не была в курсе, док, вероятно, сразу поделился с ней этой деликатной особенностью нашей жизни. По крайней мере, я никогда не замечал, чтобы Тильда вела себя странно или задавала вопросы. Она будто и не обращала внимания на то, что мы нисколько не меняемся.

– Ты знал, что она все еще живет с доктором? – спросил Емельян, поерзав в кресле. Он периодически мотал головой, рассматривая обстановку комнаты, но я видел, что делал он это не столько из любопытства, сколько от желания чем-то отвлечься.

– Нет, не знал, – я отрицательно покачал головой. – Честно, я допускал, что Тильды уже нет в живых. И ради бога, Емеля, расслабься, – как-то без зазрения по-свойски обращаясь, попросил я и дотянулся, чтобы погладить его по руке, все еще более холодной, чем следовало бы. – Мы здесь, чтобы помочь тебе.

– Я помню, но не могу отделаться от мандража, как в детстве, знаешь, когда тебя ведут к зубному, – признался Лебедев и немного натужно улыбнулся мне.

– Послушай, доктор Хиршман занимался исследованиями вампиров очень много лет, он обязательно во всем разберется. Обещаю.

– Я вернулась, – на распев протянула Тильда, неся в руках поднос с чайником, кружками и тарелкой с выпечкой. Я подскочил, чтобы помочь ей, но фрау Рихтер грозно посмотрела на меня и приказала сесть обратно. – Может, я уже не та молодая девица, которая бегала за тобой, Кирилл Андреевич, но я все еще способна донести легенький поднос, не уронив его тебе на голову.

Сев на диван, я быстро обменялся взглядом с Емельяном и был рад увидеть, как он повеселел. Да уж, Тильда имела такой эффект. Она всегда умела растормошить меня, когда я готов был забиться в угол или сутками лежать в постели, забыв про еду, мытье и желание жить.

– Entschuldigung sie bitte [5], Тилли, просто хотел помочь.

– Ой, не подлизывайся, – она засмеялась, ровно как в те дни, что мы провели вместе. – Я же помню, что ты не любил говорить со мной по-немецки, так что не стоит и начинать. А ведь он почти бегло общался с герром Хиршманов auf Deutsch [6], – уже обратившись к Емельяну, вспомнила Тильда, а я снова, как мальчишка, затеребил ухо. Не люблю, когда меня обсуждают.

– Ja, wirklich? [7] – внезапно спросил Лебедев и уставился на меня, приподняв бровь в ожидании ответа. А я-то думал, его познания дальше «доброго дня» не уходят.

– О, ты тоже знаешь немецкий? – оживилась Тильда, усаживаясь рядом со мной.

– Нет, простите, – тут же смущенно опроверг Емельян. – Учил в школе, кое-что помню, но это так, мелочи.

– Нестрашно, – Тильда махнула рукой. – На самом деле только с герром Хиршманом мы и болтаем на родном языке, а он не так чтобы многословен, вот я и скучаю по знакомой речи. Пейте-ка лучше чай, но аккуратнее – штрудели прямиком из духовки.

Тильда разлила чай и проследила, чтобы мы с Емелей в обязательном порядке взяли по куску пирога.

– Очень вкусно, Тильда, прямо тает во рту, – еще не дожевав, похвалил Емельян. Штрудель и правда был также безупречен, как и полвека назад.

– Danke, Lieblich [8], – лицо Тильды расплылось от удовольствия. Уж что, а покормить меня и дока она всегда любила. – Бери еще, не стесняйся.

– Док все еще работает со следственным комитетом? – поинтересовался я, запив проглоченный кусок.

– Изредка, если кто из старых знакомых попросит помочь в каком деле, но пока старается слишком часто не появляться там. Кое-кто начал задавать вопросы. И ты знал бы, если бы навестил его хоть раз! – сообщила Тильда, не забыв попутно отругать.

– Прости, Тилли, – я отставил чашку и сжал ее изящные руки в своих. Кожу покрывала тонкая сетка морщинок, местами виднелись пятнышки возрастной пигментации, но в целом Тильда все еще производила впечатление красивой и теперь уже статной женщины, несмотря на свой преклонный возраст. – Но и ты не звонила, а ведь я всегда оставлял свои текущие контакты.

– Ох, Кирюша, – она покачала головой и поникла, – я хотела, не раз собиралась связаться с тобой, но Виктор запретил, – редко когда я мог услышать, как Тильда звала Хиршмана по имени, – а я не могла ослушаться. Ну и отчасти тоже была на тебя в обиде, чего греха таить.

– Видишь, я все-таки приехал, – парировал я, с грустью понимая, что мне крупно повезло застать ее в живых. Если бы не случай с Емельяном, я бы так и не увиделся с Тильдой, навсегда запомнив, как она не скрывала горьких слез в день моего отъезда, умоляла остаться или же забрать ее с собой. Уверен, доктор Хиршман даже не догадывался, что Тилли в тот момент без раздумий променяла бы его покровительство и гостеприимство на неопределенное будущее с упырем-одиночкой.

Из прихожей донесся звук хлопнувшей двери. Вернулся док.

– Ждите тут, а я пока встречу герра Хиршмана, – Тильда резво подскочила и умчалась в прихожую.

– Сколько ей лет? – спросил Емельян, видимо, тоже оценив живость старушки Тилли.

– Если я ничего не путаю, то весной ей стукнуло восемьдесят три.

– Вы были близки с ней?

– Что ты имеешь в виду? Были мы любовниками или нет? – без обиняков уточнил я.

– Вроде того.

– Нет. Я успел сильно к ней привязаться, Тилли оказывала мне невероятную поддержку. Иногда я думаю, что не сдался исключительно благодаря ей, но испытывал к ней лишь дружеские чувства. Я бы, наверное, убил за нее, но любить ее, как женщину, не мог.

– Зато она, кажется, была в тебя серьезно влюблена, – заметил Емельян. С приходом дока нервозность в его движениях вновь дала о себе знать.

– Она просила обратить ее, – зачем-то рассказал я. Тильда лишь единожды подняла эту тему и никогда к ней далее не возвращалась, получив от меня четкий отказ. Я все еще верил, что мое решение было справедливым. Надеюсь, со временем она тоже это поняла. – Хотела уйти следом за мной, но я уговорил ее не глупить.

– И правильно сделал, – одобрил Емельян, – я бы ни за что не выбрал подобную жизнь добровольно.

– Примерно это я ей и сказал.

Я сидел спиной ко входу и только по внезапно изменившемуся выражению лица Емельяна понял, что в гостиной мы вновь не одни. Я обернулся.

– Здравствуй, Кирилл.

– Виктор.

Первое, на что я обратил внимание – Хиршман выглядел иначе, чем я запомнил его в далеком 1962-м. Нет, само собой, док ни на день не постарел, зато его облик приобрел существенные новшества: старомодные круглые окуляры уступили место стильным прямоугольным очкам в оправе из черного пластика. Темно-пепельная шевелюра исчезла, так что теперь на голове дока красовалась гладкая кожа загорелого черепа, а всегда аккуратно подстриженная борода сменилась модной и намеренно небрежной щетиной. Не знай я, что Хиршману по его человеческим меркам было чуть за шестьдесят, дал бы ему лет на десять меньше.

Поднявшись, я подошел к доктору навстречу и протянул руку. Он крепко схватил мою ладонь и продолжительно пожал.

– Спасибо, что разрешил приехать.

– Мальчик мой, ну как иначе.

И тут он обнял меня. Сказать, что я был удивлен, значило бы не сказать ничего.

– Все эти годы я ждал, что ты вернешься, но раз уж несчастливый случай свел нас, то я тем более не мог отказать тебе в помощи, – тихо проговорил он мне в самое ухо, и его слова заставили меня устыдиться, как нашкодившего мальца.

– Прости, док, – промямлил я и покрепче прижал старика к себе.

– Ничего, сынок, нам ли с тобой горевать об упущенных годах, – мягко произнес он и отпустил меня, переводя внимание на Лебедева. – Герр Эмельян?

– Ээм… Добрый день, доктор Хиршман, – Емельян кивнул. Он смотрел на дока со смесью интереса и тревоги, отзвуки которой доходили до меня. – Спасибо за приглашение.

– Друзья Кирилла – мои друзья, особенно если они в беде. Рад встрече, – Хиршман тоже чуть кивнул головой и пожал протянутую Емельяном руку.

– Ты не против, если мы сразу перейдем к главной причине нашей встречи? – обратился я к Хиршману. Все же приехали мы ради Емельяна, остальное могло повременить.

– Конечно! – тут же воскликнул док, и подхватив Лебедева под руку, заставляя того заметно смутиться, повел за собой. – Поднимемся в лабораторию, там и обсудим. Тильда, – притормозил он, попутно поглаживая Емельяна по перекинутой через свой локоть руке, как нуждающегося в утешении пациента, – меня ни для кого нет. Как закончим, спустимся на обед. Организуешь?

– Ja, – она кивнула.

– Vielen Dank, Schatz. [9]

Первое, что я заметил, войдя в лабораторию доктора – та претерпела заметные изменения, что было вполне логично, учитывая, как долго я отсутствовал. Посреди рабочего стола лежал закрытый ноутбук, множество непонятных для меня приборов расставлены по полкам, тут и там лежали инструменты, а книжные полки разрослись в объеме, как и количество самих книг – не все док готов был заменить современными технологиями.

В углу напротив окна старую бархатную софу сменил какой-то дизайнерский диван из темно-синего текстиля, перед которым стоял круглый столик из черного дерева.

Мы с Емельяном разместились на диване, док же притащил стул, сел напротив нас и закинул ногу на ногу, облокотившись рукой на спинку.

– Кирилл вкратце описал мне вашу проблему, Эмельян, но мне будет яснее, если вы самостоятельно опишите ваши ощущения. Не переживайте, говорите все, как есть. Как врач, я обещаю, что ни одно ваше слово не покинет пределы сего помещения, – он медленно обвел рукой лабораторию и приготовился слушать.

– Даже не знаю, с чего начать, – застопорился Лебедев и оглянулся на меня, будто ища помощи, но я лишь пожал плечами.

– Как говорят в таких случаях, начните с начала, – Хиршман добродушно улыбнулся и с таким же выражением добавил, держа зрительный контакт исключительно с Емельяном. – Если вам будет комфортнее, я попрошу господина Дружинина оставить нас наедине.

– Но, док… – вмешался я, однако Хиршман коротким взмахом руки заставил меня замолчать. Я знал, спорить бесполезно, так что решение было за Лебедевым.

– Эээ… – промычал он и опять повернулся в мою сторону, но я специально отвернулся, чтобы не давить. Не скрою, уходить я не хотел, я был вовлечен в эту историю не меньше, но усугублять положение было бы абсурдом. – Нет, пусть Кирилл останется.

– Уверены?

Серьезно, док? Откуда эта страсть к секретам?

– Абсолютно, – подтвердил Емельян, и мысленно я был ему благодарен.

– Тогда продолжим.

Емельян описал то, что происходило с ним за последние сутки, во многом повторяя то, чем успел поделиться со мной и чему я сам стал непосредственным свидетелем. Кое-что Хиршман уточнял и у меня, но в большей степени акцентировался на видении Емельяна. Когда он закончил, док задумчиво почесал колючий подбородок, а потом произнес:

– Как я и думал, дифференциация биологических жидкостей, приведших к трансформации, вызвала коллизию внутри нового организма, тем самым препятствуя его полноценному восстановлению, и инициировала в конечном счете отторжение процесса перехода.

– А проще? – суть сказанного Хиршманом я уловил, сам отчасти держался того же мнения, но без подтверждения мои домыслы ничего не стоили. Да и не уверен, что Емеля понял витиеватые речи доктора.

– Герр Эмельян должен перебороть влияние яда укусившего его вампира. Это легко можно было бы сделать, выпей он его крови, но, как я понимаю, такой вариант затруднителен.

– Скорее просто невозможен, – уточнил я. – Этот подонок и не думал завершить начатое, так что вряд ли он захочет помогать, даже если нам удастся его отыскать.

– Но есть же выход? – встревожился Емельян. От волнения он успел расковырять ногтем ранку на тыльной стороне ладони, поэтому уже в который раз мне пришлось взять его руку и сжать покрепче. Не спуская с доктора Хиршмана глаз, он высвободил свою ладонь, но только для того, чтобы переплести наши пальцы в замок. Неожиданный жест, но в тот же миг я уловил внутри себя слабую, но ритмичную вибрацию, догадавшись, что это отзвуки его пульса, который теперь начал утихать.

– Natürlich [10], и вы уже, в общем-то, его нашли, – док сложил пальцы вместе так, что образовалась стрелка, острие которой указывало на меня. – Кирилл напоил вас собственной кровью, которая побуждает ваше тело адаптироваться. Однако вопрос в том, когда вы минуете modus vivendi [11].

– Виктор, пожалуйста, мы не студенты на твоей лекции, объясни человеческим языком, – не удержался я, прекращая поток глубоких познаний доктора.

– Простите, увлекся, – извинился он и откашлялся. – Твоя кровь, Кирилл, нужна Эмельяну в куда большем объеме, чтобы преодолеть превалирующее действие яда, который был первым катализатором для обращения.

– И все? – почти одновременно с Лебедевым задали мы один и тот же вопрос.

– Ja, но как долго придется повторять прием, я, увы, ответить не смогу, – Хиршман виновато развел руками. – Это редкость, когда укушенный одной особью человек, получает кровь уже от особи совсем иной. В моей практике было всего два подобных случая с продолжительной разницей между ними.

– И чем все закончилось? – неуверенность доктора меня беспокоила, Емельян же вообще словно оцепенел, слушая Хиршмана.

– Никто из них не являлся моим десцендентом, донорами были незнакомые мне вампиры из анклава, и Главенствующие по наставлению Круга просто обратились ко мне за помощью. Но даже я порой не всемогущ, особенно когда сталкиваешься с чем-то впервые. Так что одного обращенного мы, к сожалению, потеряли. Второй выжил, но тогда я уже понимал, что источник проблемы – гетерогенность [12]. Вычислить продолжительность ассимиляции мне не удалось, потому что тот десцендент выпал из поля моего зрения, как только он и донор выяснили причину состояния, схожего с вашим, Эмельян.

– Но ты можешь назвать хотя бы приблизительный срок? – настаивал я.

– Увы, Кирилл. Показатели каждой особи индивидуальны.

– Но ты полностью уверен, что в итоге моя кровь стабилизирует его состояние?

– Ja, – ответил док, и я уловил едва заметное колебание, однако Емельяна, по-моему, подобный расклад удовлетворил. Лихорадочность его настроения, передаваемого мне, постепенно развеялась, и меня это устраивало. – Но полагаю, вам стоит задержаться здесь на какое-то время, чтобы я мог отслеживать симптомы и при необходимости оказать любую помощь. Вы ведь никуда не торопитесь?

Хиршман уставился на меня в ожидании.

– Весь дом в вашем полном распоряжении, да и свежий воздух пойдет юноше на пользу, – беззастенчиво уговарил док.

– Конечно, мы останемся, дело ведь серьезное, – а что еще я мог ответить? В любом случае Хиршман был прав, и Лебедеву безопаснее находиться в его присутствии, если что-то пойдет не так.

– Спасибо вам большое, доктор Хиршман, – поблагодарил Емельян, воспрянув духом. Уже хороший знак.

– Я искренне рад, что могу быть полезным.

Он расплылся в улыбке, а я подумал, что не один лишь внешний вид дока стал иным, изменилось и его поведение. Интересно, а сказал бы Хиршман тоже самое обо мне?

– Раз уж мы закончили, давайте же вернемся вниз и пообедаем, – с оживлением предложил доктор и встал. – Эмельян, окажите мне любезность, спуститесь первым и попросите Тильду накрыть на стол, а мы с Кириллом догоним вас через минуту. Хочу показать ему кое-что по текущему делу, с которым я помогаю следствию.

– Да, конечно, – согласился Лебедев и, ничего не подозревая, вышел за дверь.

– И что же это за «следствие» такое, а, док? – спросил я, пальцами очертив в воздухе кавычки.

– А тебя не проведешь, – усмехнулся он и по-отечески похлопал меня по плечу. – Но не думай, Кирюша, никаких страшных тайн я тебе не открою, просто хотел упомянуть о некоторых побочных эффектах реабилитации твоего подопечного.

– Мне уже начинать беспокоиться? – я принял серьезный вид, сложа на груди руки.

– Ох, нет, – отмахнулся Хиршман, – я действительно верю, что состояние Эмельяна вскоре наладится, но тебе нужно быть готовым к… – док снял очки, помассировал переносицу и вернул очки на место, – к ряду, так сказать, эмоциональных и физических всплесков.

– Уже заинтригован, – признался я и присел на краешек стола, наблюдая за Хиршманом.

– Ты же, наверное, и так догадался, что между тобой и господином Лебедевым установилась определенная биокоммуникация [13] после его перерождения?

– Не отрицаю. Но ведь между всеми донорами и десцендентами так или иначе происходит связь, взять хотя бы нас с тобой.

– Согласен, но степень корреляции двух особей дополняется и осложняется наличием ряда факторов, – опять начал заумничать док, но, видимо, заметив, как я устало закатил глаза, перевел информацию на привычную для среднестатистического обывателя речь. – Kurz gesagt [14], отношения между донором и его подопечным выстраиваются по примитивному принципу. Я хотел видеть в тебе сына, Кирилл, поэтому от меня ты мог получить лишь отцовскую заботу. Но вы с Эмельяном – fornicatur maturescere hominum [15]. Вы молоды, активны и…

– Стой, стой, стой! – я вскинул руки и притормозил Хиршмана. – Уж не планируешь ли ты огорошить меня новостью про пестики и тычинки… точнее, в нашем случае только тычинки? – я засмеялся. – Знаешь, док, немного поздновато.

– Зря издеваешься, mein Freund [16], – парировал он. – Кровь вампира при разовом употреблении вызывает локализованный и приглушенный эффект, но даже его, как ты уже понимаешь, хватает на создание нитей, связывающих вампира и его десцендента. Но помножь это в несколько раз, и результат выйдет за рамки.

Окей, возможно, мне стало не так весело, как минуту назад.

– Ладно, допустим, что ты прав…

– Я уверен, Кирюша! У-ве-рен, – произнес Хиршман, пытаясь, наверное, выдолбить мне свои слова на лбу, как библейские заповеди.

– Окей, – сдался я, – то есть, иначе говоря, чем больше моей крови выпьет Емельян, тем сильнее будет его тяга ко мне на физическом уровне?

– Ja, – коротко подтвердил Хиршман, кивнув лысой головой.

– А как насчет того, что я в принципе могу быть крайне далек от звания объекта его влечения? Конечно, трудно в такое поверить, док, но не все женщины и мужчины мира хотят затащить меня в постель, – самолюбие сей факт не тешит, но что правда, то правда. И я даже отбросил в сторону факт, что Емеля – вот уж совпадение – любитель мужского внимания.

– Таковы законы нашей необычной природы. Не я их придумал.

– Нелепая упырьская биология какая-то, – фыркнул я в ответ, пока еще до конца не представляя степень того, с чем мне предстояло, судя по всему, столкнуться.

– Просто будь готов, – посоветовал доктор Хиршман, ставя точку в обсуждении. – Ну и, позволь отметить, твой подопечный ist sehr schön Junge [17].

Я не отреагировал на его последнюю ремарку, не желая продолжать эту тему. Мы подошли к выходу, но я резко затормозил в проходе, озвучив вопрос, который занозой засел в мозгу.

– Почему ты рассказал только мне? Ведь это напрямую касается Емельяна.

– Можешь сам поделиться с ним, если сочтешь нужным. У тебя на руках карт-бланш.

* * *

Я спустился в столовую и сразу наткнулся на Тильду, суетившуюся вокруг обеденного стола.

– Все в порядке? – заботливо спросила она, расставляя приборы и тарелки по местам.

– Да, спасибо, – я улыбнулся.

Впрочем, мне и правда полегчало после слов доктора Хиршмана. Я понимал, что временно буду зависеть от крови Кирилла, но раз уж он однажды решил спасти меня, то вряд ли бросит теперь, когда я действительно в нем нуждался. Не знаю, откуда во мне эта уверенность, мы ведь и суток не знакомы, и он вполне мог передумать, решить, что ошибся, обратив меня. Но те странные заряды, которые будто током проскальзывали у меня в голове, отчего я улавливал либо ранее незнакомые, либо просто чужие и несвойственные мне в тот или иной момент эмоции, заставляли задуматься, что теперь мы с Дружининым тесно связаны. Взять хотя бы тот вечер, когда он притащил меня в свой дом. Я не на шутку струхнул, но уже вскоре утыкался ему в плечо, ища поддержки, потому что четкие импульсы где-то внутри словно говорили – ты можешь ему доверять, он поможет (хоть и звучит, как сумасшедший). Да и сюда он вряд ли привез меня потехи ради, чтобы похвастаться перед Хиршманом, какой он герой и молодец. В конечном счете я верил Кириллу. Более того, он мне даже нравился, хотя бы чисто внешне – не самый худший вариант, с кем я когда-либо проводил выходные.

– Может быть, я могу чем-то помочь? – и хоть язык не поворачивался назвать Тильду почтенной старушкой, с ее-то осанкой и манерой держать себя, я помнил про ее возраст, да и маячить тут без дела до прихода Кирилла с доктором не хотел.

– Nein, не беспокойся, – все в той же жизнерадостной манере ответила она, поставив в центре стола салфетницу. – Все уже готово.

Оценивающе взглянув на результат своей работы, Тильда довольно кивнула и присела на соседний стул, положив руки перед собой. Длинные пальцы с ухоженными ногтями и слегка узловатыми суставами, без единого украшения, но я успел разглядеть чуть более светлую полоску от кольца.

– Вы были замужем? – полюбопытствовал я, и Тильда, опустив глаза, посмотрела на свою руку.

– Ах, это? Нет, – она мотнула головой. Ее белоснежная седина нисколько не старила ее, а наоборот будто придавала свежести немолодому лицу. Даже в свои годы она была красивой женщиной, и я на секунду представил юную Тилли, идущую за руку с Кириллом. – Ты, наверное, подумаешь, что все это ужасно глупо, но я пятьдесят лет носила кольцо, которое мне подарил Кирилл.

Внезапно она рассмеялась, явно окунувшись в воспоминания, и я не торопил ее.

– Мы гуляли на летней городской ярмарке, и Кирюша решил поиграть в один из этих дурацких аттракционов, в которых все равно никто не побеждает. Я оставила его и ушла за пирожками, а когда вернулась, он вручил мне милое такое колечко с синим камушком, сказал, что получил его в качестве приза. Ну я взяла, да так и привыкла носить. Дешевое, конечно, было, но мне нравилось, – она ласково улыбнулась, но потом помрачнела. – А через пару лет он собрал вещи и уехал.

– А где сейчас ваше кольцо?

– Последнее время пальцы побаливают, вот я и перестала надевать, но оно со мной, как и раньше, – подцепив пальцами цепочку на шее, Тильда вынула ее наружу из-под воротника платья. Кольцо – посеребренный ободок с искусственным сапфиром, если я, конечно, не ошибался, в обрамлении двух резных листьев – висело в виде подвески.

– Симпатичное.

– Обычная безделушка, – отмахнулась Тильда, при этом с любовью смотря на кольцо.

– Но для вас оно много значит, цена и ценность – не одно и то же.

– Кириллу только об этом не говори, – попросила она, обернувшись, затем спрятала цепочку обратно под ворот платья. – А то возомнит о себе незнамо что.

– Вы до сих пор его любите? Простите, кажется, я лезу не в свое дело, – запоздало решил я прикусить язык, но любопытство так и распирало.

– Alles gut [18], Эмельян, – успокоила Тильда, печально улыбаясь. – Я не стыжусь былых чувств. Вот уже пятьдесят с лишним лет я с теплом и любовью храню в сердце те годы, что провела под одной крышей с Кириллом. Да, я была по уши в него влюблена, жутко переживала, когда он нас бросил. Но сейчас мне уже перевалило за восемьдесят, – Тильда взяла салфетку и промокнула глаза, – так что старческие болячки доставляют мне гораздо больше проблем, чем безответная любовь с налетом полувековой пыли, уж поверь.

Опираясь руками о столешницу, она медленно поднялась, когда услышала приближавшийся гул мужских голосов. А я теперь испытывал вину за то, что огорчил своими вопросами фрау Рихтер.

– Ну и заболтались же мы с тобой, Эмельян, – без тени недовольства посетовала Тильда. – Нужно начинать подавать на стол.

– Это моя вина, позвольте помочь.

– Ладно, – сдалась она, – раз уж рвешься мне в помощники, будь добр, нарежь хлеба. Он вон там, – и кивнула на плетеную корзину возле плиты.

Я подхватил нож и достал хлеб, когда Тильда серьезным тоном добавила:

– Он бывает груб и замкнут, или наоборот излишне саркастичен, не обижайся на него за это, каждый защищается от боли и невзгод, как умеет. – С зависшим в воздухе ножом я внимательно слушал ее слова. – Иногда он делает вид, будто ему абсолютно наплевать, но в душе искренне переживает, просто боится показать. Думает, одиночество убережет его от новых потерь, но глубоко заблуждается. И я рада, что теперь у него появился ты. Береги его, Эмельян, будь рядом, раз уж я не смогла. Ты нужен ему, даже если сам он того пока не понимает.

После подобной речи я растерялся с ответом, а затем Кирилл и доктор Хиршман вошли в кухню, и Тильда вновь превратилась в обходительную и веселую хозяйку.

– Ты как, Емель? – спросил Дружинин, заметив мое замешательство.

– В норме, – бросил я в ответ, пытаясь звучать непринужденно. – Как расследование?

Дружинин смутился.

– Какое?

– Для которого доктор задержал тебя наверху, – напомнил я, догадываясь, что из лаборатории меня выпроводили под ложным предлогом.

– Ааа, то дело, – лицо Кирилла быстро прояснилось и он машинально почесал затылок. Щекотно покалывая в районе шеи, его волнение отразилось во мне, и я поежился от неожиданности. – Разобрались.

– Ммм, – доктор Хиршман потянул носом воздух, прикрыв от удовольствия глаза. – Как же вкусно пахнет. – Du bist ein Wunder, Tilda! [19]

От похвалы фрау Рихтер зарделась, как юная школьница, и мы с Киром улыбнулись, наблюдая за стариками. Возможно, любовь Тильды к Кириллу оставила рану на ее сердце, но одно очевидно – любовь, пусть и иного сорта, к доктору Хиршману отчасти вернула ей покой.

Примечания:

[1] Грузино – поселок в Ленинградской области.

[2] (нем. тут и далее) – Бог мой!

[3] Дурень (и его производные)

[4] Парень/мальчик

[5] Прости, пожалуйста

[6] на немецком

[7] В самом деле?

[8] Спасибо, милый

[9] Большое спасибо, дорогая

[10] Конечно

[11] modus vivendi (лат.) – условия, делающие возможными хотя бы временные нормальные мирные отношения между двумя сторонами, когда при существующих обстоятельствах невозможно достижение постоянного или длительного соглашения.

Здесь: по сути временная стабилизация Емели при получении крови Кирилла.

[12] Если коротко, то гетерогенность – это неоднородность/несовпадение генетического состава; различные по природе или происхождению клетки/компоненты и т.п.

[13] Биокоммуникация (гр. bios- жизнь и лат. communico – связываю, общаюсь) – связь, общение между особями животных одного или разных видов путём передачи информации при помощи различных сигналов.

Передача информации (генерация) осуществляется специальными органами (голосовой аппарат, пахучие железы, форма тела, поза, окраска, поведение животного и т. п.). Приём информации (рецепция), осуществляются на сенсорном уровне, органов обоняния, вкуса, зрения, слуха, электро-, термо-, механо- и др. специальными рецепторами. Передаваемые сигналы обрабатываются в разных частях нервной системы, сопоставляется (интегрируется) в её высших отделах, где формируется ответная реакция организма.

[14] Короче говоря

[15] (лат.) половозрелые особи

[16] мой друг

[17] очень красивый парень

[18] всё хорошо

[19] Ты – чудо, Тильда!