Читать книгу Этничность, нация и политика. Критические очерки по этнополитологии - Эмиль Паин - Страница 4

О принципе взаимной дополнительности в изучении этничности

На протяжении нескольких десятилетий на рубеже XX–XXI веков в науке шел спор между сторонниками примордиальной и конструктивистской концепциями этничности и нации, хотя многие теоретики вполне обоснованно считают противопоставление этих парадигм искусственным и схоластическим, поскольку они вполне совместимы друг с другом115. Повторим то, что уже отмечалось автором еще в начале 2000‐х годов, но все еще плохо осмыслено в научной литературе. Раздельное использование конструктивизма и примордиализма приводит к заведомо неадекватным выводам. При этом крайний радикальный примордиализм, в эссенциалистской его форме, предполагает «фатальную, извечную предопределенность культурных свойств и ценностных ориентаций различных народов (этносов) и цивилизаций. Отсюда вытекает идея роковой „судьбы народа“… <…> Другая крайность – чрезмерный конструктивизм, который преувеличивает пластичность массового сознания и возможность манипулировать им под воздействием дискурса интеллектуальных и политических элит. Обе крайности приводят к весьма упрощенным представлениям об этнических процессах»116.

Между тем научные подходы примордиализм и конструктивизм дополняют друг друга, поскольку изучают разные стороны этничности. Первый сосредоточен на анализе относительно устойчивых свойств этнических общностей: этническое самосознание, солидарность и предрасположенность к взаимному общению, например в сфере брачных отношений. Конструктивизм, напротив, акцентирует внимание на относительно подвижных элементах этноса, сформированных в результате целенаправленной деятельности людей, во многом под влиянием этнических элит. О взаимосвязи этих подходов (не используя сами термины «примордиализм» и «конструктивизм») писал Ю. В. Бромлей еще в начале 1980‐х годов. Он отмечал, что каждый этнос на протяжении всего своего существования практически перманентно подвергается изменениям. По сути, академик говорил о «конструировании» этнической культуры (во всяком случае, о ее «перестройке») под влиянием инноваций. Однако в конечном счете «только межпоколенная передача инноваций придает им традиционность и относительную устойчивость, которая необходима для выполнения любым компонентом этноса своих функций»117. Эта идея о том, что всякая новация, любое конструктивное решение входят в жизнь этнических групп после того, как становятся традицией, подтверждается анализом результатов исследований лидеров конструктивистского направления.

Так, Э. Хобсбаум и его коллеги по сборнику «Изобретенные традиции» показали, что многие явления культуры, которые люди XX века считали давними традициями, были изобретены в XIX веке, особенно часто в период правления королевы Виктории. Однако с тех пор эти артефакты (например, шотландский килт – предмет мужской одежды из клетчатой ткани) закрепились в культуре и превратились в полноценные традиции, поскольку уже несколько поколений англичан и шотландцев используют эти изобретения в качестве этнических символов.

Исследования Ф. Барта показали, как меняется этническая идентичность вслед за изменением социальных границ. Вместе с тем история показывает, что возникшие границы могут надолго «застывать», а сформировавшаяся при этом идентичность закрепляется в сознании нескольких поколений людей. Например, абсолютное большинство россиян вполне определенно отмечают свою этническую идентичность (национальность) в переписях населения, а доля россиян, которые с 1989 по 2010 год не захотели или не смогли указать свою национальность в переписи, составляла всего 2–4%118. Смена одной этничности на другую – еще более редкое явление, чем отказ от указания национальности. Исследования Д. Богоявленского показывают, что случаи смены этничности во взрослом возрасте даже в этнически смешанных браках за два десятилетия между переписями населения СССР и России были единичными. Чаще всего такие случаи фиксировались на пограничных этнических территориях (например, татаро-башкирских) и обычно происходили под влиянием административного давления со стороны властей той или иной республики, т. е. почти всегда были недобровольными119.

О проницаемости этнических границ и потенциальном дрейфе этничности могла бы свидетельствовать высокая доля межэтнических браков, однако в России она весьма незначительна и составляет, по данным переписи 2010 года, всего 12% от общего количества семейных пар120. Во многих европейских странах этот показатель еще ниже, например в Эстонии в тот же период – менее 10%121. В советское время в РСФСР доля этнически смешанных пар тоже была относительно небольшой и колебалась от 8,3 (1959) до 14,7% (1989)122. Ю. В. Бромлей считал такие показатели типичными для современного мира, отмечая, что «этническая эндогамия» – так академик назвал браки внутри одного этноса – доминирует в большинстве стран мира. По его мнению, «в современных условиях этносы по крайней мере на 80–85% эндогамны»123. В России, по переписи 2010 года, в этническом и региональном разрезах наименьшая доля этнической эндогамии зафиксирована у народа коми – 65% брачных пар в одноименной республике, а наивысшая – у чеченцев в Чеченской Республике – 95%124.

Наиболее выдающиеся научные труды в области изучения этничности и нации, как правило, сочетают в себе разные научные подходы. К. Калхун в своей фундаментальной и обобщающей книге «Национализм» выделил раздел «Конструкция и примордиальность», в котором отказался не только от оценок этих подходов по принципу «плохие» и «хорошие», «истинные» и «ложные», но и показал, что эти подходы предназначены для анализа разных социокультурных явлений: конструктивизм наилучшим образом описывает феномен нации, тогда как примордиализм весьма ограниченно пригоден для анализа этого явления и больше применим для характеристики «родства», «происхождения» и «этничности», учитывая значительную зависимость указанных явлений от передачи прошлого, исторического опыта125.

Плюралистический подход в теории наций

Пока мы говорили о плюралистическом подходе при изучении этничности, но не менее значим он и для концептуального осмысления наций, особенно в нашей стране, где дискуссии о природе нации подстегиваются постоянным переосмыслением причин и последствий распада СССР и периодически взрывающимися этническими конфликтами на постсоветском пространстве. При этом научные дискуссии часто приобретают политический подтекст. Само определение нации (или отказ от него) зачастую трактуется как предрасположенность автора не только к некой теоретической концепции, но и к политической доктрине. Так, переход от советской преимущественно этнической трактовки нации (как «этносоциального организма») к политической вызывал подозрительность некоторых теоретиков, выступающих от имени малочисленных народов и задавшихся вопросом: а не является ли такой концептуальный дрейф проявлением этнического нигилизма со стороны федеральных властей и московских элитарных кругов? На это обратил внимание российский философ и известный политик Рамазан Абдулатипов в письме президенту Б. Н. Ельцину в апреле 1994 года:

Народы угадывают скрытую логику подобных рассуждений: России нужны Чечня, Тыва, Калмыкия и не нужны чеченцы, тувинцы, калмыки126.

Подобные опасения подкреплялись аргументами, взятыми из советской истории, когда под шум деклараций о равноправии народов многие этнические общности, в том числе и упомянутые чеченцы и калмыки, были изгнаны со своих территорий.

В современной мировой науке политические теории нации, бесспорно, доминируют над этническими в комплексе этнополитологических исследований. Об этом можно судить на основе анализа трактовок нации, отраженных в подавляющем большинстве современных энциклопедических, справочных изданий и учебников, издаваемых в Западной Европе и Америке, например в авторитетной «Энциклопедии национализма» Л. Снайдера127. В российской этнологии такой подход утвердился прежде всего благодаря усилиям В. А. Тишкова, М. Н. Губогло, А. Г. Осипова, В. С. Малахова и др.128

Политическая теория нации предполагает прочную связь социально-политической общности с государством. При этом национальная общность либо развивается в границах государства, либо стремится к ее созданию. Эта идея является основой политической теории нации, однако внутри нее существуют разные версии. Прежде всего, различаются этатистская и гражданская разновидности политической нации. Так, В. А. Тишков характеризует свое понимание сущности нации как этатистское, в этом случае понятие нация тождественно понятию государство129. В таком понимании Организация Объединенных Наций (ООН) может рассматриваться как организация объединенных государств. Гражданская трактовка политической теории нации связывает это явление не столько с этатистским субъектом – государством, сколько с гражданским – с обществом, подчеркивая ведущую роль общества, народа в политической системе правового государства. В такой трактовке и ООН – это организация не всех государств земли, а только признанных мировым сообществом в качестве суверенных государств-наций, основанных на народном суверенитете, при котором власть подчиняется воле народа (нации), а не диктатуре монарха, вождя, военной хунты или олигархических групп.

Концепция гражданской нации стала складываться в послевоенной Европе и в США. Одним из первых такой подход к нации выразил выдающийся американо-немецкий политолог Карл Дойч, провозгласивший: «Нация – это народ, овладевший государством»130. Позднее похожую трактовку политической (гражданской) нации поддержал гарвардский профессор Руперт Эмерсон:

Нация стремится овладеть государством как политическим инструментом, с помощью которого она может защитить и утвердить себя. <…> …Нация фактически стала тем, что придает легитимность государству. Если в основу государства заложен любой другой принцип, а не национальный, как это имеет место в каждой имперской системе, то его основы в век национализма немедленно ставятся под сомнение131.

С 1960‐х годов стало популярным научное представление о том, что гражданская нация не только легитимизирует государство, но и формирует национальные интересы, которые должны переплавляться государством в политические стратегии. Главное же, что нация, как общество, объединенное единством гражданских ценностей, только одна и способна предотвратить перерождение демократического государства в тоталитарное.

В 1990‐х годах исследователи стали называть важнейшим признаком появления гражданской нации такое изменение массового сознания, при котором формальные граждане овладевают гражданской культурой и начинают дорожить ценностью своих прав и обязанностей, а также осознавать решающую роль граждан в политической системе государства в качестве источника власти. В таких условиях активно формируются добровольные ассоциации и другие институты гражданского общества, способные контролировать деятельность государственной власти и защищать интересы общества.

Итак, появление развитого и влиятельно гражданского общества позволяет характеризовать политическую нацию как гражданскую, которую признают наиболее демократичной формой развития нации.

Приверженцы гражданской версии политической теории нации подчеркивают, что нация – это не просто население государства или согражданство и даже не просто гражданское общество, – это еще и общность, объединенная едиными культурно-ценностными узами. Такая точка зрения на нацию сложилась во многом под влиянием Э. Геллнера и Б. Андерсона – двух самых известных специалистов в области теории нации, идеи которых надолго определили развитие этой отрасли знания. Наша краткая, по необходимости, характеристика творчества обоих авторитетных ученых, разумеется, не претендует на исчерпывающий анализ их взглядов. Мы лишь хотим обратить внимание наших читателей на некоторые нюансы концепций Геллнера и Андерсона, которые остались малозамеченными, ускользнув от внимания большинства толкователей трудов обоих мыслителей.

Эрнест Геллнер внес огромный вклад в развитие теории нации и национализма. Теорию Геллнера можно назвать экономико-культурологической. Как приверженец идей модернизации, он выводит неизбежность появления гражданского национализма и политических (гражданских) наций из новой роли культуры в индустриальном обществе, в отличие от традиционных аграрных обществ. В традиционном обществе сосуществуют малые, народные культуры, замкнутые в пределах самодостаточных общин. Стоящие у власти административные и духовные элиты заинтересованы в сохранении и даже углублении культурных различий, отсюда крайне редкое совпадение между политическими границами и сферой распространения отдельных этнических культур. Ситуация стала меняться в ходе индустриальной революции Нового времени (XVIII–XIX века), стимулировавшей рост культурной стандартизации общества и вытеснения местных самобытных культур единой для государства, универсальной и профессиональной. Мобильное же по своей природе индустриальное производство требует культурной однородности общества. Возникает потребность в развитии единого национального языка и общих культурных смыслов. Единообразие культуры может быть обеспечено лишь централизованной системой образования, за которой стоит современное государство. Поэтому совпадение политического сообщества и поддерживаемой им единой национальной культуры становится нормой Нового времени, предстающей в истории как националистический императив.

Итак, концепцию Геллнера в ее первоначальном виде можно упрощенно представить в виде простой схемы. В ней исходным импульсом образования наций выступает экономическая модернизация. Она вызывает потребность в обеспечении культурной однородности населения той или иной страны, а также в политической кодификации населения (граждан) в качестве основного субъекта государства-нации. Главную функцию в борьбе за построение культурно однородных обществ в границах существующих государств или завоевании национально-государственного единства и независимости народов, не имевших своей государственности, берут на себя националисты, которые, по мысли раннего Геллнера, играют решающую роль в созидании нации (nation-building). Эта идея казалась логичной и абсолютно неуязвимой для критики, однако в конце своей жизни Геллнер во многом отказался от этой схемы, что не умалило его заслуг в том, что он одним из первых сформулировал основной признак политической нации – ее связь с государством, а заодно определил важнейшую политическую функцию национализма. По Геллнеру, национализм – «политический принцип, требующий совпадения национальной общности и государства»132.

Геллнер был одним из пионеров использования методологии конструктивизма в развитии теории наций и национализма. На этом пути он прославился уже тем, что ввел в научный оборот свой знаменитый афоризм о политическом субъекте, сконструировавшем нации: «Именно национализм порождает нации, а не наоборот»133. Эта идея, впервые опубликованная в монографии «Нации и национализм» (1983), цитировалась множество раз, на многих языках мира, и известна больше, чем любое другое изречение Геллнера. Однако мало кто обратил внимание на то, что спустя 11 лет после выхода упомянутой книги сам мэтр фактически опроверг свою идею о роли национализма в строительстве наций.

В 1994 году, за год до смерти мэтра, вышла последняя монография Геллнера: «Условия свободы: Гражданское общество и его исторические соперники»134. В ней изложена принципиально иная схема исторического соединения национальной культуры и государственных границ. Выдающийся ученый не побоялся показать, что такое соединение произошло во многих странах Европы (прежде всего на севере континента и на его Атлантическом побережье) намного раньше, чем он предполагал ранее, – еще в период Средневековья, за несколько веков до появления в эпоху модерна сил, которые стали называться националистами. Значит, все-таки не националисты сконструировали нации, во всяком случае не везде и не всегда они себя в этом проявили. Так, политическая история Англии не оставила этническим националистам места для участия в национальном строительстве, поскольку на Британских островах нация стала складываться еще в XV–XVI веках и совсем не так, как первоначально предполагал Геллнер: не снизу – усилиями националистов, а сверху – усилиями государства и спонсированной им профессиональной культуры. Поэтому, когда спустя три-четыре столетия в Англии наконец появились националисты, в них уже не было нужды в качестве создателей нации, она уже существовала: «…нация Шекспира уже не нуждалась в формировании новой кодифицированной культуры»135. И в Германии этнические нации сформировались до появления национализма. Здесь этническая германская нация появилась, по мысли Геллнера, в эпоху Реформации, хотя еще долго не была очерчена едиными государственными границами:

То есть были невесты, готовые идти к алтарю, оставалось только найти для них достойных политических женихов. Иначе говоря, здесь требовалось государственное строительство, но не создание новых национальных культур136.

Этим строительством занимались не самодеятельные националисты, а государство, активнее других – прусская монархия, и Геллнер подчеркивает, что произошло это «прежде, чем вышел на сцену политический национализм»137. И лишь в континентальных империях – Австро-Венгерской и Османской, особенно там, где политические и этнические границы совершенно не совпадали (например, на Балканах), где господствовала этническая и религиозная многоукладность и чересполосица, – там и проявилась созидательная и одновременно весьма агрессивная роль националистов, которые, поставив задачи строительства культурно однородных государств, должны были вначале сконструировать однородные этнические нации, а для этого «ассимилировать, или изгнать, или уничтожить огромное количество людей»138.

Геллнер, переосмыслив роль национализма в формировании этнических наций, одновременно обосновал в последней своей монографии решающее значение гражданского общества в становлении наций гражданских. По его мнению, гражданское общество является важнейшим условием появления гражданской нации, поскольку только оно способно «служить противовесом государству, не мешая ему, выполнять роль миротворца и арбитра между основными группами интересов…»139. На наш взгляд, чрезвычайно важным является замечание Геллнера о том, что появление развитого гражданского общества пока является исторической редкостью, поэтому

до сих пор во многих (и весьма обширных) частях нашего мира не существует того, что обозначается этим термином. <…> Наиболее остро это проявилось в тех обществах, где все стороны жизни были строго централизованы, где существовала единая политическая, экономическая и идеологическая иерархия, не допускавшая никакого соперничества, и где единственная точка зрения служила мерилом истины и правоты небольшой группы людей140.

Там, где отсутствовали или были очень слабыми институты гражданского общества, не складывались и гражданские нации, и такие «общества пребывали в разобщенном, атомизированном состоянии»141.

Научное величие Геллнера, на наш взгляд, состоит уже в том, что он, будучи прославленным ученым, не побоялся на склоне лет радикально изменить свою теорию, опровергнув свои собственные, при этом самые яркие и популярные идеи. Но в результате он сделал свою теорию более адекватной политической истории, более разнообразной и богатой по содержанию. Она стала одной из самых популярных и авторитетных в этнополитологии, но одновременно одной из самых спорных. Многие ее положения стали рассматриваться как аксиоматические, однако основной вывод, к которому сегодня приходят исследователи, оценивающие роль этой теории, чаще всего сводится к признанию того, что даже такой выдающийся мыслитель современности не смог построить завершенную единую теорию нации и национализма142. В то же время он далеко продвинулся в понимании механизмов взаимовлияния экономической и культурной модернизации с одной стороны и этнополитических, национальных процессов – с другой.

На мой взгляд, наиболее авторитетной ныне является концепция нации Бенедикта Андерсона. В ней идеи конструктивизма органично переплетаются с историко-эволюционным подходом, иногда трактуемым как примордиализм. Начнем нашу краткую характеристику концепции этого британского ученого с ее конструктивистских аспектов. Андерсон, хотя никогда не называл себя конструктивистом, внес огромный вклад в развитие этого направления уже тем, что предложил чрезвычайно яркую и запоминающуюся конструктивистскую метафору – «воображаемое сообщество» (imagined community). По утверждению ученого, «все сообщества крупнее первобытных деревень, объединенных контактом лицом-к-лицу (а может быть, даже и они), – воображаемые»143. Иначе говоря, люди воображают себя частью сообщества, не имея возможности ощутить это через непосредственные контакты. Особенность нации как сообщества в том, что это политическое сообщество, скрепленное представлением людей об их участии в свободном самоопределении в «своем» суверенном государстве.

Концепция «воображаемого сообщества» дополнила конструктивистские подходы Э. Хобсбаума об «изобретенных традициях» и идеи Э. Геллнера о взаимосвязи культурного строительства и экономической модернизации в развитии наций и национализма. При этом Б. Андерсон не ограничился выдающейся метафорой, а показал широкий комплекс механизмов воображения (конструирования) нации с помощью книгопечатания, создания музеев, проведения переписей населения, картографии территорий и др. Его концепция изложена в книге «Воображаемые сообщества: размышления об истоках и распространении национализма». Упоминание об истоках национализма в названии этой монографии указывает на использование в ней историко-эволюционного метода исследования и на ее научный предмет: изучение эволюции национализма и наций в эпоху модерна. Подход Андерсона к этому предмету весьма своеобразен. Для него национализм – это явление такого же масштаба, что и религия, политическая роль которой в сплочении подданных государя ослабевала в эпоху становления демократии Нового времени, поэтому вытеснялась национализмом как комплексом идей о ведущей роли нации (народа) в управлении государством и представлением о том, что государственная власть не дарована Богом его помазанникам, монархам, а достигается волей суверенной нации (народа). Развитие национализма и становление на его основе наций проявляется в культуре, например в процессе вытеснения из политической жизни элитарного языка религий (латыни или санскрита) народными, этническими языками, приобретающими статус государственных.

Методология Б. Андерсона не ограничивается конструктивизмом, поскольку предполагает, что нация, «будучи однажды воображенной», затем транслируется, наследуется и трансформируется следующими поколениями, и в этом тезисе его позиция близка к подходу примордиалистов. Андерсон подчеркивал, что нации не только воображаются людьми, но и складываются исторически как объективная реальность под влиянием ряда факторов, важнейшим из которых он считал «печатный капитализм» (print capitalism), позволивший распространить этнический язык одного из народов на все государство-нацию. Эта мысль близка идеям Геллнера и одновременно методологии эволюционизма. Андерсон разъяснял очень важную особенность своей концепции: то, что сообщества «воображаемые», не означает, что они мнимые или ложные. «Сообщества следует различать не по их ложности/подлинности, а по тому стилю, в котором они воображаются»144. Нации как воображаемые политические сообщества в то же время реальны, поскольку такая реальность, по мысли Андерсона, определяется:

– реальной историей их возникновения в процессе модернизации и «печатного капитализма»;

– наличием таких неотъемлемых и конкретных качеств нации, как территориальная определенность (в границах государства) и суверенность;

– наличием горизонтальных связей в социальном сообществе, названных Андерсоном «товариществом», более значимым в какие-то моменты, чем социально-имущественные и другие статусные различия между членами единой нации;

– психологическими последствиями: люди «готовы умирать и убивать» за эти воображаемые сообщества.

Осознание необходимости поиска более плюралистических методологий, чем изолированные примордиализм и конструктивизм, в изучении наций и этничности стало заметным уже в 1990‐х годах. Тогда известный социальный антрополог Дж. Комарофф предложил свою концепцию «неоконструктивизма», объединявшего идеи примордиализма об инерционности культурных явлений с идеями конструктивизма145. Поиск условий синтеза разных подходов приобрел еще большую популярность в 2000‐х годах. В 2004 году автор этой книги высказывал такую идею146, а 10 лет спустя свой синтетический подход предложил М. Барбашин147. Позднее мы с С. Федюниным раскрыли смысл «синтеза» в анализе этнокультурных и национально-политических процессов. На наш взгляд, синтетический подход к изучению этнических, межэтнических и национальных процессов можно назвать также плюралистическим, поскольку он предполагает сочетания не двух, а нескольких методологических принципов, по крайней мере таких, как конструктивизм, теории традиций и концепции социально-политического институционализма148.

Новая трактовка основных понятий этнополитологии

Принятие методологии синтеза основных подходов в этнологии позволяет сделать обобщающие выводы относительно трактовки основных ее понятий.

Нация. Наиболее распространенная и признанная мировыми экспертами дефиниция нации состоит в том, что это «политическое сообщество граждан государства разной этнической, расовой, религиозной и другой идентичности, осознающих свое национально-гражданское единство, свои гражданские права и свою ведущую роль в политической системе государства в качестве его суверена – источника власти»149. Эта дефиниция хорошо согласуется с идеями Б. Андерсона, Р. Суни и К. Калхуна.

В основном нации представляют собой современные формы политических сообществ, которые состоят из людей, предполагающих, что в силу некоторых общих характеристик… <…> Они имеют право на самоопределение, право управлять собой и обладать их предполагаемой «национальной» родиной150, —

пишет Рональд Суни. Крейг Калхун перечисляет следующие базовые гражданско-политические основания нации в качестве идеальной модели:

– народный суверенитет: «участие народа в коллективных делах – народная мобилизация на основе принадлежности к нации (в военной или гражданской деятельности)»;

– «прямое членство, когда каждый индивид считает себя непосредственно частью нации и в этом смысле категориально эквивалентным другим членам»;

– «идея о том, что правление является справедливым только тогда, когда оно опирается на волю народа или, по крайней мере, служит интересам „народа“ или „нации“»; и ряд других151.

Политическая проекция нации в современных теориях сочетается с культурной и отражает роль этнического фактора нации в использовании ею этнического (национального) языка. О его роли пишет Р. Суни, ссылаясь при этом на идеи Б. Андерсона и подчеркивая, что язык является: 1) средством, при помощи которого «воссоздается прошлое, воображаются общности и грезится будущее»; 2) основным выражением «народности нации», соединяющей ее с народной, этнической культурой; 3) «фундаментом примордиальности» для нации, в том смысле, что язык не конструируется нацией, а почти всегда наследуется из прошлого152. Р. Суни использует термин «примордиальность» как признак того, что это не сконструированный элемент, а полученный в результате исторической трансляции этничности. Вместе с тем Суни, как и подавляющее большинство современных академических специалистов в области теории наций, не сомневается в том, что этничность не играет главенствующей роли в функционировании и развитии современных наций, как правило многоэтничных. Нации являются прежде всего социально-политическими конструктами. Нации, в отличие от этноса, жестко политически привязаны к территории государства, выступая его сувереном. Они – продукт повседневного политического самоопределения граждан государства, основывающегося главным образом на синхронных, горизонтальных общественных отношениях, постоянно обновляющихся и проверяющихся в процессе, который Эрнест Ренан назвал «повседневным плебисцитом».

Национализм. Долгое время в России преобладало сугубо этническое определение этого понятия, отождествляющее национализм с ксенофобией и шовинизмом и связанное с заведомо негативной его общественной оценкой. Например, в толковом словаре Ожегова дается следующая трактовка этого понятия: «идеология и политика, исходящая из идей национального превосходства и противопоставления своей нации другой»153. Ныне при всем разнообразии подходов к определению этого понятия национализм трактуется в европейской традиции, восходящей к Э. Ренану, как форма идеологии и направление в политике, в основе которых лежит признание ценности нации как высшей формы общественного единства и основы для образования государства154. При гражданско-политической трактовке нации национализм лишен негативной коннотации. К тому же мы, как и большинство современных исследователей, считаем принципиально невозможной однозначную трактовку национализма и оценку его позитивных или негативных сторон в силу необычайной многозначности этого термина155.

«Этнос», «этния» (ethanee) и «этническая группа» (ethnic group). Все эти термины приемлемы с научной точки зрения, а приоритетность их использования определяется как предпочтением конкретного исследователя, так и особенностями научных традиций разных стран мира. Понятие «этния» в англоязычных научных публикациях использовали Энтони Смит и Пьер Ван ден Берге, но чаще всего этот термин встречается в литературе на французском и испанском языках, тогда как исследователи англосаксонских стран и Германии в последние годы обычно оперируют понятием «этническая группа» (ethnic group)156. В научной и учебной литературе современной России и большинства других государств, возникших на территории бывшего Советского Союза, широко используется понятие «этнос»157. Оно применимо в государственной статистике, особенно для учета динамики этнических общностей, сохранивших свое самоназвание, и в законодательстве, затрагивающем коллективные права этнических общностей. Понятие «этнос» предлагается в качестве основной единицы анализа межэтнических отношений и в учебном пособии, подготовленном при участии автора данной монографии158.

Под этносом понимается исторически сложившаяся социально-культурная общность людей, характеризующаяся следующими основными признаками:

– этнонимом (самоназванием); его следует отличать от эпонима – названия, данного внешним наблюдателем и зачастую имеющего негативную окраску. Например, самоназвание основной этнической общности Германии – «дейтч», русские люди дали ей эпоним «немцы», который происходит от презрительной клички «немые» (не говорящие по-русски). Существует еще и политоним – название всех жителей страны, например «россияне» – жители России с разными этническими самоназваниями («русские», «татары», «чеченцы» и др.);

– устойчивыми представлениями (как правило, мифологизированными) об общем происхождении народа. Например, у евреев оно связано с библейским мифом о том, что все они – потомки двенадцати колен (племен), имеющих общего предка Иакова (Израиля), а у итальянцев – с комплексом легенд, в том числе с легендой о братьях Ромуле и Реме, вскормленных волчицей;

– историческими представлениями об общей территории. Связь этноса с территорией, по мысли Э. Смита, является не прямой, а ассоциированной и может сохраняться и в отрыве от исторической родины159.

На наш взгляд, в современном мире должно возрастать понимание значительной роли этничности в национальной проблематике, особенно в условиях, когда заметна политическая мотивировка предложения «забыть об этничности», прикрывающего собой стремление к отторжению территорий соседних государств с якобы нелегитимной этнической историей.

Энтони Смит отмечал, что, как бы мы ни трактовали сущность нации: в традиционно британском варианте (как все население государства) или в ее более позднем гражданском толковании, – в любом случае в нации будут присутствовать этнические компоненты, поскольку этническая история страны так или иначе отражается в современных нациях160. В своей книге «Этническое происхождение нации» Э. Смит определяет нацию как синтетическое явление, соединяющее гражданство, этничность и политическую территорию.

Еще одна важная новация Э. Смита состоит в его предположении о различии роли конструирования по отношению к нации, с одной стороны, и к этническим сообществам – с другой. По отношению к последним («этносу» или «этнии») конструирование не выступает основным фактором их формирования и поддержания. Э. Смит отмечал, что этничность, разумеется, не отгорожена от процессов социального конструирования: ее элементы выстраиваются, перестраиваются и порой откровенно выдумываются, тем не менее этнические общности в течение многих веков, а иногда и тысячелетий сохраняли свою особую этническую идентичность161. Человек не конструирует для себя этнический язык, он получает его в детстве в семье (даже когда с детства осваивается несколько «родных языков», скажем язык отца и матери); человек не изобретает этноним и первичный комплекс таких представлений, как, например, миф об общем происхождении, этнические символы, привычки, обычаи, – все это люди и общности получают от рождения.

Эмиль Дюркгейм назвал такое наследие коллективными представлениями, имеющими сходное и в какой-то мере нормативное значение для всех членов социальной общности162. Свою концепцию Э. Дюркгейм обосновал в 1912 году, а век спустя К. Калхун развил эту идею, отчасти дискуссируя с радикальным конструктивизмом:

Многие отличительные особенности национальных культур, например, язык, не создаются индивидами. Скорее индивиды становятся личностями в социальных отношениях, которые уже сформированы культурой. Отрицать реальность или важность этих наблюдений неразумно163.

Человек, причисляющий себя к той или иной этнической культуре, получает доступ к ее коллективной исторической памяти. Со временем индивид может измениться, перестроить свою систему идентификации, однако при отсутствии политики насильственной ассимиляции (целенаправленного растворения меньшинств) и признаков государственного притеснения по этническому признаку этническая идентичность оказывается весьма устойчивой и сохраняется у основных этнических общностей с детских лет и до конца жизни. Эта добровольная самоидентификация хорошо проявляется в жизни почти 200 народов постсоветской России.

Этничность. Для обозначения этнокультурного единства представителей одного и того же народа-этноса, независимо от места проживания людей, идентифицирующих себя с этим народом, Ю. В. Бромлей предложил термин «этникос»164. В современной этнологии в этих же целях используется другой термин – «этничность» (ethnicity). Существует множество трактовок этого понятия, в соответствии с которыми изменяются основные признаки этничности, хотя, на наш взгляд, чаще всего ее рассматривают как:

– форму этнической самоидентификации человека, осознания им своей связи с определенным этническим сообществом. В этом качестве «этничность» может быть синонимом термина «национальность» (nationality), использовавшегося во времена сугубо этнической трактовки понятия «нация» и сохранившегося до настоящего времени в речевой практике и терминологии государственного управления;

– набор культурных маркеров, помогающих отличать свои и другие этнические общности. В качестве маркеров могут выступать: язык, этнонимы, топонимы, символы и др.;

– проявление не только идентичности, но и более широкого самосознания этнических групп, производного от используемых культурных традиций, устойчивых представлений и стереотипов.

Один из самых авторитетных российских этносоциологов Л. М. Дробижева трактует это понятие еще шире. По ее мнению, этничность соединяет в себе самосознание и поведение людей, а именно:

Этничность – это не только этническая идентичность, этническое самосознание людей, но и реальное следование специфическим формам поведения, особенностям в видении и восприятии мира165.

Определение основных категорий этнологии – нация, этнос и этничность – позволяет перейти к анализу других аспектов этнополитического развития.