Читать книгу Подарок - Энн Голд - Страница 3

Он посмотрел на часы, а потом в телефон: это невротическое ожидание ему не добавляло собственного достоинства. Ерзая на диване перед пустой сценой, он чувствовал себя одновременно возбужденным, униженным, опозоренным – а также живым и счастливым. В приложении стояла отметка:

Ваш приватный танец забронирован сегодня в 21—30. Представление: Гвендолин.

Он вглядывался в буквы ее имени, как в какие-то неразрешимые иероглифы. Пытался представить, как она говорит, смеется, ест, пьет, делает какие-то обычные дела. Допустим, мочится.

Он толком видел ее лишь в одной стихии – в танце, но человек, живой человек, не может всегда быть таким, прекрасным и недостижимым. Человек должен жить, дышать и смеяться, ненавидеть кофе с молоком, или, наоборот, любить, бояться пауков или втайне от всех залипать на видео с котиками, все это – то, из чего мы состоим, и что составляет нашу суть. И все же он мечтал увидеть еще раз, как она танцует.

У нее, несомненно, был талант.

Грустно, что женщины тратят свой талант на такую стремную работу, как эта, думал он, вслушиваясь в ударные. В зале было шумновато, но он решил, что это просто вечер пятницы. Где-то рядом со сценой, в отгороженной полукругом зоне звенели бокалы, раздавались крики: «с днем рождения», несвязные поздравления, нестройное пение. Официант принес ему бутылку «Кристалла» и бокал, он удивленно поднял брови.

– Угощает джентльмен вон из-за того стола, – пояснил бесстрастно. – Это для всех в зале.

– Каждому по бутылке? – поразился он с такой провинциальной откровенностью, что губы у британской морды невольно дрогнули.

Ответом он Ника не удостоил. Открыв бутылку, налив ему бокал, официант попросту ушел, наверное, размышляя: чего такие жлобы, как Ник, вообще забыли в таком недешевом и фешенебельном месте.

Деревенщина, подумал он сам о себе, но шампанского выпил.

Выбравшись в туалет, он оглядел себя в зеркале, словно хотел убедиться, что – нет, он не такой уж лох. Он одел черный костюм Хьюго Босс, который всегда на нем хорошо сидел, белую рубашку, ворот ее был расстегнут на одну пуговицу. Являться в стрип-клуб с тщательно повязанным галстуком было бы странно. Скажем так: претенциозно.

Начищенные итальянские ботинки. Дорогие часы. Определенно, сегодня он выглядел гораздо лучше, чем в прошлый раз. Когда он мыл руки, то подмигнул себе, пытаясь снять напряжение. Не то, чтобы это помогло.

Вновь перед шоу Гвендолин они выпустили на сцену каких-то обсыпанных глиттером принцесс, которые так крутили задницами, что было удивительно – как это их капоты нафиг не оторвались. Это было красиво, и разделись они под конец, по обыкновению, слаженно. Это могло бы впечатлить бедного Джо, но Ник ему не сказал, что идет в клуб. Предательство – верный путь растерять и без того немногих оставшихся друзей. Все же он надеялся, что Джо, когда узнает, простит и поймет.

Но, может, и посмеется. Одержимость высокой танцовщицей была чем-то из разряда анекдотов, какие принято рассказывать в обдолбившейся травкой компании. Прикиньте, однажды Ник запал на такую высоченную бабищу, что она была даже выше его! Он всегда гордился тем, что среди своих друзей был выше всех ростом. Теперь гордость немного поблекла.

Опять ее объявили через динамики, и на этот раз он, закинувшись Кристаллом, подумал: ее не нужно как-то особенно представлять. Просто называйте имя – и у половины зала встанет. Могу поставить сколько угодно бабла, что встанет.

Сцена погрузилась в темноту, а затем свет начал заливать ее медленно, зловеще – мрачный серебристый свет. Заиграла музыка, одни ударные, механический, но странно завораживающий бит. Публика вокруг него вдруг завыла, и он подумал, с досадой – они видели этот номер. И, видимо, это было нечто особенное. Нечто из разряда безусловных хитов.

По сцене пополз дым, и вдруг прожекторы выхватили двух мускулистых красавцев, идущих к помосту. Между ними появилась высокая фигура. Волосы ее лежали аккуратными белокурыми волнами, убранные от висков назад, лицо до половины было скрыто маской.

Он задохнулся, когда увидел детали этого появления: дым над сценой медленно истаял, свет стал ярче. К толстому ошейнику на ее прекрасной шее были прикреплены два кольца, и от каждого тянулся поводок – а эти смуглые парни держали за концы. Мужчины были одеты в кожаные штаны, и все прочее, чем могут порадовать в фетишистской фантазии такие красавцы: массивные ботинки, сдвинутые набекрень фуражки. Неприятнее всего было то, что оба были примерно с нее ростом, а она стояла на каблуках. Их торсы были безупречны, преступно красивы. Выбритые, кофейно-коричневые и гладкие, каждый мускул двигается, и в то же время все безупречно, скупо на своем месте. У них были проколоты соски, что, на его взгляд, было уже изрядным перебором… Однако, все это было перебором.

Ему пришлось отпить шампанского, хотя и без всякого удовольствия. Вернувшись взглядом к Гвендолин, он разглядывал ее костюм, поражаясь мимолетно, как же, мать ее, этой сучке все шло. С такой фигурой, конечно, неудивительно. Кожаное бюстье с разрезами, широкий пояс, весь обвешанный цепочками и кольцами, обтягивающие шортики, с молниями там и тут. Запястья ее также были охвачены черными кожаными браслетами, доходящими почти до локтей. Ноги в сетчатых чулках, в черных лаковых ботинках.

Музыка не убыстрялась, но как-то нарастала, и Гвендолин, повернувшись в профиль, прижалась жопой к одному из своих партнеров. Оперлась вытянутыми руками о стальное плечо другого – и начала тереться задом, словно кошка, был бы у нее хвост – точно задрала бы. Она повернулась спиной к залу, попадая в ритм и пританцовывая, и закрутила обтянутой черной кожей задницей, и один из красавцев шлепнул по ее ягодице. Он даже схватился за нее и сжал, Ник мог это видеть совершенно ясно. В нем поднялось минутное возмущение, словно все происходило на самом деле, и он тут же себя одернул: ведь это просто танцевальный номер. Какого черта?

Это место определенно лишало его какой-то части его взрослого «Я». Превращало в накачанного гормонами тинейджера.

Между тем ее развернули лицом в зал, она упала на колени и поползла по подиуму, улыбаясь мечтательной обкуренной улыбкой. Эта красная помада, подумал он. Черт тебя возьми, Гвендолин.

Мулаты отцепили поводки от ошейника, один из танцоров встал над нею, перевернувшейся на спину. Она подняла зад от помоста, а потом опустилась, забросив ноги ему на плечи. В этом было нечто странно отвратительное и прекрасное – эти длинные белые ножки, на фоне темной гладкой кожи, эти сетчатые чулки и алые десятисантиметровые каблуки, и все вместе. Танцор развел ее ноги, просунул ботинок ей между ног и поднял ботинком, или сделал вид, что поднял, ее таз от пола. Голова ее на миг запрокинулась, мелькнула кривая и торжествующая улыбка.

Если бы они тут же, на сцене, начали трахаться, подумал Ник с горечью… нет, он бы не удивился. Его бы затошнило, и он бы, конечно, возненавидел их – и себя, за то, что смотрит. Но он не был бы удивлен.

Ее подняли, и опять она принялась тереться о мужчину, а он прямо-таки впечатывал в ее бесстыжую задницу свой пах. Иногда он награждал ее легкими похлопываниями, свернутым поводком по ягодицам. Она повернулась лицом к другому, и, танцуя, запрокинулась назад. Волосы ее почти касались пола. Он изумился ее гибкости – изумился и подумал обо всем этом с какой-то завороженной нежностью. Шея ее изогнулась, как натянутая тетива. Руки заскользили над ней, словно огромные темные бабочки, едва касаясь – грудь, живот, пах.

Танцор поднял ее, держа за талию. Гвендолин какое-то время повисела у него на шее, продолжая тереться об него, как кошка о пропитанную валерьянкой когтеточку. Потом он повернул ее залу и слегка толкнул.

Танцуя, дергаясь, но при этом странно плавно, она пошла вперед. Зал уже орал во всю глотку. Ник посмотрел на свою руку, лежащую на колене. Пальцы его сжались в кулак.

У него стояло, но это было не самой большой проблемой в том, что происходило. Гвендолин, дошагав до края платформы, с самодовольной ухмылкой расстегнула молнии на своей безрукавке. Появились две грудки, опутанные тонкими ремешками. Соски ее беззащитно алели под этой садомазохистской портупеей. Она повернулась и стянула кожаное бюстье с плеч. Бросила себе под ноги, начала поворачиваться, вращаясь, как огромный быстрый волчок, поднимая руки над головой. Потом повернулась – стояла прямо над ним, несчастным и обалдевшим Ником. Села на корточки, широко разведя колени. Зал заполнился аплодисментами и криками. Она сжала колени, и опять развела. Потом поднялась. Один из танцоров приблизился, прижал губы к ее шее, а ее красивый рот раскрылся в притворном удовольствии. Ник почувствовал приступ тоскливой ярости. Танцор лизнул ее нежную шею, потом провел заостренным розовым, как у ящерицы, языком по своим пальцам и сунул их в ее шорты. Она задергала бедрами, насаживаясь на мужские пальцы. Танцор хлопнул ее по жопе, словно благословляя, напоследок схватил за волосы, притянул ее лицо к себе и лизнул ее висок. Рука его сжала ее крошечную титьку – и отпустила.

Мне следовало уйти, еще когда все это началось, подумал Ник, какого же хрена я тут сижу? Но, казалось, всем в зале, кроме него, было хорошо от этого дебильно-эротического зрелища под эту дебильную долбящую музыку. Всем, включая Гвендолин. Она начала спускаться по ступенькам, которые он еще в прошлый раз заметил.

Шла осторожно, и на миг он представил, как эта сучка падает со своих каблуков – он сидел всех ближе, и запросто мог бы броситься ей на помощь. Его слегка тряхнуло от безнадежности этих желаний – и от их скверности.

Она вышагивала, высоко поднимая колени: и ему казалось, что он слышит звон ее цепей и заклепок на ее ошейнике. Это, конечно, было слуховой галлюцинацией, игрой воображения, музыка теперь била по ушам так, что внутри его черепной коробки что-то мягко подпрыгивало и падало. Гвендолин вытянула обе руки вверх, зал заревел, как океан, перекрывая даже музыку. Она прошла прямо к нему, наклонилась, слегка коснулась его плеча. От нее пахло цветами и невинностью, и он застыл, не понимая: узнала она его или это просто было частью шоу?

Второе, тут же понял он, когда она, едва скользнув по его лицу невидящими глазами выпрямилась и пошла дальше. В руке у нее появился ремешок. Она подходила к мужчинам, играя им, как лошадиным стеком. Никто не пытался ее коснуться, зато ей можно было трогать всех, чем эта шлюшка и пользовалась.

В конце концов ее круги по залу окончились у того дивана, где праздновали день рождения. Она улыбнулась еще шире. Встала напротив одного из мужчин, начала крутить жопой. Он поднялся, в одной руке – бокал шампанского, в другой – вейп. Пахло гашишом, но, видимо, чувак немало заплатил, или что. Ник смотрел, как они танцевали вместе, соединив бедра, покачиваясь, и, наконец, она отдала этому мужику ремешок, повернулась к нему и наклонилась, уперев руки в столик перед ним. Именинник слегка шлепнул ее по жопе, крест-накрест, потом наклонился и поцеловал ее обтянутую кожей задницу. Гвендолин, хихикая, выпрямилась. Она подняла руку. Музыка смолкла на мгновение. Свет стал ярче.

– С днем рождения, Кевин! – крикнула она, и взяла протянутый бокал.

Трудно было сказать, отпила или просто коснулась губами. Компания вокруг нее так и зашлась криком. Тогда он узнал этого мужчину.

Это был известный диджей, можно сказать, одна из мегазвезд в этом бизнесе. Высокий, красивый англичанин с узким и немного печальным лицом. Он был молод – красив – богат – обдолбан – что там еще? Руки его покрыты были татуировками от плеча до кончиков пальцев. И он запал на Гвендолин, это уж следовало бы признать.

Ник посмотрел на парней, которые хлопали в ладоши на сцене. На их мускулистые, как стиральные доски, животы, на их красиво вылепленные молодые лица. На белоснежные улыбки, освещавшие смуглые лица. Потом взглянул на Кевина, который теперь обнимался и селфился с танцовщицей.

Он подумал о своих жиденьких мускулах под рубашкой, о торсе, который уже стал порастать белым и омерзительным старческим жиром. Ему опять стало тошно от себя.

Свет погас, и музыку врубили с новой силой. Гвендолин, двигаясь в свете прожектора, вернулась на сцену, обдав его, когда проходила мимо, своим ароматом – а еще запахом мужского одеколона, травки, шампанского. Она начала танцевать, наверное, в финальном своем экстазе. Шортики слетели с нее, обнажились кожаные трусишки. Их она тоже сняла, и он увидел ее лобок, все еще опутанный редкими квадратами сетчатых колгот.

Зрелище было непристойное – и странно возбуждающее. Она, покачивая головой, выгибаясь, встала на колени, потом на четвереньки. Ее танцоры застегнули ремешки на ее ошейнике, и так, на поводке, как огромное и опасное животное, она заерзала животом по полу. Она изгибала спину, задирая задницу, словно под ней пылал огонь. Она повернулась и закончила, повернув голову за плечо, положив голову на сложенные руки, глядя прямо Нику в лицо.

Ноги ее были широко разведены, рот открылся в восторге – и вдруг музыка остановилась, свет погас. Ее спрятали от всех. Как некое сокровище – или как куклу, просто убрали в коробку от чужих глаз.

Хотелось бы ему, чтобы эти ее обжимания с другими мужиками как-то повлияли на размер его эрекции. Но нет. Видимо, с Гвендолин все было бесполезно, она завела бы его одним только фактом своего существования: даже если бы ее тут десять чужих мужиков протрахали во все дыры.

Он посмотрел на бутылку халявного пойла – и понял, что давно ее прикончил. Подозвал официантку, чтобы заказать еще, чего-то покрепче. Этот Кристал он вообще никогда не понимал…

Девушка подошла и склонилась к нему с любезной улыбочкой. В этот момент телефон его пискнул и подскочил на столике.

Приносим наши глубочайшие извинения, ваш заказ:

приватный танец сегодня в 21—30 отменен.

Представление: Гвендолин. Отменено.

Если Вы хотите, можете забронировать другую танцовщицу. Пожалуйста, нажмите ОК, если согласны.

Он швырнул телефон на стол, будто обжегся.

– Что это значит? – спросил он у официантки.

– Прошу прощения?

– Заказ отменен. Это, вообще, что, мать вашу, означает?!

Он звучал истерично и неадекватно даже для собственных ушей.

Она сочувственно, но заученно улыбнулась:

– Такое случается, сэр. Я могу передать администрации…

– Что именно? – перебил он, вздрогнув от ярости.

– Извините?

– Что вы хотите им передать?

Она растерянно поджала губы. Ему стало жаль эту девицу, очевидно, не имевшую к случившейся херне никакого отношения. Если он чем и гордился в своей жизни, так это тем, что никогда, ни разу, не наехал на обслуживающий персонал, особенно тех, кто за себя постоять не может.

– Забудь, – он прикрыл глаза, – две текилы.

Началось еще одно представление, на сей раз с какими-то девицами у шеста. Вскоре он набрался так, что мир зашатался и заплясал вместе с их полуголыми задницами.

Наконец, он нахуярился до такой степени, что подозвал официантку и велел привести к нему кого-то из администрации. Пришла та же хостесс, что была в прошлый раз. Он спросил, почему его заказ отменили, и она, заглянув в свой айпэд, сказала с выражением величайшего одолжения:

– Эта бронь была отменена, поскольку другой клиент сделал заказ.

– Извините? Вы что, аукцион устраиваете? У вас Гвендолин – как товар на аукционе или что?

– Во-первый, мистер…

Он отмолчался, не хотелось ей свое имя называть.

– Во-первых, сэр, – опять начала она. – Наши танцоры – определенно не товар. Они сами выбирают заказчиков. Это наше правило. А во-вторых, очевидно, при выборе предпочтение будет отдано постоянному клиенту с более высоким рейтингом.

– Рейтингом? А это еще что такое?

– История наших взаимоотношений с тем или иным покупателем.

– Ваших. Гм. То есть, если кто-то платит больше… Но не аукцион, а?

– Дело не только в размере индивидуального счета.

– Тогда я вообще не понимаю…

Она возвела глаза к потолку. Он начал ее раздражать, и, быть может, еще с прошлого раза. Потом, нехорошо улыбаясь, хостесс объяснила:

– Видите ли, если мы говорим про сегодня – то сегодня у нашего постоянного гостя праздник. Танцовщицы сами выбрали работать с ним.

– И Гвендолин?

Хостесс замолчала, всем своим видом давая понять, что больше объяснять не намерена.

– Ну вы и суки.

Ему позже казалось, что он сказал это вслух, но, скорее всего, просто пьяно подумал. Он пошел к выходу, размышляя в тоске, как он собирается вести машину, он же так наебенился.

Придется звонить охраннику, тот, бывало, подрабатывал его шофером. Что очень выручало, тем более, что на такси в таком виде – и в таком настроении – он рисковал уделать салон фонтанами блевоты.

Парень приехал, когда Ник покорно сидел за рулем своей машины, докуривая косяк, который нашел в бардачке. Он, вообще, не планировал. Хотя, может, и планировал, теперь у него не было особенной уверенности ни в чем. Он просто сидел, разглядывая парковку на заднем дворе длинного здания, в котором располагался этот ебанутый клуб. По радио играл блюз, залечивал его уши после того дикого рубилова, под которое шлюха терлась жопой обо всех парней в зале.

Обо всех? Кроме тебя, сказал голос в его голове.

Кроме тебя, Ник, и ты знаешь, почему.

Разумеется, он знал. Просто не хотелось об этом думать, тем более теперь, когда ему и без того было хреново, пиздец как хреново.

– Пустишь меня, босс? – охранник его постучал в стекло, он очухался слегка – и стекло опустил. Переполз на заднее сиденье и там, словно разделанная Богом черепаха, застыл, запрокинув голову.

– Домой?

– Постой.

– Хорошо.

– Давай просто постоим здесь. Минут… не знаю. Десять.

– Конечно, – быстрый взгляд на часы. Ник не без сожаления понимал, что придется платить сверхурочные, но… на самом деле, это было как-то неважно уже. – Без проблем. Как скажешь.

– Мне хуево.

– Да, понимаю.

– Пиздец, как.

– Ага, вижу.

Он начал смеяться, потом всхлипнул – и замолчал. Из глаз его готовы были брызнуть слезы жалости к себе, и лишь присутствие постороннего как-то удерживало от тотальной пьяной истерики. Он поставил локоть на открытое стекло в машине и закурил обычную сигарету. Да, он бросил несколько лет назад. Говорят же, что бросить нельзя. До первого стресса, и вот это все.