Читать книгу Если у нас будет завтра - Эмма Скотт - Страница 10

Часть 1
ГЛАВА 5

Оглавление

Макс

«Черт возьми, что это было?»

Я быстро шагал в западное крыло поместья, к комнатам, где жили горничные и другой медперсонал. Дежурство возле Эдварда Марша начнется лишь утром в воскресенье.

– Хватит времени, чтобы оценить сомнительный выбор работы, – пробормотал я.

Я отпер дверь карточкой-ключом, что дал мне Сезар. Новая комната оказалась чистой, но без излишеств, словно маленький, элегантный гостиничный номер. К ней примыкала ванная, а из окна открывался вид на просторный задний двор: теннисные корты, бассейн, сад, а позади – целый лес. Я прижался пылающим лбом к стеклу и закрыл глаза, желая остудить разгоряченную кровь.

«Скотт, модный Унабомбер, здесь. Под этой самой крышей».

Боже, когда он вошел в комнату отца, я подумал, что вижу призрак. Или кто-то решил разыграть меня весьма изощренным образом.

Когда он загнал меня в угол в шкафу, гнев и удивление смешались с волнами жара. Подобного притяжения я давненько ни к кому не испытывал. Просто не позволял себе подобных чувств. При мысли о том, как я на миг соприкоснулся с его телом, перехватило дыхание. Я отчетливо ощутил все его контуры. И, прежде чем уйти, заметил адресованный мне взгляд. Как будто бы он увидел меня впервые. Или самого себя.

«Так было и с Трэвисом».

Хаос чувств перенес меня на семь лет назад. В то лето, ознаменовавшееся обретениями и потерями. Тогда я в последний раз позволил себе чувствовать. И у меня все отняли.

Трэвис был старше. Девятнадцать против моих шестнадцати. Мы познакомились, когда он приехал забрать с вечеринки свою младшую сестру Кайлу; мы с ней дружили. Но он не увез сестренку домой. Вместо этого мы разговорились. Даже не заметив, как вечеринка подошла к концу, а над горизонтом, знаменуя начало нового дня, взошло солнце.

После этого Кайла стала моей лучшей подругой. Трэвис на лето приехал домой из колледжа. Я приходил к Кайле, хотя и знал, что ее нет дома, и Трэвис все равно приглашал меня войти.

– Ну, ты же проделал весь этот путь.

Я практически жил у них в то лето. Как оказалось, последнее, что я провел в собственном доме. Мы с Трэвисом не позволяли себе ничего лишнего. Вели себя, как обычные парни. Тычки в плечо, похлопывания по спине, удары кулаками и рукопожатия.

Но однажды ночью, на исходе лета, притворство все же закончилось. Когда мы поцеловались, то, что свободно болталось и дребезжало внутри меня, наконец встало на место. Бешено вращающийся компас точно указал на север. За время долгого, мучительного, сбивающего с толку периода полового созревания лишь этот поцелуй по-настоящему обрел смысл.

Наконец-то я осознал себя.

Когда отец прогнал из моей жизни Трэвиса, а следом вышвырнул из дома и меня самого, стрелка компаса вновь нерешительно закачалась.

И дергалась до сегодняшнего дня.

Сайлас Марш вошел в ту комнату, словно ответ на вопрос. Только вот я не знал, что его задал. В сердце билась странная мысль: «это он».

На долю секунды, пока его не захватила собственная паника, казалось, Сайлас обрадовался, увидев меня. Точнее, нет, он испытал облегчение.

– Это безумие, – пробормотал я пустой комнате.

Сайлас оказался засранцем. Первоклассным, как и его отец. Безукоризненный богатей, который совершил ошибку, подсев на таблетки. А теперь страшился, что, если правда выйдет наружу, обеспеченной жизни придет конец.

Но подобные мысли не помогли. Вместо этого вспоминались сила Сайласа, твердость его тела. В дорогом костюме он выглядел воплощением мужского совершенства. И этот образ все еще был со мной, как и остатки его одеколона. Как будто я надел одну из его рубашек и теперь этот запах прилип к коже.

«Сейчас мне не до этого».

Через семь лет, после десятков звонков и нескольких неудачных попыток я наконец-то уговорил маму поужинать со мной сегодня вечером. Нужно расставить все по местам. Если и эта встреча пойдет псу под хвост, мир перевернется дважды за день.

«Спасибо, на сегодня достаточно и одного эмоционального потрясения».

Я очень долго стоял под холодным душем, затем надел джинсы и полусапоги, рубашку на пуговицах и кожаную куртку. Правило в доме Маршей гласило, что такси придется ждать на задней подъездной дороге. Жалованье обещали приличное, так что, вероятно, стоило подумать о покупке машины, но, черт… Смогу ли я сохранить эту работу? Спускаясь вниз, я за каждым углом ожидал наткнуться на Сайласа, и живот сводило от предвкушения. Или от страха. А может, и того и другого.

«Учитывая, как давно я здесь живу».

И все же мысль о столь скорой смене работы вызывала неприятный привкус во рту. Нужно оставаться профессионалом, а не сбегать из-за симпатичной мордашки.

«Да уж, Сайлас «симпатичный», – усмехнулся я про себя. – А Джейсон Момоа лишь «слегка привлекателен».

Я фыркнул и немного пришел в себя. Вызванное Сайласом потрясение проходило. И пока «Убер» вез меня через озеро Вашингтон в город, живот скрутило от нервного напряжения. Вся эта суматоха с переездом и новой работой не оставила даже времени, чтобы осознать – мама действительно согласилась со мной встретиться.

Я заказал столик в итальянском ресторане неподалеку от рынка «Пайк-Плейс». Из маленького бистро открывался вид на залив, где в темной воде золотыми огнями светились лодки.

Мама еще не пришла.

Я занял столик на двоих. Сердце колотилось в груди, а пальцы постукивали по телефону, ожидая сообщения, что она передумала. Она уже откладывала и переносила встречу десяток раз, и чем дальше, тем более уязвимым становилось сердце. Почему сегодня должно быть иначе?

Но она все же появилась. Я увидел, как Барбара Кауфман нервно шагала за метрдотелем. Крепко вцепившись в сумочку обеими руками, она держала ее перед собой на манер щита.

Я поднялся на ноги и часто заморгал, когда глаза зажгло от внезапно нахлынувших слез. Я не видел ее почти десять лет. Но, несмотря на прошедшие годы и обстоятельства прошлого, она по-прежнему оставалась моей мамой.

Сейчас ей было уже за шестьдесят – они с отцом не особо со мной торопились. В некогда каштановых волосах преобладали седые пряди. Мама надела брючный костюм из полиэстера; подобные она любила носить еще во времена моего детства. Длинные волосы, большие очки и красная матовая помада. Словно видение прямиком из 1983 года.

«Она прекрасна».

– О, мой мальчик, – воскликнула мама, когда метрдотель ушел. Она бросила сумочку на стол и протянула ко мне руки. – Посмотри на себя. О, Макс…

Я крепко обнял ее, борясь с желанием полностью сдаться. Я не мог доверять материнским объятиям, хотя они и должны быть безопасными и безоговорочными.

Она хмыкнула.

– Столько времени прошло.

«Не по моей воле».

Я пододвинул ей стул, чтобы сесть.

– Но теперь мы здесь, – проговорил я и устроился напротив.

– Да, – согласилась она, слабо улыбнувшись.

Семь лет неприятия, боли и одиночества. Я попытался их проглотить. Нужно попробовать еще раз, иначе для чего все это?

– Мама, – проговорил я, взяв ее за руку. – Спасибо, что пришла.

– Я… да. Конечно. – Голос ее задрожал. – Ты такой красивый. Боже, как говорится, просто загляденье. И здоровый. Такой подтянутый и сильный…

– Да, со мной все хорошо, мам.

Она кивнула, натянуто улыбаясь и сдерживая слезы. Наконец, она убрала руку и схватила меню, закрыв им лицо. Плечи ее задрожали.

– Мама…

– Все хорошо. Я в полном порядке, правда.

Через пару минут она прочистила горло, отложила меню и промокнула глаза льняной салфеткой.

– Ты выбрал очень красивое место, – проговорила она, шмыгая носом. – Похоже, неплохо устроился. Ты ведь работаешь в больнице?

– Я на время ушел из отделения «Скорой помощи», – признался я. – Может, и навсегда. Пока не знаю. У меня новая работа.

– Правда?

– Я личный медбрат одного богатого бизнесмена из Белвью.

– Белвью? Билла Гейтса? Он живет вон там, на озере.

Я усмехнулся.

– Если бы мне давали по доллару… Но нет. Кое-кого другого. Хотя и не могу сказать, о ком речь, иначе меня засудят по полной.

– Звучит важно, кем бы он ни был, – проговорила мама. – Это просто замечательно. Я рада, что у тебя все в порядке.

Я покрутил в пальцах стакан с водой.

– Так было не всегда.

– Я знаю, и я…

Но прежде чем момент стал напряженным, нас прервал официант. Он подошел, чтобы принять заказ на напитки.

– Содовую с лаймом, – сказал я парню.

Мама взглянула на карту вин широко раскрытыми глазами.

– Так ты не выпьешь? Мне тоже не стоит?

– Заказывай, что хочешь.

– Бокал домашнего каберне, – попросила она официанта. Потом обратилась ко мне: – Ты на дежурстве? В этом причина?

Все, чего пока не знала мама, тяжестью повисло в воздухе между нами. Я говорил медленно, понимая, что каждое сказанное слово для нее подобно пощечине.

– Я не пью, потому что я – исцеляющийся наркоман и предпочитаю сохранять ясную голову.

– Исцеляющийся. – Она сделала глоток из стакана с водой. – Да, кажется, твоя сестра упоминала…

Слова повисли в воздухе. Мама выглядела так, словно ее признали виновной и допрашивали на слушаниях в Конгрессе. Я вовсе не хотел причинять ей боль, но обещал себе быть честным.

– Да, – мрачно улыбнулся я. – Когда тебя вы- гоняют из дома и семьи, это не так весело, как кажется.

– Господи, Макс, не шути. – Она со стуком поставила на стол стакан с водой. – Я знала, что будет нелегко. Тогда все случилось так быстро, и я… не принимала в расчет всю картину. И не осознавала, чем для тебя это может обернуться. Случившееся меня потрясло. Ты и тот мальчик… А потом ты ушел. И вот уже семь лет пролетели, будто миг. И теперь мы здесь.

Она беспомощно пожала плечами, словно бы это все объясняло.

Я поерзал на стуле, удивляясь, как люди способны оправдать что угодно, порой даже не пытаясь признать свою неправоту. Во мне вскипели гнев и боль, в любой момент готовые вырваться наружу. Вернулся официант, принеся заказанную содовую и бокал вина для мамы. Я сделал большой глоток, чтобы остыть.

– Я здесь не для того, чтобы искать виноватых или копаться в старых ранах, – проговорил я через минуту, больше для себя, чем для нее. – Но я не собираюсь лгать или что-то приукрашивать. Мне пришлось нелегко. Чертовски тяжело. Мне эти семь лет не показались мигом. А последствия… Просто я каждый день боролся, чтобы выжить.

– Перестань. Пожалуйста. Не думаю, что мне хочется знать остальное, – почти прошептала мама. – Думаю, это меня погубит. – Она промокнула глаза под очками салфеткой и посмотрела на меня. – Но теперь-то все в порядке? Тебе лучше?

Я подвигал челюстью из стороны в сторону. Потом, наконец, кивнул.

– Ага. Мне уже лучше.

– Замечательно.

– Нет, не замечательно, – отрезал я. – Я семь лет прожил без семьи. Я заслуживаю быть с вами, но умолять не стану. Да и не должен. – Я на миг закусил щеку изнутри. – Ребенок не должен просить о родительской любви.

Она быстро кивнула.

– Ты прав. Я скучала по тебе. Очень сильно. И Моррис с Рэйчел тоже. Но ты ведь говорил с ними?

Я кивнул. Брат был старше меня на двенадцать лет, сестра – на четырнадцать. Я же, по словам мамы, оказался «счастливой случайностью». Хотя Моррис и шутил, что так она просто называла «ошибку». Из-за разницы в возрасте мы никогда не были близки. Нас разделяли и время, и расстояние. Моррис жил на Манхэттене, а Рэйчел – в Северной Каролине. На протяжении этих лет я порой общался с ними. Обычно, чтобы попросить денег, когда жил на улице.

– Мы переписываемся время от времени. Но уже давно не общались, – признался я. – Как они?

– Очень хорошо, – проговорила мама. – Моррис работает в большом банке на Манхэттене. Рэйчел только что назначили редактором журнала. Оба состоят в браке, думаю, ты знаешь. Близнецам Рэйчел сейчас шесть лет, а Эми, дочке Морриса, – два. – Она закашлялась и отхлебнула вина. – А как же ты? Есть кто-нибудь значимый?

– На данный момент нет.

Сайлас Марш попытался вторгнуться в мои мысли, но я тут же вышвырнул его обратно.

Мама, улыбнувшись через силу, проговорила:

– Помню, во втором классе ты сказал мне, что выйдешь замуж за Брайана Роббинса. Ведь твоя подружка Холли собралась за мальчика по имени Джастин. Поэтому ты решил выйти за Брайана.

– Я не помню.

– А я никогда не забуду.

Воцарилась звенящая тишина.

Мама взяла меню, потом снова его отложила.

– Я пытаюсь, Макс.

– Я знаю, мам. Но… – я вздохнул. – Папа знает, что ты здесь?

– Да, – проговорила она. – Я ему сказала.

– И?

– Он передал тебе привет.

– Угу, – буркнул я, крутя в пальцах вилку. – Мило с его стороны.

– Он тоже пытается.

– Каким образом? Он хоть представляет себе, что значит быть отвергнутым самыми близкими людьми на свете? Теми, кто в принципе не мог повернуться к тебе спиной?

– Мы… мы не знали, что ты…

– Гей? – спросил я. – Ты даже не можешь произнести это слово.

Мама тяжело сглотнула и разгладила салфетку.

– Твой отец… сейчас он не такой непреклонный. Думаю, он понимает, что перегнул палку, хотя и не признается в этом.

Я откинулся на спинку стула.

– Папа перегнул палку, и поэтому мне пришлось ютиться в заброшенной, кишащей тараканами лачуге вместо того, чтобы окончить среднюю школу.

– Макс, прошу тебя…

Ее глаза наполнились слезами, а я почувствовал себя полным дерьмом. А ведь я даже не сказал ей, как полтора месяца зарабатывал на жизнь, пока Карл меня не подобрал.

– Поговори с ним за меня, – попросил я после напряженного молчания. – Просто поговори.

– Ладно.

– Ладно. А что дальше? Недостаточно просто сообщить, что я в городе. Ты должна вступиться за меня, мама.

Она решительно кивнула и промокнула глаза.

– Конечно. Я обещаю. Но, Макс, ты же его знаешь. Он старомодный. И, сказать по правде, я тоже. Я люблю тебя, но и мне нелегко.

– Я люблю тебя, но… – пробормотал я, криво усмехнувшись. – Как я мечтал услышать эти слова!

– Макс, прошу, постарайся понять. Когда мать держит на руках ребенка, она представляет, что хотела бы для него в жизни. И никогда не думает…

– Что в конце концов вышвырнет ребенка из дома из-за того, над чем он не властен?

Она поджала губы и слегка пожала плечами.

Я изумленно уставился на нее.

– Ты ведь понимаешь, что подобное не выбирают? У меня каштановые волосы, карие глаза, и я гей. Все едино.

Она украдкой взглянула на других посетителей.

– Пожалуйста, говори тише. У тебя был выбор. Не стоило тащить того мальчика в дом. Выставлять напоказ…

Я раздраженно взглянул на нее.

– Выставлять напоказ? Мы прятались несколько недель. Я скрывался много лет.

– Ты мог просто нам рассказать. Если бы мы спокойно поговорили, случившееся не стало бы таким потрясением…

Под столом я крепко стиснул льняную салфетку. Появился официант, чтобы принять наш заказ.

Мама попросила лингвини с морепродуктами, а я пробормотал название первого попавшегося в меню блюда. Когда парень ушел, я сделал очередной большой, бодрящий глоток холодной воды.

– Не стоит ворошить прошлое, – проговорил я. – Дело сделано. Я позвал тебя сюда, чтоб извиниться. Я не хотел причинять вам с папой боль. И я тебя прощаю. Даже если ты об этом не просишь. Это часть процесса исцеления. Для меня. Вот почему я здесь, независимо от того, что будет дальше.

– Конечно. Я понимаю. Спасибо.

Ну, не та эмоционально-трогательная реакция, на которую я надеялся. Но с прощением всегда так. Реакция не имеет значения. Ты либо прощаешь, либо нет. Я должен попытаться, иначе никогда не излечусь от прошлого.

– А насчет папы, – напряженно произнес я. – Скажи, пусть мне позвонит. Начнем с этого.

– Да, думаю, так будет правильно.

Я снова стиснул в руках салфетку.

– Я хочу, чтобы мы стали семьей, но Богом клянусь, мам, я слишком далеко зашел и многое восстановил в своей жизни. И не позволю снова все разрушить. Мне бы не хотелось выдвигать требований, но боюсь, что придется. Просто чтобы сохранить себя. Так вот. Он позвонит мне. – Я проглотил застрявший ком в горле и часто заморгал. – Мне нужно знать, что есть надежда.

– Да, хорошо. – Она осторожно потянулась через стол и взяла меня за руку. – Хорошо, я ему скажу. Сделаю все, что в моих силах.

– Спасибо.

Она сжала мою руку и откинулась на спинку стула, испустив что-то вроде вздоха облегчения. Самая трудная часть осталась позади. Я не закатывал истерик, не устраивал сцен. Я не рыдал, хоть и хотелось.

– А теперь, – проговорила она, аккуратно раскладывая салфетку на коленях. – Расскажи мне еще об этой новой работе.


Если у нас будет завтра

Подняться наверх