Читать книгу Покойник с площади Бедфорд - Энн Перри - Страница 2

Как был, в ночной рубашке, Томас Питт перегнулся через подоконник спальни и посмотрел на улицу. Полицейский констебль стоял на тротуаре, задрав голову, и смотрел на него. Лицо этого человека, желтое в свете газового фонаря, было напряженным и несчастным – и не только потому, что ему пришлось поднять с постели начальника полицейского участка на Боу-стрит в четыре часа утра.

– Мертвяк, сэр-р-р, – ответил он на вопрос Питта. – И я, эта… не могу поверить, что эта несчастный случай, типа потому как он лежит и как там появился. Мне, сэр-р-р, надо назад бежать. Не хочу его одного оставлять. А то эта… кто-нибудь появится и типа сдвинет его… ну, то есть нарушит эти, как бишь там их… улики.

– Ну конечно, – согласился Томас. – Возвращайтесь, констебль. Вы все правильно сделали. Я сейчас оденусь и подойду. Думаю, вы еще не успели вызвать врача и труповозку?

– Нет, сэр-р-р, я прям-таки к вам, как увидел, как он эта… лежит тама.

– Я им сообщу. А вы возвращайтесь назад и охраняйте место преступления, – распорядился суперинтендант.

– Так точно, сэр-р-р. Мне очень жаль, сэр-р-р.

– Не беспокойтесь. Вы все правильно сделали, – повторил Томас, закрывая окно и непроизвольно передергивая плечами. Стоял июнь – по всем меркам лето, – но в Лондоне ночи все еще были прохладными, а над городом висела туманная дымка.

– Что там случилось? – Шарлотта села в постели и стала шарить руками по тумбочке в поисках спичек.

Томас услышал, как она чиркнула по коробку, а затем увидел пламя спички, от которого зажглась свеча. Пламя мягко осветило лицо миссис Питт, бросая отблеск на длинные пряди ее темных волос, выбившиеся из заплетенной косы. Казалось, она чем-то обеспокоена.

– На Бедфорд-сквер нашли мертвое тело, – ответил ее муж. – Похоже на убийство.

– И из-за этого надо было будить тебя?! – запротестовала Шарлотта. – Что, какая-то важная шишка?

После того, как его повысили, Питту было приказано заниматься только делами, имеющими политическую окраску, или теми, которые могли перерасти в общественный скандал.

– Может быть, и нет, – ответил полицейский, закрывая окно и подходя к своей одежде, висящей на спинке стула.

Он снял ночную рубашку и начал одеваться, однако решил не возиться с воротничком или галстуком. В кувшине была вода, и Томас вылил ее в умывальник – она была холодной, но времени на то, чтобы разжечь печь на кухне и подогреть ее, уже не было. Времени на чашку чая – тоже. Так что придется обойтись без бритья и горячего питья. Суперинтендант плеснул водой на лицо, почувствовал холодное покалывание на коже и стал шарить по стене с закрытыми глазами в поисках полотенца.

– Спасибо, – сказал он, нащупав полотенце, которое протянула ему Шарлотта, и с силой растер лицо, чувствуя, как жесткая материя разгоняет кровь и согревает его. – Дело в том, что тело было обнаружено на ступенях одного из «этих» домов на площади.

– Ах, вот в чем дело!..

Шарлотта сразу оценила возможные последствия этого. Именно теперь Лондон был очень чувствителен к возможным скандалам в высшем обществе. В прошлом, 1890 году произошел скандал в Транби-Крофт, и суд по этому делу держал в напряжении всю страну. Все было очень печально: азартная игра в карты на загородной вечеринке, обвинение в мошенничестве в запрещенной игре баккара и, конечно, отрицание всех этих обвинений с громким негодованием. Но что невозможно было отрицать и нельзя извинить, так это то, что во всем этом был замешан принц Уэльский, которого собирались допросить в качестве свидетеля. Так что теперь половина Лондона открывала утренние газеты, затаив дыхание.

Питт закончил одеваться. Обняв Шарлотту и поцеловав ее, он почувствовал губами теплоту ее кожи и мимолетно коснулся ее густых волос, наслаждаясь их мягкостью.

– Ложись в постель, – мягко сказал Томас. – Я вернусь, когда смогу, но не думаю, что буду к завтраку.

Он на цыпочках прошел по спальне и открыл дверь на площадку, стараясь не разбудить детей и горничную Грейси, которые спали на верхнем этаже. Свет на площадке был притушен, но его хватало, чтобы спуститься по лестнице. В холле полицейский снял трубку телефона – недавнее приобретение в его доме – и попросил оператора соединить его с участком на Боу-стрит. Сержанту, снявшему трубку, Питт приказал послать врача и перевозчика трупов на Бедфорд-сквер. А затем, положив трубку, он надел ботинки и взял пиджак с вешалки около входной двери, после чего отодвинул засов и вышел на улицу.

Воздух был влажным и прохладным, но уже светало. Суперинтендант быстро дошел по влажному тротуару до угла Говер-стрит и повернул налево. До Бедфорд-сквер было совсем недалеко, и он сразу заметил несчастную фигуру констебля, стоявшего на середине тротуара. Увидев Томаса, направляющегося к нему из тумана, его коллега вздохнул с облегчением. Он явно почувствовал себя увереннее и помахал своим фонарем с выпуклым стеклом.

– Сюда, сэр-р-р! – выкрикнул полицейский.

Питт подошел и взглянул в ту сторону, куда указывал констебль. Темную фигуру было хорошо видно на ступенях большого дома с левой стороны от входа. Казалось, что мужчина упал в тот момент, когда почти дотянулся до дверного звонка. Причина смерти была очевидна: сбоку на голове виднелась глубокая кровавая рана. Трудно представить себе, что это был результат несчастного случая. Никакое происшествие на дороге не отбросило бы человека так далеко, а кроме того, на его теле не было видно других повреждений.

– Поднимите фонарь, – приказал Томас, опускаясь на колени и более пристально рассматривая труп. Он дотронулся до горла мужчины – пульса не было, но кожа была еще теплой. – Когда вы его нашли? – спросил Питт у констебля.

– Без шестнадцати четыре, сэр-р-р.

Суперинтендант взглянул на карманные часы: тринадцать минут пятого.

– А когда вы проходили здесь перед этим?

– Эта… где-то без четверти три. И эта… его здесь не было.

Питт повернулся и посмотрел на уличные фонари. Они были погашены.

– Найдите фонарщика, – приказал он. – Он был здесь совсем недавно. На Кеппель-стрит фонари еще горят, и сейчас все еще темно, чтобы что-то видеть без их света. Парень немного торопится.

– Так точно, сэр-р-р! – с готовностью согласился констебль.

– Кто-нибудь еще видел тело? – спросил Томас, когда тот уже отошел на несколько шагов.

– Никак нет, сэр-р-р, – отозвался полицейский. – Слишком рано, эта… для разносчиков заказов. Они появляются, самое, эта… раннее, в пять часов. Прислуга тоже еще, эта… дрыхнет. Первые встанут через полчаса. А для гуляк, возвращающихся с вечеринок, немного поздновато. Хотя, эта… никогда не знаешь наверняка. Вы, эта… можете спросить…

Суперинтендант сухо усмехнулся. Он заметил, что констебль хотел самоустраниться и предоставить ему, Питту, пообщаться с населением Бедфорд-сквер и узнать у них, не видели ли они труп на лестнице или не слышали ли звуков драки, когда возвращались со своих пирушек.

– Если это будет необходимо, – строго ответил Томас. – Вы обыскали его карманы?

– Никак нет, сэр-р-р. Оставил, эта… вам.

– Полагаю, вы его не знаете? Это не местный слуга или торговец, не ухажер какой-нибудь из служанок, живущих в округе?

– Никак нет, сэр-р-р. Раньше я его никогда, эта… не видал. Не думаю, что он жил здеся. Так что, мне идти за фонарщиком, пока тот не ушел?

– Да, идите и найдите его. Приведите сюда.

– Будет сделано, сэр-р-р! – И прежде чем Питт смог придумать еще какие-то вопросы, констебль поставил фонарь на ступени лестницы, четко повернулся на каблуках и исчез в нарождающемся свете дня.

Томас взял фонарь и рассмотрел мертвеца внимательнее. Его лицо было худым, а кожа на нем говорила о том, что этот человек много времени проводил на свежем воздухе. На щеках виднелась небольшая щетина. Волосы были почти бесцветными, тусклого мышино-серого цвета, который в молодости был, по-видимому, ярче. Достаточно приятные черты слегка измученного лица, с клочковатыми бровями, на одной из которых был ясно виден след старого шрама. Это было ничем не примечательное лицо, на которое никто не обратил бы внимания в толпе. Питт пальцем оттянул ворот его рубашки. Кожа убитого оказалась чистой, почти белой.

Затем полицейский осмотрел его руки. Они были сильными, сухими, с обломанными и грязными ногтями, однако не походили на руки человека, который занимается ручным трудом. На них не было мозолей. Костяшки пальцев были разбиты, как будто недавно их владелец отчаянно дрался с кем-то – может быть, даже за несколько секунд до смерти. Несмотря на поврежденную кожу, крови выступило немного и руки не успели опухнуть.

Питт засунул руку в карман пиджака покойника и с удивлением почувствовал, как его пальцы нащупали небольшую металлическую коробочку. Он вытащил ее и поднес к фонарю. Коробочка была очень изящной. С первого взгляда нельзя было сказать, была ли она из литого золота, или позолоченной, или, может быть, сделанной из томпака[1] – из этого практически не отличимого от золота сплава, – но сама коробочка напоминала по своей форме ковчежцы, в которых в соборах хранят мощи святых. На ее крышке было небольшое изображение склоненной фигуры в длинных церковных одеждах и епископской митре. Питт открыл коробочку и принюхался. Так и есть – это была табакерка. С трудом верилось, что она принадлежала мужчине, чье тело лежало сейчас у его ног. Даже если б это была подделка под золото, она стоила бы больше, чем этот человек зарабатывал за месяц, а может быть, и за год.

Но если мужчину поймали, когда он воровал табакерку, то почему его бросили здесь, на ступенях, и, кроме того, почему тот, кто его убил, не забрал эту явно недешевую вещицу?

Томас продолжил рыться в том же кармане, но нашел лишь короткий кусок веревки и пару шнурков, абсолютно новых. В других карманах обнаружился ключ, кусок материи, использовавшийся в качестве носового платка, три шиллинга и четыре пенса мелочью и несколько листков бумаги. Одним из этих листков был счет за три пары носков, купленных за два дня до убийства в магазине на Ред-Лайон-сквер. Этот счет, если с ним хорошенько поработать, мог помочь полиции выяснить имя мертвеца. И он был единственной зацепкой – никаких других следов имени или адреса убитого не было.

Естественно, в городе проживали тысячи людей, у которых не было дома и которые спали в подъездах, или под железнодорожными мостами, или, в это время года, на открытом воздухе, – если их не беспокоили снисходительные полицейские. Но глядя на труп, Питт решил, что даже если этот человек и стал бездомным, то случилось это совсем недавно. Его одежда была сильно поношенной, и в носках были дыры – они оказались совсем не новыми! Подметки его ботинок в некоторых местах были не толще бумаги, но ноги, тем не менее, оказались сухими. На нем не было видно следов глубоко въевшейся грязи, и не чувствовалось затхлого и заплесневелого запаха, который бывает у людей, долго живущих на улице.

Услышав шаги по тротуару, суперинтендант выпрямился и увидел знакомую неуклюжую и угловатую фигуру инспектора Сэмюэля Телмана, который подходил к нему со стороны Шарлотт-стрит. Томас бы ни с кем не спутал своего помощника даже в свете фонарей, а сейчас с каждой минутой рассветало все больше и больше.

Телман подошел к Питту и остановился. То, что он одевался в спешке, можно было определить только по одной неправильно застегнутой пуговице его пиджака. Его воротничок и галстук были, как всегда, безукоризненны, а влажные волосы зачесаны назад и открывали его лицо с впалыми щеками. И, как всегда, выглядел он страшно угрюмым.

– Джентльмен слишком сильно выпил, чтобы заметить экипаж? – спросил инспектор.

Питт уже успел привыкнуть к его мнению о привилегированных классах.

– Если он и был джентльменом, то переживал далеко не лучшие времена, – ответил Томас, глядя на тело. – И сбил его не экипаж. На одежде нет никаких следов, кроме тех, которые появились при падении, но костяшки пальцев разбиты, как будто он серьезно дрался. Взгляните сами.

Телман внимательно поглядел на начальника, а затем нагнулся и осмотрел тело. Когда он выпрямился, Питт протянул ему табакерку.

– Это было у него? – Брови Сэмюэля поползли вверх.

– Именно, – кивнул суперинтендант.

– Но тогда он вор…

– Если это так, то кто его убил, и почему здесь, на ступенях? Он ведь не входил и не выходил из дома.

– Сильно сомневаюсь, что его убили именно здесь, – покачал головой Телман. – Эта рана на голове должна была сильно кровоточить… Попробуйте разбить себе голову и убедитесь сами. Но крови на ступенях совсем немного… Мне кажется, что его убили где-то еще, а потом перенесли сюда.

– И все потому, что он был вором?

– Ну, причина выглядит уважительной.

– А почему тогда оставили табакерку? Ведь она не просто очень ценная – это еще и единственная вещь, которая может привести нас в дом, где он ее украл. Не думаю, чтобы таких табакерок было слишком много.

– Не знаю, – честно признался Сэмюэль, прикусив губу. – В этом нет никакого смысла. Придется опрашивать жильцов. – На его лице явственно читалось нежелание этим заниматься.

Они услышали стук подков, и со стороны Кэролайн-стрит появилась двуколка, сопровождаемая экипажем для перевозки трупов. Этот экипаж остановился в десятке ярдов от полицейских, а двуколка поравнялась с ними. Из нее показалась фигура хирурга в фартуке, который, поправив воротничок, направился к телу и к склонившимся над ним мужчинам. Он кивнул в знак приветствия, а потом обреченно уставился на труп, после чего слегка поддернул брюки, чтобы материал не вытягивался на коленях, и присел рядом с покойником, приступив к его осмотру.

Питт повернулся, услышав шаги, и увидел констебля, приближающегося вместе с очень нервным фонарщиком, тощим человечком с жидкими волосами, который казался карликом рядом со своим шестом. В тусклых рассветных сумерках, в слабом свете, проникающем через кроны деревьев, фонарщик казался странным участником рыцарского турнира, не умеющим обращаться с копьем.

– Ничего не видал, – сразу же заявил он, не успел Томас задать ему вопрос.

– Вы проходили здесь. Ведь это ваш маршрут? – уточнил у него суперинтендант.

– Ну… – замялся фонарщик. Спорить с этим было бесполезно.

– Когда? – настаивал полицейский.

– Да утром, – ответил его собеседник таким тоном, каким говорят об очевидных вещах. – С первыми лучами. Как всегда.

– И во сколько это было? – терпеливо продолжил расспросы Питт.

– С первыми лучами… я же сказал! – Фонарщик бросил нервный взгляд на труп, полускрытый наклонившимся рядом врачом. – Этого тогда не было. Я не видал.

– У вас есть часы? – настаивал суперинтендант, хотя и без большой надежды.

– На черта они сдались? Рассветает же каждый раз в одно и то же время, – резонно заметил нервный мужчина.

Томас понял, что более точной информации ему получить не удастся. С точки зрения фонарщика, его ответы были исчерпывающими.

– А еще кого-нибудь на площади вы видели? – задал Томас все-таки еще один вопрос.

– Не здесь, – покачал головой свидетель. – На другой стороне двуколка доставила джентльмена домой. Тот здорово набрался, однако же на ногах стоял. Но сюда не подходил.

– И больше никого?

– Нет. Слишком поздно для идущих с пьянок, и слишком рано для слуг, посыльных и всяких прочих…

Это было правдой. Что ж, круг еще чуть-чуть сузился. Когда констебль проходил здесь до обнаружения трупа, было еще темно; когда он нашел тело – начинало светать. А фонарщик прошел здесь незадолго до констебля. Это означало, что тело положили на ступени в течение 15–20 минут между этими двумя моментами. Если полиции очень повезет, то они смогут найти в близлежащих домах кого-то, кто именно в это время не спал и слышал шаги, а может быть, и крики – или только один вскрик. Слабая, но надежда…

– Благодарю вас, – закончил разговор Питт.

Небо над верхушками деревьев в середине площади посветлело. Солнце светило на крыши и отражалось в стеклах верхних окон. Суперинтендант повернулся к врачу, который закончил свой первичный осмотр.

– Драка, – коротко констатировал тот. – По-видимому, короткая. Больше скажу, когда обследую его без одежды. Могут быть другие повреждения, но одежда его не разорвана и не испачкана в крови. Когда он упал или его вырубили, земля была сухая. В любом случае это произошло не на улице. На одежде нет следов грязи или конского навоза. А сточные канавы сегодня достаточно сырые… – Хирург огляделся вокруг. – Вчера вечером шел дождь.

– Знаю, – ответил Питт, глядя на влажные булыжники мостовой.

– Конечно, знаете, – согласился медик, кивнув полицейскому. – Не надейтесь, что я сообщу вам что-то новенькое. Но все-таки скажу – мне ведь за это деньги платят. Этому парню нанесли один очень сильный удар по голове. Он оказался смертельным. Возможно, били куском свинцового провода, канделябром или кочергой. Или чем-то похожим. Полагаю, что скорее металлическим предметом, чем деревянным. Тяжелым, иначе такой раны не нанесешь.

– А на убийце могли остаться какие-нибудь следы? – поинтересовался Томас.

– Может быть, несколько царапин и припухлостей… Там, куда попадали кулаки, – хирург в задумчивости облизал губы. – Судя по повреждениям костяшек на его руках – скорее всего, на челюстях и голове его противника. Об одежду или мягкие ткани так руки не разобьешь. Лицо распухнет, а тело нет. У одного было оружие, у другого не было. Поэтому он и действовал кулаками. Мерзко.

– Не спорю, – сухо согласился Питт, поежившись от холода. – А когда все это произошло, можете сказать?

– Опять ничего нового, – вздохнул врач. – Незадолго до того, как беднягу притащили сюда. Если смогу определить точнее, то сообщу… на Боу-стрит, правильно?

– Абсолютно. Спасибо вам.

Хирург пожал плечами, кивнул на прощание и направился к перевозящему трупы экипажу, чтобы дать указание увезти тело.

Питт опять взглянул на часы. Было без четверти пять.

– Ну что же, пора начинать побудку, – сказал он Телману. – Давайте приступать.

Его помощник тяжело вздохнул, но ему не оставалось ничего, кроме как повиноваться. Вместе они поднялись по ступеням дома, на которых было найдено тело, и Томас дернул за бронзовый звонок. Сэмюэлю понравилось, что начальник принципиально решил не идти к заднему входу, откуда должен был бы заходить полицейский: соглашаясь с самим этим принципом, инспектор ненавидел претворять его в жизнь. Лучше бы Питт делал это без него, Телмана.

Прошло несколько тягостных минут, прежде чем они услышали звуки отпираемой двери. Дверь открылась внутрь, и на пороге появился ужасно небрежно одетый лакей. Он был не в ливрее, а в обычных брюках и куртке, и стоял в проходе, таращась на ранних гостей.

– Слушаю вас, сэр, – произнес он с тревогой. Этот человек был еще слишком молод и поэтому не успел приобрести надменный вид, присущий большинству его собратьев по профессии.

– С добрым утром, – ответил Томас. – Прошу прощения за столь ранний визит, но боюсь, что произошел несчастный случай, который вынуждает меня провести опрос как слуг, так и членов семьи. – Он протянул свою визитную карточку. – Суперинтендант Питт, полицейский участок Боу-стрит. Передайте это вашему хозяину и выясните, не может ли он уделить нам несколько минут своего времени. Боюсь, что дело касается серьезного преступления, и я не могу позволить себе дожидаться более подходящего часа.

– Преступление? – Голос швейцара был удивленным. – Но нас никто не грабил, сэр. Здесь никаких преступлений не совершалось. Вы, должно быть, ошибаетесь, сэр.

Он стал закрывать дверь, испытывая облегчение от того, что сейчас все эти страсти-мордасти останутся за дверью, на улице. В конце концов, это не проблема обитателей дома…

Телман качнулся вперед, как будто хотел вставить ногу между дверью и порогом, но остановился. Это было неблагородно и поэтому не нравилось полицейскому. А что, если бы ему пришлось заниматься такой же работой? Сама мысль о том, что он, инспектор Телман, был бы вынужден прислуживать кому-то, вызывала у него отвращение. На его взгляд, такая работа не подходила мужчине или женщине с чувством собственного достоинства.

– Ограбление, если оно действительно имело место, не так важно, как убийство, – твердо сказал Питт.

Лакей застыл, кровь отлила от его лица.

– Что… что вы сказали?

– Убийство, – спокойно повторил суперинтендант. – К сожалению, около часа назад на ступенях вашего дома был обнаружен труп мужчины. А теперь, прошу вас, сделайте одолжение, разбудите вашего хозяина и передайте ему, что мне необходимо допросить всех, находящихся в доме, и я прошу у него разрешения на это.

– Да… Да, сэр… То есть, я хочу сказать… – Слуга сглотнул, и было видно, как дернулся его кадык. Он совершенно не представлял, куда ему следует провести полицейского в пять часов утра. Вообще-то стражам порядка совсем не полагалось находиться в доме. Ну, а если в дом все-таки заглядывал местный констебль, чтобы пропустить чашечку чая в морозный день, то его не пускали дальше кухни.

– Я подожду в маленькой столовой, – помог ему Питт, которому совсем не улыбалось мерзнуть на ступенях при входе.

– Да, сэр… Я доложу генералу, – швейцар отступил в сторону, и двое полицейских вошли внутрь.

– Генералу? – переспросил Томас.

– Да, сэр. Это дом генерала Брэндона Балантайна.

Имя звучало очень знакомо, и через минуту суперинтендант вспомнил, что это, должно быть, тот самый генерал Балантайн, который раньше жил на Калландер-сквер, когда Питт расследовал дело о смерти новорожденных детей, лет десять назад[2]. А потом, года через три-четыре, этот генерал оказался замешан в трагедии, произошедшей в Девилз-акр[3].

– А я и не знал…

Его слова прозвучали глупо, и Томас понял это, как только произнес их. Он увидел, как Телман взглянул на него с удивлением. Однако суперинтенданту совсем не улыбалось обсуждать с коллегой свое прошлое, и он не стал бы делать это без самой крайней необходимости. Питт прошел по холлу вслед за швейцаром в маленькую гостиную, оставив дверь открытой для Телмана.

Внутренне убранство комнаты полностью совпало с тем, что ожидал увидеть Томас, и на миг ему показалось, что он вернулся в прошлое. В комнате стояли те же полки с книгами, как и в предыдущем доме, и та же темно-коричневая мебель, обитая зеленой кожей и отполированная в результате длительного употребления. На маленьком деревянном столике стояла миниатюрная копия пушки из-под Ватерлоо, блестевшая в свете лампы, которую зажег лакей.

На стене над камином висела картина, на которой была изображена атака Серых[4] при Ватерлоо; это полотно Томас хорошо помнил. Рядом с камином висел зулусский ассегай[5] и картины с видами африканского вельда – бледные изображения красной земли и акаций, выжженных солнцем.

Питт не собирался смотреть на Телмана, но, почувствовав на себе чей-то взгляд, повернулся и увидел, что помощник внимательно за ним наблюдает. На его лице было написано неодобрение. Инспектор еще даже не встретился с генералом, но твердо знал, что во времена его службы в армии офицеры предпочитали покупать свои чины, а не заслуживать их. Все они были представителями нескольких богатых семей, все получали образование в лучших школах – Итон, Харроу, Регби, – а затем проводили по паре лет в Оксфорде или Кембридже. Все они попадали в армию в тех чинах, до которых представитель рабочего класса не смог бы дослужиться за всю свою жизнь, даже постоянно рискуя здоровьем за морями и жизнью на поле битвы и получая нищенское жалованье.

Питт знал Балантайна, и тот ему нравился, но Телману об этом говорить не имело смысла. Слишком много несправедливости видел за свою жизнь Сэмюэль, и слишком остро он ее переживал, чтобы прислушаться к тому, что скажет ему начальник. Поэтому суперинтендант молча стоял у окна, наблюдая, как солнце поднимается все выше и тени под деревьями в центре площади становятся все глубже. Громко пели скворцы, и чирикали воробьи. По улице катилась тележка с товарами, останавливаясь у каждого дома. Посыльный на велосипеде так резко вырулил из-за угла, что с трудом сохранил равновесие.

Наконец дверь в столовую открылась, и полицейские повернулись навстречу вошедшему. В проеме стоял высокий широкоплечий мужчина. Его когда-то густые каштановые волосы уже начали седеть на висках. У него было властное лицо, нос с горбинкой, высокие скулы и широкий рот. Генерал был тоньше, чем его запомнил Томас, как будто время и горе истощили запасы его сил, однако старый вояка все еще стоял прямо и твердо, широко расправив плечи. На нем была белая рубашка и простой темный смокинг, но его легко было представить себе и в военной форме.

– Доброе утро, мистер Питт, – негромко сказал мужчина. – Могу ли я поздравить вас с повышением? Мой лакей сказал мне, что вы теперь командуете участком на Боу-стрит.

– Благодарю вас, генерал Балантайн, – ответил полицейский, почувствовав, как кровь прилила к его щекам. – Позвольте представить вам инспектора Телмана. Мне жаль, что я так рано потревожил вас, генерал, но, к сожалению, констебль нашел перед вашим парадным входом мертвое тело – это было где-то без четверти четыре утра. Тело лежало прямо на ступенях. – Он увидел, как на лице хозяина дома появилось выражение отвращения и шока, хотя слуга уже наверняка проинформировал его обо всем и Питт не сообщил ему ничего нового.

– И кто же это такой? – спросил генерал, прикрывая за собой дверь.

– Этого мы пока не знаем, – ответил Питт. – Но мы нашли достаточно много бумаг и вещей, принадлежащих убитому, поэтому думаю, что его личность мы установим очень скоро. – Полицейский внимательно наблюдал за генералом, но лицо последнего не изменилось – не было заметно ни тени в его глазах, ни гримасы на губах.

– А вы уже знаете, как он умер? – спросил Балантайн, жестом пригласив своих неожиданных гостей садиться.

– Благодарю вас, сэр, – поклонился Томас, – однако я просил бы вас дать разрешение инспектору Телману пообщаться с вашими слугами. Может быть, кто-то слышал звуки ссоры или шум драки…

– Как я понимаю, этот человек умер не своей смертью? – спросил генерал с мрачным выражением лица.

– Боюсь, что так, – развел руками суперинтендант. – Его ударили по голове после короткой, но яростной стычки.

– И вы думаете, что это произошло на моем крыльце? – Глаза военного расширились.

– Этого я пока не знаю.

– В любом случае я не возражаю против того, чтобы инспектор допросил слуг.

Питт кивнул Телману, который с радостью покинул комнату, прикрыв за собой дверь.

Суперинтендант уселся в глубокое кресло, обитое зеленой кожей, а Балантайн, слегка напряженный, устроился напротив.

– Я ничего не смогу вам рассказать, – продолжил он. – Окна моей спальни выходят на площадь, но я ничего не слышал. Такое жестокое уличное ограбление не могло произойти у нас в округе. – На его лице промелькнуло выражение тревоги, которое сменилось грустью.

– Его никто не грабил, – ответил Питт, которому очень не нравилось то, что он обязан был сделать в следующий момент. – По крайней мере, не в обычном понимании этого слова. Деньги у него остались. – Он увидел удивление Балантайна. – А кроме того, вот это, – полицейский достал из кармана табакерку и положил ее на раскрытую ладонь генерала.

Выражение лица последнего не изменилось. На нем не отражались ни восхищение красотой табакерки, ни удивление тем, что человек, убитый в драке, мог обладать таким чудом. Но самое блестящее самообладание в мире не могло скрыть того факта, что кровь отлила от его щек и лицо посерело.

– Невероятно… – медленно выдохнул генерал. – Трудно поверить… – Он сглотнул. – Трудно поверить, чтобы грабитель пропустил такую вещь.

Питт понимал, что Балантайн говорит все это для того, чтобы заполнить паузу, пока решает, сознаваться ли в том, что табакерка принадлежит ему, или нет. И что же он будет говорить в свое оправдание?

Томас смотрел на собеседника, не отрывая глаз.

– Да, возникает множество вопросов, – вслух согласился он. – Вам знакома эта вещь, генерал?

– Да… Да, это моя вещь, – голос Балантайна звучал хрипло, как будто у того пересохло во рту. Он хотел еще что-то добавить, но потом передумал.

– И когда вы видели ее в последний раз? – задал ему Питт неизбежный вопрос.

– Я… Я не помню. К вещам привыкаешь и часто не обращаешь на них внимания. Не уверен, что я заметил бы ее отсутствие. – Генералу было явно не по себе, но он не отводил глаз от гостя. – Она лежала в столе в библиотеке, – предвосхитил Балантайн следующий вопрос полицейского.

Надо ли было Томасу вдаваться в подробности? Пока нет.

– А больше у вас ничего не пропадало, генерал? – перешел он к другим вопросам.

– Насколько я знаю, нет.

– Может быть, вы окажете мне любезность и проверите, сэр? А я пока выясню, вдруг кто-то из слуг заметил, что какие-то предметы в доме передвигались, или обнаружил другие следы грабителей.

– Конечно.

– Случается, что злоумышленники заходят в дом накануне ограбления, чтобы оценить обстановку или примериться…

– Я понимаю, – прервал Балантайн суперинтенданта. – Вы полагаете, что кто-то из нас может узнать убитого?

– Совершенно верно. Если б вы, ваш дворецкий и, может быть, один из ваших лакеев пришли в морг и посмотрели на него, то это очень помогло бы нам.

– Если это необходимо, – согласился генерал. Очевидно, данная идея ему не очень понравилась, но он смирился с неизбежным.

Раздался резкий стук в дверь, и прежде чем Балантайн успел ответить, дверь распахнулась, и в комнату вошла женщина. Питт сразу же ее вспомнил. Леди Огаста Балантайн была красива неброской холодной красотой. В ее лице читалась скрытая, сдерживаемая сила. По-видимому, она тоже помнила полицейского, потому что ее взгляд почти заморозил его. Эта холодность намного превосходила ту, которую Томас мог бы ожидать за то, что появился у них в доме ни свет ни заря. Но ведь после двух их предыдущих встреч хозяйка могла связывать его появление только с горем и болью.

Леди Огаста была одета в темное шелковое платье классического покроя, в котором можно было наносить утренние визиты. Платье было модным, но строгим – именно таким, какое больше всего соответствовало ее возрасту и достоинству. На висках у нее пробивались седые волосы, горе состарило ее кожу, однако глаза этой дамы продолжали светиться умом и железной волей.

Питт встал.

– Прошу прощения за то, что побеспокоил вас в столь неурочное время, леди Огаста, – негромко произнес он. – К сожалению, перед вашим домом произошло убийство, и мне необходимо опросить всех жителей, не слышал ли кто-нибудь какого-нибудь шума. – Он старался щадить чувства хозяйки дома. Эта женщина ему не нравилась, и поэтому он старался вести себя с ней подчеркнуто вежливо.

– Я так и предполагала, что вас заставила прийти сюда казенная надобность, инспектор, – ответила она, разом положив конец возможности любого социального общения между ними. Это был ее дом. И полицейский мог очутиться здесь только по делу.

Странно, но Питт почувствовал, что внутри его все сжалось, как будто Огаста ударила его. А ведь такую реакцию можно было ожидать! После всего, что было между ними – трагедия и боль утраты, – почему она должна была вести себя по-другому? Суперинтендант постарался расслабиться, но это ему не удалось. Балантайн тоже встал и теперь переводил взгляд с супруги на полицейского, как будто тоже хотел извиниться: перед Питтом – за высокомерное отношение к нему жены, перед женою – за присутствие в доме Питта и за возможную новую трагедию.

– На какого-то беднягу напали и убили перед нашим домом, – сказал генерал без обиняков.

Женщина глубоко вздохнула, но сохранила присутствие духа.

– Это кто-то, кого мы знаем?

– Нет, – быстро ответил ее муж. – По крайней мере… – Он повернулся к Томасу, вопросительно взглянув на него.

– Маловероятно, – Питт по-прежнему смотрел на Огасту. – Создается впечатление, что он переживал не лучшие времена и ввязался в драку. Но у него ничего не украли.

Леди Балантайн расслабилась.

– Тогда, инспектор, я рекомендую вам опростить наших слуг. Может быть, они что-то слышали, а если нет, то мне очень жаль, что мы ничем не смогли вам помочь. Всего доброго.

При этом Огаста даже не пошевелилась. Она разрешала уйти Питту, а не уходила сама.

Было видно, что хозяин дома чувствует себя неловко. У него тоже не было никакого желания затягивать беседу, однако он не мог согласиться с тем, чтобы ее закруглила его жена. Генерал еще никогда не отступал с поля боя и не собирался делать этого и теперь. Он мучительно пытался сохранить лицо.

– Если вы заранее сообщите мне, когда я должен буду быть в морге, я туда приеду, – сказал он Томасу. – А пока Блиссет покажет вам все, что вы посчитаете нужным увидеть. Не сомневаюсь также, что он сразу заметит, если что-то пропало или было сдвинуто с места.

– Пропало? – повернулась к нему Огаста.

Лицо Балантайна напряглось.

– Этот человек мог быть вором, – коротко ответил он, не вдаваясь в подробности.

– Этому я не удивлюсь, – сказала леди, приподняв одно плечо. – Тогда будет понятно, почему он оказался на площади. – Она вышла в холл, чтобы дать Питту дорогу, и молча ждала, когда тот пройдет мимо.

Дворецкий Блиссет – пожилой мужчина с военной выправкой – ждал у лестницы. Скорее всего, он был старым солдатом, которому Балантайн дал работу, зная его по предыдущей службе. И действительно, ходил Блиссет сильно прихрамывая, и Питт решил, что это было результатом старого ранения.

– Прошу вас следовать за мной, сэр, – торжественно произнес дворецкий и, убедившись, что гость не отстает, направился через холл к задней двери, ведущей на половину, где располагалась прислуга.

Телман стоял в столовой возле длинного стола, за которым ели слуги. Стол был накрыт для завтрака, но, очевидно, никто еще не начал есть. Горничная, одетая в серое форменное платье и белый накрахмаленный передник, с неудовольствием смотрела на суперинтенданта. На голове у женщины был сдвинутый набок чепец, который она, по-видимому, надевала в большой спешке. Лакей лет девятнадцати-двадцати прислонился к косяку двери, ведущей на кухню, а мальчишка-посыльный во все глаза уставился на Питта.

– Пока ничего нового, – сказал Телман, покусывая нижнюю губу. В руках полицейский держал карандаш и раскрытый блокнот, однако записей в нем было немного. – Такое впечатление, что в доме живут одни сони. – Его тон был полон сарказма.

Томас подумал, что если б его помощник был вынужден вставать каждый день в пять утра и работать до девяти-десяти вечера, то он бы тоже уставал так, что его нельзя было бы разбудить из пушки, однако ничего не сказал.

– Я бы хотел переговорить со всеми горничными, – обратился суперинтендант к Блиссету. – Могу я воспользоваться гостиной домоправительницы?

Дворецкий скрепя сердце согласился, но настоял на том, чтобы присутствовать при беседе. В его обязанности входило защищать своих подчиненных.

Однако два часа тщательных расспросов и внимательного осмотра основной части дома не дали никаких результатов. Обе горничные видели табакерку, но не могли вспомнить, когда это было, а все остальные вещи находились на своих местах. С уверенностью можно было сказать, что нигде не было видно никаких следов взлома, и никто в доме не заметил никаких посторонних.

Ночью тоже никто ничего не слышал.

В доме не появлялось новых посыльных и торговцев, кроме тех, кто был известен его обитателям уже многие годы. За последнее время горничные не обзавелись новыми ухажерами. Рядом с домом не были обнаружены ни бездомные бродяги, ни попрошайки, ни подозрительные уличные торговцы.

Питт и Телман покинули Бедфорд-сквер в половине десятого. На двуколке они отправились в участок, остановившись у уличного киоска, чтобы купить по чашке чая и по бутерброду с ветчиной.

– Отдельные спальни, – неодобрительно пробормотал инспектор с набитым ртом.

– Это обычное дело для людей их положения, – заметил Томас, пригубив чай и обнаружив, что он слишком горячий.

– Непонятно, кому это нужно, – лицо Сэмюэля красноречиво выражало его отношение к таким людям. – Но это значит, что в доме никто ни за кого не может отвечать. Это мог бы быть любой из них, если бы застал того мужчину залезшим в дом. – Полицейский откусил еще кусок. – Любая из горничных могла его впустить. Так иногда случается. Любой мог услышать звуки и затеять с ним драку… даже сам генерал, если уж на то пошло.

Питту не хотелось думать о такой возможности, однако что-то мелькнувшее во взгляде Балантайна в тот момент, когда он увидел табакерку, не позволяло суперинтенданту полностью исключить такую возможность.

Телман ждал, наблюдая за своим начальником.

– Слишком рано строить гипотезы, – сказал тот. – Сначала надо собрать еще улики. Обойдите остальные дома на площади; может быть, там были попытки грабежа, что-то было передвинуто, что-то было не так, как всегда…

– А зачем вор стал бы передвигать вещи вместо того, чтобы их украсть? – поинтересовался инспектор.

– Да, вор не стал бы этого делать. Но если его поймали в момент кражи и убили, то тот, кто это сделал, скорее всего, забрал бы украденные вещи, однако не табакерку, потому что она была не из того дома и ее присутствие пришлось бы объяснять. Другие вещи в этом случае могут быть сдвинуты со своих мест. Потом надо подождать, что еще нам скажет хирург после того, как сделает вскрытие. И потом, есть ведь еще счет за носки. – Томас отхлебнул уже немного остывшего чая. – Хотя боюсь, что даже если мы узнаем его имя, нам это не слишком поможет.

Однако тщательный опрос людей, живших на площади и около нее, ничего не дал. Никто ничего не слышал, и в других домах ничего не сдвигалось с места и не исчезало. Все утверждали, что спокойно проспали всю ночь.

Ближе к вечеру генерал Балантайн и его дворецкий выполнили свой долг и посетили морг, чтобы взглянуть на мертвеца, но тот оказался им незнаком. Питт внимательно наблюдал за Брэндоном и заметил на его лице удивление в тот момент, когда было открыто лицо погибшего. Создавалось впечатление, что генерал ожидал увидеть на этом месте совсем другого человека, не исключено, что знакомого.

– Нет, – спокойно сказал Балантайн, – этого мужчину я никогда не видел.

Поздно вечером Томас добрался до дома, но Шарлотта была слишком поглощена домашними проблемами, чтобы обсуждать происшедшее. Суперинтендант не хотел говорить ей о том, что в дело был замешан генерал Балантайн: он помнил, что жене генерал нравился. Она ведь даже какое-то время жила в его доме, помогая ему в делах. Лучше подождать, не появится ли какого-нибудь простого объяснения происшедшему, чем огорчать ее, причем, может быть, даже и без надобности. Да и вообще, поздний вечер не располагал к длительным беседам.

На следующее утро Питт отправился к помощнику комиссара полиции Джону Корнуоллису, чтобы поставить его в известность о происшедшем. Это было необходимо хотя бы потому, что преступление было совершено в той части Сити, где подобное случалось крайне редко. Может быть, само убийство и не было связано с жителями района и их слугами, однако оно определенно могло доставить им некоторые неудобства.

Корнуоллис был новым человеком в полиции. Бо́льшую часть своей карьеры он провел на флоте и хорошо понимал, что такое субординация. Однако природа преступлений была ему непонятна. А еще больше ему была непонятна политическая возня вокруг некоторых преступлений. Это был человек прямой, и в нем начисто отсутствовали изворотливость и способность к интриганству. Ведь море, где он провел бо́льшую часть своей жизни, не знало снисхождения к людям. Оно быстро отделяло умелых от неумелых, а храбрецов – от трусов, причем делало это с жестокостью, которая сильно отличалась от мягкотелости, характерной для политиков и светского общества.

Помощник комиссара был среднего роста, худощав и производил впечатление человека, для которого физические занятия более привычны, чем сидение за канцелярским столом. Двигался Корнуоллис с изяществом и самообладанием. Он не был красавцем – его нос был слишком длинным, – но в остальном лицо его было гармоничным и… честным. То, что он был абсолютно лысым, совсем его не портило. Питту он нравился.

– В чем дело? – Корнуоллис поднял глаза от стола, когда Томас вошел в его кабинет.

Стоял жаркий день, и окна в комнате были открыты. Снаружи доносились звуки экипажей, грохот повозок, случайные крики кучеров, тяжелый грохот груженых подвод, визгливые просьбы попрошаек и голоса уличных торговцев, предлагавших свой товар: шнурки, цветы, бутерброды, спички…

Питт прикрыл за собой дверь.

– Вчера, рано утром, на Бедфорд-сквер нашли мертвое тело, – доложил он. – Я надеялся, что труп не имеет никакого отношения к жителям домов, расположенных в округе, однако в руке убитого была зажата табакерка, принадлежавшая генералу Брэндону Балантайну, на пороге дома которого и был обнаружен убитый.

– Ограбление? – высказал предположение помощник комиссара. На лбу у него появилась складка, как будто он ждал, что Томас наконец объяснит ему, зачем завел об этом разговор и, более того, сделал это, явившись к нему лично.

– Возможно, что этот человек грабил один из домов на площади и за этим занятием его застал или слуга, или хозяин дома. Потом началась драка, и вора убили, – объяснил суперинтендант. – Затем, испугавшись последствий, они перетащили его на ступени перед домом Балантайна, вместо того чтобы оставить все как есть и вызвать полицию.

– Хорошо, – сказал Корнуоллис. – Я вас понял, Питт. Так невинные люди не поступают, даже в панике. Как его убили?

– Ударом кочерги – или чем-то в этом роде – по голове, но перед этим была драка, если судить по костяшкам пальцев убитого. – Томас уселся в кресло напротив начальника.

Он чувствовал себя вполне комфортно в этой комнате с морскими пейзажами на стенах и с отполированным бронзовым секстантом на книжной полке. На этой полке стояла не только специальная литература, но еще и один из романов Джейн Остин, Библия и несколько поэтических сборников: Шелли, Китс и Теннисон.

– А вы уже знаете, кто убитый? – Хозяин кабинета поставил локти на стол и сложил пальцы в пирамиду.

– Нет еще, но Телман этим занимается, – ответил суперинтендант. – В кармане убитого мы нашли счет за три пары носков. Возможно, это поможет. Жертва купила их всего за два дня до смерти.

– Хорошо, – казалось, что все это не произвело на помощника комиссара никакого впечатления. А может быть, мысли его были заняты чем-то другим…

– Табакерка в его кармане принадлежит генералу Балантайну, – повторил Питт.

– Ну, может быть, он украл ее у генерала. Ведь ничто не указывает на то, что его убили в доме Балантайна. – Шеф замолчал на секунду. – Я понимаю, к чему вы клоните. Это неприятно… и загадочно. Я… немного знаю генерала. Он производит впечатление достойного человека. Не могу себе представить, что он совершил подобное… подобную глупость.

Томас чувствовал, что Корнуоллис сильно взволнован, но ему показалось, что это никак не связано с историей, которая произошла на Бедфорд-сквер.

– Я тоже, – согласился с ним суперинтендант.

– Что? – вздернул голову помощник комиссара.

– Я тоже не могу представить себе, что Балантайн мог бросить труп у себя перед дверью, вместо того чтобы просто вызвать полицию, – терпеливо пояснил Питт.

– А вы его знаете? – Корнуоллис задал вопрос, как человек, который появился в компании в середине беседы и понимает, что пропустил что-то важное.

– Да. Я расследовал два дела, в которых он был замешан… но не прямо. Просто как свидетель.

– Я об этом ничего не слышал…

– Что, у вас проблемы? – сочувственно поинтересовался суперинтендант. Корнуоллис нравился ему, и, несмотря на то что тому не хватало политической сметки, Томас уважал его за честность и верность моральным принципам. – Это ведь не связано с делом Транби-Крофт, правда?

– Что? Боже, ну конечно, нет! – Впервые с момента прихода Питта его шеф расслабился и чуть не расхохотался. – Мне просто всех их жалко. Я не знаю, передергивал ли Гордон-Камминг, но теперь бедняга полностью уничтожен. Ну а мое мнение о принце Уэльском, как и о любом другом человеке, вся жизнь которого посвящена вечеринкам и игре в карты, лучше не высказывать даже в кругу друзей.

Томас не был уверен, должен ли он повторить свой вопрос, или Корнуоллис просто хотел уйти от ответа. Суперинтендант не сомневался, что его начальника что-то беспокоило до такой степени, что он был совершенно не способен сосредоточиться на текущей проблеме.

Шеф оттолкнул стул и встал из-за стола, после чего подошел к окну и резко захлопнул его.

– Ужасный шум на улице, – с раздражением сказал он. – Держите меня в курсе расследования этого случая на Бедфорд-сквер.

Это прозвучало так, как если бы Корнуоллис отпускал Питта. Полицейский встал.

– Есть, сэр! – ответил он и направился к двери.

Помощник комиссара откашлялся, и Томас замер.

– Я… – начал Корнуоллис, но потом вдруг замолчал в нерешительности.

Суперинтендант повернулся и посмотрел на своего начальника.

Ввалившиеся щеки Корнуоллиса слегка порозовели. Было видно, что он глубоко несчастен. Наконец шеф решился заговорить:

– Я… Я получил письмо. От шантажиста…

Питт был потрясен. Из всех предположений, которые приходили ему на ум, это казалось самым невероятным.

– Слова вырезаны из «Таймс», – продолжил Корнуоллис в давящей тишине, – и наклеены на лист белой бумаги.

Томас с трудом собрался с мыслями:

– И чего они хотят?

– В том-то все и дело, – Джон был очень напряжен и пристально смотрел на подчиненного. – Ничего! Они ничего не требуют! Просто угрожают!

Питту очень неприятно было задавать следующий вопрос, но не задать его он не мог, иначе все выглядело бы так, будто он бросил в нужде человека, чьей дружбой очень дорожил.

– Письмо у вас с собой? – спросил он осторожно.

Корнуоллис достал из кармана конверт и передал его Томасу. Суперинтендант внимательно прочитал наклеенные буквы. Некоторые были вырезаны поодиночке, иногда по две или три и, очень редко, целым словом, когда оно подходило по смыслу.

Я ВСЕ ЗНАЮ О ТЕБЕ, КАПИТАН КОРНУОЛЛИС. ДРУГИЕ СЧИТАЮТ ТЕБЯ ГЕРОЕМ, НО Я ЗНАЮ, ЧТО ЭТО НЕ ТАК. ВЕДЬ ХРАБРЕЦОМ НА БОРТУ КОРАБЛЯ ЕЕ ВЕЛИЧЕСТВА «ВЕНТУРА» БЫЛ НЕ ТЫ, А МАТРОС 1-ГО КЛАССА БЕКВИТ, ОДНАКО ВСЕ ЛАВРЫ ДОСТАЛИСЬ ТЕБЕ. ОН УЖЕ УМЕР И НИЧЕГО НЕ МОЖЕТ РАССКАЗАТЬ. НО ЭТО НЕПРАВИЛЬНО. ЛЮДИ ДОЛЖНЫ ЗНАТЬ. Я ЗНАЮ.

Питт перечитал письмо еще раз. В нем не было ни прямой угрозы, ни требования денег. И все-таки ощущение правоты того, кто писал его, было таким сильным, что казалось, будто письмо живет своей собственной жизнью.

Суперинтендант взглянул на бледное лицо шефа и увидел, что челюсти его напряжены, а на виске бьется чуть заметный пульс.

– Полагаю, что вы не знаете, кто мог это написать? – уточнил Томас.

– Даже не представляю себе, – ответил помощник комиссара. – Вчера я полночи не спал, пытаясь понять, кто бы это мог быть. – Его голос был хриплым, как будто у него болело горло. Он глубоко вздохнул, однако не отвел глаз. – Я еще и еще раз возвращался к тому случаю, о котором, мне кажется, говорится в письме. И пытался вспомнить, кто при нем присутствовал и кто мог интерпретировать его именно с такой точки зрения, – но, к сожалению, безуспешно. – Он заколебался, и на его лице явственно читалось замешательство.

Корнуоллис был закрытым человеком, которому было трудно выражать эмоции – он больше предпочитал действовать, чем говорить. Ему хотелось отвести взгляд, но он намеренно этого не делал. Было видно, что помощник комиссара чувствует дискомфорт Питта и невольно усиливает его. Джон понимал, что медленно погружается в бездействие, а именно этого он всеми силами хотел избежать.

– А не могли бы вы рассказать мне о самом происшествии? – тихо попросил Томас, опускаясь в кресло и всем своим видом показывая, что готов слушать.

– Ну конечно, – согласился Корнуоллис. – Хотя… Впрочем, конечно, конечно… – Наконец он отвернулся от суперинтенданта и посмотрел в окно; яркий дневной свет оттенил морщины вокруг его глаз и рта. – Это случилось восемнадцать лет назад… восемнадцать с половиной. Зимой. В Бискайском заливе. Погода была ужасная. В то время я служил вторым лейтенантом. Один наш матрос забрался на мачту, чтобы подтянуть крюйс-бом-брамсель…

– Крюйс-бом… что? – прервал его Питт. Ему необходимо было разобраться во всех деталях.

– Ну… это был трехмачтовый корабль, – посмотрев на полицейского, Корнуоллис стал руками показывать, что он имел в виду. – Средняя мачта. Средний парус. Естественно, прямой… И матроса ранило лопнувшим канатом. Ему задело руку. Каким-то образом рука запуталась в канате. – Джон нахмурил брови и опять повернулся к окну. – И я полез за ним на мачту. Конечно, я должен был послать кого-то другого, но единственный матрос, который был рядом, Беквит, окаменел от ужаса. Такое иногда случается. – Теперь он говорил отрывистыми фразами. – Не было времени кого-то искать. Погода ухудшалась, корабль здорово болтало… И я боялся, что раненый может ослабить хватку и его руку просто вырвет из сустава. Я всегда спокойно относился к высоте. Просто не думал о ней. Часто взбирался на мачты, когда был еще гардемарином. – Губы его сжались в узкую линию. – Ну, и освободил матроса. Пришлось перерезать конец. Бедняга висел на мне мертвым грузом. Я смог дотащить его по рее до мачты, но он был очень тяжелым, а ветер крепчал с каждой минутой. Корабль прыгал на волнах как сумасшедший…

Питт попытался представить себе всю эту сцену. Отчаявшийся Корнуоллис, вцепившийся в мачту на высоте сорока-пятидесяти футов над беснующимся морем. Корабль, то заваливающийся набок, то встающий на дыбы. И тело бессознательного матроса, которое Джон отчаянно пытается удержать. Полицейский почувствовал, как учащается его дыхание, а руки непроизвольно сжимаются в кулаки.

– Я пытался как-то распределить на себе его вес, чтобы можно было начать спускаться, – продолжал рассказывать помощник комиссара. – Но к тому времени Беквит, видимо, пришел в себя, и я увидел его прямо под собой. Он взял на себя часть веса матроса, и мы вместе спустились вниз. К тому моменту на палубе было уже с десяток моряков, включая и капитана. Наверное, со стороны им показалось, что Беквит меня спас. Капитан именно так и сказал, но Беквит был честным парнем и рассказал всю правду. – Корнуоллис опять посмотрел в глаза Питту. – Однако я не могу этого доказать. Через несколько лет Беквит умер, а спасенный матрос до сих пор не представляет, кто вообще был на мачте и что там происходило.

– Понятно, – сказал Питт.

Помощник комиссара не отрываясь смотрел на него, и в отчаянии, которое было написано на его лице, суперинтендант заметил страх, который бывший моряк изо всех сил пытался скрыть. Всю жизнь он боролся со стихией, которая не щадила ни людей, ни корабли. Он подчинялся правилам этой жизни и видел, как умирали те, кто подчиняться не хотел. Корнуоллис лучше, чем многие люди, всю жизнь прожившие в безопасности на берегу, понимал, что такое честь и верность. Он знал, что такое абсолютное подчинение старшему по званию, полная вера в тех, кто служит рядом с тобой, и невероятная физическая храбрость. Иерархия на корабле была возведена в абсолют. И присвоить себе лавры другого члена команды было преступлением.

Из того, что Питт знал о своем начальнике, было ясно, что для него такое поведение было невозможным. Суперинтендант улыбнулся, смело встретившись с помощником комиссара взглядом:

– Попытаюсь с этим разобраться. Нам надо понять, кто это делает и, самое главное, что ему надо. Как только этот неизвестный выдвинет свои требования, он превратится в преступника.

Шеф заколебался, все еще сжимая письмо: он как будто боялся результатов такого расследования. Затем неожиданно понял, как это может выглядеть со стороны, и буквально впихнул письмо в руку Томаса. Тот убрал конверт в карман, даже не взглянув на него.

– Я постараюсь быть как можно деликатнее, – пообещал суперинтендант.

– Да, – с усилием произнес Корнуоллис. – Да, конечно.

Откланявшись, Питт покинул его кабинет и, пройдя по коридору, спустился на улицу. Не успел он пройти и ста ярдов, полностью погруженный в мысли о том, что только что услышал, как ему пришлось резко остановиться, чуть не врезавшись в мужчину, который неожиданно появился перед ним.

– Мистер Питт, сэр?.. – Мужчина смотрел прямо на него, и, хотя его слова и звучали как вопрос, на лице была написана уверенность.

– Что вам надо? – резковато ответил Томас. Он не любил, когда к нему применяли физическую силу, а кроме того, был слишком погружен в размышления о происшествии с Корнуоллисом и расстроился из-за того, что его прервали. Полицейскому было не по себе от того, что он не знал, как защитить человека, которого уважал, от опасности, которая казалась вполне реальной.

– Меня зовут Линдон Римус. Я из редакции газеты «Таймс», – быстро представился мужчина, который теперь стоял прямо перед Питтом, и протянул ему свою визитную карточку.

– И что вам надо, мистер Римус? – спросил Томас, проигнорировав визитку.

– Что вы могли бы рассказать о трупе, обнаруженном на Бедфорд-сквер вчера утром? – сразу перешел к делу репортер.

– Ничего, кроме того, что вам уже известно.

– Получается, что вы сбиты с толку? – отреагировал журналист, не задумавшись ни на секунду.

– Ничего подобного я не говорил, – разозлился суперинтендант. Репортер пытался сделать выводы, не имея на то никаких оснований, а Питт не любил, когда занимались болтологией. – Я сказал, что не могу сказать вам ничего нового… кроме того, что мужчина мертв и что его нашли на площади.

– На ступенях дома, принадлежащего генералу Брэндону Балантайну, – дополнил его слова Линдон. – Но в этом случае вы знаете что-то, чего не хотите рассказать. В деле замешан сам Балантайн или кто-то из его прислуги?

Разозленный Томас понял, что должен быть очень аккуратен в выражении своих мыслей.

– Мистер Римус, на Бедфорд-сквер было найдено мертвое тело, – ответил он мрачно. – Мы еще не знаем, кто этот мужчина и как он умер, кроме того, что несчастный случай практически исключен. Любые спекуляции на эту тему безответственны и могут серьезно повредить репутации невинного человека. Когда что-то будем знать наверняка, мы непременно проинформируем прессу. А теперь, сэр, освободите дорогу и дайте мне пройти!

– Мистер Питт, вы собираетесь расследовать роль Балантайна в этой истории? – Журналист даже не пошевелился.

Томас понял, что попал в ловушку. Он не мог сказать «нет», так как в этом случае он бы солгал и выглядел бы непрофессионально и предвзято. Но если он скажет «да», то Римус решит, что Балантайн находится под подозрением. Если же он вообще ничего не ответит, то репортер вообще будет волен делать любые выводы.

– Мистер Питт? – улыбнулся Линдон.

– Мы начнем с расследования личности убитого, – неуклюже ответил суперинтендант, понимая, какие вопросы могут последовать вслед за этим, и глубоко вздохнул. – Ну, а затем будем следовать логике расследования, куда бы она нас ни привела.

– А это не тот самый генерал Балантайн, чья дочь Кристина была замешана в убийствах в Девилз-акр в восемьдесят седьмом году? – снова улыбнулся Римус холодной улыбкой.

– Я не собираюсь делать за вас вашу работу, – бросил Питт и элегантно обогнул журналиста. – Всего хорошего. – С этими словами он двинулся дальше, оставив собеседника с удовлетворенной улыбкой на лице.

Вечером Томас пришел домой расстроенный и усталый. Его коллеги наконец получили отчет судмедэксперта по трупу с Бедфорд-сквер, но, к сожалению, он мало что добавил к тому, что сказал врач, когда делал первичный осмотр тела. Телман занимался счетом за носки и продолжал опрашивать жителей Бедфорд-сквер, однако никто из них ничего не видел и не слышал. А Питт сейчас больше беспокоился об анонимном письме, которое получил помощник комиссара полиции. Оба случая даже чем-то напоминали друг друга: и там, и тут сплетни, слухи и спекуляции могли нанести репутации невинного человека серьезный ущерб. И Корнуоллис, и Балантайн были под подозрением, но Томас знал и уважал своего начальника, поэтому был уверен в его невиновности. Странно, что в этом, несомненно, угрожающем письме, полученном помощником комиссара, не было никаких требований. Но, скорее всего, они еще последуют в самое ближайшее время.

Томас вошел в прихожую, снял и повесил на вешалку пальто, затем развязал шнурки и сбросил ботинки. Оставшись в носках, он прошел на кухню, где в это время должна была быть Шарлотта. У них была отличная служанка Грейси Фиппс, но миссис Питт предпочитала готовить сама. Четыре раза в неделю в доме появлялась еще одна помощница по хозяйству, которая стирала белье, убиралась и выполняла другую тяжелую домашнюю работу. По крайней мере, суперинтенданту так говорили, но его все эти дела не касались.

Как он и предполагал, Шарлотта стояла у плиты, а из духовки по квартире распространялся изысканный аромат. Кухня была вычищена до блеска; пахло чистым бельем и влажным деревом. Глава семьи поднял глаза и увидел только что выстиранное белье, развешенное на натянутых под потолком веревках. Сине-белый фарфор блестел в буфете в лучах вечернего солнца. Платье миссис Питт было спереди осыпано мукой, угол фартука отстегнулся, а волосы растрепались.

Питт обнял и поцеловал жену, не обращая внимания на длинную ложку в ее руке. В ложке был яичный желток, который мгновенно оказался на полу. Шарлотта тоже крепко поцеловала мужа, но затем отстранилась.

– Посмотри, что я из-за тебя натворила, – сказала она, показывая на желток. – Сейчас эта грязь разнесется по всему дому. – Она подошла к раковине, намочила тряпку и тщательно вытерла пол. Там, где желток попал на плиту, он уже подрумянился, и на кухне запахло горелым.

Томас стоял неподвижно, мысленно вспоминая лицо Корнуоллиса. У того не было такой защиты, которая была у самого Питта: никто из знакомых и друзей шефа не стал бы верить ему без оглядки – даже те, кому он мог бы рассказать о письме и кто был готов разделить с ним тяжесть ожидания того, что неизбежно должно было последовать за угрозами.

– Что случилось? – спросила Шарлотта, внимательно глядя на мужа. Машинально она сняла с плиты миску с яйцами. – Это все тот же труп на площади? Он что, связан с одним из «этих» домов?

– Еще не знаю, – ответил хозяин дома, усаживаясь на один из стульев с жесткой спинкой, стоявших на кухне. – Вполне возможно. Меня сегодня остановил журналист. Он хотел знать, буду ли я расследовать роль генерала Балантайна в этом деле.

– Балантайна? – напряглась женщина. – Но ведь он живет на Калландер-сквер. При чем здесь он?

– По-видимому, генерал переехал, – ответил Томас, который все еще не мог избавиться от страха за Корнуоллиса. – Прости… Тело было найдено на ступенях его дома. Думаю, что это просто трагическое совпадение.

И только в конце обеда, поедая заварной яичный крем, Питт вспомнил о табакерке и понял, что рассказал жене не всю правду. Но сейчас не было смысла расстраивать ее, сообщая остальное. Иначе она будет беспокоиться по пустякам – такой уж у нее был характер.

Полицейский был слишком погружен в свои размышления, чтобы заметить, что Шарлотта тоже молчала в течение всего обеда. «С чего же начать? – думал он. – Как защитить Корнуоллиса?»