Читать книгу Свет между нами - Эмма Скотт - Страница 7

Ной

Я резко сел в постели, пробужденный от одного и того же повторяющегося кошмара. Этот сон был столь же убийственно мучителен, сколько и отчаянно великолепен. Я хватал ртом воздух, утопая в несуществующей пучине, пытаясь удержать в сознании образы, раскрашивающие мою тьму яркими красками. Белый снег и голубое небо, золотые переливы заката и изумрудная вода. В этом сне я всегда снова зряч.

Иногда это стоит испытанного ужаса.

Иногда я думаю, что лучше бы больше не проснуться.

Интересно, сколько сейчас времени? Может, утро, может, три часа дня. После несчастного случая мой режим совсем сбился. Да и зачем он теперь? Рассвет или сумерки – для меня они все одно черное ничто.

Я скинул влажные от пота простыни. Они провоняли, как и я. Мне нужен душ, а Люсьену нужно, черт возьми, поскорее найти мне другого помощника. Прошло уже три дня, как цыпочка из ресторана принесла мне заказ с новостью, что Тревор, никчемный придурок, бросил работу. Скатертью дорожка! Он был медлительным и тупым. Я сильно удивлюсь, если он смылся, не стащив ничего из моего дома.

Хотя я об этом не узнаю.

Я лег на подушки, тяжело вздохнул и прислушался. На улице тихо. Ни голосов, ни проезжающих машин. Наверное, сейчас три ночи. Проверю по своим незаменимым наручным часам, которые мне подарили в реабилитационном центре. Они специально разработаны для таких слепых кретинов, как я, и при нажатии на кнопку говорят время.

– Время три часа двадцать две минуты, вторник, тридцать первое марта.

Почти угадал. Я снова нажал на кнопку и еще раз, нарушая тишину механическим голосом. Не выношу тишины. Если замереть, не двигаться и не дышать, то можно представить, что я лежу в гробу глубоко под землей, где меня никогда не достанут солнечные лучи. Как в той старой штольне в Колорадо, в которую я однажды спустился. Помню, мне тогда подумалось, что непроглядной тьмы не существует. Что везде есть свет, даже в самую темную ночь. Всегда есть оттенки и тени, и никогда – сплошное ничто.

Ха! Жизнь, та еще стерва, показала мне, как я не прав.

Как бы то ни было, лежать неподвижно – плохая идея. Такое ощущение, будто меня заживо похоронили и разум тоже медленно погружается во мрак. Бесплотный, невесомый и безгранично одинокий.

Я снова тыкнул на кнопку. И еще, и еще, но и этого было мало.

– Система, включиться, – велел я стереосистеме, активирующейся голосом. Ее установил здесь Люсьен три месяца назад, когда я только покинул реабилитационный центр. – Играть Rage Against the Machine.

Заиграла песня «Killing in the Name Of», и я прибавлял громкость, пока басы не стали отдаваться внутри меня вторым сердцебиением. Но это всего на минуту. Если сильно шуметь, соседи вызовут полицию. Те будут звонить в мою дверь, и мне придется тащиться вниз. У такого несуразного и неуклюжего олуха, как я, это займет целую вечность. После этого мне придется открыть свою дверь незнакомым людям, которые представятся полицейскими. Откуда мне, черт подери, знать, что они не врут?

Убавив громкость до допустимого уровня, я довольствовался яростными криками вокалиста. Мне тоже хотелось кричать, но, боюсь, стоит начать, и я уже никогда не остановлюсь.

Я стиснул зубы и до боли зажмурился. Осторожнее. Если переусердствую, то пробужу Монстра, а это, мать его, последнее, что мне сейчас нужно. Мне просто необходимо почувствовать, что глаза закрыты.

Тогда хотя бы тьму можно объяснить.

Запах собственного пота бил в нос, и терпеть это больше не было сил. Еще один мой чертов пункт. Все органы чувств обострились и работали на пределе, компенсируя потерянное зрение. И я прекрасно слышал, как назвала меня девчонка из ресторана. Знаю, она думает, что сказала это слишком тихо, но я услышал. Услышал и запомнил. Не считая ворчания Люсьена, за последние три дня только ее голос и достиг моих ушей. Он у нее приятный, красивый. Намного лучше гнусавого баса ноющего Тревора.

Я сказал стереосистеме заткнуться, нашел ногами край постели, а левой рукой – прикроватную тумбочку. Пальцы задели маленький пластмассовый пузырек – сознание знало, что он оранжевый с белой крышкой, – и я услышал, как он перевернулся и скатился с тумбочки. Пузырек упал рядом с моей ногой и куда-то укатился.

– Да твою ж налево, – пробормотал я. В сердце кольнуло что-то очень близкое к панике. Мне нельзя терять это лекарство. Только оно помогало усыпить Монстра.

Я встал на колени между постелью и тумбочкой и зашарил ладонью по паркету в поисках пузырька. Тот обнаружился возле кроватной ножки. Я схватил его, крепко сжал и осторожно поставил на тумбочку рядом с совершенно бесполезной маленькой лампой, чтобы знать, где потом найти.

Затем отпустил край тумбочки и встал в полнейшей темноте.

Это жилье не было моим домом. До несчастного случая моим пристанищем была вся планета: квартиры и апартаменты, особняки и гостиничные номера… Я останавливался в шикарных курортных отелях, спал на диванах друзей, в деревенских хижинах и под открытым небом. На всех континентах.

Это жилье было родительским «местечком в городе», и до несчастного случая я бывал здесь всего несколько раз. Мама постоянно переделывала тут все, поэтому я понятия не имею, как квартира выглядит сейчас, хотя проторчал в ней безвылазно целых три месяца. Для меня она по-прежнему была вроде чужеродного ландшафта, к которому я до сих пор не мог составить карту.

Однако путь от кровати до ванной для меня привычен, поскольку это мой самый частый маршрут. Шесть шагов до двери ванной, и прохладный паркет под босыми ногами сменяется холодной керамической плиткой. Четыре шага вправо до двойной раковины, еще три шага от нее, и мои жалкие шарящие в воздухе руки касаются стеклянной двери душевой кабины. Эта ванная гигантских размеров. Она как пещера, в которой эхом отдается любой звук.

Я нащупал круглую ручку смесителя и начал настраивать воду дурацким методом проб и ошибок. Обычно мне удавалось добиться нужной температуры двухсекундным поворотом ручки против часовой стрелки, но иногда я перекручивал ее или недокручивал, и тогда из душа лился либо кипяток, либо ледяная вода. Я не уставал поражаться тому, до чего сложно теперь даются наипростейшие вещи.

Я снял тренировочные штаны, боксеры и пропахшую потом футболку. Залез под душ, ничего не уронив, и даже не спутал мыло с кондиционером для волос, после чего осторожно, чертовски осторожно вышел из душевой и обшарил рукой вешалку для полотенец.

Пусто.

Ну конечно. Оба полотенца валяются где-то на полу – или в этой огромной ванной, или в спальне. И так как Тревор уволился, заниматься стиркой некому, хотя и он делал это нехотя, а я не жаждал, чтобы этот придурок стирал мою одежду.

Я мерз, стоя мокрым на коврике. Что теперь?

Что. Черт подери. Теперь?

Зачем я мылся? Зачем я вообще что-то делаю? Меня переполняли противоречивые чувства: наплевать на все или постараться. Попытаться жить дальше, двигаться вперед… Этими треклятыми тезисами психотерапевты давили на психику все тяжелые и мучительные месяцы, проведенные в реабилитационном центре. Порой мне искренне хотелось освободиться от ярости смирительной рубашкой, повязавшей меня, и во всем разобраться. Попытаться приспособиться. Действительно приложить усилия, чтобы адаптироваться.

О, как бы родители тогда гордились мной!

Чаще всего, стоя вот так после душа без чистого полотенца, весь в мурашках, я хотел лишь одного: заехать кулаком по стеклянной двери. Хотел услышать, как она разобьется, почувствовать острую физическую боль и текущую из порезов горячую кровь. Я сделал несколько глубоких вдохов, перебарывая это желание, а потом на ощупь поплелся в спальню.

Мой комод находился в одной из гардеробных, напротив кровати. Я вошел туда и нашарил ручку третьего ящика. Тот почти опустел – остались только две чистые футболки. Одной я вытерся, другую натянул через голову. Горло царапнул ярлычок.

Тут же вспыхнуло бешеное раздражение.

Я зло выдернул руки из рукавов и рывком перевернул футболку, чтобы ее лицевая сторона была, черт возьми, спереди. Не хотелось выглядеть смехотворным и жалким слепцом-идиотом, не способным правильно надеть гребаную футболку, для легиона из «ни одной живой души», населяющего сейчас мой мир.

Я достал из второго ящика комода чистые трусы и последнюю пару тренировочных штанов, после чего ткнул кнопку на часах.

– Время четыре часа десять минут, вторник, тридцать первое марта.

Боже, у меня ушел почти час на то, на что раньше требовалось пятнадцать минут. Но я все же сделал это. Я молодец? Заслуживаю пятерку за усилия?

И тут затылок заломило от боли – пока еще слабой и еле теплящейся боли, которая, дай ей волю, обратится адским пламенем.

Пробуждался Монстр.

Я на ощупь обошел кровать и схватил с тумбочки пузырек таблеток. Тащиться за водой в ванную не рискнул. Времени не было. Надавил и повернул крышку пузырька, закинул в рот одну капсулу и проглотил, не запивая.

Плевать на грязные простыни. Я торопливо залез в постель, устроился на спине и замер, умоляя Монстра вернуться обратно в спячку. У меня вырвался облегченный вздох: похоже, я успел вовремя. Боль не усилилась, а наоборот, начала утихать.

И все же я не двигался. Лежал, заключенный в темницу своего мрака, слушая, как просыпается Нью-Йорк за стенами дома. Город лежал прямо за дверью и в то же время запредельно далеко. Другой мир. Мир красок и света, желтых такси и красных кирпичей. Меня же окружала кромешная тьма, и о цветах я мог только вспоминать, но не видеть. Никогда. Я подавил душащий меня крик, а потом задремал, погружаясь в забвение.

Я молил о том, чтобы мне вновь не приснился тот жуткий кошмар.

И вопреки всему надеялся, что это произойдет.