Читать книгу Разбойники Сахары. Пантеры Алжира. Грабители Эр-Рифа - Эмилио Сальгари - Страница 10

Как всем известно, Сахара – не только самая большая песчаная пустыня на земном шаре, но и самая жаркая. Таких высоких температур, как на ее бескрайних равнинах, нет нигде в мире.

Сахара расположена между 16° и 30° северной широты и между 27° восточной долготы и 19–22° западной, то есть длина ее – около четырех с половиной тысяч километров, ширина примерно тысяча, а площадь – четыре с лишним миллиона квадратных километров. Впрочем, с последним можно и поспорить.

Дело в том, что не вся Сахара бесплодное, раскаленное море песка, где никогда не идут дожди, как привыкли верить люди. Не сухой океан, который невозможно пересечь. Наряду с равнинами и низменностями, там есть и плато, и скалы, и даже грандиозные горные хребты, где вода – что многим читателям покажется неправдоподобным – по ночам превращается в лед. Ведь горы эти чрезвычайно высоки, особенно горы Ахаггар, достигающие двух с половиной тысяч метров.

Хотите удивиться еще больше? В Сахаре текут реки! Да, они пересыхают, однако несколько недель в году в них весело журчит вода. Такие непостоянные реки называются уэдами. Их устья теряются в песках, почти не орошаемых дождями.

Надо сказать, что в Сахаре действительно есть места, где дождя не видят по пятнадцать, а то и по двадцать лет, и дневная температура превышает пятьдесят градусов. В оазисах, напротив, температура зимой может опускаться до семи градусов, так же как и на Имощаге[12], на Тассильском плато или на плато Эджеле, Муйдир, в горах Адрара, Мохтар, в провинции Варан и в оазисах плоскогорья Аир, самая высокая точка которого – гора Тиндже[13], возвышающаяся на 1330 метров над уровнем моря.

Таким образом, знаменитые песчаные барханы покрывают отнюдь не всю Сахару, как принято думать, а лишь низины, тянущиеся к югу и юго-востоку от Марокко и Триполитании, доходя почти до левого берега Нила.

Это и есть настоящая пустыня: раскаленная, безводная, бесплодная, где выживает лишь верблюжья колючка, именуемая айгуль, да отдельные виды молочаев. Там дует горячий самум. Он высушивает до капли все соки растений, испаряет воду из бурдюков и поднимает огромные тучи песка, способные похоронить под собой целые караваны.

Однако и в этих местах, если постараться, можно найти воду практически везде. В последние годы европейцы пробурили в северных оазисах немало артезианских скважин, воды которых хватает даже для полива окружающих садов.

Гораздо опаснее песка и ветров обитатели пустыни. Все они, от тиббу[14] до туарегов, живут исключительно грабежом караванов, пересекающих Сахару. Это смелые и свирепые люди, дикие фанатики, похваляющиеся убийствами христиан.

Караван маркиза де Сартена бесстрашно вступил в пустыню.

Впереди на осле ехал мавр, исполняя функции проводника. Для ориентации ему не требовался компас: жителям Сахары достаточно солнца и Полярной звезды. За мавром вышагивал верблюд с паланкином, около которого ехали маркиз, Рокко и Бен. Следом за первым двигались остальные верблюды, связанные цепочкой.

Перед глазами путешественников до самого объятого огненным закатом горизонта простиралась пустынная равнина. Впрочем, равнина отнюдь не была ровной, она представляла собой череду высоких и низких песчаных гряд. Там и сям торчала hedysarum alhagi – верблюжья колючка – худосочные растения, в полфута высотой, с разветвленными корнями, маленькими темными листочками и длинными колючками. До этих растений чрезвычайно лакомы верблюды. Вдали, на фоне неба, темнели силуэты финиковых пальм с длинными перистыми листьями, пожелтевшими от горячего дыхания самума.

– До чего тоскливая картина! – воскликнул маркиз. – И какая тишина стоит над этими песками.

– Тем не менее караванщики любят пустыню, – ответил Бен. – Оказавшись в Марокко, они ждут не дождутся дня, когда сюда вернутся.

– Но здешнюю жизнь вряд ли можно назвать веселой.

– Наверное, маркиз. Жизнь в пустыне трудна, полна тяжких лишений и опасностей. Ежегодно здесь гибнет немало отважных путешественников, чьи кости остаются лежать под палящим солнцем. Однако другие не теряют силы духа и продолжают странствия.

– Наверное, самумы пожинают богатый урожай жертв? – поинтересовался Рокко.

– Сами поймете по скелетам, что нам встретятся. Дорога в Нигер усеяна костями людей и животных. Нередко в песках навеки исчезают целые караваны.

– Разрази меня гром! – воскликнул Рокко. – Звучит не слишком обнадеживающе.

– Это если еще не учитывать тех, кто умирает от жажды, – произнес маркиз.

– В Марокко до сих пор помнят тысяча восемьсот пятый год, когда пересохли все колодцы.

– И много тогда караванов погибло? – спросил Рокко.

– Две тысячи человек и тысяча восемьсот верблюдов и ослов.

– Неужто все они погибли от жажды?

– Их трупы нашли рядом с сухими колодцами.

– Вот так гекатомбы… – протянул маркиз.

– Надеюсь, нам подобная судьба не грозит, – сказал Рокко.

Пока они беседовали, караван медленно продвигался с бархана на бархан. Жара сделалась невыносимой, свет, отражаясь от граней песчинок, резал глаза. Верблюды и кони поднимали пыль, от которой у людей начинался сильный кашель.

Временами казалось, что земля так пышет жаром, словно они ехали не по песку, а по озеру лавы, извергнутой невидимыми вулканами. От тишины, не нарушаемой ни щебетом птиц, ни гулом насекомых, корсиканцу и сардинцу, непривычным к таким местам, сделалось не по себе. Душу разбирала такая тоска…

Маркиз начал было мурлыкать под нос какую-то корсиканскую песенку, но вскоре умолк: пыль сушила губы. Да и голос, теряясь в пустоте, не веселил, а только усиливал грусть. Из-за отсутствия эха казалось, он мгновенно глохнет, словно жара поглощала звуки так же, как влагу.

В полдень, после четырех часов пути, караван остановился в крошечном оазисе с несколькими кустами саксаула[15] и десятком финиковых пальм, чуть ли не сгибавшихся под тяжестью гроздьев спелых плодов.

Пустыню по праву можно назвать родиной фиников. В оазисах они растут сами по себе, стойко сопротивляясь натиску песка, долгим засухам и палящему зною. Без верблюда обитателю пустыни пришлось бы плохо. Без финиковой пальмы – совсем худо. Поэтому понятно почтение, которым пользуется здесь это растение. Из него туареги и тиббу получают практически все, что требуется для жизни.

Нежные молодые листья легко усваиваются и идут в салаты. Старые надрезают и извлекают освежающий млечный сок, так называемое финиковое молоко. Он очень вкусен, однако быстро прокисает, и пить его надо сразу же. Сухие листья размягчают, отбивают и плетут циновки, корзины, головные уборы и крепчайшие веревки. Свежие цветы финика – прекрасная, здоровая пища, а из очищенных от цветов гроздей получаются удобные мётлы.

Из плодов, содержащих, как известно, большое количество сахара и крахмала, туареги делают свой основной продукт питания: сытную муку, хранящуюся долгие годы. Помимо муки, из фиников готовят вкусный сироп, «финиковый мед», который используется для заправки кушаний из риса и проса. Из заквашенных фруктов выходит отличное вино, а из вина – уксус и дистиллированный спирт.

Ценится и твердая, почти не подверженная гниению древесина этих удивительных пальм. Уголь из нее лишь немногим уступает каменному.

Можно ли требовать большего от растения, которое не нуждается в уходе и выживает там, где все прочие гибнут?

Стоянка должна была продлиться до вечера. Пока маркиз, Эстер и мавр ставили палатки, а Рокко готовил еду, Бен с бедуинами отправились рвать финики. Вскоре их корзины были полны отборных продолговатых плодов: мясистых, с блестящей кожицей желто-красного или желто-коричневого цвета.

– Замечательный урожай, – похвалил Бен. – Можно сделать мед.

– И кто же этим займется? – спросил де Сартен.

– Я, господин маркиз, – отозвалась Эстер, отправляя очередной плод в свой маленький ротик с алыми, как кораллы, губками.

– Готов помочь, хотя подмастерье из меня, наверное, выйдет весьма неумелый, – сказал маркиз.

– Хотите помочь? Ловлю вас на слове, – засмеялась Эстер и тут же покраснела. – Ничего сложного в этой работе нет.

– А я нацежу бурдюк финикового молока, – сказал Бен. – Пальма, правда, потом погибнет. Ну да ничего. Их здесь много. Одной больше, одной меньше.

– Почему погибнет? – поинтересовался маркиз.

– Засохнет. Вот почему туареги выбирают для сбора молока лишние или неплодоносящие растения.

Прихватив бурдюк, юноша влез на верхушку пальмы, срезал венчающие ее листья и сделал сначала глубокий круговой надрез, потом другой, вертикальный. Через несколько минут потек молочно-белый сок.

Пока Бен наполнял бурдюк, маркиз, Эстер и Рокко занялись изготовлением меда. Это действительно оказалось несложно, требовались лишь сила и глиняный дуршлаг. Надо было протереть через него плоды так, чтобы отделить мякоть от шкурок и косточек. В итоге у них получилось четыре больших кувшина отменного финикового меда, которым можно было разнообразить рацион.

Выпив молока и с аппетитом позавтракав, путешественники устроились в палатках или просто улеглись в тени пальм и задремали. Верблюды, будто саламандры, предпочли спать под палящим солнцем, совершенно им, по-видимому, не мешавшим.