Читать книгу Запечатанное письмо - Эмма Донохью - Страница 2
Глава 2
Feme covert[37]
ОглавлениеКогда мы приходим домой, мы сбрасываем маску, кладем инструменты и перестаем быть юристами, моряками, солдатами, чиновниками, священниками и становимся просто людьми.[38]
Джеймс Энтони Фроуд. Немезида веры (1848)
Скоро с прогулки придут девочки, чтобы по заведенному порядку провести час с родителями. Вице-адмирал Генри Кодрингтон сидел в своем любимом кресле и читал «Телеграф». Его жена, опершись локтями на маленький инкрустированный столик и нервно поигрывая бриллиантом, смотрела на его квадратный затылок. Его седые волосы тщательно приглажены; белая рубашка, черный жилет и черный сюртук застегнуты на все пуговицы, хотя стоит страшная жара (которая обрушилась на город с новой силой в начале второй недели этого невыносимо скучного сентября, и, как только постоянная дымка на небе стала рассеиваться, почти все дома Уэст-Энда опустели – их счастливые обладатели уехали на рыбную ловлю или на охоту). Что ж, во всяком случае, у него еще нет никаких признаков лысины, равнодушно думала Хелен.
Она снова покатала в маленьких пухлых пальчиках бриллиант, затем опустила его в коробочку. Потом встала и потянулась, раскинув руки в стороны, насколько позволяли рукава. Порой Хелен чувствовала себя марионеткой, не знающей, кто дергает ее за ниточки.
Подойдя к камину, она сделала вид, что рассматривает пейзаж, который девочки выложили из засушенных листьев. И непрестанно размышляла о своей вчерашней ошибке. Эта мысль терзала ее, не давала покоя: нет, ее мучило не горькое сознание своей вины, а угрюмое недоумение по поводу собственного безрассудства. Бог мой, на диване у Фидо, в четыре часа дня! О чем она только думала? Воистину, она печется о своей безопасности не больше слепого котенка! «Черт бы побрал этого Андерсона с его пылкостью!» У нее приятно заныло внизу живота при воспоминании о том, как Андерсон овладел ею на жестком коричневом диване, не успела его хозяйка выйти из гостиной. Хелен поняла, что допустила ошибку, сразу, как только все закончилось. Она едва успела оправить юбки и охладить одеколоном пылающие щеки, когда вошла горничная Фидо, смерила ее негодующим взглядом и весьма неубедительно объяснила, что хозяйку вызвали по срочному делу.
Но каким образом ее подруга узнала, чем они с Андерсоном занимались, мучительно гадала Хелен. Фидо обещала дать им полчаса, и Хелен все время следила за стрелкой старинных часов. Или интуиция подсказала ей подняться наверх раньше оговоренного срока? Неужели она подслушивала у двери?
«Тогда и поделом ей!»
Хелен прикусила палец острыми белыми зубками. К чему терзать себя догадками? Сегодня утром она уже отправила ей две записки, первую беззаботную (с обычным вопросом о самочувствии), вторую немного встревоженную: «Даже если ты очень занята, дорогая, ты, конечно, найдешь минутку написать мне». Ответа не было. Нужно потерпеть, через два-три часа Фидо обязательно отзовется. Наверное, она сейчас в типографии или на Лэнгхэм-Плейс. Возможно, она ни о чем не знает, может быть, ее действительно куда-то вызвали. Она ответит ей днем, непременно ответит.
Хелен подошла к пианино и стала перелистывать ноты с пьесами Мендельсона, но крышку пианино не подняла. Не поворачивая головы, она знала, что муж оторвал взгляд от газеты. Прежде Гарри часто просил ее сыграть ему что-нибудь. Когда-то они даже пели дуэтом. Теперь она уже не помнит, она ли перестала для него играть или он перестал ее просить об этом. Да и какое теперь это имеет значение? На вышитом покрывале пианино стоит фотография в красивой рамке, изображающая все семейство, съехавшееся в поместье, которое генерал Уильям Кодрингтон, теперь губернатор Гибралтара, унаследовал от сэра Эдварда, героя Трафальгарской битвы. «Их дорогой папочка, знаменитый адмирал», – со злостью усмехнулась Хелен. Его сыновья, Гарри и Уильям, сидят, напряженно выпрямившись, рядом с длиннолицыми сестрами в окружении своих многочисленных отпрысков. (Среди них – любимая сестра Гарри леди Боуршир с вечно надменным замкнутым лицом. Хелен ее не переносит.) В заднем ряду сидит сама Хелен с маленькими дочками на коленях; она смотрит куда-то в сторону, разделенные посередине пробором ее волосы гладко зачесаны назад. (Спустя десять лет у нее такие же ярко-рыжие волосы, только лицо немного худее, и она втайне пользуется пудрой, тенями для век и бальзамом для губ с розовым оттенком.) Невестки, все как одна, в капорах, подвязанных под двойными подбородками огромными бантами. В каком возрасте Хелен должна будет носить этот жуткий головной убор?
В гостиную вбежали девочки, сразу нарушив напряженную тишину.
– Чем это вы занимались, что так раскраснелись? – спросил их отец, складывая газету.
– Они бегали в сквере, – предположила Хелен.
– В такую жару?!
– Мы не могли заниматься географией, мелки так и таяли у нас в руках, – сказала Нелл, оправляя полосатую юбку и присаживаясь на ручку отцовского кресла.
– И мы уговорили миссис Лаулес позволить нам растратить свою энергию! – добавила Нэн, явно довольная этой взрослой фразой.
– Вы встретили в сквере девочек Эткинс? – спросила Хелен.
– Для них слишком жарко.
– Они бы потеряли сознание.
– Вот так! – И Нелл распласталась на ковре и замерла.
Уголком глаза Хелен видела повернутый в ее сторону длинный нос мужа, он явно дает ей возможность проявить авторитет матери.
– Сию минуту встань! – наконец говорит он.
– Я только показала, папа, – сказала, оправдываясь, Нелл и села.
– Люси Эткинс падает в обморок по любой причине, – выступила в защиту сестры Нэн.
– По любому поводу, – мягко поправила ее Хелен. – Пойми, Нелл, ты могла удариться головой о каминную решетку.
– Тогда у меня мозги вытекли бы наружу и забрызгали камин.
У Хелен дрогнули уголки губ от смеха над умением детей во всем видеть лишь забавную сторону.
– Дитя мое, где ты это взяла? – спросил Гарри.
– Она прочла про камин на плакате мальчика, который разносит газеты, – сказала Нэн, более старшая и умная. – Там было написано об ужасном убийстве в Айлинтоне.
– Ты выходила с утра? – обратился Гарри к жене.
Взмах длинных ресниц.
– Почему ты спрашиваешь?
– Просто интересуюсь, как ты провела этот день.
Хелен внутренне подтянулась, чтобы говорить убедительно:
– Я развезла целую кипу визитных карточек, кажется, ровно двадцать девять, – язвительно уточнила она. – Хотя, думаю, этим мы только покажем всем нашим соседям, когда они вернутся из загородных поместий, что в нарушение всех приличий нам некуда выехать из города в мертвый сезон, да еще в такую погоду!
Он едва заметно вздохнул.
– Но так велит обычай, – сказала она, – и я подчиняюсь. Я всегда находила его весьма обременительным и бессмысленным. Жена, видите ли, обязана развозить по знакомым карточки супругов, и только ради того, чтобы потом принимать эти невероятно скучные визиты.
– А чей это обычай? – поинтересовалась Нелл.
– Ничей, глупышка.
– Не обижай младшую сестру.
– Прости, папа.
– Но ты совершенно права, Нэн, это ничей обычай, – зевнула Хелен. – А точнее, всех.
– Ты не думаешь, что забиваешь им голову? – проворчал ее муж.
– Даже если и так, то ничего страшного.
– Я в этом не уверен. Обычай и традиции, девочки, – это то, на чем держится цивилизация, – говорит он, положив узловатые руки на колени. – Каждое поколение формирует нормы поведения, убеждается в их целесообразности и передает следующему поколению.
– И кто теперь забивает им голову? – насмешливо спросила Хелен. – А уж если говорить о наших предках, то они мылись всего раз в год.
Девочки брезгливо вскрикнули.
Гарри поджал сухие, потрескавшиеся губы.
– Обычно в основе этих правил лежит здравый смысл. Так, например, жены обязаны принимать и отдавать визиты, потому что их мужья заняты серьезными делами.
– Не всегда, – усмехнулась Хелен.
– Ты имеешь в виду что-то конкретное, дорогая моя?
Когда он называет ее «дорогая моя», она вся ощетинивается.
– Нет, – не в силах сдерживаться, язвительно ответила она. – Я только хотела сказать, что в перерывах между сессиями парламента лорды мучаются от безделья, что адвокаты, если у них нет клиента, не знают, куда себя деть, и что даже морские офицеры весьма высокого ранга порой годами торчат без дела на берегу.
Гарри сохранял внешнее спокойствие, хотя морщины вокруг его глаз обозначились резче.
– Как и следовало ожидать, ты уже в полной мере оценила систему выплаты половинного жалованья в мирное время, что позволяет морскому флоту ее величества иметь в постоянной готовности мощные военные силы, состоящие из квалифицированных офицеров.
– А зачем их иметь в постоянной готовности? – с едва заметным презрением поинтересовалась она. – Насколько я помню, последнее крупное сражение было при Трафальгаре.
– В 1805 году, – вставила Нэн.
– Умница, – машинально похвалил ее Гарри.
– «Правь, Британия, морями!»[39] – пропищала Нелл.
Чтобы не отстать от нее, Нэн тоненько запевает начальные строки морского марша «Сердце дуба»:
Веселей гляди, ребята, наш корабль летит вперед!
Но отец велел ей замолчать и обернулся к жене:
– Боюсь, ты демонстрируешь свое невежество. А как же Наварин[40], Акра[41], Свеаборг?[42]
«Ах да, Наварин! – с мрачным презрением подумала Хелен. – Как же я могла забыть эту стычку с неприятелем, во время которой юный гардемарин Гарри был ранен шрапнелью в бедро и получил пулю из мушкета в икру, когда меня еще и на свете не было!»
– Да разве бойня при Акре считается сражением? – невозмутимо спросила она. – Я думала, что для британской артиллерии обстрел сирийского городка равносилен схватке медведя с мышкой.
Он принужденно усмехнулся:
– Право, не знаю, девочки, почему вашей маме доставляет удовольствие городить эту чушь!
– Я только спрашиваю, чем именно занимаются военные моряки? По моим представлениям, в наши дни они бесполезнее полисменов. Те хотя бы следят за порядком в городе.
Ее забавляет мысль, что Гарри предпочел бы проигнорировать ее вопрос, но врожденная педантичность заставляет его ответить.
– С таким же успехом можно было бы спросить, для чего возводятся крепости, – холодно заметил он. – Флот ее величества является плавающей крепостью вокруг ее империи. – Он обратился к девочкам, более внимательным и впечатлительным слушательницам. – Когда мы играем мускулами, пираты и работорговцы дрожат от страха!
Девочки притворно дрожат и ежатся.
– Как и индийские мятежники, турецкие захватчики и даже огромный флот русского царя, – продолжал Гарри. – Во всем мире существует мнение, что само присутствие в океанах наших военных кораблей с их непотопляемыми металлическими корпусами предотвращает войну.
– А какой корабль самый большой и сильный? – спросила Нелл.
Хелен может побиться об заклад, что Нелл нисколько не интересуют военные корабли. В подобные минуты, когда девочки стремятся подольститься к отцу, она с трудом скрывает раздражение.
– Гм… Очевидно, «Варриор», поскольку его огневой мощи достаточно, чтобы подавить сопротивление любой иностранной флотилии. У него двадцать шесть пушек со снарядами в шестьдесят восемь фунтов и десять – со снарядами в сто десять фунтов…
Хелен позволила себе многозначительный взгляд.
– Во всяком случае, девочки, можно считать, что вы не пропустили урок по арифметике.
– А все-таки старые деревянные корабли лучше. Они такие красивые! – заявила Нэн.
– Что ж, пожалуй, многие с тобой согласятся, – сказал Гарри. – Однако, на мой взгляд профессионального моряка, плавные очертания черного корпуса «Варриора» больше соответствуют современным представлениям о красоте. В последнем письме дядя Уильям пишет, что, когда он подошел к пристани в Гибралтаре, посмотреть на него сбежалась громадная толпа.
«Завтра! – с нетерпеливым возбуждением подумала Хелен. – Завтра я могу где-нибудь встретиться с Андерсоном, почему бы и нет? Может быть, в Национальной галерее? Нет, там слишком темно и грязно, одни продавщицы назначают там свидания. Где-нибудь на открытом воздухе, в толпе?»
– Так вот, чтобы разъяснить твое заблуждение, дорогая моя, – продолжал тем временем Гарри, переводя на нее взгляд своих больших выпуклых глаз, – войска в резерве – это лучшее оружие, ибо оно избавляет от лишнего кровопролития. Лучшая защита – это бдительность.
Ей уже надоела эта тема, но она не желает оставлять за ним последнее слово. Она зевает, деликатно прикрывая рот ладошкой.
– Но мне кажется, что тактика предотвращения военных действий при помощи одного лишь присутствия морского флота имеет один недостаток. Я имею в виду, что его способность противостоять противнику только предполагается, а не доказывается на деле. Это можно сравнить с тем, как если бы снаружи у нашего дома стоял толстый привратник с пистолетом под плащом. – Она кивком указала на Экклестон-сквер. – Так вот, он стоит себе и дремлет, но стоит нам выйти, как он просыпается и уверяет нас, что его присутствие предотвратило нападение на наш дом целой банды хулиганов!
Лицо Гарри окаменело. Помолчав, он заметил девочкам:
– Просто голова идет кругом! Похоже, у вашей мамы снова разыгралось воображение!
Девочки послушно засмеялись:
– Мама такая глупышка!
Она чувствует леденящую ненависть.
– Что ж, видимо, эта тема слишком болезненна для тебя… учитывая твое положение.
Он удивленно вздернул кустистые угольно-черные брови.
– Мое…
– Я имею в виду отсутствие в настоящее время какой-либо должности.
– Мое командование считает, что после семи лет непрерывной службы я имею право на восстановительный отдых, – заявил он, и на его шее задергался мускул.
– Нет-нет, прекратим этот разговор. Я почитаю газету, а вы с девочками развлекайтесь, поупражняйтесь на ковре в падании в обморок.
Нелл и Нэн смеются, но в глазах их мелькает испуг.
Она протягивает руку к «Телеграф».
– Но я еще не закончил, – возразил Гарри, беря газету и разворачивая ее. – Девочки, здесь есть интересная для вас заметка. Вы знали, что на Бейсуотер стоит дом с фальшивым фасадом, то есть у него имеется только одна стена, выходящая на улицу. Она специально возведена для того, чтобы скрыть железнодорожный туннель.
– А зачем его скрывать? – спросила Нелл.
– Так улица выглядит более аккуратной и красивой. А иначе перед пешеходами вдруг будет возникать поезд, который проносится мимо и скрывается в туннеле у них под ногами.
– Вот было бы здорово!
– А у тети Фидо был приступ астмы, когда она оказалась в подземке, правда, мама?
Хелен поражена тем, что Нелл это запомнила.
– Да, после того, как мы с ней неожиданно наткнулись друг на друга на улице.
– Не понимаю, почему вам вздумалось ехать в подземке, когда ты можешь позволить себе нанять кеб, – недовольно заметил ее муж.
– Видимо, я неправильно тебя поняла, – тихо сказала Хелен. – В последний раз, когда я попросила тебя завести экипаж, ты поднял такой шум, будто мы стоим на грани разорения. – Увидев испуганные глаза девочек, она быстро успокоила их: – Мама шутит, дорогие.
– У взрослых шутки совсем не смешные, – заметила Нелл.
– Ты права, – сердито поддержал ее Гарри.
– На прошлой неделе Фидо показала мне свою знаменитую типографию, – осторожно произнесла Хелен, пробуя почву.
Муж презрительно фыркнул:
– Вот уж не подумал бы, что тебя может интересовать промышленное предприятие.
– Ну, как-то нужно занять день. До января в городе царит смертельная скука.
Ледяное молчание с Тэвитон-стрит означает, что Хелен перешла некую черту. Хотя Фидо проявила горячее желание помочь подруге предотвратить роман с красивым полковником, оказывается, состоявшийся роман вызывает у нее абсолютно иное отношение. «Ханжа!» – мысленно заклеймила ее Хелен. В представлении обделенных женским счастьем старых дев секс выглядит страшным грехом. Неужели эти несколько мгновений тайного наслаждения на чужом диване определяют разницу между добродетелью и грехопадением?
– Ты всегда можешь провести время с дочерьми, помочь им совершенствоваться во французском и в игре на фортепьяно, – скрестив длинные ноги, заметил Гарри.
– Разве не за это мы платим миссис Лаулес?
Он невозмутимо уточнил:
– Я действительно плачу ей за это, но долг матери – подготовить их к будущей роли в жизни.
– Между прочим, именно это я и делаю, – возразила Хелен. – Я беру их с собой выбирать обои, позволяю им сидеть в кебе, когда выезжаю с визитами…
– Я говорил о домашних обязанностях.
– О каких? Учить их варить баранью ногу?
– Ты опять говоришь глупости. Я имею в виду следить за хозяйством.
– Миссис Николс и ее помощницы прекрасно справляются с приготовлением блюд, и им будет неприятно, если мы втроем будем болтаться в кухне и следить за ними.
– Я веду к тому, что с нравственной точки зрения материнское воспитание ничто не может заменить.
– Если ты намерен читать мне нотации, я настаиваю, чтобы ты дал мне газету… – Она протянула к ней руку.
– Не надо читать, мамочка! – Нэн повисла у нее на руке. – Расскажи нам, чем знаменита эта типография тети Фидо.
Такие маленькие, а уже обладают женским умением перевести разговор в другое, более мирное русло.
– Тем, что у нее в типографии работают женщины и девушки.
«А если Фидо ничего не ответит ни сегодня, ни на следующей неделе?» Похороненная дружба, которую Хелен с таким трудом извлекла из забытья и оживила, снова угрожает выскользнуть у нее из рук.
Гарри усмехнулся:
– Работающая женщина из буржуазии – такое же новомодное изобретение, как стереоскоп. Все эти наборщицы, медсестры, телеграфистки и библиотекарши скоро исчезнут, как птицы зимой.
– В следующую нашу встречу я постараюсь не забыть и передать ей твое ободрение.
«Нет, я не допущу, чтобы она меня бросила! – с внезапным приступом гнева подумала Хелен. – Я все улажу, заставлю ее вспомнить, как она меня любит».
– Кстати, про стереоскоп, папа, нам надоели одни и те же картинки, они у нас уже давно, – пожаловалась Нелл.
– Ну да, целый месяц, – усмехнулась Хелен.
– В магазине продаются наборы фотографий Японии на папиросной бумаге. Это очень познавательно, – добавила Нэн.
– Что ж, покажите мне каталог, – предложил отец.
– Ты им потакаешь, – тихо упрекнула его Хелен.
– Мама, можно в следующий раз мы посмотрим типографию тети Фидо?
– Нельзя! – одновременно ответили родители.
– Вы можете попасть в печатную машину и выйти оттуда плоскими, как бумага, – заявил Гарри.
Нэн живо изобразила это, и сестры восторженно расхохотались.
* * *
Хелен встретилась с любовником в зоосаде, в северной части Риджентс-парка.
– Должен признать, мы были с тобой весьма неосторожны на Тэвитон-стрит. А твоя мегера мне понравилась.
Хелен с возмущенным возгласом ткнула ему в бок, и он удержал ее руку.
– Извини! Я хотел сказать, твоя энергичная подруга. Выглядит она, правда, простоватой, но, несмотря на радикальные взгляды, похоже, сердце у нее доброе. Вот только интересно, будет ли она нам помогать, если наше свидание вызвало у нее такое праведное негодование?
– Предоставь это мне, – уверенно успокоила его Хелен.
– А ты говорила, она все понимает, – упрекнул он ее.
– Да, во всяком случае, как никто. – Да и на кого еще могла Хелен положиться в этом городе, где на каждом шагу можно встретить знакомых!
– Но я все равно не понимаю, зачем ты сказала ей, что собираешься дать мне отставку…
– Что вы, мужчины, понимаете в женской дружбе! К тому же не забывай, что она дочь викария, так что ей нужно время, чтобы как-то привыкнуть к этой ситуации. Я уверена, что скоро уговорю ее передавать наши письма и даже позволить нам снова встретиться у нее…
– Как раз времени у нас очень мало, – проворчал Андерсон.
Хелен не в силах спросить, известна ли ему уже дата его вызова. Не утратит ли он любовь к ней, оказавшись вдали? Ведь в Валлетте найдутся и другие смелые и неудовлетворенные женщины. Ветер со стороны Карнивор-Террас нес удушливый запах гниющей соломы, и она поспешно опустила вуаль.
– Ты сегодня мрачный, как медведь. – Она стиснула его пальцы рукой, затянутой в перчатку.
– В самом деле? – спросил Андерсон. – Признаться, мне чертовски надоело по три раза в день таскаться на почту. Никогда не знаешь, когда увидишь свою innamorata[43], а сам не смеешь написать ей, чтобы письмо не попало в руки ее мужу…
Скрывая раздражение, она ласково улыбается.
– Но мы же встретились. – Они медленно идут дальше. – Помнишь, что ты прошептал мне на ухо на пристани?
Судя по выражению его лица, он этого явно не помнит.
– Когда я собиралась подняться на корабль в Валлетте, – нежно напомнила она. – Ты сказал, что, пока не увидишь меня в Лондоне, весь день и всю ночь будешь хранить мой образ в мыслях, как драгоценность.
Он весело усмехнулся:
– Но теперь, когда я здесь, одних мыслей недостаточно; мне нужно чувствовать тебя в моих объятиях.
Она хотела резко напомнить, что всего четыре дня назад он не только обнимал ее, но вместо этого со вздохом воскликнула:
– О, ради целительного воздуха нашего дорогого острова!
На сердце у нее было неспокойно. Она понимала, что его привязанность к ней держится на тоненькой ниточке. На Мальте в обществе военных допускалась некоторая свобода поведения. Гарри практически жил в штабе; если и ходили какие-то слухи о его хорошенькой жене и ее постоянном спутнике, то без сурового осуждения, это ей известно наверняка. Но в Англии у Гарри много свободного времени, он вечно торчит дома и, кажется, просто не знает, чем себя занять, что ее крайне нервирует. Он досаждает ей своими дурацкими советами: чего стоит хотя бы его требование, чтобы она приучала девочек следить за слугами! Увы, здесь, в родной стране, Хелен не чувствует себя спокойно и в безопасности.
Сложив руки на груди, Андерсон посмотрел на лениво развалившихся львов.
– В столь тесных клетках эти несчастные хищники способны выжить не больше года или двух, но, когда территорию зоосада увеличат, думаю, у них появится больше интереса к жизни.
– В твоих словах мне чудится какой-то скрытый намек.
– Что ж, ты права: свобода преображает жизнь.
Он порывисто поднес ее руку к своим пылающим губам.
Хелен отдернула ее:
– Не смей!
– Боишься, что в этой толпе нас может кто-нибудь увидеть?
– Иногда гувернантка приводит сюда дочерей погулять.
– Твоя материнская любовь просто поражает, – с еле заметной иронией сказал Андерсон. – Она вспыхивает весьма неожиданно и моментально гаснет, как комета в небе.
Хелен бросила на него негодующий взгляд:
– Мои дочери для меня все!
– Извини. Ты сама заставила меня забыть о приличиях. – Морщась от неприятного запаха, идущего от клеток, он закурил душистую сигарету.
Крымская кампания оставила свой отпечаток на английских джентльменах, с сожалением подумала Хелен; уезжали гладко выбритыми, а вернулись с этими противными бородами и пропахшие табаком.
– Порой родителям приходится лгать детям, – заметила она. – Я хочу сказать, защищать своих дочерей от правды, пока они не выйдут замуж и сами все не поймут.
– Твоим дочуркам явно повезло, – усмехнулся Андерсон. – Хочешь посмотреть на гремучую змею?
Когда она последний раз приводила сюда девочек, огромный боа на их глазах заглотал утку, и Нелл целую неделю снились кошмары.
– Полагаю, ты просто хочешь завести меня в темное место, – с принужденной улыбкой шутит она.
– Ты устроила мне жестокую пытку, приведя туда, где все эти твари милуются и совокупляются, тогда как мне даже украдкой нельзя тебя поцеловать!
На этот раз у Хелен вырвался искренний смех.
Он же тяжело вздохнул:
– Если бы до моего отъезда в Шотландию нам удалось хотя бы час провести где-нибудь спокойно…
– Лично мне и здесь спокойно, – заверила она, хотя на самом деле с трудом сдерживала раздражение. Он снова едет в Шотландию на столетнюю годовщину своей бабки, когда мог бы остаться в Лондоне!
– Ты ведьма! Представляю, как ты посещаешь приговоренных, мучишь их и уходишь, оставляя аромат своих духов в спертом воздухе камеры…
Она улыбнулась, разглядывая спящую в клетке большую черную пантеру.
– Может, найти двуколку и покататься по парку? – предложил Андерсон.
– Лондонские извозчики известные сплетники.
– С какой тоской я вспоминаю адмиральскую гондолу! Эти лунные ночи, тихий шепот волн…
– Ты невыносим! – с милой улыбкой упрекнула его она.
– Моя квартирная хозяйка ужасно любопытна и назойлива, – осторожно заговорил Андерсон, – но я знаю один очень приятный и тихий отель…
Хелен устремила на него холодный взгляд.
– В этом есть нечто гадкое.
– Прошу тебя, не сердись!
Андерсон выглядел таким сокрушенным, что она подняла голову и прошептала ему на ухо:
– Терпение! Ты знаешь, я с радостью отдала бы за тебя жизнь!
– Дорогая моя, храбрая девочка! – хрипло простонал он. – Прекрасная Елена, чья красота способна разметать сотни кораблей и…
Она отстранилась, не дав ему поцеловать себя.
– Когда ты должен ехать? – вырвался у нее вопрос, о чем она сразу пожалела.
Лицо его сразу утратило восторженное выражение.
– Приказ от начальства должен поступить со дня на день.
– Но ты всегда можешь попросить, чтобы тебя направили в полк, который располагается в Англии, не так ли? – Не стоило ей заводить этот разговор; она ступает на зыбкую почву. – Я слышала, офицеры часто так делают, если их полки отправляют служить в Канаду или в Вест-Индию…
– Как ты понимаешь, я предпочитаю Мальту.
Она отвернулась, пряча заблестевшие от слез глаза.
– А еще офицеры частенько продают свой патент, – заметил он. – Ты этого хочешь?
– Нет, конечно, – проглотив комок в горле, ответила она. – Мне бы не хватало твоего блестящего алого мундира.
Андерсон выдавил смешок. Помедлив, он щелкнул крышкой карманных часов.
– Сейчас будут кормить орлов, хочешь посмотреть?
– Нет, я собираюсь вернуться домой, – возразила в отместку ему Хелен.
В записке, которую Хелен отправила на следующее утро, она уже не делала вид, что ничего не произошло. В конце концов, ее давняя подруга – со своими радикальными взглядами и независимым образом жизни – не такая, как другие женщины. Испытанная тактика в виде лести, иносказаний и уловок здесь не поможет. Хелен решила покаяться Фидо.
«Кроме тебя, у меня нет ни одного друга на свете, – вдохновенно импровизировала она, – и я с волнением и страхом прошу тебя выслушать всю историю из моих уст, прежде чем ты вынесешь окончательное суждение. Ведь совсем недавно ты говорила мне, что родственные души должны поддерживать друг друга в любых испытаниях!»
* * *
Час за часом ждет она ответа. Время визитов подходит к концу. Гарри, который провел день в Дептфорде, любуясь каким-то новым бронированным шлюпом или шхуной (Хелен отказывается понимать эти различия), вошел в гостиную и уселся за чай. Он просматривал доклад о реформе во флоте; Хелен читала последний выпуск «Нашего общего друга»[44], но путалась в героях. Такое впечатление, что каждый из них находится в отдельной ячейке пчелиных сот: их разделяет стена отчуждения.
Наконец звонок в дверь! В гостиную заглянула горничная и сообщила о приходе мисс Фейтфул, и у Хелен возникло чувство, будто гора свалилась с плеч.
– Проводите ее сюда, – невозмутимо распорядился Гарри.
Он протянул свою чашку; Хелен поняла, что он хочет, чтобы ему налили еще чаю. Почему он не уходит?
Вошла усталая Фидо. У Хелен прервалось дыхание. Она мимикой выразила ей сожаление: «Если бы мы были одни!» – но Фидо ответила ей чужим, равнодушным взглядом.
Гарри встал во весь свой громадный рост и приветствовал гостью. Глядя на него рядом с невысокой Фидо, Хелен нашла в его росте нечто дикое, первобытное. Нет, это не благородный норманн, а потомок более древней расы: он происходит от жестоких гуннов, в его руках уместно выглядел бы окровавленный топор.
Все сели и начали передавать друг другу тарелку с бутербродами. Гарри принялся расспрашивать об одном из братьев Фидо, который недавно получил звание капитана. Вскоре они перешли к ее любимой теме – борьбе за права женщин.
– Видите ли, адмирал, уже половина британских женщин вынуждена работать, чтобы прокормить семью, – объясняла Фидо. – И в основном они занимаются изнурительным и отупляющим трудом в угольных шахтах или изготовляют цепи.
– Ну, жены и дочери бедняков – это дело другое, – возразил Гарри. – Но когда речь идет о женщинах среднего или высшего общества…
Она прерывает его:
– У нас на бирже я постоянно вижу несчастных жен и даже дочерей джентльменов, разорившихся, когда стоимость акций, в которые они вложили свое состояние, резко пошла вниз. Некоторые джентльмены по другим причинам не в силах обеспечить семью.
– Ты имеешь в виду девочек, как Нелл и Нэн? – спросила Хелен и, видя, как ее муж гордо распрямляет плечи, едва удержалась от смеха.
– Конечно, ваши дочери получают хорошее воспитание и образование… Но в какой области они смогут зарабатывать средства, если, не дай бог, для них настанет черный день? Я считаю, что не отсутствие природных способностей, а наши предрассудки и законы лишают их возможности работать в магазинах, в конторах, управлять школой, институтом или поместьем…
Гарри надменно фыркнул:
– Не думаю, что мне будет трудно подыскать мужей для моих дочерей.
«Для моих дочерей! – возмущенно подумала Хелен. – Будто они появились из его бедра!»
– Кстати, сорок три процента англичанок в возрасте двадцати лет – незамужние, – сообщила Фидо.
Цифра вызвала у него изумление.
– Фидо, ты у нас буквально ходячий справочник! – пробормотала Хелен.
– А! – воскликнул Гарри, подняв длинный палец. – Но если вы и ваши друзья утописты собираетесь обучать девушек из родовитых семей, чтобы они стали независимыми от нашего пола, – если вам удастся убедить их в том, что одинокая жизнь – широкая дорога, а замужество только торная тропа, – так зачем им вообще выходить замуж?
Подумав, Фидо ответила:
– Для большинства женщин, адмирал, супружество является особым и достойным уважения призванием, но, поскольку у меня отсутствует личный опыт, я вряд ли могу судить о его привлекательности.
Гарри наградил ее долгим взглядом, затем разразился хохотом.
Хелен уже забыла, как они нравились друг другу в прежние годы. «Он всегда больше уважал ее мнение, чем мое», – с легкой ревностью подумала она.
– Приятно было снова повидать вас, мисс Фейтфул, после стольких лет. А сейчас, к сожалению, мне нужно написать несколько писем, – сказал он, вставая.
Как только он вышел, в комнате повисла гнетущая тишина. Хелен заставила себя отставить чашку и приступить к разговору:
– В тот день, дорогая моя, у тебя в доме, в момент слабости, за что я себя жестоко корю…
– Этот момент был довольно долгим.
У Хелен загорелось лицо; она уже не могла вести разговор так, как намеревалась.
– Твоя совесть – это твое дело, – с трудом произнесла Фидо. – Но я ожидала от тебя более приличного и достойного поведения.
Вот как? Значит, она воспринимает ту сцену как преступление против английского этикета? Затем Хелен более внимательно всмотрелась в Фидо – взгляд в сторону, строго сжатые губы – и поняла! «Она оскорблена, потому что я не сказала ей об этом заранее, она не может вынести мысли, что это произошло на ее диване!» Хелен импульсивно упала на колени.
– Что ты делаешь?! – гневно воскликнула Фидо.
В голове Хелен мелькнуло сомнение в правильности своего поведения, но она решила, что лучше перестараться.
– Прошу тебя, умоляю простить меня, – едва слышно сказала она и, как провинившаяся собака, положила голову на колени Фидо. – Ты имеешь полное право бросить в меня камень. Но позволь мне только сказать, что это не было… заранее запланировано… Все произошло так внезапно, так неожиданно…
Молчание, затем вопрос:
– Правда?
«Ага! – торжествует Хелен. – Она готова меня простить! Все это время она мечтала вернуть меня!» Она слегка отпрянула и потерла кулачками сухие глаза.
– Встань, малышка моя. Сядь подле меня. В некотором смысле я сама виновата, – сказала Фидо, уткнувшись в носовой платок.
Хелен удивилась: что она хочет этим сказать?
– Ведь это я подтолкнула тебя к резкому разрыву, – шепотом произнесла Фидо. – Наверное, я была слишком наивной; наверное, из-за незнания противоположного пола я не понимаю всей опасности общения с мужчинами. Когда закаленный в битвах ветеран видит, как то, к чему он стремится, вот-вот ускользнет от него…
«Она думает, во всем виноват Андерсон. Господи, в таких вещах она доверчива, как ребенок!» – изумилась про себя Хелен и несколько раз кивнула.
– Он был так взбешен…
Фидо сжала ей руку:
– А я, глупая, оставила тебя наедине с ним, в моей собственной гостиной! Дорогая моя, он сделал тебе больно?
– Нет, нет! – Хелен спохватилась, что заходит слишком далеко.
Неужели Фидо так мало знает о мужчинах, что всех до одного считает необузданными дикарями? Хелен, не поднимая головы, размышляла, в чем можно ей признаться, не рискуя вызвать подозрений?
– Возможно, ты не мужчин плохо знаешь, а женщин. – Она нерешительно умолкла, затем набралась храбрости. – Когда я сказала, что хочу положить конец этой страсти, я имела в виду не только его страсть.
Ужасное, гнетущее молчание. Круглое лицо Фидо вдруг словно похудело на глазах. Неужели Хелен допустила промах?
– Мне всегда нужна была твоя поддержка, ты умела противостоять моим слабостям, – страстно взмолилась она, – но сейчас я нуждаюсь в тебе как никогда прежде!
– О, бедная моя девочка! – Фидо крепко обняла ее.
Голова Хелен притиснута к платью подруги, от которого пахнет едкой типографской краской, но она почувствовала прилив невероятной радости и облегчения.
– Если ты отдала свое сердце этому человеку… тогда нет смысла докучать тебе строгими нотациями, факт уже свершился. Но ты должна, обязана осознать, что сбилась с пути, изменила себе, – говорит Фидо, слегка отстраняя Хелен и пристально глядя на нее своими карими, как у собаки, глазами. – И речь идет не о нарушении принципов морали, хотя и об этом тоже. Главное же в том, что ты позволила себе утратить чувство собственного достоинства, самоуважение, и…
Но Хелен ее не слушала, готовясь к дальнейшему приступу.
– Порой я боюсь, что мои чувства к нему сильнее меня, – сокрушенно призналась она. – Что он оторвет меня от мужа, даже от моих детей…
– Не говори так! Даже не произноси эти ужасные слова! Моя любовь сильнее его любви, – уверяла Фидо, – и я спасу тебя!
Хелен с удивлением отметила, что довольно невзрачное лицо ее подруги вдохновенно преображается.
– О, Фидо, ты одна стоишь между мной и этой пропастью!
Обе умолкают, их руки тесно переплетаются подобно корням дерева.
Фидо откашлялась.
– Ужасно неловкий… практичный вопрос… А что, если что-то произойдет?
Думая о перевернувшемся кебе или о падении с балкона, Хелен недоумевает, но затем догадывается, почему ее подруга так смущена, и едва сдерживает смех.
– Нет, нет, не беспокойся!
«Каким ужасом и отвращением исполнилась бы Фидо, узнай она о моих тампонах и спринцевании?!»
– Ну, во всяком случае, тебе больше нельзя с ним видеться, это ты понимаешь? – мягко спросила Фидо. – Вероятно, это так же трудно, как отказаться от приема опиума; говорят, лучше сделать это сразу, покончить раз и навсегда.
Хелен резко выпрямилась; разговор должен был пойти совсем не так; она запуталась в своих же хитростях.
– Напротив, – импровизирует она на ходу, – порвать сейчас с Андерсоном было бы очень опасно… Он может прийти в такое бешенство и отчаяние, что обо всем расскажет мужу.
– Он не посмеет!
– Но могу ли я рисковать?
Фидо поморщилась.
– Если он на это пойдет, ты можешь все отрицать.
«Ого! – втайне усмехнулась Хелен. – Так сколько же сейчас стоит правда?»
– Какие доказательства может привести Андерсон?..
– Письма, – прервала ее Хелен с несчастным видом. – И подарки, например мой локон.
Ее подруга в ужасе прижала руки ко рту.
– Все хуже и хуже!
– Нет, мне остается только повести дело так, чтобы он привык к мысли о расставании, постепенно, мало-помалу, – настаивала на своем Хелен.
– Но затягивать эти отношения так опасно…
– Ты хочешь сказать, что нас могут раскрыть?
– Я имею в виду – опасно в нравственном отношении, – резко возразила Фидо. – Обман будет разъедать твою душу, и чем дальше, тем сильнее.
Хелен с трудом скрывала свое изумление.
– Ты должна мне помочь, Фидо, помочь нам обоим.
– Обоим?! – с негодованием воскликнула Фидо.
– Андерсон не желает причинить мне вред.
– Как ты можешь так говорить? Этот негодяй уже вел себя по отношению к тебе, как… – Она опустила это слово. – У меня в гостиной!
– В этом есть и моя вина, – напомнила Хелен. – Теперь ты должна стать нашим другом.
– Твоим, только твоим!
– И его, если ты мне друг. Ты будешь нашим духовником, нашим спасителем.
По лицу Фидо пробежала судорога. Хелен следила за его выражением и чувствовала, что она колеблется, что вот-вот уступит.
– Я сделаю все, что в моих силах и что не противоречит…
– Благодарю тебя, да благослови тебя Бог! – прервала ее Хелен и поцеловала в горячую щеку.
15 сентября
После прочтения уничтожь.
Дорогая моя малышка!
Как и обещала, я передала твое вчерашнее письмо известной тебе особе и прилагаю его ответ. Ты видишь, что я не запечатала письмо своей печатью из соображений безопасности.
Мне очень не по душе все эти тайны, но, поразмыслив, я пришла к выводу, что они оправданы тем, что совершаются ради добра, то есть в целях ограждения тебя – и всей твоей семьи – от несчастья. При всех моих претензиях к браку факт остается фактом – когда пятнадцать лет назад ты вышла замуж, то отправилась в плавание именно с этим мужчиной, и все твое будущее зависит от того, удастся ли предотвратить кораблекрушение.
Я по-прежнему уверена, что дальнейшие твои встречи с упомянутым человеком лишь дадут ему основания питать ложные надежды, но вынуждена согласиться: тебе самой нужно добиться разрыва отношений самым безопасным способом (да и что я знаю о мужском сердце?). Предстоящий его отъезд, надеюсь, положит конец этой опасной драме, и хотя, вероятно, ты будешь страдать без него, я обещаю утешить тебя всем своим сердцем.
С того дня, как ты доверила мне свою ужасную тайну, я не спала ни одной ночи, но бессонница, дорогая моя, – это самая маленькая жертва, какую я могу принести на алтарь дружбы, которая, как я думала, умерла, но которую милосердное Провидение сочло нужным возвратить нам, подобно хлебам, брошенным в воду. Помни, я всегда с тобой, всегда рядом. И не говори, что ты «этого недостойна», это вызывает у меня слезы. Да, ты легкомысленна и своенравна, но в душе твоей нет зла. Да и когда это критерием для дружеских отношений были соображения о том, достоин ли их человек, привлекший твое внимание? Любовь возникает внезапно, помимо твоей воли. С того момента, как я увидела тебя на берегу моря в Кенте, я принадлежу тебе, и так будет всегда.
Если, как ты говоришь, вам положительно необходимо встретиться в каком-либо безопасном месте, то я уступаю твоему настоянию: я написала ему, чтобы он пришел ко мне домой завтра (шестнадцатого) в половине пятого, а тебя ожидаю на полчаса раньше. Вряд ли нужно говорить, что я останусь в комнате на все это время, и надеюсь, что ты больше не позволишь ему использовать в своих целях мое гостеприимство.
Твоя, как всегда…»
В скромной гостиной Фидо Хелен не стала садиться на диван и опустилась на старый стул у камина.
Фидо подвинула к ней свой стул.
– Вооружись, дорогая моя. Тебе нужно быть очень сильной и твердой.
– В самом деле? – рассеянно произнесла Хелен, которую бесит торжественно-скорбный тон подруги и чайный столик, накрытый для кофе, но без кекса.
– Ты уверена, что хорошо знаешь этого человека, из-за которого рискуешь погибнуть?
«Рискую погибнуть! – усмехнулась про себя Хелен. – Начиталась глупых романов!»
– Видишь ли, я взяла на себя смелость спросить у своих знакомых из Шотландии, что им известно об Андерсоне, и сегодня утром получила довольно тревожные сведения.
– И что установили твои детективы? – с улыбкой спросила Хелен. – Что как-то раз он проиграл в карты сто фунтов?
Фидо взглядом укорила ее за насмешку:
– У него была связь с одной из его кузин.
– Ну и что?
– С видами на брак.
Хелен насмешливо поджала губки:
– И кто именно имел эти виды? Всем известно, что в любом семействе всегда найдется куча старых наседок, которые готовы выдать замуж своих цыпочек за первого же подходящего холостяка, приехавшего домой в отпуск.
Фидо покачала головой:
– Сведения моих корреспондентов абсолютно точны и достоверны. Вообрази, прежде эта кузина была помолвлена с братом полковника!
«Да она рада сообщить мне о нем любую гадость!» – с ненавистью подумала Хелен, но заставила себя беззаботно рассмеяться.
– Пожалуй, этот факт разрушает все обвинения! Выходит, одним летом эта девочка строит глазки брату Андерсона, на следующее лето – самому Андерсону, но при этом одинаково безразлична к обоим.
Фидо выпрямилась, покусывая губы.
– Что ж, если тебя не страшит тот факт, что ты связана с человеком, который позволяет себе ухаживать за девушкой, возможно, его будущей невесткой…
– Мне не до того, чтобы в такой дали, как Шотландия, выискивать воображаемых соперниц, – вспыхнула Хелен. – В тысячу раз больше меня страшит его предстоящий отъезд на Мальту! Господи, он снова оставит меня одну, обречет на невыносимую жизнь с этим истуканом, который зовется моим мужем!
Глаза Фидо наполнились слезами.
– Я не хотела… – Она робко положила руку на пурпурную юбку Хелен.
Снизу донесся звонок – слава богу!
Горничная доложила об Андерсоне. Он вошел, судя по его виду не чувствуя за собой большой вины. Фидо с холодной вежливостью передала ему чашку кофе.
Хелен обратилась к Андерсону язвительным тоном:
– Что ж, полковник, вы очень любезны, что нашли для нас время перед отъездом на север. Очевидно, климат Шотландии обладает особой притягательностью.
Полковник улыбнулся:
– Не уверен, что понимаю, к чему вы клоните, миссис Кодрингтон.
– О, неужели меня ввели в заблуждение? Или почтенные вдовушки семейства Андерсон уже не занимаются сватовством?
Он облегченно рассмеялся. «Боже, как я люблю это лицо с широкой мальчишеской улыбкой!» – с болью осознала Хелен.
– Что я могу сказать? Было бы жестоко заткнуть им рты.
Она почти успокоилась.
– Но пощадите бедную козочку, которая, видимо, питает надежды, связанные с вами.
– Она весьма здравомыслящая особа, не стоит за нее беспокоиться, – снова улыбнулся Андерсон, встал со стула и уселся рядом с Хелен, так близко, что его колено касалось кринолина ее юбки.
Фидо удалилась за круглый столик и с газетой в руках повернулась к ним спиной. Но всей своей позой она давала понять свое отношение к этой встрече.
– Послушай, – прошептал Андерсон, – я хочу поговорить с тобой наедине.
– Ты только об этом и думаешь, – вкрадчиво ответила Хелен.
– Ты не можешь уговорить свою верную собаку хотя бы ненадолго оставить нас с глазу на глаз?
– Увы! – Хелен выразительно закатила глаза. – Мне пришлось дать ей слово, что я откажусь от тебя постепенно, как от наркотика.
Андерсон хмуро подергал себя за усы:
– Как там Гарри?
Она презрительно поморщилась:
– Как всегда! Засел дома, как паук в своей паутине, и только и знает, что читать мне нотации. То выговаривает, что я мало времени провожу дома, то, оказывается, я слишком много денег трачу на новую обстановку. Словом, вечно всем недоволен.
– Экий зануда! – Он потихоньку накрыл ее руку своей. – Но мужу полагается держать вожжи в руках.
Хелен раздраженно усмехнулась:
– Ты говоришь в точности как моя покойная мать. Он что, должен держать вожжи, даже если у него руки изуродованы ревматизмом?
– Боюсь, это не имеет значения. Лейтенант может быть умнее своего майора, но вынужден ему подчиняться.
Она выдернула свою руку, посмотрела в сторону круглого столика и встретила укоризненный взгляд хозяйки дома. Фидо достала свои часы и выразительно постукала по крышке. Хелен сделала унылое лицо и опустила взгляд.
– Это абсурд, здесь мы ничем не можем заняться, – тихо проворчал Андерсон.
– Почему же? Мы можем разговаривать.
– Спокойного разговора не получится. Вот что я скажу: почему бы мне сейчас не попрощаться и не подождать тебя на углу Гордон-стрит, а ты через десять минут возьмешь кеб и заберешь меня?
– Потому, что…
После некоторого раздумья она приняла решение. Почему это женщина постоянно должна быть осторожной и осмотрительной? И, учитывая риск, на который Хелен всегда шла и идет ради встреч с этим человеком, с какой стати лишать себя удовольствия?
Андерсон не дождался ее ответа.
– Мисс Фейтфул… – Он встал со стула.
– Сделай огорченный вид, – прошептала Хелен.
Его лицо послушно приняло расстроенное выражение.
– Мне пора уходить, – глухо сказал он.
– Понимаю, полковник. – Фидо встала с видом строгой, но справедливой учительницы.
– Вы были так добры. Не могу найти слов… – К огромному облегчению Хелен, на этом Андерсон умолкает. (Он не обладает ее даром импровизации.)
Фидо позвонила в колокольчик, чтобы ему принесли пальто, шляпу и трость, и проводила его на лестницу. Когда она вернулась в гостиную, Хелен уже успела занять на диване позу страдалицы, прикрыв лицо рукой. Фидо осторожно села рядом и спросила:
– Все… кончено?
– Я пыталась, – проговорила Хелен сквозь пальцы. – Я привела все аргументы, не оставила ему никакой надежды. Но его безумная настойчивость…
– Видимо, он сгорает от любви к тебе, – через силу проговорила Фидо.
Хелен кивнула:
– Не знаю, почему…
– О, Хелен…
Спустя минуту Хелен добавила:
– Но я уверена, постепенно он поймет, что я говорю серьезно. Пожалуйста, Фидо, не торопи меня, потерпи немного. Будь мне опорой!
Крепкие руки подруги обняли Хелен, и при этом она испытала мгновенное замешательство, ибо у нее двойственное отношение к Фидо. Втайне она посмеивается над наивностью старой девы и все-таки надеется, что та одна поможет ей разобраться в самой себе. Хелен играла роль и в то же время была искренна; ей хотелось вызвать кеб и поскорее увидеться с любовником; но не меньше этого она готова была провести здесь весь вечер, чтобы эти сильные руки баюкали ее как ребенка.
– Пожалуй, мне пора, – наконец сказала она и встала, вытирая глаза. – Гарри любит, чтобы обед подавался ровно в семь. Он уверяет, что, если обед запаздывает хотя бы на четверть часа, у него начинается сердечный приступ!
На углу Гордон-стрит Андерсон поднялся к ней в кеб, и теплый сентябрьский ветерок мягко веял им в лицо. Он протянул руку, собираясь задернуть кожаную шторку.
Хелен удержала его:
– Что ты делаешь? Да еще в такую прекрасную погоду – это только вызовет подозрения.
Он усмехнулся и оставил шторку полузадернутой.
– Куда поедем?
– Куда угодно, только не домой, – неожиданно для самой себя бросила она.
Он улыбнулся, как ребенок, обрадованный неожиданным подарком.
– Я с ужасом представляю, как возвращаюсь в этот мавзолей и за мной захлопывается дверь. Отвези меня куда-нибудь развлечься, хорошо?
– В какое-нибудь необыкновенное место, как говорят твои дочки?
38
Фроуд Джеймс Энтони (1818—1894) – английский историк и журналист.
39
«Правь, Британия, морями!» – патриотическая песня Великобритании, написана в 1740 г. по поэме Джеймса Томсона на музыку Томаса Арна.
40
Наварин – греческий город на юго-западе п-ва Пелопоннес. Во время войны Греции за независимость произошло Наваринское сражение 20 октября 1827 г. между соединенным английским (под командованием Э. Кодрингтона), французским и русским флотами, с одной стороны, и турецко-египетским флотом под командованием Ибрагим-паши – с другой, в результате которой было уничтожено 55 турецких кораблей.
41
Акра – в настоящее время небольшой город на северо-западе Израиля. В XIX в. одно время был основным портом для Дамаска. В 1840 г. после обстрела города британско-франко-австрийской флотилией был возвращен Турции.
42
Свеаборг – бастионная система укреплений на островах близ Хельсинки. В 1855 г. во время Крымской войны Свеаборг подвергся бомбардировке со стороны англо-французского флота.
43
Возлюбленная (ит.).
44
«Наш общий друг» – роман Чарльза Диккенса.