Читать книгу Вот так мы теперь живем - Энтони Троллоп - Страница 7

Главой семейства Карбери был Роджер Карбери из Карбери-Холла, владелец небольшого имения в Суффолке. Карбери жили в Суффолке очень давно, по меньшей мере с Войны Алой и Белой розы, и занимали достойное, хоть и не слишком высокое положение. Неизвестно даже, был ли кто-нибудь из них рыцарем, пока сэра Патрика не сделали сразу баронетом. Однако они были верны своей земле, а земля – им во всех перипетиях внутренних войн, Реформации и последующих событий. Нынешний глава семьи по-прежнему владел Карбери-Холлом, где жил от рождения. В начале нынешнего века сквайр Карбери считался заметным человеком если не в графстве, то по крайней мере в своей части графства. Доход от имения позволял ему жить богато и гостеприимно, пить портвейн, ездить на крепкой охотничьей лошадке и держать старый неуклюжий экипаж, в котором жена наносила визиты соседям. У него был старик-дворецкий, прослуживший в доме всю жизнь, и деревенский мальчишка, его помощник. Была кухарка, которой гордость не возбраняла мыть посуду, и две молодые служанки. Миссис Карбери самолично вела дом, метила и отдавала в стирку белье, мариновала на зиму овощи и приглядывала за копчением окороков. В 1800-м доходов от имения вполне хватало на содержание дома. С тех пор имение заметно выросло в цене, арендная плата повысилась. Даже акров прибавилось за счет огораживания общинных земель. Однако доход уже не обеспечивал нужды английского помещичьего дома. В наши дни полученное в наследство имение становится скорее обузой, если только завещатель не оставил и средств на его поддержание. Земля – роскошь, а роскошь обходится дорого. Теперь у Карбери не было ничего, кроме земли. Никто из старших сыновей не пошел в торговлю, не сделал выгодную карьеру, не женился на богатой наследнице. Никого не постиг финансовый крах, никто не промотался, но ко времени нашего рассказа сквайр Карбери-Холла был на общем фоне бедняком. Имение, как считалось, приносило две тысячи фунтов годового дохода. Если бы он сдал усадьбу внаем, перебрался за границу, оставил управляющего вести дела с арендаторами, то, несомненно, благоденствовал бы. Однако он жил на своей земле, как все Карбери до него, и был нищим в сравнении с богатыми соседями. Лонгстаффы из Кавершема – с их старшим сыном и надеждой, Долли Лонгстаффом, читатель уже знаком – кичились своим богатством, но их предок был лорд-мэром Лондона и свечным торговцем не далее как при королеве Анне. Хепуорты, почтенное древнее семейство, породнились с нуворишами. Примеро – хотя окрестные жители по доброте называли главу семьи сквайром Примеро – еще полвека назад были испанскими купцами, а Бандлшемское поместье купили у прежнего хозяина, герцога. Поместья этих трех джентльменов вместе с землями епископа Элмхемского окружали имение Карбери со всех сторон, и богатством их владельцы совершенно затмевали нашего сквайра. Епископские доходы его не смущали; он считал, что епископам подобает пышность, и досадовал, что парламент заменил их земельные владения денежным содержанием. А вот величие Лонгстаффов и выставляемое напоказ богатство Примеро его угнетало, хотя он никогда бы не признался в этом даже близкому другу. Свое мнение он вслух не высказывал, но все близкие знали, что, на его взгляд, положение в обществе не должно определяться деньгами. Примеро стояли на общественной лестнице несомненно ниже его, хотя молодые Примеро держали по три лошади и ежегодно убивали легионы фазанов по десять шиллингов за голову. Хепуорт из Эрдли был отличный малый, ничуть не заносился и понимал свой долг сельского джентльмена, но все равно не имел причин смотреть свысока на Карбери из Карбери, хотя, по слухам, получал семь тысяч в год. Лонгстаффы были совершенно невыносимы. Их лакеи, даже в деревне, пудрили волосы. Они держали собственный городской дом и жили как тузы. Хозяйку звали леди Помона Лонгстафф. Красавиц-дочерей прочили за пэров. Единственный сын, Долли, располагал собственным состоянием, по крайней мере, когда-то располагал. И что удивительно, при всем своем богатстве они никогда не платили долгов и продолжали жить на широкую ногу. У девочек всегда были верховые лошади, и в поместье, и в городе. Долли, существо безусловно жалкое, хоть и доброе, проявлял энергию и упорство лишь в одном – постоянно ссорился с отцом, у которого весь жизненный интерес сосредоточился на поместье. Дом в Кавершем-Парке был шесть или семь месяцев в году полон слугами, если не гостями, так что все лавочники в окрестных городках – Бенгее, Беклсе и Харлстоуне – знали, что Лонгстаффы – очень большие люди в округе. Все, заказанное Лонгстаффами, угодливо доставлялось в срок, даже если лавочникам приходилось затягивать пояса, так свято они верили в надежность помещичьей собственности. Да к тому же владелец имения, где дела ведутся таким порядком, не станет чересчур внимательно изучать счета.

Карбери из Карбери в жизни не задолжал шиллинга, которого не мог бы заплатить. Таким был и его отец. В Беклсе он заказывал не много и всегда следил, чтобы с него не содрали лишнего и не навязали ему ненужного. Соответственно, беклские торговцы невысоко ставили Карбери из Карбери, хотя двое-трое стариков еще питали древнее уважение к семейству. Роджер Карбери, эсквайр, был Карбери из Карбери. Таким отличием не могли похвалиться ни Лонгстаффы и Примеро, ни даже Хепуорты из Эрдли. Приход, в котором располагался его дом, носил название Карбери. Был еще Карберийский лес, частью в Карберийском приходе, частью в Бандлшемском, но, увы, лес этот целиком принадлежал Бандлшемскому поместью.

Сам Роджер Карбери был одинок как перст. Ближайшие родственники, сэр Феликс и Генриетта, приходились ему всего лишь троюродными. Родные сестры давно вышли замуж и уехали с мужьями – одна в Индию, другая далеко на запад Соединенных Штатов. Сейчас ему было почти сорок, а он все оставался холостяком. Был он приятной наружности, крепко сложенный, с решительным квадратным лицом, правильными чертами, небольшим ртом, хорошими зубами и твердым подбородком. Волосы его, рыжие и слегка вьющиеся, уже немного облысели на макушке. Бороду он не носил, только едва заметные бакенбарды. Глаза у него были маленькие, но ясные и, когда он бывал в хорошем настроении, очень веселые. Росту он имел пять футов девять дюймов, и каждый видел, что это человек сильный и здоровый. Более мужественного облика нельзя и вообразить. Он принадлежал к типу людей, с которыми сразу хочется завязать хорошие отношения – отчасти из-за подсознательного чувства, что против своих противников они будут стоять насмерть, отчасти из-за столько же сильной уверенности, что дружба с ними должна быть очень приятна.

Когда сэр Патрик вернулся из Индии больным и немощным, Роджер Карбери заботливо поспешил к нему в Лондон. Не хочет ли сэр Патрик перебраться с женой и детьми в старую сельскую усадьбу? Сэр Патрик видел старую усадьбу в гробу, о чем и сообщил родственнику почти в этих словах. Так что при жизни сэра Патрика особой дружбы не сложилось. Но когда вздорный старик умер, Роджер нанес второй визит и вновь предложил свое гостеприимство вдове и ее дочери – а также молодому баронету. Молодой баронет только что вступил в полк и не стремился навещать кузена в Суффолке, однако леди Карбери и Генриетта провели там месяц. Роджер всячески старался сделать их пребывание приятным, и в случае Генриетты ему это вполне удалось. Что касается вдовы, надо признать, Карбери-Холл не вполне отвечал ее вкусам. Она уже мечтала о литературной карьере – хоть о какой-нибудь карьере, которая возместит ей прошлые страдания. «Дорогой кузен Роджер», как она его называла, ничем не мог ей в этом помочь. Прелести сельской жизни ее не увлекали. Леди Карбери пыталась развлечь себя знакомством с епископом, но он оказался для нее слишком прямодушным и честным. Примеро были ужасны, Хепуорты глупы, Лонгстаффы (она пробовала завязать дружбу с леди Помоной) – нестерпимо высокомерны. Она объявила Генриетте, что «в Карбери-Холле очень скучно».

Тут произошло событие, которое совершенно переменило ее мнение и о Карбери-Холле, и о его владельце. Роджер через несколько недель приехал в Лондон и весьма прозаично попросил у леди Карбери руки ее дочери. Ему было тогда тридцать шесть, Генриетте еще не исполнилось двадцати. Он был очень бесстрастен – некоторые назвали бы его ухаживание вялым. Генриетта заявила матери, что совершенно такого не ждала. Впрочем, он был крайне настойчив. Леди Карбери с жаром взяла его сторону. Карбери-Холл не отвечал ее запросам, но Генриетте там будет хорошо. Что до возраста, она в свои сорок с лишним находила тридцатишестилетнего мужчину достаточно молодым для сколь угодно юной девушки. Тут у Генриетты было свое мнение. Ей нравился кузен, но она его не любила. Предложение удивило ее, причем удивило неприятно. Она так нахваливала матери и поместье, и хозяина – по наивности не допуская и мысли, что он может к ней посвататься, – что теперь не знала, как объяснить отказ. Да, она действительно говорила, что кузен очень милый, однако она имела в виду милый не в таком духе. Она отказала вполне недвусмысленно, но без явной твердости. Роджер предложил ей подумать несколько месяцев, и мать его поддержала. Генриетта могла сказать лишь, что раздумья вряд ли что-нибудь изменят. Первый раз они гостили в Карбери в сентябре. В феврале следующего года Генриетта снова там побывала – вопреки своему желанию – и в присутствии кузена чувствовала себя очень неловко и скованно. Еще до их отъезда он повторил свое предложение, но Генриетта объявила, что не может выполнить то, чего от нее требуют. Она не привела других объяснений, кроме того, что не любит кузена так, чтобы стать его женой. Тем не менее Роджер объявил, что не отступится. Он на самом деле полюбил ее, а любовь была для него не шуткой. Все это произошло за год до начала нашей истории.

Однако произошло и кое-что другое. Во время второго визита в усадьбу приехал молодой человек, о котором Роджер Карбери много рассказывал кузине и ее матери – некий Пол Монтегю, о котором надо сейчас коротко рассказать. Сквайр – Роджера Карбери дома всегда называли сквайром – не ждал беды, приглашая родственниц в то же время, когда у него будет гостить Пол Монтегю. И все же беда случилась. Пол Монтегю влюбился в гостью своего друга, и это имело очень печальные последствия.

Леди Карбери и Генриетта провели в Карбери уже почти месяц, а Пол Монтегю – всего неделю, когда Роджер Карбери завел с ним разговор:

– Я должен вам кое-что сказать, Пол.

– Что-нибудь серьезное?

– Для меня – да. Могу сказать, что для меня нет ничего в жизни важнее.

При этом лицо его приняло выражение, в котором Монтегю узнал готовность защищать свое даже и с кулаками. Монтегю хорошо знал друга и смутно ощутил, что, сам того не ведая, как-то ущемил его в этом самом важном. Он поднял глаза, но промолчал.

– Я предложил руку и сердце моей кузине Генриетте, – торжественно сказал Роджер.

– Мисс Карбери?

– Да, Генриетте Карбери. Она мне отказала. Уже второй раз. Однако я не теряю надежды. Возможно, я не вправе надеяться, но все равно надеюсь. Говорю вам как есть. Вся моя жизнь зависит от этого. Думаю, что могу рассчитывать на ваше сочувствие.

– Почему вы не сказали мне раньше? – глухо спросил Пол Монтегю.

Произошел короткий резкий разговор. Каждый говорил справедливо, каждый считал себя правым, оба вспылили, оба были одинаково великодушны и неразумны. Монтегю сразу признался, что тоже любит Генриетту Карбери. Он выпалил это довольно невразумительно, но слова его сомнений не оставляли. Нет, он ничего ей не говорил. Он намеревался посоветоваться с Роджером Карбери и сделал бы это в ближайшие дни – может, прямо сегодня, не заговори Роджер раньше.

– У вас обоих нет за душой и шиллинга, – сказал Роджер. – И теперь, когда вам известны мои чувства, вы должны про нее забыть.

На это Монтегю возразил, что имеет право поговорить с мисс Карбери. Он не думает, что она хоть сколько-нибудь к нему расположена. Во всяком случае, у него нет никаких оснований так думать. Дело его совершенно безнадежное. И все же он вправе попытать счастья. Эта надежда для него все. Что до денег, он не совсем нищий, а к тому же может работать и получать жалованье. Скажи ему Карбери, что молодая особа выказала хоть малейшее намерение принять его, Карбери, предложение, он, Пол, немедля исчез бы со сцены. Раз это не так, он не откажется от своих надежд.

Перепалка длилась больше часа. Когда она кончилась, Пол Монтегю, не простившись с дамами, сложил вещи, и Роджер сам отвез его на станцию. Между ними прозвучало много резкостей, но последние слова Роджера на перроне были дружескими.

– Да благословит вас Бог, старина, – сказал он, стискивая Полу руки.

У Пола в глазах стояли слезы, и он ответил лишь таким же крепким пожатием.

Мать и отец Пола Монтегю давно умерли. Отец был лондонским барристером и, возможно, имел еще и небольшое состояние. Так или иначе, он оставил Полу, одному из своих сыновей, сумму, вполне довольную для начала жизненного пути, – в день совершеннолетия тот стал обладателем примерно шести тысяч фунтов. Он тогда учился в Оксфорде и хотел стать адвокатом. Его дядя, младший брат отца, женился на младшей из сестер Карбери (обе они были старше Роджера). Дядя этот много лет назад уехал с женой в Калифорнию и стал американцем. Он владел большим участком земли, разводил овец, растил пшеницу и фрукты, однако Монтегю и Карбери в Англии не вполне понимали, преуспевает он или нет. В то время семьи тесно общались, и между Полом и Роджером возникла близкая дружба, хотя, как заметил внимательный читатель, они не состояли в кровном родстве. Роджер, тогда еще совсем молодой человек, взял на себя заботу о том, чтобы мальчик получил хорошее образование; он и определил Пола в Оксфорд. Университета Пол не окончил и адвокатом не стал. В Бейлиоле он оказался замешан в дебош, был временно отстранен от занятий, затем вновь попался на том же самом, и его исключили окончательно. У него был талант попадать в истории, хотя, как не уставал повторять Роджер Карбери, ничего по-настоящему дурного он не сделал. Полу был тогда двадцать один год, и он вместе со своими деньгами отправился в Калифорнию к дяде. Возможно, он думал – ошибочно, – что в Калифорнии дебоширство популярно. К концу трех лет Пол убедился, что ему совсем не нравится жизнь калифорнийского фермера и, более того, ему совсем не нравится дядя. Он вернулся в Англию, но при этом не смог извлечь из калифорнийской фермы свои шесть тысяч фунтов. Того, что он получил, не хватило даже на обратную дорогу. Перед отъездом он, скрепя сердце, принял уверения дяди, что тот будет перечислять ему десятую долю прибыли регулярно, как часы. Упомянутые часы были, вероятно, работы Сэма Слика. В конце первого квартала пришла обещанная сумма целиком, в следующий раз – половина, потом долго не было ничего, дальше начали изредка поступать мелкие выплаты, а затем снова год не было ничего. В конце этого года Пол вновь отправился в Калифорнию, заняв деньги на билет у Роджера. Вернулся он с кое-какими деньгами и дополнительным обеспечением в виде документа, выписанного на его имя Гамильтоном К. Фискером, новым партнером дяди; этот Фискер добавил к дядиному концерну большую мукомольную фабрику. Согласно документу Пол должен был получать на свой капитал двенадцать процентов годовых. По этому же документу он значился совладельцем фирмы, которая теперь звалась «Фискер, Монтегю и Монтегю». Старшие компаньоны намеревались открыть в Фискервиле, примерно в двухстах пятидесяти милях от Сан-Франциско, дело, очень, по их словам, выгодное. Сердца Фискера и Монтегю были преисполнены надежды. Пол всей душой ненавидел Фискера и недолюбливал дядю; он охотно забрал бы свои шесть тысяч, если бы только мог. Однако забрать их он не мог и вернулся в Англию младшим партнером фирмы «Фискер, Монтегю и Монтегю», не совсем, впрочем, опечаленный, поскольку сумел получить часть дохода. Денег хватило на то, чтобы вернуть долг Роджеру и прожить несколько месяцев. Сейчас он усиленно размышлял, чем заняться, ежедневно советовался по этому поводу с Роджером, когда внезапно Роджер заметил его растущее чувство к девушке, которую любил сам. О том, что произошло дальше, читатель уже знает.

Об истинной причине его внезапного отъезда леди Карбери и ее дочери не сказали, только что дела вызвали Пола в Лондон. Обе дамы, наверное, отчасти догадывались, что произошло, но между собой этого не обсуждали. Перед их возвращением в город сквайр вновь просил Генриетту стать его женой и вновь получил отказ. Генриетта была холоднее прежнего, но, к несчастью, произнесла фразу, которая совершенно разрушила эффект от ее холодности. Она сказала, что слишком молода и ей рано думать о замужестве. На самом деле она хотела намекнуть, что разница в их возрасте слишком велика, но не знала, как это выразить. Легко было возразить, что через год она станет старше, однако Генриетта знала, что никакое число лет не уменьшит разницу в годах между нею и кузеном. Впрочем, теперь появилось и другое препятствие для ее брака с Роджером.

Через неделю после того, как леди Карбери покинула усадьбу, Пол Монтегю вернулся и был снова принят как дорогой друг. Перед отъездом он пообещал не видеться с Генриеттой три месяца, но дальше ни от чего не зарекался. «Если она не даст согласия вам, я не вижу причин, отчего бы мне не попытать счастья» – таков был его довод, справедливость которого Роджер отказывался принять. Он считал, что долг Пола – совершенно устраниться, отчасти из-за безденежья, отчасти из-за того, что Роджер полюбил девушку раньше его, отчасти, несомненно, из благодарности, но об этой причине он не сказал и слова. Если Пол не видит этого сам, значит он ошибался в Поле.

Пол видел это сам, и совесть его грызла. Но зачем Роджеру быть собакой на сене? Будь Генриетта расположена к браку с Роджером, Пол сразу бы уступил ее другу. Да у него и не было бы тогда никакой надежды. У Роджера есть все преимущества Карбери-Холла, в то время как у него – лишь сомнительная фирма в жалком городишке за двести пятьдесят миль от Сан-Франциско! Но если Роджеру все это не помогло, отчего Пол должен скрывать от нее свои чувства? То, что Роджер говорит о его безденежье, – чепуха. Наверняка Роджер не считал бы это таким затруднением, не будь сам заинтересованной стороной. Пол говорил себе, что деньги у него есть, пусть и сомнительные, и он точно не откажется от Генриетты по такой причине.

Он несколько раз приезжал в Лондон ради некоего места, которое ему почти обещали, и, как только прошли обещанные Роджеру три месяца, стал часто бывать у леди Карбери и ее дочери. Однако время от времени он заново обещал Роджеру не объясняться Генриетте в любви. Срок был сперва два месяца, затем шесть недель, затем месяц. При этом они оставались близкими друзьями – настолько близкими, что большую часть времени Монтегю гостил у друга. Было ясно, что Роджер Карбери смертельно обидится на Пола, если тот завоюет право называться женихом Генриетты, но все между ними будет гладко, если она согласится стать хозяйкой Карбери-Холла. Так все происходило до того вечера, когда Монтегю и Генриетта встретились на балу у мадам Мельмотт. Читателю следует также знать, что в ранней юности у Пола Монтегю уже была любовь. В ту пору, как, впрочем, и во время нашего рассказа, в Америке жила некая вдова, миссис Хартл, на которой он отчаянно хотел жениться перед второй поездкой в Калифорнию, однако Роджер Карбери вмешался и не позволил делу дойти до свадьбы.