Читать книгу Девочка и стол - Энди Кейдж - Страница 10

Прошла неделя. Септима вернулась к рутинным занятиям на фортепиано. Мисс Эмери стала чаще появляться в доме, где всегда играла музыка. Правда, кое-кто этому совсем был не рад.

– Септима, эту часть нужно играть плавно, легко и нежно. Повтори еще раз.

– Ладно, мисс Эмери.

Девочка сыграла несколько раз фрагмент из «Полонеза №1» Ференца Листа.

– Уже лучше, но этого недостаточно… – начала мисс Эмери.

Что интересно, Септима продолжала играть даже тогда, когда Виктория Эмери затягивала свои речи про успех и пути его достижения, но не из-за неуважения. Отнюдь, девочка была бы рада перестать играть хоть на секунду, но мисс Эмери велела ей не тратить время впустую.

– Ведь что главное? Идти шаг за шагом к успеху, преодолевая трудности, исполняя сложные произведения так, как их задумал автор. В дальнейшем ты, конечно, сможешь привносить свой фирменный почерк в композиции, но до этого еще далеко. Так что уясни, пока ты играешь так, как я говорю, пока ты выкладываешься и ни на что не отвлекаешься, тебя ждет успех, но стоит сделать шаг в сторону – и тебя ждет горькое поражение, – продолжила мисс Эмери.

О боже, в этом доме живут одни фортепианные фанатики, вы бы еще пентаграммы из клавиш раскладывали на удачу, – подумала Септима и улыбнулась.

Прошло два часа, Виктория Эмери ушла. Септима вздохнула с облегчением.

Наконец-то, я думала, она никогда не уйдет, – девочка прекратила играть и пошла к себе в комнату.

Несмотря на спартанские условия тренировок, Септиму грела мысль, что она может тайно сочинять музыку, играть ее для Джека и выступать в легендарном Колизее Септимы. Если бы не это, девочка давно бы сдалась. У любого музыканта должна быть причина, чтобы двигаться вперед, превозмогая сложности.

– Привет, Джек, – Септима выглядела такой уставшей, что казалось, вот-вот рухнет и уснет.

Стук-стук, – скромно зашумел стол.

– Да, мисс «играй только по нотам» меня совсем загоняла.

Джек задумчиво постучал ящиком.

– Полонез Листа с пометками мисс Эмери. Джек, она ненормальная, она пишет в партитуре над фрагментами произведения какие чувства испытывал автор. Но хуже того, она требует, чтобы и я их показывала в своей игре. Такой бред, я просто с ног валюсь.

Стук-стук-стук.

– Я не знаю, Джек. Какая разница? Это не мое дело.

Стук-стук.

– Да помню я, что обещала. Вот не начинай, хорошо же общались. Все, я спать, с тебя название для новой песни, ночью подумай, а то у меня уже наклевывается мелодический образ, – Септима рухнула на кровать.

Стук-стук.

– Нет, Джек, мы не будем заказывать пиццу.

Стол тихонько скрипнул.

– Что значит ты уже заказал? – невнятно пробормотала девочка и погрузилась в сон.

***

Из глубин тьмы послышались знакомые голоса:

– Твоя песня никуда не годится.

– Ты ничего не добьешься с такой посредственной музыкой.

– Даже «4:33»¹⁷ Джона Кейджа лучше твоих творческих потуг.

Септима выслушивала оскорбления и не могла ничего сделать. Ее руки были связаны цепью. Возле нее стоял фонарь, оставивший от Мелоди-стрит небольшой круг света, где находилась девочка.

Голосов становилось все больше и больше, тьма надвигалась. Когда свет погас, Септима перестала слышать себя. Ее окутал страх. Голоса приближались. И чем ближе они были, тем больнее становилось девочке. Она готова была закричать…

Стук-стук.

***

Стук-стук

– Что такое, Джек? Который час? – Септима открыла глаза и в полудреме взглянула на стол.

Стук-стук.

– Шесть утра? Зачем мне вставать в такую рань?!

Стол застучал ящиками.

Септима резко вскочила с кровати.

– Вот черт, чуть не забыла. Мисс Эмери меня бы пригвоздила к роялю. Спасибо, Джек. Я у тебя в долгу, мой деревянный северный друг.

Виктория Эмери имела много связей в академическом сообществе. Для нее не составляло труда получить специальное приглашение на концерт любого пианиста-виртуоза. Правда, нельзя сказать, что Септима любила такие поездки.

Вставать рано, лететь далеко, слушать одно и то же, за что мне это все? – думала девочка.

***

Септима и Виктория Эмери сидели в аэропорту в ожидании вылета.

– Мисс Эмери, а куда мы летим?

– Я разве не говорила? Хм… неужели запамятовала. Впрочем, неважно, в Лиссабоне проходит конкурс имени Вианы да Мотта. Тебе будет полезно увидеть, как соревнуются взрослые.

– Это в Португалии?

– Да. Привыкай, лучшие пианисты мира постоянно путешествуют.

– Да я привыкла, но хотелось бы хоть что-то посмотреть в этих городах, – грустно сказала Септима.

– Послушай, ты сейчас в таком возрасте, когда нельзя тратить свое время впустую. Пока ты смотришь на Эйфелеву башню, твои конкуренты практикуются. В итоге, ты терпишь обидное поражение и удаляешься от своей мечты, – Виктория строго посмотрела на девочку и продолжила свою, как ей казалось, праведную речь. – Знаешь ли, играть с ведущими оркестрами мира хотят сотни тысяч детей, не позволяй им занять твое место, иначе останешься ни с чем.

Но это не мое место, мисс Эмери, – подумала Септима, но сказала: «Хорошо, я постараюсь».

Если бы кто-то спросил Септиму «Чем отличается Япония от Португалии?», то девочка едва ли смогла бы ответить.

***

Национальная лиссабонская консерватория была помпезна как и все, связанное с академической музыкой. Септима и мисс Эмери заняли места в большом концертном зале. В центре сценической площадки стоял красивый черный рояль. Конкурс должен был вот-вот начаться. Пятью минутами позже на сцену вышел японец лет тридцати. Септиме он показался странным.

Мужчина осторожно подошел к роялю, сел на банкетку и начал играть.

Глаза Септимы широко раскрылись, она стала внимательно слушать. Звучал «Полонез №1», тот самый, с которым девочка должна выступить на ближайшем конкурсе в Сендае.

Музыка разливалась по залу всеми красками. Это было странно и звучало необычно, нехарактерно для строгих академических мероприятий. В композиции гармонично слились творческое «Я» пианиста и автора – Ференца Листа.

Ого, как дерзко! Эй-эй, полегче, такую игру здесь не поощряют, – подумала девочка и продолжила завороженно слушать.

Когда рояль затих, Септима встала и зааплодировала. Она выглядела глупо, потому что не выдержала строгую паузу и не попала в момент, когда можно начинать бить в ладоши, а когда нельзя. На нее все уставились, но девочке было все равно.

– Сядь немедленно, не позорь меня. Как ты могла вскочить с места. Септима, ты же знаешь, что в академической музыке все регламентировано. Финальный аккорд не успел затихнуть! Это неуважительно по отношению к музыканту и организаторам конкурса. Я уж не говорю, что это неприлично в высших слоях общества, – разразилась речью мисс Эмери.

– Простите, – смутилась Септима. – А кто это был?

– Это неважно, он все равно не участвует в конкурсе, просто открывал мероприятие.

– Но я должна знать, мисс Эмери.

Виктория вздохнула и с неохотой сказала:

– Нобуюки Цудзии – японский пианист, композитор, победитель конкурса пианистов имени Вана Клиберна.

– Понятно, но он как-то странно двигался по сцене.

– Потому что он слепой от рождения. Некоторые считают, и я в их числе, что этот аспект учитывается при оценке его игры.

– Но он классно выступил, так красочно и выразительно. Я никогда такого не слышала.

– Слишком много своего «Я», с таким исполнением никогда не выиграть конкурс.

– Я знаю, но он и не выигрывать приехал. Конкурсами не ограничивается мир пианиста.

– Без громких побед он никогда не станет лучшим.

Какая разница, если он выглядел счастливым. Кажется, ему просто нравится играть перед публикой, – подумала Септима и промолчала.

Затем началась основная программа конкурса. Но никто не впечатлил Септиму. Мисс Эмери указывала на тех пианистов, к которым девочке следовало присмотреться, но все они были настолько одинаковые, настолько безупречные, что Септима вообще не понимала, как можно их оценивать.

Если бы все они играли одно произведение, то никто бы не победил, – подумала девочка.

– Обрати внимание, как…

Слова мисс Эмери расплылись в воздухе и потеряли вес. Септиме было неинтересно. Она думала о том, как бы поскорее вернуться домой и рассказать Джеку про слепого пианиста.

– Ты поняла?

– Да, каждое слово, я буду стараться.

Это была универсальная фраза девочки, которую она произносила, чтобы от нее отстали. Но Септима не врала, она действительно старалась, так или иначе, но слушать одни и те же поучения у нее не хватало сил и желания, а от слова «мечта» у девочки сводило желудок.

Мероприятие закончилось. Зрители разошлись.

***

Наконец-то, родная Мелоди-стрит, как же я тебя люблю, – Септима вошла в дом, где всегда играла музыка, и побежала к Джеку.

– Джек, я такое видела, не поверишь!

Стук-стук.

– Нет, не улыбку мисс Эмери. Такое событие я бы отметила шампанским. Тут другое. На конкурсе выступал слепой пианист, ты прикинь. Он так классно сыграл тот «Полонез», который я уже ненавижу. Это было волшебно.

Стук-стук-стук.

– Да, так на конкурсах играть нельзя. У нас же все регламентировано. Даже цвет рояля. Иногда я думаю, что академическая музыка придет к тому, что «Лунную сонату» нужно будет играть строго в полнолуние в промежутке между девятью вечера и полночью, – девочка закатила глаза.

Стук-стук.

– И не говори. Что там с названием для новой песни? Ты думал?

Стол слегка заскрипел.

– Кальмарская уния¹⁸? Что это вообще значит?

Джек серьезно застучал ящиками.

– Стоп-стоп-стоп, про это я песни писать не буду. Умерь свои шведские амбиции, мой дорогой друг. Нужно что-то другое, может быть связанное со мной, – Септима задумалась. – Посмотри вокруг, что ты видишь? Это не комната одиннадцатилетней девочки. У меня даже игрушек нет, кроме, пожалуй, мелодики, которая где-то под кроватью, но едва ли это игрушка – в привычном понимании.

Стук-стук.

– Сыграть на мелодике? Ха-ха-ха. Тебя так в шведской армии учили уходить от ответа? Да меня родители уроют, Джек. Я не уверена, что они вообще в курсе, что она у меня есть, – девочка полезла под кровать. – На месте, родная.

Септима отряхнула пыль с инструмента и сыграла несколько нот, легонько, так, чтобы дом, где всегда играла музыка, не стал домом ужаса и кошмара только потому, что кто-то играет на неправильном инструменте.

– Хах, не разучилась! Джек, а представь: я с мелодикой выйду на сцену перед высшим обществом и сыграю двадцатый концерт Моцарта. У них там пригорит в одном месте, что даже пожарные не спасут, – девочка улыбалась. – И я такая: «Дамы и господа, обратите внимание, это – мелодика», а они такие «Ах, да не может быть, она не посмеет! Полиция! Произвол на сцене!», а я им в ответ: «И я сейчас сыграю на ней Моцарта», и тут ползала попадает в обморок, «Да ведь как же так, Моцарта, да на мелодике играть, кощунство». Было бы смешно.

Джек весело застучал ящиками.

– Нет, потом мы не поедем захватывать Данию, – Септима вздохнула. – Джек, иногда нужно оставить прошлое позади и двигаться дальше.

– Септима, милая, я дома, на ужин будет соба с курицей, – послышался голос Лоры Хадсон.

– Да, мам, уже бегу, – крикнула девочка.

Стук-стук.

– Тоже хочешь собу¹⁹? Джек, будешь думать о моей собе, я на тебя термитов натравлю, – сказала Септима и засмеялась.

Джек так стучал, что это показалось каким-то изощренным шведским ругательством.

– Да ладно, расслабься, я тебя в обиду не дам. Ну, я пошла, соба сама себя не съест.

***

До конкурса пианистов в Сендае оставалось совсем ничего. Сендай – это японский город в префектуре Мияги, где живет около миллиона человек. Известность получил в 2001 году, как-раз когда в местном культурном центре начали проводить международный конкурс пианистов. Для Септимы это был лучший вариант для возвращения на сцену. Виктория Эмери все четко продумала, далее в ее планах было отправить ученицу на конкурс Шопена и Баха.

Девочка в красном платье упорно занималась игрой на фортепиано, слушая нравоучения мисс Эмери. Она уже привыкла к такому режиму. Чем ближе конкурс, тем выше нагрузка. В такие дни Септима практически не общалась с родителями, у нее просто не было времени. Когда день подходил к концу, девочка с трудом доползала до кровати. Но Септима никогда не забывала перекинуться парой слов с Джеком. Он помогал ей держаться на ногах, когда давление становилось невыносимым. Хоть Септима и привыкла жить в стрессе, но в конце концов она была всего лишь маленькой одиннадцатилетней девочкой, любившей красные платья, а стол был светлым пятном в этой красивой трагедии. И пока он сиял где-то во тьме, девочка могла идти вперед.

– Джек, я замаялась, мне будет сниться этот чертов полонез номер один. Ой, прости. Я хотела сказать jävla²⁰ полонез, – Септима засмеялась.

Джек молчал.

– Эй, ты чего такой задумчивый? – девочка смотрела в потолок, лежа на кровати. – Знаешь, иногда мне кажется, что академическая музыка меня сломает. Я чувствую себя роботом, играю все эти ноты, изображаю чужие чувства. Так противно. Но хуже всего, что мой успех, мои победы ни на что не влияют. Я хочу сказать, – девочка задумалась. – Понимаешь, все эти люди хлопают, потому что так принято, и я не уверена, что они искренни. Посмотри на моих маму с папой: да они даже не улыбаются, когда я побеждаю. Весь этот путь какой-то бессмысленный. И я не знаю, что делать, Джек, не знаю… – пробормотала девочка и погрузилась в сон.

***

В Сендае Септима должна была в очередной раз показать всем сидящим в зале, кто тут настоящий гений фортепиано. На конкурсе царила напряженная атмосфера, что типично для таких мероприятий. Септима собирала завистливые взгляды конкурентов. Проходя мимо детей и их родителей, девочка слышала, как они шептались, говоря мерзкие вещи, но, возможно, эти люди просто хотели быть услышанными. На войне все средства хороши. И будь здесь Джек, он бы выпалил что-то про датско-шведские отношения XVII века.

Дети смотрели друг на друга как на врагов, казалось, их настроили на ненависть и презрение ко всем, кто стоит у них на пути. Это было жутко, но девочка в красном платье улыбалась. Вдруг она увидела знакомые лица: слева от нее мелькнул Макс Уайлдер – канадец в строгом фраке, с прической «я только проснулся», а справа Алексей Лавочкин – хладнокровный русский в очках, с аккуратной короткой стрижкой. Они были как огонь и лед. Септима часто пересекалась с этими ребятами на конкурсах, но заметила их лишь в тот безулыбочный день в Глазго. Зато они считали Септиму одной из главных своих соперниц, и часто обсуждали ее, хоть и не были друзьями.

Дети не умеют по-настоящему ненавидеть, чего не скажешь про родителей, которые взаправду были врагами. Каждый каждому желал неудачи, хоть и не говорил об этом вслух. Конечно, не все были такими, но многие.

Септима улыбнулась Алексу и Максу, что взбесило их. Один это показал, а другой не подал виду. Девочка с Мелоди-стрит делала этот праздник лицемерия красочным. Кто-то однажды сказал: «Сначала улыбка, потом ложь.

В конце – выстрелы»²¹. Лучше и не придумаешь, чтобы описать конкурс пианистов.

– Септима, милая, мы будем в зале, мисс Эмери тебе все объяснит, – сказала Лора Хадсон. – Эти конкурсы напоминают мне молодость, но я не была так талантлива как ты, зайка. Выиграй за нас обеих.

– И за меня постарайся, – сказал папа. – Удачи, Септи.

Девочка помахала родителям рукой и проводила их взглядом.

– Когда я выступаю, мисс Эмери?

– Ты девятая, сразу после своих основных конкурентов.

– После Алекса и Макса? – спросила девочка. – Я видела их, пока мы шли.

– Есть еще кое-кто, – произнесла Виктория. – Пока ты была травмирована, на детской фортепианной сцене зажглась новая звездочка.

– Кто же это?

– Анна Краусс – очень талантливая девочка, у нее большой потенциал.

– Если вы так говорите, то мне стоит беспокоиться. Не помню, чтобы вы кого-то так хвалили, мисс Эмери.

– Только однажды, когда увидела, как… – девушка задумалась. – А впрочем, неважно.

В комнату ожидания вошла Анна Краусс. Она была в красивом белом платье а-силуэта, ее длинные волосы переливались золотом, а на голове сияла диадема. Настоящая принцесса.

– Привет, – вдруг сказала Септима.

– А ты кто? – ответила Анна.

– Меня зовут Септима Хадсон, – девочка улыбнулась.

– Что за тупое имя? – засмеялась Анна. – Ты та самая неудачница, которая сломала пальцы перед конкурсом королевы Елизаветы? Ты настолько сильно боишься меня? Лучше беги отсюда, иначе я размажу тебя по сцене. Сегодня будет блистать только одна звезда, а про тебя и твои скромные достижения все забудут, – девочка прошла мимо.