Читать книгу Малый дом в Оллингтоне. Том 1 - Энтони Троллоп - Страница 6

Аполлон Кросби выехал из Лондона в Оллингтон 31 августа, намереваясь провести там четыре недели, с тем чтобы подкрепить силы двухмесячным отдыхом от служебных забот, остальное время из тех двух месяцев еще не было распланировано. Приглашения как знаки гостеприимства приходили мистеру Кросби дюжинами. Двери леди Хартльтон в Шропшейре были открыты для него во всякое время, графиня Де Курси[18] приглашала его присоединиться к ее свите в замке Курси. Его особенно близкий друг, Монгомери Доббс, имел поместье в Шотландии, где собралась партия любителей кататься на яхтах и где Кросби оказался бы очень желанным гостем. Но мистер Кросби никому не дал твердого обещания приехать и, оставляя Лондон, он не имел ни одного обязательства кроме как посетить Оллингтон. Первого октября мы также окажемся находиться в Оллингтоне вместе с Джонни Имсом, и Аполлон Кросби будет там – разумеется, ни в коем случае не к удовольствию нашего приятеля из управления сбора податей.

Джонни Имса нельзя назвать невезучим в отношении его каникул, ему позволено было уехать из Лондона в октябре месяце, в течение которого не многим хотелось бы признаться, что остаются в городе. Со своей стороны, я предпочитаю май, как лучшее время для вакаций, но ни один лондонец не захочет выехать из Лондона в мае месяце. Молодой Имс хотя и жил в Буртор-Кресценте и не имел еще никакой связи с Вест-Эндом, но, как говорится, выучил уже свой урок по этой части.

– Эти господа в большом зале хотят, чтобы я взял май, – говорил он своему другу Кредлю. – Пора бы, кажется, им перестать думать, что я новичок.

– Это скверно, – заметил Кредль. – Можно ли просить человека, чтобы он взял отпуск в мае? Я бы никогда этого не сделал… и, более того, никогда не сделаю. Я обратился бы прежде в совет.

Имс избавился от этой необходимости и успел получить отпуск на октябрь, который из всех месяцев ценился чрезвычайно дорого для каникулярных целей.

– Завтра вечером я отправляюсь с почтовым поездом, – говорил Джонни Эмилии Ропер накануне отъезда.

В эту минуту он сидел один с Эмилией в дальней гостиной мистрис Ропер. В главной гостиной Кредль беседовал с мистрис Люпекс, вместе с ними сидела мисс Спрюс, и потому, надо полагать, мистеру Люпексу не представлялось ни малейшего повода к ревности.

– Да, – сказала Эмилия. – Я понимаю, с каким нетерпением вы ожидаете минуты, когда отправитесь в это очаровательное местечко. Нельзя и ожидать, чтобы вы, торопясь туда, промедлили хоть один часочек в Буртон-Кресценте.

Эмилия Ропер была высокая, хорошо сложенная молодая женщина, с черными волосами и черными глазами, не красавица, потому что имела толстый нос и тяжелую нижнюю челюсть, но несмотря на это не лишенная некоторой женской привлекательности. Глаза ее сияли, но вместе с тем в них светилось и лукавство. Она умела довольно приятно говорить и весьма неприятно браниться, умела иногда притворяться кроткой голубкой с гладенькими перьями, но иногда перья эти взъерошивались, и голубка принимала грозный вид ястреба. Я совсем было приготовился сказать, что Джонни Имс старался держать себя как можно дальше от Эмилии Ропер, но известно, что молодые люди делают иногда такие вещи, которые бы не следовало!

– Пробыв двенадцать месяцев в Лондоне, я думаю, всякому приятно повидаться с близкими сердцу, – сказал Джонни.

– С близкими сердцу, мистер Имс! Кто же эти близкие? Вы думаете, я не знаю?

– Да нет. Думаю, что не знаете.

– Л.Д.! – сказала Эмилия, показывая, что о Лили говорено было между молодыми людьми, которым Лили никогда бы не позволила услышать свое имя. Но, может, в Буртон-Кресценте только и были известны эти две заглавные буквы. Самый тон голоса, которым они были произнесены, ясно показывал, что Эмилия сомневалась даже в действительности их существования.

– Л.с.д. Люблю свои деньги, – сказал Джонни, разыгрывая роль остроумного, веселого молодого повесы. – В этой аббревиатуре заключается вся моя любовь: фунты, шиллинги и пенсы. И как недоступна избранница моего сердца![19]

– Перестаньте, сэр. Пожалуйста, не говорите мне такого вздора. Как будто я не знаю, кому принадлежит ваше сердце. И какое право имели вы говорить мне, что любили какую-нибудь Л.Д. там, в провинции.

В защиту бедного Джонни Имса надо сказать, что он никогда не имел с Эмилией таких разговоров, которые бы давали повод употреблять подобного рода выражения. Но дело в том, что он написал ей роковую записку, о которой мы будем говорить в скором времени, а это хуже всяких разговоров.

– Ха-ха-ха! – рассмеялся Джонни. Но этот смех был принужденный, вызванный не без усилия.

– Смейтесь, смейтесь! Для вас это смешно. Мужчине легко смеяться при подобных обстоятельствах – это доказывает, что у него вовсе нет сердца или вместо сердца лежит в груди камень. Я знаю, что некоторые мужчины сделаны целиком из камня – их не тревожат никакие чувства.

– Чего же вы хотите от меня? Вы делаете вид, как будто все знаете, и с моей стороны было бы неучтиво не сделать вам возражения.

– Чего я хочу? Вы знаете очень хорошо, чего я хочу, или, лучше сказать, я ничего не хочу. И что мне такое Л.Д.? Ровно ничего. Вы можете ехать в Оллингтон и делать, что вам угодно. Только мне противны поступки подобного рода.

– Какие поступки, Эмилия?

– Какие поступки! Послушайте, Джонни, я не позволю никакому мужчине делать из меня дурочку. Когда я приехала сюда три месяца тому назад… и, право, лучше бы мне не приезжать… – Эмилия сделала паузу в ожидании от Джонни какой-нибудь нежности, но так как нежность эта не проявилась, то пришлось продолжать: – Когда я приехала домой, то не надеялась встретить во всем Лондоне мужчину, который бы мог заставить меня думать о нем, – решительно не надеялась. Теперь вы уезжаете отсюда и не хотите сказать мне ласкового слова.

При этом Эмилия вынула из кармана носовой платок.

– Что могу я сказать вам, если вы все это время браните меня?

– Браню вас! Я браню вас! Нет, Джонни, я и не думала бранить вас. Если между нами все должно кончиться, скажите слово, и я оставлю этот дом до вашего возвращения. У меня нет от вас секретов. Я могу вернуться к моему ремеслу в Манчестер, хотя оно далеко не соответствует моему происхождению, не соответствует моему воспитанию. Если Л.Д. для вас дороже, чем я, я не буду преграждать вам путь. Скажите только одно слово.

Если Л.Д. дороже ему, чем Эмилия Ропер? Вдесятеро дороже! Л.Д. была для него все, а Эмилия Ропер меньше, чем ничто. Все это он чувствовал в эту минуту, всеми силами старался заручиться достаточным количеством мужества, чтобы выйти из неприятного положения.

– Скажите слово, – повторила она, вставая с места. – И все между вами и мной будет кончено. Я получила ваше обещание, но не захочу этим воспользоваться. Если Эмилия Ропер не заняла вашего сердца, она не захочет принять вашей руки. Я только жду вашего ответа.

Казалось, что ему предлагали самый легкий способ отделаться, но такая леди, как Эмилия, вероятно, знала, что предлагаемый ею способ не мог быть легким для такого мужчины, как Джонни Имс.

– Эмилия, – сказал он, оставаясь на месте.

– Что прикажете, сэр?

– Вы знаете, я вас люблю.

– А что вы скажете насчет Л.Д.?

– Если вам угодно верить всякому вздору, который наскажет Кредль, то я помочь ничем не могу. Если вам угодно ревновать меня к двум буквам, то вина не моя.

– Так вы меня любите? – спросила она.

– Без сомнения, люблю.

Выслушав эти слова, Эмилия бросилась в объятия Джонни.

По всей вероятности, мисс Спрюс видела эту сцену, потому что двери в соседнюю комнату были не совсем закрыты и она сидела как раз напротив них. Но мисс Спрюс была молчаливая старая леди, в ней трудно стало вызвать чувство удивления или восхищения, а так как она прожила с мистрис Ропер более двенадцати лет, то, весьма вероятно, хорошо ознакомилась с манерой поведения ее дочери.

– И вы будете верны мне? – спросила Эмилия в минуту объятия. – Верны мне навсегда?

– О, да, тут не может быть и сомнения, – отвечал Джонни Имс.

Эмилия освободила его из объятия и вместе с ним вышла в гостиную.

– Как я рада, мистер Имс, что вы пришли сюда, – сказала мистрис Люпекс. – Здесь мистер Кредль говорит такие странные вещи.

– Странные вещи?! – возразил Кредль. – Мисс Спрюс, обращаюсь к вам, говорил ли я что-нибудь странное?

– Если и говорили, сэр, то я не заметила, – отвечала мисс Спрюс.

– А я заметила, – сказала мистрис Люпекс. – Холостому человеку, как мистер Кредль, нет никакой надобности знать, носит ли одна замужняя леди чепчик или ходит с непокрытой головой. Как вы думаете мистер Имс?

– Право, не знаю, – отвечал Джонни.

– Да и нельзя вам знать, – продолжала замужняя леди. – Нам всем известно, на чем сосредоточено ваше внимание. Если вам придется надеть чепчик, то кто-нибудь очень скоро заметит разницу, – не правда ли, мисс Спрюс?

– Совершенная правда, – отвечала мисс Спрюс.

– Если б я могла казаться в чепчике такой же хорошенькой, как вы, мистрис Люпекс, я бы завтра же его надела, – сказала Эмилия, не хотевшая в нынешнюю минуту ссориться с замужней леди. Бывали, однако же, случаи, при которых мистрис Люпекс и мисс Ропер были далеко не так любезны друг к другу.

– А вашему мужу нравятся чепчики? – спросил Кредль.

– Ему все равно, если бы я носила на голове вместо чепчика шлем с куриными перьями, даже если бы я совсем не носила головы. Вот что значит быть замужем. Советую вам, мисс Ропер, остаться в нынешнем своем положении, хотя бы от этого и сокрушалось чье-нибудь сердце. Не правда ли, мисс Спрюс?

– О, что касается меня, то я уже старая женщина, вы знаете, – сказала мисс Спрюс, и это была совершенная правда.

– И я, право, не вижу, что выигрывает женщина через замужество, – продолжала мистрис Люпекс. – Мужчина – дело другое, он выигрывает все. Он один знает, как ему жить, пока не приищет женщину, которая бы ему помогала.

– А разве любовь у нас не ценится? – спросил Кредль.

– Любовь! Я не верю в нее. Мне казалось, что я когда-то любила, но что же из этого вышло? И теперь вот мистер Имс – мы все знаем, что он влюблен.

– Во мне чувство это весьма естественно, мистрис Люпекс. Я родился, чтобы любить, – сказал Джонни.

– И вот также мисс Ропер, хотя так свободно и не следовало бы говорить о барышне, но почему же не допустить, что и она влюблена.

– Говорите, пожалуйста, о себе, мистрис Люпекс, – сказала Эмилия.

– Мне кажется, я ничего худого не сказала. Напротив, если вы не влюблены, то у вас весьма черствое сердце, если бы явился человек с искренней любовью к вам, я уверена, вы бы его не оттолкнули от себя. Ах Боже мой, кажется, это шаги Люпекса? Что может принести его домой в такую пору? Если он пьян, то, наверно, явится сердитый, как зверь.

Мистрис Люпекс вышла в другую комнату, и приятная беседа прервалась.

Нельзя не сказать, что ни мистрис Кредль, ни мистрис Имс не поместили бы своих сыновей в Буртон-Кресценте, если бы знали, каким опасностям подвергались молодые люди. Тот и другой были ветрены, и при этом каждый из них ясно видел ветреность другого. Не далее как за неделю Кредль весьма серьезно предостерегал своего молодого друга против хитростей мисс Ропер.

– Ей-богу, Джонни, ты запутаешься с этой девчонкой.

– Надо же когда-нибудь испытать и это удовольствие, – сказал Джонни.

– Да, но, пожалуй, можно дойти до того, что потом и не выпутаешься. Я не понимаю, где ты был и в своем ли уме, давая письменное обещание жениться на ней?

Бедный Джонни не отвечал на это тотчас, хотя Эмилия действительно владела таким документом.

– Где я был? – спросил Джон. – Конечно, в числе нарушающих обещание.

– Или в числе жертв брачного союза. Мне кажется, что если ты дал такое обещание, то должен его выполнить.

– Может, и выполню, – сказал Джонни. – Впрочем, не знаю. Надо еще подумать, что человеку следует делать в подобном случае.

– Однако между вами ничего такого не было?

– О нет!

– Окажись я на твоем месте, Джонни, я бы ее бросил. Оно, конечно, интрига – вещь приятная, но вместе с тем и опасная. Ну, что стало бы теперь с тобой, если бы такая особа была твоей женой?

Таковы были предостережения Кредля, которые он давал своему другу. В свою очередь, Имс, отправляясь в Оллингтон, отвечал приятелю тем же участием. Они вместе отправились на станцию железной дороги, и там, прохаживаясь взад и вперед по платформе, Джонни предлагал свой совет:

– Послушай, Кредль, дружище, ведь ты наживешь себе хлопот с этой мистрис Люпекс, если не остережешься.

– Я буду осторожен. Поверь, что нет ничего безопаснее, как маленькая интрига с замужней женщиной. Разумеется, ты не думай, между ней и мной нет ничего такого.

– Я вовсе об этом не думаю. Но она постоянно говорит, что муж ее ревнив, а если он расходится, то может выйти скверная история.

Кредль, однако же, думал, что тут не было ни малейшей опасности. Его любовь к мистрис Люпекс была чисто платоническая и беспорочная. Что касается того, чтобы зайти далеко в этой интриге, его правила, как он уверял своего приятеля, были слишком благородны. Мистрис Люпекс была женщина с талантом, ее, казалось, никто не понимал, и потому он находил некоторое удовольствие в изучении ее характера. Да, это было одно лишь изучение характера, и больше ничего. Друзья разлучились, и вечерний поезд увез Имса в Гествик.

Незачем подробно рассказывать, как мать встретила его в четыре часа утра, как радовалось материнское сердце при виде его улучшившейся походки, при виде мужественности, которую придавали ему бакенбарды. Многие черты, присущие незрелым юношам уже исчезли у него, и даже сама Лили Дейл признала бы, по всей вероятности, что он уже не мальчик. Все, конечно, было бы хорошо, если бы только он, отбросив от себя все ребяческое, усвоил что-нибудь другое, лучше ребяческого…

В самый первый день своего приезда Джонни отправился в Оллингтон. На этот раз он шел туда не пешком, как это случалось в былые счастливые дни. Ему пришла мысль, что неприлично было бы явиться в гостиную мистрис Дейл с дорожной пылью на сапогах и следами солнечного зноя на лице. Поэтому он нанял лошадь и поехал верхом, немало гордясь шпорами, купленными на Пикадилли[20], и лайковыми перчатками, только что с иголочки. Но увы! Я боюсь, что два года, проведенные в Лондоне, не сделали особенных улучшений в Джонни Имсе, а между тем мне нужно сознаться, что Джонни Имс один из героев моего рассказа.

При входе в гостиную мистрис Дейл Джонни застал хозяйку дома и ее старшую дочь. Лили в эту минуту не было, и Джонни, поздоровавшись, разумеется, спросил о ней.

– Она в саду, – сказала Белл. – Она придет сию минуту.

– Лили пошла с мистером Кросби в Большой дом, – заметила мистрис Дейл. – Но она там не останется. Она обрадуется вашему приезду, Джонни. Мы все ждали вас сегодня.

– В самом деле? – спросил Джонни, сердце которого при имени мистера Кросби будто обдали ледяной водой.

С той минуты, когда приятели расстались на платформе железной дороги, Джонни мечтал об одной Лилиане Дейл, и уверяю всех леди, которым вздумается прочитать мою повесть, что искренность его любви к Лили не сбросила с себя ни одного перышка в течение этой не совсем непорочной связи между ним и мисс Ропер. Я боюсь, что мне не поверят, но это было так. Сердце Джонни постоянно принадлежало Лили, хотя он и позволил такому созданию, как Эмилия Ропер, вытянуть из себя признание в любви. Всю ночь и все утро он мечтал о встрече с Лили – и вот теперь слышит, что она одна провожает малознакомого джентльмена. Он слышал, что мистер Кросби был весьма важный человек и притом отличающийся светским лоском, но больше этого он ничего о нем не знал. Почему же мистеру Кросби позволялось совершать прогулки с мисс Лили Дейл? И почему мистрис Дейл говорит об этом как о деле весьма обыкновенном? Тут была какая-то тайна, которая, однако ж, разъяснилась очень скоро.

– Я уверена, что Лили не рассердится, если я скажу такому близкому другу, как вы, что она помолвлена, – сказала мистрис Дейл. – Она выходит замуж за мистера Кросби.

Приток ледяной воды, которым обдало сердце Джонни, теперь затопил его голову и отнял дар речи. Лили Дейл объявлена невестой, она выходит замуж за мистера Кросби! Джонни знал, что ему следовало бы сказать что-нибудь при таком известии, знал, что несколько секунд молчания выдавали его тайну сидевшим перед ним двум женщинам – тайну, которую теперь надлежало бы скрыть от целого мира. А между тем он не мог говорить.

– Мы все весьма довольны этой партией, – сказала мистрис Дейл, желая пощадить молодого человека.

– Ничего не может быть прекраснее союза с мистером Кросби, – прибавила Белл. – Мы часто говорили о вас, и он будет рад познакомиться с вами.

– Ему теперь не до меня, – сказал Джонни, и даже теперь при этих ничего не выражающих словах – словах, которые он произнес потому, что нужно же было что-нибудь сказать, – его голос звучал не как обычно, странно. Он отдал бы весь мир, чтобы в этот момент иметь самообладание, но чувствовал себя совершенно подавленным.

– А вон и Лили идет по лужайке, – сказала мистрис Дейл.

– Так я лучше уеду, – сказал Имс. – Не говорите ничего обо мне, прошу вас.

И Джонни, не ожидая ответа, ушел из гостиной.