Читать книгу Чистые сердца - Энн Стюарт - Страница 6

Кальвину Ли было пятьдесят семь лет, но его часто принимали за ребенка. И не только из-за роста – при своих четырех футах девяти дюймах он не дотягивал до «просто невысокого мужчины», хотя и совсем чуть-чуть. Моложавое лицо усиливало впечатление нестареющей невинности, как и высокий голос и обманчиво приятные манеры. С течением лет он научился обращать эти физические недостатки к собственной выгоде.

Чикагский Саут-сайд не самое лучшее место для ребенка. В его роду смешалось столько всего разного, что определить, чьей же крови больше, было почти невозможно. А это означало, разумеется, что его ненавидели все. Ненавидели за то, что он белый, черный, латиноамериканец, азиат и еврей. Ненавидели за маленький рост и за непохожесть.

Просто чудо, что Кальвин еще остался жив после регулярных, жестоких избиений, бывших частью как домашней, так и уличной жизни. Но он выжил. И только к пятидесяти годам, когда отбывал срок за подделку чеков, понял, почему.

Кальвин обрел покой, когда встретил Люка Бардела. Он пришел в этот мир, продрался через все тяготы и испытания, чтобы стать помощником Люка. Только этого он и просил от жизни: дать цель. Дело. И Люк Бардел стал для него и целью, и делом.

Нет, он, конечно же, не питал никаких иллюзий в отношении человека, за которым последовал из тюрьмы, чтобы с головой окунуться в самое грандиозное мошенничество, какое только можно представить. Он знал Люка лучше, чем кто-либо. Он был посвящен в его тайны, желания, планы; он знал то, о чем другие последователи «духовного светоча» даже не догадывались. Знал, где лежат деньги, какова его доля и какова доля Люка. И досконально знал схему побега.

Люка он понимал даже лучше, чем сам Люк. Понимал, что его сила, его способность притягивать людей, манипулировать ими есть нечто большее, чем просто дар мошенника-виртуоза. Талант Люка распространялся в сферы настолько странные, настолько далекие, что Кальвин даже не пытался в них проникнуть. Он просто чувствовал это сердцем.

Чувствовал то, существование чего не признавал сам Люк.

Кальвин с самого начала предсказывал, что от Стеллы Коннери стоит ждать беды, и не по-христиански обрадовался ее смерти. Но потом обнаружилось, что все не так просто. Ее дочь представляла куда большую угрозу.

Угрозу, которую требовалось нейтрализовать.

Теперь она была здесь, и он видел, как Люк наблюдает за ней. Кальвин всегда гордился тем, что понимает Люка лучше, чем кто-либо другой, что он практически читает его мысли. Люк возжелал девчонку. Несмотря на опасность, которую она представляет всему, над чем они трудились, – а быть может, именно по этой причине, – он возжелал Рэчел Коннери.

И Кальвин вознамерился устроить так, чтобы Люк ее не получил.

Его не мучили вопросы жизни и смерти. Он не терзался угрызениями совести и просто делал, что нужно. Делал раньше и собирался сделать теперь.

Пока Люк не совершил ошибку, которая может стоить им слишком дорого.

Если учесть, что к концу обеда ее уже воротило от предложенной «Фондом» еды, что беспокойство, раздражение и негодование никуда не делись, могло показаться странным, что она так хорошо уснула на своей узкой кровати. Возможно, сыграл свою роль тот факт, что ей удалось избежать еще одной стычки с предводителем этого странного сообщества.

Хотя, надо признать, не такие уж они все и странные. Альфред Уотерстоун не слишком отличался от тех богатых мужчин, за которыми побывала замужем ее мать, разве что был подобрее. А Кэтрин оказалась женщиной исключительно доброжелательной, готовой помочь и к тому же по-матерински ласковой, искренней, душевной. Человека, выросшего на фоне эмоционально пустынного пейзажа, ее неподдельная теплота даже немного настораживала.

Другие Старейшины тоже представляли собой привычные и знакомые типы – порядочные, солидные, несколько консервативные мужчины и женщины, которые, казалось, чувствовали бы себя уютнее в зале заседаний, чем за столом с тарелками чечевицы и сои. С такими людьми она работала в Нью-Йорке, такие люди даже в своих самых великих душевных порывах обычно озабочены конечным результатом. Что они здесь делают, почему облачились в одинаковые ситцевые хламиды и смотрят в рот харизматичному жулику? Этого она не понимала.

Потому что, как ни крути, Люк Бардел был самым настоящим жуликом. Может, всех остальных и ослепила его неземная аура святости, но Рэчел – не все. Она явилась за головой Люка, и никто не мог заставить ее воспринимать его иначе, как воплощенное зло.

Все до единого в той огромной комнате показались ей в равной степени преданными своему лидеру, от Старейшин до весьма странного вида мужчины, приятеля Люка, Кальвина. Если ее тайный сторонник и присутствовал здесь, выделить его из общей массы она бы не рискнула.

Рэчел не помнила, что ей снилось, но само по себе это ничего не значило. Она не относилась к числу тех, кто обращает большое внимание на сны, может быть, потому, что если после них и оставалось что-то, то главным образом ощущение тревоги и беспокойства. Судя по тому, как закрутились вокруг нее простыни, прошлая ночь не стала исключением. И неудивительно. Здесь витала смерть. Она чувствовала ее в сухом воздухе, чувствовала влажной от пота кожей.

Для нее был приготовлен новый хлопчатобумажный комплект, на этот раз бледно-голубого цвета, который шел ей чуть больше, чем тот зеленый, что предлагали раньше. Но Рэчел все равно пренебрегла им, а когда вышла из душа – в джинсах и свободной ситцевой рубашке, – он уже исчез с изножья кровати. Дверь была чуть приоткрыта – очевидно, стул, который она сунула под ручку, роль щеколды выполнял плохо.

В коридоре никого не было. Организм настоятельно требовал кофеина, и она продала бы душу дьяволу за чашку кофе, черного и крепкого. Интересно, счел бы Люк Бардел такую цену слишком высокой?

Шанс получить ответ представился незамедлительно.

– Ищете завтрак?

Ни в самом вопросе, ни в мягком тоне голоса не было ничего зловещего. Не понравилось лишь то, как он совершенно неожиданно материализовался в пустом коридоре, но ради возможности получить кофе можно и полюбезничать.

Рэчел остановилась, старательно сохраняя нейтральное выражение лица.

– Полагаю, надеяться на кофе – это чересчур? – спросила она. – Или у вас здесь кофеин разрешен?

– Мы пьем зерновой напиток, вполне бодрящий.

– Мне бы следовало догадаться, – с недовольной ноткой заметила она. – Вам известно, что, когда люди лишены кофеина, они становятся раздражительными и неприятными?

– Какая знаменательная для вас перемена, – пробормотал он, не моргнув.

– И у них ужасно болит голова, – добавила Рэчел.

– Если у вас заболит, дайте знать, и мы вас исцелим.

От одной этой мысли ей стало не по себе.

– Нет, благодарю. Я сама могу о себе позаботиться.

– Но разве не лучше принимать помощь от других?

– Не особенно, – отозвалась Рэчел.

Он остановился на вполне почтительном расстоянии. Люк Бардел был не из тех, кто напирает на собеседника, используя физическое устрашение как инструмент влияния. Ему это не требовалось. Он стоял в нескольких шагах от нее в пустом коридоре и выглядел вполне безобидным, спокойным и почти бесплотным.

– Ах, Рэчел, вы так многому можете у нас научиться. Я рад, что вы не стали откладывать этот визит в долгий ящик.

– Научиться у вас?

– А разве не для этого вы здесь? Чтобы узнать все, что можно, о «Фонде Бытия»? Вы ведь хотите изучить наш уклад, нашу философию, какое-то время следовать нашим доктринам. Или нет?

Ни о чем подобном Рэчел и не думала, но, раз уж он настолько ослеплен собственной значимостью, разубеждать его она не собиралась.

– Разумеется.

– Я прекрасно понимаю, что ваша единственная цель – уничтожить нас, – продолжал Люк тем же спокойным голосом, прислонившись к оштукатуренной стене. – И Кэтрин, и Старейшины полностью готовы пойти на такой риск.

– Я не хочу никого уничтожать! – запротестовала она, глядя на того, чьего краха желала всем сердцем.

– Тогда зачем вы здесь? – Простой вопрос не требовал иного ответа, как только лжи.

Рэчел умела лгать, когда ситуация того требовала, и могла быть очень убедительной.

– Вы же сами пригласили меня.

– И мы не боимся ничего, что вы можете обнаружить. Оставайтесь с нами, Рэчел, учитесь у нас. А если найдете какое-то доказательство, какое-то свидетельство прегрешения или зла, тогда мы будем учиться у вас.

Чудное заявление, простое, но и искусное, рассчитанное на то, что она устыдится своих намерений и виновато опустит глаза. Какая жалость, что эта заготовка не произвела ни малейшего впечатления на такую бунтарку, как дочка Стеллы Коннери, подумала Рэчел. Какая жалость, что эти слова прозвучали из уст убийцы. Вот о чем ей не следует забывать ни в коем случае.

Она изобразила убедительную улыбку.

– Да, я здесь для этого.

– И с чего вы хотите начать?

– С кофе.

Его улыбка ей не понравилась. Как не нравилось то, что он высокий, что у него мягкий голос и пронизывающий взгляд. А больше всего не нравилось то, что он никак не пытается запугать ее. Как будто уже знает, что ей все равно не избежать того загадочного непреодолимого влияния, которое он имеет на всех собравшихся здесь.

Рэчел не верила в сделки с дьяволом. И даже в зло не очень-то верила. Но если дьявол существует, значит, Люк Бардел сговорился с ним и вовсю пользуется результатами сделки.

Он оттолкнулся от стены, но она осталась стоять на месте.

– При правильном питании вам не понадобятся искусственные стимуляторы, – сказал он и протянул к ней руку. Как охотник, пытающийся приручить дикого зверя. – Идемте. Мы хорошенько вас покормим и начнем ваше обучение.

У него были красивые руки. Длинные, изящные пальцы, узкие запястья, сильные на вид, с голубыми прожилками вен. Вокруг каждого запястья татуировка – грубые, чернильно-синие браслеты из шипов, словно венец мученика.

Ни за что на свете она не прикоснется к этим красивым рукам.

– Обучение? – переспросила она, делая шаг в сторону.

– Занятия начинаются на закате. Здесь, на юго-востоке, время тихое и спокойное. Думаю, вы найдете его способствующим медитации. Где бы вы хотели работать?

– Работать? – снова переспросила она. Как попугай. Он повернулся и зашагал по коридору, ожидая, что она последует за ним. Она так и сделала, держась на безопасном расстоянии.

– В «Фонде Бытия» все работают, – заверил Люк. – Вы можете выбрать то, что вам по душе: физический, или умственный труд, или же сочетание того и другого. Вы можете чистить туалеты, работать на кухне или помогать в саду.

– Я не большая поклонница физического труда. – Получилось так, как она и хотела, – без особенного энтузиазма. – Как насчет кабинетной работы? Это то, чему я училась.

– Ах, Рэчел, ваша милая вера так трогательна, – отозвался он. – Но не думаю, что это хороший вариант. Не уверен, что хочу, чтобы вы рылись в документах «Фонда». – Он остановился перед дверью в столовую.

– Боитесь, что я доберусь до ваших грязных тайн?

Он принял ее колкость со слабой, раздражающе спокойной улыбкой.

– Какие тайны? То, что я бывший преступник, который убил человека в драке? Что отсидел срок в тюрьме и вполне мог бы снова оказаться там или погибнуть в очередной драке, если б не озарение, ниспосланное мне свыше? Нет, Рэчел. О моем прошлом известно всем. Отношения в нашей группе основаны на полном доверии. Но у меня есть основания полагать, что вы можете занести в наш компьютер какой-то компрометирующий нас материал.

– Такая мысль не приходила мне в голову, – сказала Рэчел, не погрешив против истины. Она ничуть не сомневалась, что сумеет своими силами вывести на чистую воду и «Фонд Бытия», и его основателя, а фабрикация фальшивых доказательств создала бы лишние осложнения.

Доказательство было здесь, доказательство чудовищного зла. Она просто знала это. Если они на самом деле убили Стеллу, значит, могли убить и других. Других богатых, глупых дамочек, из которых лестью и соблазном выманили деньги. И она не успокоится, пока не найдет это доказательство, которым в виде анонимного письма помахали у нее перед носом, как морковкой перед упрямым ослом.

– Вам нужно быть хитрее и изобретательнее, если собираетесь вступить в борьбу с дьяволом, – пробормотал Люк.

– Значит, я уже вступила в эту борьбу? А вы и есть дьявол?

Он посмотрел на нее задумчиво и отстраненно, а соблазнительно очерченные губы дрогнули в насмешливой улыбке.

– Сие ведомо лишь Богу, Рэчел.

Наверно, ему следовало бы испытать разочарование. Ее мысли по большей части читались как открытая книга, а он ведь он жаждал схватки. Впрочем, она не побоялась выказать ненависть – хоть какое-то разнообразие. Ему смертельно надоели люди, неизменно глядящие на него с немым обожанием. Только Кальвин и осмеливается противоречить, хотя и делает это с глазу на глаз. Все остальные готовы отдать жизнь за одну лишь его улыбку. По крайней мере так они говорят.

А вот Рэчел Коннери, вероятно, готова отдать жизнь за то, чтобы заполучить его голову на блюде. Ни того, ни другого не случится – ей не придется платить столь высокую цену, но и приз ей не светит. Он пока еще не принял решения насчет того, как поступит с ней в конце. Соблазн и разочарование – неплохой вариант для любителя извращенных удовольствий.

Она все еще отказывалась носить их форменную одежду, но это ненадолго. Жаль только, что тогда он не увидит ее длинных ног и хорошенькой попки в джинсах, слишком свободных на его вкус. Но можно утешить себя тем аргументом, что это тело под мягкой туникой будет принадлежать ему, если и когда он того пожелает.

Люк знал, куда отправить ее для начала, хотя Кэтрин высказалась против, а Кальвин, когда услышал, с угрюмым неодобрением покачал головой. Она не готова для хосписа – еще одно напоминание о Стелле лишь добавит ей злости, а ему нужно ее деморализовать. Послать в центр медитации драить туалеты? Не годится – унизительный труд не то, чем он намеревался добиться ее послушания.

Нет, у него есть гораздо более приятное место для этой упрямицы, мисс Рэчел Коннери. Он отправит ее в отделение для душевнобольных – пусть посмотрит, что бывает с теми, кто сомневается в могуществе «Фонда Бытия».

Он снова посмотрел на Рэчел, стоявшую перед трапезной. Совсем не в его вкусе. Слишком сердитая, слишком высокомерная, слишком худая и слишком резкая. Но пахло от нее чертовски хорошо. И даже костлявое тело выглядело странным образом привлекательно, пусть обладательница его и смотрела волком, игнорируя правила элементарной вежливости. Интересно, что бы она сделала, если б он прижал ее к стене и просунул руку ей между ног?

Наверное завопила бы в праведном возмущении, подумал он с мрачной усмешкой. Дочь не чета мамаше-нимфоманке с ее болезненной тягой к подонкам. Принцессу Рэчел не привлекают игры с дьяволом. И вряд ли ей так уж нужны деньги Стеллы. У таких, как она, за спиной обычно целые поколения «денежных мешков», так что состояние Стеллы ей ни к чему, а ему очень даже пригодится. Все просто.

Она просто хочет поиметь его. Образно выражаясь, разумеется. Он улыбнулся ей, прибегнув к своей приятнейшей улыбке, от которой таяло большинство его последователей, но Рэчел и бровью не повела. Лицо осталось каменным, глаза продолжали буравить его свирепым взглядом.

– Вы боитесь болезней?

– Я ничего не боюсь, – отрезала она.

– Неужели? Что ж, вы еще молоды, – сказал он таким тоном, словно это все объясняло.

– Полагаю, когда я доживу до вашего преклонного возраста, то поумнею и буду бояться, – раздраженно огрызнулась она.

Раздражение, как костер, важно поддерживать, не давать ему угаснуть. Во-первых, так интереснее, а во‑вторых, раздраженный человек более уязвим.

– Почему-то я не могу представить вас в таком возрасте.

– Я узнавала, о Великий Белый Дух, – с сарказмом отозвалась она. – Вам около сорока. Думаете, я не проживу еще десять лет?

– О, полагаю, вы доживете до глубокой старости, если не доведете кого-нибудь до смертоубийства своей язвительностью. Но вы всегда будете сердитым ребенком, испорченным и капризным. – Он терпеливо ждал ее реакции на этот выпад.

Но ожидание не оправдалось. Она не побледнела от злости и возмущения, напротив, его реплика, казалось, позабавила ее.

– Вы так думаете? И что же спасет меня от столь ужасной участи? Пастельные ситцевые пижамы и ваши проповеди?

– Я редко проповедую, – возразил Люк. Он недооценил ее, а такое случалось не часто. Считал испорченной богатой девчонкой, привыкшей, чтобы окружающие исполняли ее капризы. Но, похоже, не все так просто. Что еще говорила о ней Стелла? Он не помнил, а такого рода подробности слишком важны, чтобы их упускать. – Начните хотя бы с того, что откройте сознание миру.

Ему удалось придвинуться к ней ближе, причем Рэчел этого не заметила. Для того, кто так решительно настроен на конфронтацию, она была поразительно пуглива.

– Открыть сознание? – эхом отозвалась Рэчел. – Полагаю, можно попробовать. – «Какая надменная у нее улыбка». – Все когда-нибудь бывает в первый раз.

Ну уж на эту удочку он не попадется.

– В том числе и зерновой напиток на завтрак, и тяжелый ежедневный труд, – сказал Люк, распахивая двери в трапезную. – Думаю, вам стоит начать с восточного крыла, будете помогать ухаживать за больными. Там вы почувствуете себя как дома.

– Звучит прелестно.

– Оставляю вас в умелых руках Кальвина. Он лучше меня знает, что там и как, и введет вас в курс дела. А по пути можете даже попробовать вытянуть из него все страшные тайны, что скрыты за этим блестящим экстерьером.

Она взглянула на Кальвина, спокойно ожидающего у стола, и Люк невольно восхитился ее самообладанием – даже глазом не моргнула.

– А что там, в восточном крыле? Неверующие?

Он одарил ее своей самой лучезарной улыбкой.

– Нет. Душевнобольные.

Кальвин решил все для себя в тот день, когда впервые увидел Люка Бардела. Он не любил вспоминать то время – черная была полоса для них обоих. Вспоминать страх и боль – пустая трата времени. Тем более что теперь все шло так хорошо.

Но опасность оставалась. Опасность всегда таилась где-то рядом, уж Люку-то стоило об этом помнить, но когда тебе со всех сторон твердят, что ты непогрешим, ты и сам начинаешь в это верить. Кальвин видел свой долг в том, чтобы вернуть босса с небес на землю.

Враги у Люка были. И не только эта заносчивая сучка, возжелавшая наложить лапу на денежки своей мамочки. Да только ничего у нее не выйдет. За все годы знакомства с Люком он не помнил ни одного случая, чтобы тот по доброй воле отказался от того, что заработал, украл или выманил обманом. Правда, никто и не пытался что-то у него отнять.

Рэчел Коннери была далеко не худшей из проблем Люка, но неприятностей могла доставить немало. Стоит лишь перестать обращать внимание на мелкие угрозы, недооценивать их, и будь уверен – рано или поздно потеряешь все.

Этого Кальвин допустить не мог. Он слишком нуждался в Люке. В его даре обманом выкачивать деньги из самых невероятных источников. В его хладнокровном, мудром, трезвом отношении к жизни, которая началась так плохо и так чертовски долго налаживалась. В его любви и дружбе. И чтобы защитить это все, Кальвин был готов пойти на что угодно.

Даже на то, чтобы избавиться от такого неудобства, как Рэчел Коннери. Он делал это раньше и без колебаний сделает снова. Неприятная необходимость. Люк так и не научился мириться с мерзкой стороной реальности, и дело Кальвина оберегать его. Он защищает свое и распознает угрозу, когда видит ее. Уж не утратил ли Люк этой своей способности?

«Да, Рэчел Коннери – угроза», – думал он, ведя ее час спустя через поселок под ярким солнцем Нью-Мехико.

– Давно вы знаете Люка? Как вы с ним познакомились? – спросила она тем наигранно равнодушным голосом, который не обманул его ни на секунду.

Его так и подмывало рассказать все, только чтобы увидеть ее реакцию. Откуда ей, хорошенькой богатой штучке, живущей в своем тихом, уютном мирке, знать о…

– Довольно давно, – ответил он.

– Вы не такой, как другие.

Он взглянул на нее.

– Я здесь не единственный урод. Поживете тут подольше, встретите и не таких чудаков.

Она не бросилась доказывать, что он вовсе не урод, и это придало ей весу в его глазах. Кальвин знал, кто он, и знал, что вежливые, политкорректные ответы ничего не изменят.

– Я имела в виду, что вы не слащавый праведник, как другие, – сказала она. – Все остальные – ну прямо как персонажи старого фильма «Брейди Банч».

– Не знаю, – отозвался Кальвин. – В детстве мне не часто доводилось смотреть телевизор. – Он открыл тяжелую резную дверь реабилитационного центра и зашагал по коридору, зная, что девушка пойдет за ним. – Гретхен – старшая медсестра. Просто делайте то, что она говорит, и все будет в порядке. Только держитесь подальше от Энджел.

– Энджел?

– Большинство пациентов вполне безобидны. Они страдают от разных форм заболевания, и при надлежащем лечении их состояние улучшается. Но Энджел уже ничем не помочь. Она серьезна больна и опасна. Завтра ее увезут отсюда, а до тех пор не приближайтесь к ее палате. Она под замком, так что проблем быть не должно.

– Она действительно опасна?

– И для себя, и для окружающих. – Он посмотрел на Рэчел. Она ловила каждое слово, заглатывая наживку, как голодная рыбешка. – Энджел постоянно твердит про преступный сговор. Думает, что Люк просто всех использует, крадет их деньги, а потом убивает тех, кто ему мешает. Особенно стариков, которым осталось недолго жить. Считает, Люк помогает им отправиться на тот свет. Представляете?

– Представляю, – едва слышно откликнулась Рэчел.

– Она попытается склонить вас на свою сторону. Не слушайте ее. Все это полная чушь. – Он постучал по крепкой двери с высоким зарешеченным окном. – Так ведь, Энджел?

– Иди к черту, – донесся из-за решетки голос Энджел, резкий и ровный.

– Ну, видите, что я имел в виду? – спросил Кальвин. – Разговаривает, как вполне нормальный человек, как мы с вами. Но не верьте ей. – Он повернулся к запертой двери и, повысив голос, добавил: – Я оставляю новую помощницу, Энджел. Ее зовут Рэчел, и если тебе что-то понадобится, она принесет. Только давай без твоих обычных фокусов. Не пытайся пичкать ее всякой ерундой. Ты меня слышишь?

Получив ответ, краткий и непристойный, Кальвин рассмеялся.

– Я вернусь за вами около пяти. У вас занятия с Люком.

– Ух ты, – только и пробормотала Рэчел, взглянув на запертую дверь.

– Даже и не думайте, – предостерег Кальвин. – Она опасна.

– Я не собираюсь подвергать себя опасности, – с апломбом заявила Рэчел.

«Ну конечно», – подумал Кальвин. Он очень надеялся, что сделал все возможное, дабы возбудить ее любопытство. Если Рэчел Коннери будет верна себе, то можно рассчитывать, что Энджел позаботится об остальном. И тогда он сможет более или менее спокойно смотреть Люку в глаза.

Ему нравилось, когда все складывалось ладно.

Рэчел далеко не сразу удалось подобраться к Энджел. Та затаилась, из-за тяжелой запертой двери не доносилось ни звука, и Гретхен, средних лет женщина с длинными волосами и в светло-зеленой пижаме, вначале усадила Рэчел читать одной пациентке, которая почти не слушала, потом отправила сматывать пряжу для другой – та постоянно вывязывала одну и ту же полоску, распускала и начинала заново. И только во второй половине дня у нее появилось несколько свободных минут. Гретхен пошла выпить чашку зеленого чаю – напиток, который вселял в Рэчел ужас.

Коридор, куда выходила дверь палаты Энджел, был пуст. Окошечко оказалось достаточно низко, чтобы Рэчел могла заглянуть туда, и представшее глазам зрелище потрясло ее.

Не было никакой сумасшедшей, сжавшейся в углу, пускающей слюни и бормочущей что-то невнятное. Женщина, которая сидела за столом и что-то писала, выглядела аккуратной, совершенно нормальной и даже симпатичной. Ее густые белокурые волосы волнами лежали на плечах, лицо выглядело решительным.

– Энджел? – прошептала Рэчел.

Женщина подняла голову и воззрилась на дверь. Глаза ее были ясными, спокойными.

– Что вам нужно?

– Я Рэчел. Дочь Стеллы Коннери. Вы знали мою мать, когда она была здесь?

Энджел отложила ручку.

– Я знала Стеллу, – сказала она. – Они убили ее.

Рэчел оцепенела.

– Это вы мне писали? – спросила она.

– Писала вам? Я даже не знаю вас. Я знала вашу мать. Они убили ее. – Если Энджел и была безумна, то на ее речи это никак не сказывалось – разговаривала она спокойно, деловито, вполне рассудительно.

– Но зачем? Она же все равно умирала.

– Так они говорят. Может, у нее на самом деле и не было никакого рака. Может, они ускорили ее уход, чтобы избавить от страданий. Может, именно так они поступали и со всеми остальными.

– Со всеми остальными?

Энджел встала и подошла к двери. Это была высокая, стройная женщина с сильными на вид руками.

– Всеми теми, кто умер здесь. Всеми богатыми людьми, которые приезжают сюда, чтобы следовать указанным Люком путем, но обнаруживают, что у них смертельная болезнь и им уже никто не может помочь. Они умирают. Умирают очень быстро. И оставляют свои деньги «Фонду Бытия».

– Откуда вы знаете?

Энджел горько усмехнулась.

– Почему, как вы думаете, я заперта здесь? Верите, что я действительно ненормальная, как сказал этот уродец Кальвин? Они пытаются заставить меня замолчать. Я слишком многое узнала, но убить меня они не осмеливаются. Пока.

– А разве ваши родители не могут ничего сделать?

– Родители? Мои родители давным-давно умерли. Еще одна ложь Кальвина. Я не знаю, что они для меня приготовили, но завтра, полагаю, мне будет уже все равно. Если только вы не поможете.

– А как я могу помочь вам?

– Выпустите меня отсюда. Дайте мне шанс сбежать от них. Вы не представляете, какое это на самом деле зло. Не знаете, на что они способны. В моем дневнике все доказательства: время, место, имена жертв, – но они ни за что не позволят мне сохранить его. – Она помолчала. – Я могла бы отдать дневник вам. Если со мной что-то случится, по крайней мере, все не останется шито-крыто. Вы ведь сделаете это для меня, да? Сохраните дневник, позаботитесь, чтобы он попал к нужным людям?

Рэчел не колебалась. Кому ей верить: правой руке Люка Бардела или женщине, оказавшейся в трудном положении, которая знает, какое зло притаилось под внешним благолепием «Фонда Бытия»? И все же Энджел отрицает, что написала то страшное письмо. А если это не она, то кому еще известна правда о «Фонде» и преступной побочной деятельности Люка? Сколько человек в этом замешано?

– А кто-нибудь еще знает, что происходит? С кем еще я могу поговорить о своей матери? – настаивала Рэчел.

– Ваша мать была твердой последовательницей Люка. Верила почти до самой смерти. Есть и другие, которые начали что-то подозревать, но нам не дают общаться и при малейшей возможности сажают под замок.

– Наверняка, у нее были здесь друзья?..

– Стеллу интересовало лишь то, что мог дать ей Люк.

«Это похоже на мать, – угрюмо подумала Рэчел. – Вся ее жизнь вертелась вокруг мужчины, с которым она в тот момент спала».

– Выпустите меня, – взмолилась Энджел. – А я назову вам имена людей, которые могут что-то знать о вашей матери.

Устоять было невозможно.

– Хорошо, – согласилась Рэчел.

Энджел не пошевелилась.

– Вам придется открыть дверь, – терпеливо напомнила она. – Я не смогу просунуть дневник под дверь. Вам понадобится ключ.

Рэчел огляделась, не обращая внимания на тревожное покалывание в затылке.

– Я не знаю, где он.

– В столе. Второй ящик снизу и справа. Помогите мне, Рэчел. Ради вашей матери. И помогите тем несчастным, которые уже мертвы.

Ключ был в ящике. Он легко вошел в замок, и, когда Рэчел распахнула дверь, Энджел стояла в нескольких шагах с улыбкой облегчения на лице и дневником в руках.

– Вот видите, – сказала она. – Здесь все ответы.

Рэчел взглянула на раскрытые страницы дневника. Рваные, кривые строчки, скачущие слова, и все – непристойности, складывавшиеся в безумный бред.

Рэчел сделала шаг назад, один малюсенький шажок от надвинувшейся на нее женщины. Но было уже слишком поздно.

– Ну нет, – прошептала Энджел. Лицо ее оставалось пугающе бесстрастным. – Ты ведь одна из них, не так ли? Мне следовало понять. Тебя подослали, чтобы искушать меня. Так не бывать этому. Это он послал тебя. Но он мой! Люк мой! Ты его не получишь!

Рэчел наполовину повернулась, чтобы бежать, когда Энджел врезалась в нее и сбила с ног. Пальцы сомкнулись на горле. Рэчел пыталась оторвать их, но чувствовала, как воздух вытекает из легких. Визгливо крича что-то, Энджел колотила ее головой о пол.

И тогда Рэчел поняла, что умрет.