Читать книгу Размышление о русской смуте - Епископ Дионисий (Алферов) - Страница 3

Явление самозванства является довольно сложным, включающим в себя и монархический, и психологический, и религиозный аспекты. Впервые явившись в годы первой смуты в лице Лжедмитриев 1-го и 2-го и других менее известных авантюристов, оно потом неоднократно повторялось в течение XVII и XVIII веков. Причем это явление всегда встречало большее или меньшее сочувствие в народе, но никогда не оставалось совсем безуспешным. Некоторые мыслители считали самозванство специфическим русским явлением, подчеркивая, что русские люди чаще прельщались ложными политическими и религиозными вождями, чем абстрактными идеями. Митрополит Антоний (Храповицкий) писал, что только самозванцы могли произвести у нас значительные потрясения и в области мысли, и в жизни. А.Н. Островский отмечал эту удобопрельщаемость русских людей на соблазны самозванцев, когда говорил, что у нас может прослыть за пророка всякий, кому не лень и кому не стыдно.

Известно, что первый самозванец Гришка Отрепьев был служилым человеком у бояр Романовых. После их ссылки Годуновым Гришка, опасаясь за свою участь, постригся в монастыре. Вскоре он стал иеродиаконом и писцом у самого патриарха Иова. После своего воцарения в Москве он вернул из ссылки оставшихся Романовых. Из них Феодор Никитич, постриженный в монашество с именем Филарета, был возведен в сан митрополита Ростовского. Из-за этой тесной связи Отрепьева с Романовыми некоторые историки считали, что именно они, пострадавшие от Годунова, выдвинули против него самозванца. Борьба за трон между Годуновыми и Романовыми шла не на жизнь, а на смерть, и обе стороны в средствах не стеснялись. Очевидно, что самозванца выдвинули боярские круги Москвы, недовольные Годуновым, в качестве давления на него. Но движение самозванцев вышло далеко за пределы, поставленные его первоначальными организаторами. Оно оказалось подобным джину, выпущенному из бутылки, и своим разрушающим потоком захлестнуло всю страну.

После бегства из Москвы Отрепьев, свергший с себя иноческий сан и ставший расстригой, несколько лет проходил воинскую стажировку в Запорожской Сечи, стяжав популярность у казаков. Затем он объявился у известного православного магната князя Константина Острожского, выдавая себя за сына Иоанна Грозного царевича Димитрия. Быстро поняв обман, князь Константин с бесчестьем прогнал его вон. Тогда Отрепьев предложил себя польским католическим магнатам – сандомирскому воеводе Юрию Мнишку и другим. Те тоже сразу поняли, что перед ними обманщик, но постарались извлечь из него пользу.

Справедливости ради стоит сказать, что большинство польских магнатов – членов Сената, канцлер Сапега и сам король Сигизмунд брезгливо отвернулись от проходимца. Поддержку ему оказали только иезуиты и отдельные паны. Польская помощь была неофициальной, не от лица государства, а частной. Иезуиты поддерживали его под условием, что по достижении власти он будет проводить унию Русской Церкви с Римом по образцу Брестской унии. Когда они поняли, что самозванец их обманывает и не собирается вводить унию, они его бросили. Поэтому иностранную помощь Лжедмитрию не стоит преувеличивать. Основную часть его войска составили все-таки не поляки, а запорожские и донские казаки и русские изменники. Решающую роль сыграла измена Годунову войска, начиная с воевод, а затем почти всех московских бояр.

Появление самозванца поставило перед русским народом вопрос: кого считать законным царем? Последнего сына Ивана Грозного, якобы спасшегося чудесным образом, или Годунова, признанного Земским собором и Церковью, помазанного на царство Патриархом? Окружное послание патриарха Иова со всей ответственностью свидетельствовало, что Отрепьев беглый иеродиакон-расстрига, а не царевич, и напоминало о необходимости соблюдать крестное целование, данное царю Борису. Известно, что это послание не произвело на массы никакого впечатления, а лишь возбудило неприязнь к патриарху Иову, поддержавшему Годунова.

Таким образом, «народный монархизм» показал, что и Земский собор, и собор архиереев во главе с патриархом для него мало что значат. Импонирующий толпе «харизматический лидер» с правдоподобной легендой вызывал большее доверие, чем нелюбимый царь и его сторонники. Имели значение и симпатии низов к опричным расправам Грозного над высшим сословием, подавшие дурной пример простонародью. Имя сына Грозного царя – врага бояр – оказалось притягательным для черни.

Известно, что Гришка Отрепьев для снискания популярности в низах вел себя как разбойничий атаман, а не как царь: участвовал в скачках, выходил с рогатиной на медведя, показывал свое умение в стрельбе и в рубке саблей, много пил, гулял, открыто блудил и т. п. Этим он действительно импонировал многим как «свой мужик». Позднее подобным образом вел себя и второй самозванец – «тушинский вор», а затем и Пугачев. Это показывает, что простонародный монархизм имел своим идеалом не христианского монарха, служителя Божия, а разбойничьего атамана, разбитного мужика, лихого, дерзкого и такого же, «как все». Демократическая среда не любит тех, кто выделяется среди прочих особыми способностями и достоинствами. Поэтому простонародный монархизм, отвергающий духовную качественность, умственные и нравственные достоинства, ненавидящий аристократию, чины и ранги, стремящийся к всеобщему уравнению и выдвигающий такого вождя из своей среды в цари, оказывался выражением простонародного самоуправства и своеволия, раскрытием пресловутой «пролетарской зависти и ненависти». Но такой «народный царь», лишенный священного ореола своего сана и достоинства своего служения, оказывался крайне неустойчивым и легко сменяемым правителем. Так и произошло с обоими главными самозванцами: когда симпатии к ним охладели, они были убиты своими недавними соратниками.

Простонародный монархизм соединял с появлением своего» мужицкого царя» надежды на некий «золотой век», ожидал с его приходом особого земного благоденствия. Как в свое время Годунову ставился в личную вину постигший Россию неурожай, так с появлением на троне «прирожденного царевича» ожидалось наступление счастливой эпохи. «Своему» царю приписывалось как бы мессианское значение. Эти мечтания, сродные скорее иудаизму, чем христианству, показывали религиозно нездоровую среду, из которой вышел подобный монархизм. Внешне православная народная масса, не знающая христианского учения, отвергающая иерархию, оказывалась склонной к усвоению сектантского духа. Можно провести параллель с крестьянской войной в Германии в 30-е годы XVI века под предводительством лжепророка, лидера анабаптистов Томаса Мюнцера, который обещал своим сторонникам земное светлое будущее.

Самым страшным в явлении самозванства было то, что оно несло на себе явный отпечаток антихриста, было как бы репетицией антихриста в отдельно взятой стране. Законный христианский самодержец являет в своем служении некоторые черты истинного Царя царствующих – Христа и царствует благодатной силой Вседержителя. Напротив, самозванец, выдающий себя не за того, кто он есть на самом деле, являет в себе черты антихриста. Основная черта самозванца – оборотничество, ложь во всем: в поведении, жизни; ложь как существенная принадлежность всей деятельности, постоянная игра и актерство. Самозванец был действительно антицарь: вместо царя и против царя истинного.

Самозванец обманывал всех без исключения, начиная с русских предателей и кончая поляками, которым тоже не верил. Своей ложью он заражал и окружающих. Непередаваема сцена лжесвидетельства матери убитого царевича Димитрия – Марии Нагой, в иночестве Марфы, которая «узнала» в самозванце своего «сына» и разыгрывала перед толпой «материнскую радость». Страшно было массовое соучастие народа в этой лжи, поклонение самозванцу как законному царю, несмотря на ясное предупреждение патриарха Иова. Эти картины народного беснования при вступлении вора в Москву одни из самых черных в нашей истории. Справедливо высказывание одного церковного историка, что наш народ чаще обольщался антихристом, чем диаволом.

На этом общем темном фоне ярко сияют те немногие русские люди, которые не поклонились человеку беззакония, а публично обличили его. Среди них первым идет старец патриарх Иов, схваченный в храме и после поругания сосланный в Тверской Отрочь монастырь. Летописец Авраамий Палицын упоминает двух мучеников: дворянина Петра Тургенева и купца Феодора Калачника, которые при всех обличили самозванца и укорили народ именно «за поклонение антихристу». Под одобрительный гогот толпы им отсекли головы. К сожалению, ни тот, ни другой не канонизированы Русской Церковью. Немного спустя к этому сонму исповедников присоединился даже такой пререкаемый персонаж, как князь Василий Иванович Шуйский. Он тоже публично обличил самозванца и был приговорен им к смерти. Он уже лежал головой на плахе, когда Отрепьев, изображая «царскую милость», заменил ему смертный приговор ссылкой. Этим мужественным поступком Шуйский загладил многие из своих прошлых грехов и показал себя лидером сопротивления вору.

Вступление самозванца в Москву сопровождалось страшным преступлением, имевшим последствия для всей России, – убийством сына Бориса Годунова Феодора и его вдовы Марии. Сам царь Борис скоропостижно умер в апреле 1605 года, оставив наследником 16-летнего сына. Феодор Борисович был юноша способный, не испорченный, готовившийся к царскому служению и не имевший грехов своего отца. По личным своим качествам он был выше Михаила Романова, занявшего Московский престол восемь лет спустя. Но эти восемь лет были наполнены ужасами смутного времени. Верность народа могла бы избавить страну от полного разорения.

Феодор был уже объявлен царем, и москвичи принесли ему присягу. Вскоре подлая измена в войсках, перешедших на сторону самозванца под Кромами, резко изменила обстановку. Шествие вора к Москве превратилось в триумфальное шествие измены. Немногие верные присяге были схвачены и убиты предателями, например, доблестный Боровский воевода, убитый в храме возле раки мощей преподобного Пафнутия. Больше всех в угождении самозванцу старались те, кто еще недавно низкопоклонствовали перед Годуновым, – так рабские души мстили своему бывшему государю. На фоне всеобщей измены юный царь Феодор обнаружил присутствие духа, отказался от бегства и остался в Кремле. Самозванец объявил московским делегатам, что не войдет в Москву, пока живы Годуновы.

Царя Феодора убивали не в подвале ночью, а в Кремле среди бела дня, не евреи и не мадьяры, а свои московские стрельцы. Сначала у него на глазах задушили его мать Марию, затем вырвали у него половые органы и, наконец, задушили самого (см.: доцент Сумароков «История Русской Церкви», Харбин, 1944). Страстотерпец царь Феодор Борисович тоже не прославлен Русской Церковью, и его смерть не получила должной оценки у многих историков. А между тем это было именно цареубийство, подобное убийству царевича Димитрия, но при этом лица, уже вступившего на престол, которому принесли присягу и нарушили ее. Это убийство произошло в столице, а не в провинции, и не только не вызвало осуждения, но даже и сочувствия к его жертвам. Летописцы и позднейшие историки списывали эту смерть то на грехи Бориса, то на бесчинства самозванца.

Иначе смотрели на это перво святители Русской Церкви, патриарх Иов и патриарх Гермоген, которые после свержения самозванца (1606) установили особый пост с молением о прощении грехов клятвопреступления царям Борису и Феодору. Нарушение присяги царю Борису, а потом и Феодору Годуновым было началом грехопадения русского народа в первую смуту, а продолжением стало одобрение цареубийства и новая присяга уже самозванцу. Это был всенародный грех, повязавший всех круговой порукой и вызвавший гнев Божий. Эти события, как и ликование москвичей при встрече самозванца, ярко показывали черты сходства с картиной будущего воцарения антихриста. То же опьянение и беснование большинства народа, та же утрата разума и совести, то же поклонение величайшему злодею – оборотню. Духовное рассуждение сохранили немногие – те, которые не соучаствовали в общественном грехе. В их среде возникла идея сопротивления главному врагу России – самозванцу.