Читать книгу Утерянные победы - Эрих фон Манштейн - Страница 6

Штаб группы армий в Нейссе. – Первые часы. – Обстановка перед началом боевых действий. – Наши оперативные замыслы: заставить противника принять сражение еще перед Вислой и помешать ему организовать оборону на восточном берегу. – 74-я армия наносит удар через Галицию и форсирует реку Сан. – Прорыв 10-й армии к Висле и первое сражение с попавшим в окружение противником у Радома. – Оригинальные гости. – Кризис в зоне действий 8-й армии. – Сражение на Бзуре. – Штаб группы армий принимает меры. – Противник уничтожен. – Воспоминания о Первой мировой войне. – Занятие Варшавы. – Политические маневры вокруг демаркационной линии с СССР ведут к продолжению боев. – Памяти погибших. – Тайна немецкой «молниеносной победы». – Командующий на Востоке. – Начальник гражданской администрации в Польше. – Парад в Варшаве. – Заключение

В штабе группы армии

Когда на рассвете 1 сентября 1939 г. наши войска перешли польскую границу, мы в штабе группы армий, естественно, находились на своих рабочих местах в монастыре Святого Креста в Нейссе. Монастырь, в котором ранее была школа для католических миссионеров, был расположен за пределами города и благодаря своей удаленности от населенных пунктов, а также просторным и простым по убранству помещениям для занятий и келий, представлял собой чрезвычайно удобное и практичное здание для высшего штаба в военное время. Спартанское существование его обычных обитателей, которые уступили нам часть своих построек, соответствующим образом окрашивало и нашу жизнь, к тому же наш комендант, хотя он и служил раньше в мюнхенской пивной «Лёвенбройкеллер»[50], не проявлял стремления баловать нас. Естественно, что мы, как все солдаты, получали армейское снабжение. По поводу солдатского супа, варившегося в полевой кухне, ничего плохого сказать было нельзя. Но в том, что мы изо дня в день на ужин получали только солдатский хлеб и жесткую копченую колбасу, жевать которую офицерам старшего возраста было довольно трудно, не было, наверное, столь уж большой необходимости. К счастью, монахи иногда добавляли нам из своего огорода немного салата или овощей. Настоятель же время от времени заходил в гости к командующему и его ближайшим помощникам и очень увлекательно рассказывал о самоотверженном труде миссионеров в далеких краях. Этим рассказам мы были вдвойне рады, т. к. они помогали нам хотя бы на короткое время отвлечься от не дающих нам покоя вопросов, связанных с выполнением наших задач.

Ранним утром 1 сентября наши беседы, естественно, закончились. Теперь все наше время было отдано войне. То, что мы в это утро с самого раннего часа заняли свои рабочие места, было вызвано не требованиями боевой обстановки, а исключительно желанием находиться в полной готовности к тому момента, когда наши войска войдут в боевое соприкосновение с противником. Мы, конечно, понимали, что пройдет не один час, пока мы получим какую-либо важную информацию из подчиненных нам армий. Эти часы помнят все, кто работал в высших штабах, часы, когда все идет своим чередом и можно лишь ждать, как будут развиваться события.

Любой фронтовик помнит то огромное напряжение перед началом наступления, когда на часах командира взвода стрелка секунда за секундой движется вперед, и, наконец, приходит снимающий все напряжение момент броска в атаку. С этого момента солдата или офицера захватывают впечатления боя, заставляя забыть обо всем остальном. В штабах же – и чем он выше, тем больше – с этого момента начинается время напряженного ожидания. Запросы у подчиненных штабов: «Как обстоят дела?» – справедливо недолюбливаются ими и могут лишь усилить нервозность. Поэтому лучше просто ждать. При этом все давно уже пришли к выводу, что поговорка «плохие вести на крыльях летят» не имеет никакого отношения к военным действиям. Если наступление приостанавливается, штабы обычно отмалчиваются либо ввиду повреждения линий связи, либо потому, что выжидают, пока обстановка изменится и можно будет передать более хорошие известия.

Таким образом, напряжение спадает только тогда, когда поступят первые донесения – независимо от того, плохие или хорошие. До тех пор наш девиз один – «Ждать!». Оправдают ли наши ожидания войска, на подготовку которых мы положили столько сил и труда, но, правда, лишь в очень промежуток времени? Оправдают ли в первую очередь крупные танковые соединения, организация и использование которых представляли собой нечто совершенно новое, надежды, возлагавшиеся на них их создателем, генералом Гудерианом[51], и вместе с ним и всеми нами? Удастся ли немецкому командованию и в особенности командованию группы армий осуществить намеченный оперативный план и добиться полной победы – уничтожить противника еще до выхода на рубеж Вислы и тем самым предотвратить грозящую нам опасность одновременного ведения войны на двух фронтах? Вот вопросы, волновавшие нас в те часы ожидания и неизвестности.

Обстановка перед началом боевых действий

Группа армий «Север» после установления связи между войсками, наносившими удары из Померании и Восточной Пруссии, вынудившими польские войска отступить из Польского коридора, в рамках намеченного ОКХ охватывающего маневра с территории Восточной Пруссии и Силезии, получала возможность осуществить охват фланга противника. Ее войска должны были форсировать Вислу и зайти в тыл главным силам польской армии, расположенным на большой Висленской дуге.

Группе армий «Юг» выпала задача действиями обеих наступающих из Силезии армий (8-я и 10-я) вынудить противника принять бой еще на Висленской дуге и предупредить его отход за линию Висла – Сан. Для этого мы предприняли попытку нанести удар собранными в кулак танковыми соединениями 10-й армии, за которыми с возможной быстротой должны были следовать пехотные дивизии. Они должны были опрокинуть противника, по-видимому сосредоточивающегося вблизи границы, и, опередив его, захватить переправы через Вислу от Демблина до Варшавы. Далее, было крайне важно, чтобы наступающая через Галицию 14-я армия как можно скорее вышла на р. Сан и форсировала ее. Если бы противник намеревался оказать главное сопротивление только за pp. Сан и Висла, то 14-я армия могла бы взломать всю оборону противника по рубежам этих рек ударом с юга и соединиться глубоко в тылу противника с восточным флангом наступающей с севера группы армий «Север». На долю 14-й армии при этом выпала задача создать своим глубоко эшелонированным флангом, выдвинутым в Восточную Словакию, угрозу глубокому флангу польских войск, сосредоточивающихся в районе Кракова, и тем самым исключить возможность длительной обороны Западной Галиции.

Штаб группы армий «Юг» руководил операциями в Польше, в духе этого оперативного замысла. Он все время стремился навязать главным силам польской армии сражение еще до выхода на Вислу и разгромить их. Одновременно, однако, штаб учитывал возможность упреждения противника в случае, если он попытается оказать главное сопротивление только за линией Сан – Висла.

Вместо последовательного описания операций, как ни кажется важным подобное изложение событий этой «молниеносной войны», я хотел бы ограничиться характеристикой в общих чертах ее наиболее значительных моментов. Некоторые из этих событий происходили в одно и то же время, другие – последовательно. Общая картина была такова:

– тяжелые пограничные бои и вслед за ними стремительное преследование разбитого противника силами 14-й армии в Галиции, выход армии к Лембергу[52] и за рубеж реки Сан;

– прорыв 10-й армии к Висле и сражение с попавшим в окружение противником у Радома;

– битва на Бзуре, во время которого силами 8-й и 10-й армий под непосредственным руководством штаба группы армий была разгромлена наиболее крупная группировка противника;

– наступление на Варшаву и, наконец, заключительные бои, явившиеся следствием затягивания переговоров о заключении соглашения между политическими руководителями Германии и СССР, войска которого, между тем, 17 сентября 1939 г. перешли польскую границу и вступили в Восточную Польшу.

Наступление 14-й армии

Ближайшей задачей 14-й армии было окружение крупной польской группировки, развернутой, по нашим сведениям, в Западной Галиции, в районе Кракова. Глубокий охват противника был уже начат силами этой армии, наступавшими из Верхней Силезии через район Мэриш-Острау[53] в направлении на Карпаты.

В то время как VIII армейский корпус (командир – генерал [Эрнст] Буш; 8-я, 28-я пехотные и 5-я танковая дивизии) должен был в качестве ближайшей задачи прорвать сильные укрепленные позиции поляков в восточной части Верхней Силезии с тем, чтобы в дальнейшем нанести удар севернее Вислы на Варшаву, XVII армейский корпус (командир – генерал [Вернер] Киниц; 7-я и 44-я пехотные дивизии) наносил удар из Моравии южнее Вислы на Краков.

Задачей двух других корпусов – XXII танкового корпуса (командир – генерал фон Клейст; 2-я танковая и 4-я легкая дивизии), наносившего удар из пересекающей Западные Карпаты долины Оравы с юга на Краков, и XVIII горнострелкового корпуса (командир – генерал Бейер; 2-я и 3-я горнострелковые дивизии), наносившего удар восточнее Высоких Татр через долину Попрада и Ной-Сандец[54] на Бохню (западнее Та рнува), с целью прорыва и выхода в тыл противнику у Кракова, – был выход во фланг и тыл противнику, который, как предполагалось, сосредотачивался в районе Кракова.

Далее, на восток, через Дукельский перевал, известный еще по ожесточенным боям еще Первой мировой войны, должны были наносить удар словацкие войска, которые ОКХ разрешило использовать в качестве вспомогательных войск. Богатая своими традициями 1-я (баварская) горнострелковая и две резервные дивизии также должны были принять участие в боевых действиях на этом фланге во втором эшелоне.

Первые бои 14-й армии, в частности те, что вел VIII (силезский) армейский корпус за польские пограничные укрепления, сложились для нас довольно тяжело. Но в основном судьба этого пограничного сражения была решена в оперативном отношении охватывающим маневром со стороны Карпат, хотя в подлинном смысле этого слова намеченное окружение группировки противника в районе Кракова не удалось осуществить, т. к. польские войска, осознав грозящую им опасность, оставили Западную Галицию. Но все же главные силы противника были разгромлены уже в этих первых боях, а главным образом – в ходе осуществлявшегося после этих боев стремительного преследования, во время которого XXII танковому корпусу удалось перерезать полякам пути к отступлению. Таким образом, правый фланг армии – [XVIII] горнострелковый и XVII армейский корпуса – продвинулся до окрестностей Лемберга и крепости Прёмзель[55], которые были взяты нашими войсками[56]. В этих боях были уничтожены отступившие в Восточную Галицию польские войска и находившиеся там резервы, за исключением тех частей, что бежали в Румынию. Войска левого фланга армии – [XXII] танковый, VIII армейский корпуса, а также приданный ей штабом группы армий VII армейский корпус – форсировали Сан выше места его впадения в Вислу. В боях против храбро оборонявшегося противника, носивших на некоторых участках ожесточенный характер, были разбиты также остатки частей противника, подходившие частично из Варшавы, частично – из района действий группы армий «Север». В глубоком тылу Висленского фронта восточный фланг группы армий «Север» соединился с войсками нашей группы армий.

15 сентября с занятием Лемберга и Перемышля преследование было в основном завершено, хотя в этом районе, также восточнее Сана, еще продолжалась операция по уничтожению оставшихся здесь польских частей.

Прорыв 10-й армии к Висле и ликвидация Радомского котла

Если в основу задачи 14-й армии наряду с уничтожением польской группировки в Западной Галиции был положен замысел параллельного преследования противника, с целью предотвращения любой попытки поляков остановиться для организации обороны за Вислой, то задачей обеих армий, наступавших из Силезии, было навязать противнику генеральное сражение еще до выхода к Висле. При этом более сильной 10-й армии, имевшей в своем составе также танковые соединения, была поставлена первоочередная задача – прорвать оборону фронт и выйти к Висле, в то время как более слабая 8-я армия должна была прикрыть северный фланг войск, участвовавших в этой операции, от ударов группировки противника, расположенной, по нашим данным, в районе Калиш – Лодзь и в Познанском воеводстве.

10-я армия была развернута в Верхней Силезии; ее левый фланг наносил удар из района Кройцбурга. В первом эшелоне армии было развернуто четыре корпуса (с правого фланга): XV моторизованный (командир – генерал [Герман] Гот; 2-я и 3-я легкие дивизии), IV армейский (командир – генерал [Виктор] фон Шведлер; 4-я и 46-я пехотные дивизии), XVI танковый (командир – генерал [Эрих] Гёпнер; 1-я и 4-я танковые, 14-я и 31-я пехотные дивизии) и XI армейский (командир – генерал [Эмиль] Лееб; 18-я и 19-я пехотные дивизии). Во втором эшелоне следовал XIV моторизованный корпус (командир – генерал [Густав Антон] фон Витерсгейм; 13-я и 29-я мотопехотные дивизии). За позициями армии развертывался составлявший резерв группы армий VII армейский корпус (командир – генерал [Ойген Риттер] фон Шоберт; 27-я и 68-я пехотные дивизии), а также 62-я пехотная дивизия.

Перед 8-й армией была поставлена задача в глубоко эшелонированном построении нанести удар на Лодзь. В ее состав входили два корпуса: XIII (командир – генерал [барон Максимилиан] фон Вейхс; 10-я и 17-я пехотные дивизии, «Лейбштандарт») и X (командир – генерал [Вильгельм] Улекс; 24-я и 30-я пехотные дивизии) армейские. Во втором эшелоне этой армии в качестве резерва группы армий находились две пехотные дивизии (213-я и 221-я).

Вскоре, после того как немецкие войска на рассвете 1 сентября 1939 г. перешли границу, завязались ожесточенные бои, в ходе которых противник был сбит с занимаемых им позиций. Однако попытается ли он дать генеральное сражение по эту сторону Вислы, или же он ставит перед собой цель выиграть время и будет стремится отвести свои войска за Вислу, оставалась для нас в ближайшие дни большой загадкой. Пока, во всяком случае, выяснилось, что сильные группировки противника сосредоточены в гористой местности у ЛысаТуры, в районе Кельцы, Радома и Лодзи.

Решающее значение для боевых действий первой недели войны имели, по-видимому, два фактора, которые впервые проявились в этой кампании. Первым был прорыв фронта противника наносящими глубокий удар в тыл танковыми соединениями; следовавшим за ними пехотным дивизиям приходилось напрягать все свои силы, чтобы не слишком оторваться от них.

Другой фактор состоял в том, что вражеская авиация в результате успешных действий люфтваффе была почти полностью нейтрализована, что относилось также и к управлению, связи и средствам сообщения. Таким образом, противнику так и не удалось обеспечить централизованное управление операциями.

Штаб нашей группы армий, исходя из имевшихся данных о противнике, поставил перед 10-й армией две задачи. Правофланговая группа, в которую входили XV моторизованный и XIV армейский корпуса, а также VII армейский корпус, приданный ей из резерва группой армий (позже он был переподчинен 14-й армии), должна была нанести удар по группировке противника, сосредоточивающейся в районе Радома, и разбить ее. Левофланговая группа (XVI танковый, XIV моторизованный, XI армейский корпуса) должна была попытаться преградить польской армии «Лодзь» пути отхода к Варшаве, в то время как 8-я армия должна была нанести удар по этой группировке с запада.

В ходе выполнения этой задачи 10-й армии вначале удалось навязать противнику сражение в районе Радома в лесистой местности Лыса-Гура, в то время как XV моторизованный корпус вклинился между этой группировкой и переправами через Вислу у Опатува и Демблина, а действовавший в составе северной группировки XIV моторизованный корпус, совершив маневр, преградил противнику также и путь на Варшаву. 9 сентября был закрыт первый «котел» в истории этой войны. Правда, в районе Кельцы – Радом бои продолжались еще до 12 сентября, т. к. противник не только оказывал упорное сопротивление, но и непрерывно пытался разорвать сомкнувшееся вокруг него кольцо. Однако в судьбе этой группировки уже ничего нельзя было изменить. Когда сражение закончилось, в наших руках оказались 60 000 пленных и 130 орудий. В ходе этих боев были разгромлены семь дивизий противника. Даже если бы польским войскам и удалось бы спастись, отойдя за Вислу, они не избежали бы этой судьбы, ибо в тот день, когда завершилось сражение под Радомом, 1-я горнострелковая дивизия 14-я армии уже находилась под Лембергом, а левый фланг этой армии уже давно форсировал Сан в его нижнем течении и тем самым был в состоянии взломать оборону противника, которую последний собирался, очевидно, организовать на берегах Вислы.

Между тем левофланговая группировка 10-й армии (XVI танковый корпус) в результате боев вышла к переправе через Вислу у Гура-Кальварии, южнее Варшавы, а танковая дивизия, действовавшая в ее составе, вела бои на юго-западной окраине Варшавы. Для захвата этого крупного, хорошо укрепленного и подготовившегося к обороне города, этих сил, однако, было явно недостаточно. Танковую дивизию пришлось вывести из города. Во всяком случае, в результате этого противнику были отрезаны пути к Варшаве с запада.

Гости в штабе группы армий

В то время как наши армии двигались к Сану и Висле, штаб группы армий был переведен в Люблиниц[57], бывший гарнизонный город немецких улан[58], не пользовавшийся в старой армии особой известностью. На этот раз мы разместились в доме приюта для глухонемых. Никаких параллелей здесь нет и быть не может – не было случая, чтобы мы когда-либо притворялись глухонемыми. Наоборот, мы внимательно прислушивались ко всем сообщениям, поступавшим с фронта, и, с другой стороны, не останавливались перед тем, чтобы совершенно четко проинформировать о нашей точке зрения вышестоящие инстанции. Последнее совсем не означает, что в Польскую кампанию мы по основным вопросам не были согласны с ОКХ. Несмотря на это, иногда имело место расхождение во взглядах. Однако генерал-полковник фон Рундштедт не допускал какого-либо вмешательства в руководство группой армий.

При строительстве здание приюта для глухонемых, как можно себе представить, не особенно заботились о звукоизоляции. Вследствие этого голос нашего начальника разведывательного отдела, которого никакими уговорами не удавалось заставить говорить тише, был слышен практически везде. Об обстановке на фронте, таким образом, на всей территории штаба знали досконально. Тем большее впечатление произвело то умение, с которым он обошелся с оригинальными гостями, прибывшими к нам в Люблиниц. В один прекрасный день у нас появилась в сопровождении свиты кинооператоров известная киноактриса и режиссер [Лени Рифеншталь], заявившая, что она «движется по стопам фюрера». Она сообщила, что по заданию Гитлера приехала на фронт снимать фильм. Такая деятельность, да еще под руководством женщины, была нам, солдатам, откровенно говоря, крайне неприятной. Однако речь шла о задании Гитлера.

Впрочем, она выглядела очень милой и мужественной женщиной, примерно, как элегантная партизанка, заказывающая себе костюм на рю де Риволи[59] в Париже. Ее прекрасные, подобные львиной гриве волосы, нисподавшие волнами, обрамляли интересное лицо с близко посаженными глазами. На ней было нечто вроде туники, бриджи и высокие мягкие сапоги. На кожаном ремне, перепоясывавшем ее стан выше бедер, висела кобура с пистолетом. Ее личное оружие дополнялось ножом, заткнутым на баварский манер за голенище сапога. Штаб, как я должен признаться, был несколько ошеломлен появлением столь необычной личности. Поэтому я вначале направил ее к генерал-полковнику фон Рундштедту, чтобы она могла сообщить ему о своем задании. Он, как подобает галантному кавалеру, принял ее очень любезно, но вскоре направил обратно ко мне. Мне не оставалось ничего иного, как «передать ее по команде». Таким образом, она очутилась у нашего начальника разведки (обладавшего на редкость грубым голосом), в функции которого входили также и все вопросы, связанные с пропагандой.

Этот офицер – чудесный, брызжущий юмором баварец – не пошел по моим стопам (я пытался отсоветовать даме совершить поездку по фронту). Он отнесся к делу, не обращая внимания на пышный костюм актрисы, чисто по-служебному, сухо и трезво. Он принял даму чрезвычайно корректно, выслушал ее дело, проверил документы, принадлежавшие ей и ее спутникам, затем поднял телефонную трубку и вызвал офицера-медика. Положив трубку на рычаг, он деловым тоном сказал: «Вам сначала нужно сделать прививку. Я вызвал врача. Пожалуйста, раздевайтесь!» В пользу нашей гостьи говорит то, что она не вскипела, а только засмеялась и отказалась подвергаться прививке. Лишь ее киноспутники должны были подвергнуться этой процедуре, вернее говоря, только оператор. Он подошел, щеголяя своим коричневым загаром, врач поднес шприц, и несчастный на глазах у злорадствующих зрителей тут же упал в обморок.

Начальнику разведки пришла в голову блестящая идея направить эту экспедицию к генералу фон Рейхенау, который хорошо знал эту даму и казался нам вполне подходящей кандидатурой. Она направилась с сопровождающими ее лицами в штаб 10-й армии в Конске. Вскоре, однако, она оттуда возвратилась. Еще и раньше. При занятии Конски несколько раз происходила перестрелка, в которой приняли участие и гражданские лица. Вследствие неоправданных действий офицера-зенитчика, на рыночной площади, где собралось много народа, возникла ничем не оправданная паника, была открыта бессмысленная стрельба, приведшая к многочисленным жертвам[60]. Киногруппа стала свидетельницей этой достойной сожаления сцены, и наша гостья, потрясенная случившимся, решила вернуться. Что касается офицера, виновного в этом инциденте, то генерал фон Рейхенау немедленно отдал его под суд военного трибунала, который признал его виновным в непреднамеренном убийстве и приговорил к лишению воинского звания и нескольким годам тюремного заключения[61]. Этот пример свидетельствует о том, что со стороны командных инстанций в подобных случаях немедленно принимались строгие меры. К сожалению, позже – в начале русской кампании – эти меры привели к тому, что Гитлер лишил военные трибуналы права разбирать дела, связанные с насилием над гражданским населением.

Битва на Бзуре

В то время как в районе Радома еще продолжались бои, хотя и здесь уже наметилось победоносное завершение сражения, основное внимание штаба группы армий было теперь направлено на северный фланг, где противник активизировал свои действия.

В первые девять дней кампании все операции протекали полностью в соответствии с планом и нашими желаниями и могло показаться, что вряд ли что-либо может серьезно нарушить или изменить разработанный перед войной план. Тем не менее, в эти дни у меня было неясное предчувствие, что на северном фланге группы армий что-то заваривается. Ведь было ясно, что противник сосредоточил в Познанском воеводстве крупные силы, которые пока еще не приняли участия в боевых действиях. Ввиду этого 8 и 9 сентября я неоднократно обращал внимание начальника штаба 8-й армии на то, что армия должна особо тщательно вести разведку на своем северном фланге. В результате наших запросов в ОКХ относительно местонахождения Познанской группировки, 9 сентября мы получили из ОКХ телеграмму о том, что противник быстрыми темпами отводит войска армии «Познань» на восток и что поэтому не следует опасаться угрозы тылам фланга 8-й армии. Однако мы все же предполагали, что южнее Вислы, между Лодзью и Варшавой, в общей сложности находятся еще около 10 дивизий противника.

Следует вспомнить, что группа армий намечала силами 10-й армии преградить путь на Варшаву сосредоточенной, по нашим данным, в районе Лодзи крупной группировке противника (5–6 дивизий), в то время как 8-я армия одновременно должна была нанести удар по этой группировке с запада. При этом первоначальная задача этой армии, заключавшаяся в том, чтобы обеспечить весь ход операции на северном фланге глубоко эшелонированным построением, естественно, оставалась в силе.

По-видимому, однако, взгляды штаба 8-й армии были больше обращены на выполнение первой из поставленных задач, чем на защиту северного направления. Во всяком случае, утром 10 сентября из штаба армии поступило донесение о том, что входившая в ее состав 30-я дивизия неожиданно подверглась с севера нападению значительно превосходящих сил противника. Ситуация на этом участке фронта быстро приняла кризисный характер. Попытки армии восстановить положение с помощью контратаки не принесли успеха. Однако командование армии надеялось, что ему удастся остановить противника, – это были, безусловно, крупные силы, переброшенные в основном из Познанского воеводства, – и для этого приказало обоим своим корпусам занять оборону фронтом на север. Тем не менее, командование армии просило срочно перебросить в его распоряжение танковый корпус, чтобы не допустить прорыва противника в южном направлении на Лодзь, которая 9 сентября была занята без боя.

Штаб группы армий, однако, ни в коей мере не собирался восстанавливать положение 8-й армии путем подброски ей подкреплений. Пусть здесь даже и возник бы – возможно, даже тяжелый – локальный кризис, с оперативной точки зрения он не имел никакого значения. Наоборот, он давал нам в руки шанс превратить его в большую победу. Ведь теперь крупные силы противника были втянуты в бой западнее Вислы, и сражение могло окончиться только их поражением, если, конечно, немецкая сторона будет действовать правильно.

Итак, штаб группы армий отклонил просьбу командования 8-й армии передачи ей в качестве подкрепления танкового корпуса. Вместо этого начала осуществляться операция по окружению противника. С запада в это время как раз подходили обе дивизии, находившиеся в резерве группы армий и следовавшие за 8-й армией. Они были брошены против западного фланга противника, атаковавшего 8-ю армию с севера. Для этой же цели была выделена одна легкая дивизия, участвовавшая в подходившем к концу сражении у Радома. Главной же задачей, которую поставил перед собой штаб группы армий, было заставить противника перед фронтом 8-й армии вести бой с постоянно меняющимся фронтом. Для этой цели штаб группы армий отдал приказ штабу 10-й армии немедленно развернуть на запад стоящий под

Варшавой и южнее XVI танковый корпус, а также следующий за ним XI армейский корпус. Они получили задание вступить на восточном направлении в сражение, которое уже вели части 8-й армии. Сама же 8-я армия получила задачу отражать продолжающиеся атаки противника, а как только они начнут ослабевать, перейти в контрнаступление.

Впечатления, которые остались у генерал-полковника фон Рундштедта и у меня при посещении штаба 8-й армии в эти дни (в один из них здесь побывал также и Гитлер), вынудили штаб группы армий взять руководство этой операцией в свои руки. Действиями обоих наступающих с востока и юго-востока корпусов 10-й армии было поручено руководить лично генералу фон Рейхенау, в то время как за штабом 8-й армии оставалось руководство действиями двух его корпусов, сражавшихся фронтом на север, и охватом противника с запада. Наконец, для завершения окружения по просьбе командования группы армий из состава группы армий «Север», которая форсировала Вислу с севера в тылу противника, был выделен также III армейский корпус. Когда в ходе сражения была выявлена попытка крупных сил противника отойти вдоль берега Вислы к крепости Модлин, штаб группы армий поставил перед XV моторизованным корпусом, действовавшим до того в районе Радома, задачу отрезать противнику и этот последний путь к отступлению.

После ожесточенных боев и попыток противника прорваться вначале на юг, затем на юго-восток и, наконец, на восток 18 сентября его сопротивление было окончательно сломлено. К 20 сентября 10-я армия захватила 80 000 пленных, 320 орудий, 130 самолетов и 40 танков. 8-я армия захватила 90 000 пленных и огромное количество военной техники. В этих боях было разгромлено 9 вражеских пехотных дивизий, 3 кавалерийские бригады и частично еще Юдивизий, следовательно, гораздо больше соединений, чем мы ожидали.

Сражение на Бзуре явилось самой большой самостоятельной операцией польской кампании, ее кульминационным, если не решающим моментом. С оперативной точки зрения этим решающим моментом был уже глубокий охват всей польской армии группой армий «Север» с севера и 14-й армией с юга. Продиктован ли был этот единственный крупный контрудар польской армии надеждой изменить ход сражения в Висленской дуге или он преследовал только одну цель – пробить находившимся южнее Варшавы польским войскам путь на Варшаву, – в судьбе польской армии он уже не мог ничего изменить.

Если сражение на Бзуре и не может сравниться по своим результатам со сражениями на уничтожение окруженного противника, проводившимися позже в России, оно является самым большим сражением подобного рода, имевшим место до этого. Это сражение не могло планироваться заранее как результат прорыва фронта противника силами крупных танковых соединений, оно возникло в результате нанесения контрударов, проводившихся с немецкой стороны в обстановке, которая вследствие действий противника неожиданно создала для нас большие возможности.

Воспоминания

Штаб группы армий для обеспечения общего руководства операциями 10-й и 8-й армий был переведен в Кельце. И для генерал-полковника фон Рундштедта, и меня места, где теперь разворачивались операции обеих армий, были знакомыми краями. Генерал-полковник во время Первой мировой войны был одно время офицером Генерального штаба при Варшавском генерал-губернаторстве и поэтому знал почти всю Польшу. Я же поздней осенью 1914 г. участвовал в качестве старшего адъютанта 2-го гвардейского резервного полка в наступлении из Верхней Силезии на Вислу, в тяжелых боях под Ивангородской крепостью (ныне Демблин) и в отступлении к границе Верхней Силезии. Населенные пункты, за которые вела бои 10-я армия, горы в районе Лыса-Гура и долины Вислы остались в моей памяти.

Когда мы теперь ехали из Люблиница в Кельце, мы проезжали через поле боя вблизи Котовице, где в ночь на 17 ноября 1914 г. я был тяжело ранен и спасен только благодаря помощи моих храбрых товарищей. Это был довольно-таки необычный случай. 1-я гвардейская резервная дивизия, в которую входил наш полк, действовавшая в составе корпуса [генерал-]фельдмаршала [Ремуса] фон Войрша, после отхода от берегов Вислы заняла оборону у границы Верхней Силезии. Мы ожидали наступления наседающих на нас, обладающих подавляющим превосходством сил противника. Перед фронтом только нашего полка были обнаружены части двух кавказских корпусов[62].

В этой обстановке вечером 16 ноября 1914 г. неожиданно поступило известие о победе Макензена под Кутно. Одновременно были перехвачены русские радиограммы, согласно которым противник, по-видимому, вследствие нанесенного удара намеревается начать отход и на нашем фронте. По приказу командира дивизии в каждом полку был создан отряд преследования силой до батальона с задачей еще в течение ночи начать преследование противника, якобы намеревающегося начать отход. Я попросил у моего командира разрешения принять участие в операции в должности адъютанта спешно сформированного батальона. Обладавший несколько ворчливым характером полковник фон Крамер очень неохотно дал свое согласие. К сожалению, обстоятельства сложились иначе, чем мы ожидали. Перехваченные радиограммы оказались ложными. Русские совсем не думали об отходе. Поэтому наш батальон у Котовиц наткнулся на оборонительную позицию, которую мы, полагая, что имеем дело с арьергардом, попытались атаковать. Когда мы уже достигли вражеских окопов, командир батальона, всеми нами глубоко уважаемый майор фон Бассевиц, я и знаменосец с развернутым знаменем шли впереди – навстречу нам поднялись русские. Но не с поднятыми руками, а с криками «Ура!» и со штыками наперевес. В рукопашной схватке меня поразила пуля, и я упал. Мой противник упал на меня. Но прежде чем он успел прикончить меня, один из наших гвардейцев, спешивших на помощь, убил лежавшего на мне врага. Еще одна пуля попала мне в колено. В это время Бассевиц крикнул мне, что он тоже ранен. Два гвардейца подняли его и понесли назад, но всех троих по пути насмерть поразили пули! Знаменосец же со знаменем исчез! Как я узнал позже, он, будучи также тяжело раненным, вместе со знаменем свалился в русский окоп. Унтер-офицер фон Хахт, один из моих бывших рекрутов, спас потом знамя, достав его из окопа.

Я услышал об этом еще до того, как два товарища – я уже не в состоянии был двигаться – унесли меня. Когда я утром прибыл в штаб нашего полка, командир встретил меня ободряющими словами: «Вот что получилось из вашей затеи!» Когда теперь – 25 лет спустя – я увидел знакомое мне поле боя днем, эти воспоминания всплыли в моей памяти. Картина атакующего батальона, развевающееся знамя, яркие вспышки выстрелов, неприятный звук от рвущихся вблизи вражеских снарядов… Прежде всего, однако, я вспомнил о товарищах, которые, рискуя своей жизнью, помогли мне, о деснице того, кто защитил меня в тот час!

Еще один случай произошел со мной во время этой или какой-то другой поездки. При проезде через Ченстохову генерал-полковник фон Рундштедт и я посетили церковь, в которой установлена знаменитая «Черная Мадонна», по-видимому, самая почитаемая в Польше икона[63]. Яркий свет бесчисленных свечей, их тонкий медовый аромат, роскошный, отделанный золотом алтарь, а перед ним коленопреклоненная, истово молящаяся толпа. Время от времени из полутьмы раздавался мистический крик молящегося, просящего о помощи! Здесь народ молился за победу, матери за своих сыновей, так же, как это делал и наш народ, и мы все!

В Кельце наш штаб разместился в бывшем дворце польского князя[64]. Хотя он и долго служил в качестве здания администрации воеводства; освященный временем бюрократизм не смог уничтожить остатки былой роскоши. Толстые стены с глубокими оконными нишами, из которых открывался вид на город, раскинувшийся вокруг старинного дворца, красивые потолки, своды и камины говорили еще о тех временах, когда здесь царили блеск и роскошь.

В маленьком зале, который мы избрали для столовой оперативного отдела нашего штаба, в качестве символа новой Польши висел большой написанный масляными красками портрет, изображавший преемника Пилсудского, маршала Рыдз-Смиглы. В величественной позе, держа в руке серебряный маршальский жезл, которая венчала круглая голова, напоминая средневековые булавы, маршал стоял на фоне идущей в атаку польской кавалерии. Самоуверенно и высокомерно он взирал на нас сверху вниз. О чем думал этот муж в тот самый момент? Судьба возглавляемой им армии уже была решена, во всяком случае, она решалась как раз в эти дни сражения на Бзуре. Государство, которым он фактически правил, находилось на пороге катастрофы! Он сам, однако, как это вскоре выяснилось, не был героем. Он оставил свою армию на произвол судьбы и бежал в Румынию, не забыв предварительно переправить туда же свое движимое имущество (как мы узнали позже в Варшаве)! Sic transit gloria mundi![65]

Взятие Варшавы

После уничтожения в битве на Бзуре самой сильной из всех противостоявших нам группировок противника и боев, развернувшихся в лесистой местности южнее Люблина, с войсками противника, пытавшимися пробиться из Модлинской крепости на Варшаву, войска группы армий приступили к операции по захвату Варшавы. Однако часть соединений группы армий уже была переброшена на запад, где французы и англичане, к нашему удивлению, пассивно наблюдали за уничтожением своего польского союзника.

Можно было предвидеть, и об этом штаб группы армий доложил ОКХ, что подготовка к наступлению на Варшаву не может быть завершена до 25 сентября. Ведь для этого наступления мы хотели подтянуть всю имевшуюся в нашем распоряжении тяжелую артиллерию, в т. ч. артиллерию находившейся в Галиции 14-й армии. Однако после того как Советский Союз 17 сентября объявил войну Польше[66], и Висла была намечена в качестве демаркационной линии между ними и нами, Гитлер стал очень спешить с занятием Варшавы. Он приказал захватить город к 30 сентября. То, что политическое руководство требует от генералов достижения победы, это понятно. Но то, что оно устанавливает еще и срок, когда победа должна быть одержана, это, безусловно, нечто из ряда вон выходящее.

Штаб группы армий преследовал цель добиться победы по возможности с наименьшим количеством жертв. В его намерения не входило нести ненужные жертвы ради определенной даты. Это наступление стало вообще необходимым потому, что противник занял в городе оборону, сосредоточил в нем армию, состоявшую из остатков многочисленных соединений, и потому, что главнокомандующий польской армией заявил, что город будет держаться до последнего.

Для штаба группы армий было ясно, что внезапное наступление на город при существовавших условиях не обещает успеха. Однако, штаб ни в коем случае не желал – по каким бы причинам этого от него ни требовали – ввязываться в затяжные бои в самом городе. Такое сражение потребовало бы от наступающих частей также неминуемо, как и от населения, огромных человеческих жертв.

Поэтому штаб группы армий приказал 8-й армии, на которую была возложена задача взятия Варшавы, в ходе наступательной операции обеспечить создание вокруг Варшавской крепости плотного сплошного кольца, примерно по линии окружавшей город кольцевой дороги. Вслед за тем город должен был быть принужден к сдаче массированным артобстрелом, бомбардировками с воздуха, а если этого будет недостаточно, то в результате нехватки продовольствия и воды. Здесь следует заметить, что наш штаб успешно противодействовал желанию Гитлера подвергнуть город бомбардировке в более раннее время, т. к. считал, что атаки с воздуха тогда не находились бы в непосредственной связи с военными действиями и не принесли бы ощутимых результатов.

25 сентября немецкая артиллерия открыла огонь по внешним фортам, опорным пунктам и важнейшим базам снабжения города. Одновременно войска провели серию атак, стремясь выйти на намеченную линию блокады. 26 сентября над городом были сброшены листовки, в которых сообщалось о предстоящих бомбардировках города и содержалось требование сдать Варшаву. Так как польские войска продолжили оказание ожесточенного сопротивления, вечером 26 сентября начался методичный обстрел самого города.

27 сентября днем генерал-полковник фон Рундштедт и я во время посещения 18-й пехотной дивизии, которой я раньше командовал, узнали, что только что захвачены два внешних форта и противник согласился на капитуляцию[67]. Огонь был немедленно прекращен.

28 сентября акт о капитуляции был подписан командующим польскими войсками и командующим 8-й армией генералом Бласковицем. В нем содержались положения о немедленном оказании помощи населению, а также раненым солдатам противника. Вообще условия этой капитуляции полностью отвечали требованиям уважения чести армии, несмотря на поражение, показавшей себя храбрым противником. В акте было предусмотрено, что офицерам сохраняется холодное оружие, что унтер-офицеры и солдаты будут задержаны в плену на короткое время с тем, чтобы после выполнения необходимых формальностей вернуться по месту жительства.

По сведениям польского уполномоченного, в Варшаве капитулировали 120 000 человек!

При подписании акта капитуляции польский генерал сказал: «Колесо вертится». Он оказался прав, хотя, если учесть то положение, в котором суждено было позже оказаться его родине, вряд ли в том смысле, который он имел в виду.

В то время как в ходе сражения на Бзуре и в результате взятия Варшавы главные силы противника, действовавшие западнее Вислы, были уничтожены, в районе действий 14-й армии в Восточной Галиции и по ту сторону нижнего течения Сана происходило еще много подчас тяжелых боев с отдельными группами противника, которым до этого момента удалось избежать уничтожения. Один корпус 10-й армии также в это время форсировал Вислу у Демблина и севернее его, нанося удар на Люблин. В ходе этих боев неожиданно поступило указание Верховного главнокомандования передать СССР Лемберг, который только что капитулировал в результате действий 14-й армии, и отойти по всему фронту, занимаемому группой армий, на линию, согласованную между фон Риббентропом и руководством Советского Союза. Она проходила от перевала Ущок к Прёмзелю и затем вдоль Сана и Вислы до пункта, расположенного севернее Варшавы. Таким образом, все бои по ту сторону Сана и Вислы для группы армий были бесполезными и вели только к выгоде для СССР! Отход за Сан привел к прекращению боя с группировкой противника, насчитывавшей 2–3 дивизии и 1–2 кавалерийские бригады, которая с достойной восхищения храбростью, но без всякого учета общей обстановки в свою очередь перешла в наступление и попыталась отрезать VII и VIII армейским корпусам пути отхода за Сан. И здесь снова возникли тяжелые бои, которые явились лишь следствием политических маневров между германским и советским правительствами. Это лучше всего подтверждается тем фактом, что 1 октября снова произошло изменение демаркационной линии. Теперь мы снова должны были занять Люблинское воеводство. XIV моторизованный корпус, таким образом, опять форсировал Вислу. Ему сдалась последняя группировка противника, отходившая под натиском советских войск на Вислу.

Польская кампания была окончена. Группа армий «Юг» в ходе боев захватила 523 136 пленных, 1401 орудие, 7600 пулеметов, 274 самолета, 96 танков и огромное количество другой военной техники. Человеческие жертвы, понесенные противником, ожесточенно сражавшимся с величайшей храбростью даже в безнадежном положении, были, безусловно, очень большими.

Потери группы армий составляли: офицеры – 505 убитыми, 759 ранеными, 42 пропавшими без вести; унтер-офицеры и солдаты – 6049 убитыми, 19 719 ранеными, 4022 пропавшими без вести.

Памяти погибших

В связи с приведенными мною данными о потерях, которые по сравнению с одержанными нами во время этой кампании успехами кажутся незначительными, хотя это и не уменьшает нашей скорби, я позволю себе почтить память трех человек, гибель которых для меня лично имела особенно большое значение. Ведь эта книга не должна быть посвящена только описанию военных операций, она должна наряду с этим, пусть в скромных масштабах, содержать и описание личных переживаний.

Под Варшавой погиб бывший главнокомандующий сухопутными войсками генерал-полковник барон фонфрич, человек, руководивший созданием новой немецкой армии в 1934–1938 гг., благородный офицер, который не мог ответить на дьявольскую интригу подлых людей, стремившихся сместить его, лозунгом Acorsaire, corsaire et demi[68]. Воспитанному на прусских традициях офицеру чувство долга не позволяло направить созданную им армию против государства. Позже я слышал, что генерал-полковник фон Фрич, прощаясь в начале войны со своим бывшим начальником Генерального штаба генерал-полковником Беком, уходя, коротко, вполголоса заявил: «Я не могу выдержать такой жизни». Этому молчаливому отчаянию соответствовали также его последние слова, обращенные к адъютанту, тщетно пытавшемуся перевязать огнестрельную рану на бедре, в результате которой была перебита артерия: «Оставьте, не имеет смысла».

В Польше в сентябре, во время сражения под Радомом, погиб и мой старый друг, полковник Вильгельм Дитрих фон Дитфурт, командир стрелкового полка. В его лице для меня погиб человек, который прошел вместе со мной весь жизненный путь, начиная с ранней юности. Нам было двенадцать лет, когда мы, кадеты Плёнского корпуса, подружились. Дико, как его звали ближайшие друзья, остался затем вместе с принцем Оскаром Прусским в Плене, а я был переведен в главный кадетский корпус в Берлине-Лихтерфельде. Четыре года спустя судьба свела нас – уже лейтенантов – в 3-м гвардейском полку[69]. Мы были инструкторами по подготовке рекрутов в одном и том же батальоне, следовательно, на службе и еще чаще в свободное время были вместе. В эти дни наша дружба, начавшаяся в Плене, стала еще более прочной. Я сохранил эту дружбу и после его смерти и сохраню ее до конца моих дней.

Дитфурт был одним из любезнейших и обходительнейших людей, которых я когда-либо знал. Он был высокого роста, умен и восприимчив ко всему красивому и хорошему. Уже в своей юности он обладал исключительно уравновешенным характером. На его примере можно было увидеть, какой неоценимый вклад может сделать живущая в атмосфере любви и гармонии семья в дело воспитания детей, вклад, сохраняющий свое значение на всю жизнь. Находиться в гостях у его родителей, братьев или сестер доставляло большую радость. Через несколько лет судьба нас снова разделила. Супруга кайзера избрала его для воспитания своего младшего сына, причинявшего ей много хлопот[70]. Однако мы продолжали поддерживать связь, часто обмениваясь письмами.

В 1913 г. Дитфурт, к моей радости, снова возвратился в полк, и мы вместе поступили в Военную академию. Но вскоре его снова отозвали на пост старшего адъютанта полка, – доказательство того, что начальники высоко ценили его как высокоодаренного офицера. Тем не менее, мы продолжали оба служить вместе в Берлине. Война снова разделила нас. Дитфурт начал войну на посту старшего адъютанта кадрового, а я – запасного полков. Судьбе было угодно, чтобы мы, как это иногда бывает в жизни, опять сошлись вместе во время сражения на Сомме в штабе 1-й армии на должностях штабных офицеров. Летом 1917 г. Дико снова отозвали. Чета кайзера вспомнила о его замечательных способностях как воспитателя и пожелала, чтобы он посвятил себя воспитанию сыновей кронпринца. На этот пост нельзя было подобрать человека, который бы лучше справился с этими обязанностями. Для самого Дитфурта это было, однако, тяжелым ударом – во время войны вдруг возвращаться на родину. Придворным он так никогда и не стал. И после революции, с которой его задача потеряла первоначальный смысл, он остался верен этой своей задаче. После окончания воспитания принцев он поступил в услужение к кронпринцу. Когда он решил, что кронпринц больше не нуждается в нем, он сейчас же последовал велениям своего сердца и снова стал солдатом. Еще несколько мирных лет ему суждено было провести на должности инструктора вначале своего батальона, а затем своего полка. Вражеская пуля настигла его, когда он шел во главе своих гвардейцев в первых рядах, стреляя из винтовки.

Смерть не пощадила и моей семьи. Во время польской кампании старший брат моей жены, ротмистр запаса Конрад фон Лёш, был тяжело ранен в позвоночник. Это было 9 сентября во время сражения на Бзуре. Он служил в разведывательном батальоне. Ему принадлежало бывшее имение его отца в Лорцендорфе (Силезия); он был женат на графине Цедлиц и имел трех детей. Даже такой гений хирургии, как Зауербрух, не смог спасти его. Все же этот большой специалист своим искусством, а прежде всего своим сердечным отношением, смог несколько облегчить тяжелые страдания в последние месяцы жизни моего шурина. Он умер в возрасте 40 лет в марте 1940 г. в клинике Шарите в Берлине. Эта потеря была тяжелым ударом для нас всех, в особенности для моей жены, которая, будучи младше его всего на один год, росла вместе с ним. Этот человек, идеалист, очень любил своих детей, по-дружески относился к людям в своем имении, был страстным любителем верховой езды и солдатской профессии. Он останется в памяти не только своих близких.

5 октября Гитлер устроил парад Победы в Варшаве. На большой аллее, ведущей от Бельведера к дворцу[71], дефилировали мимо него одержавшие победу дивизии, оказавшиеся теперь в Варшаве и ее окрестностях. Несмотря на участие в тяжелых боях и перенесенные тяготы военной жизни, войска производили прекрасное впечатление. В глазах молодых солдат сияла гордость, вызванная одержанной в этой «молниеносной кампании» победой.

К сожалению, парад окончился неприятным эпизодом, который одновременно пролил яркий свет на отношение Гитлера к офицерам сухопутных сил.

Было предусмотрено, что Гитлер, незадолго до своего вылета, на аэродроме[72] будет побеседовать с командирами соединений, участвовавших в параде. Не без основания мы ожидали услышать от него несколько слов благодарности. В одном из ангаров был накрыт стол, за которым Гитлер должен был вместе с командирами отведать суп из полевой кухни. Однако когда он вошел в ангар и увидел стол, накрытый белой скатертью и украшенный осенними цветами, он резко развернулся, подошел к полевой кухне, стоявшей рядом с ангаром, попробовал несколько ложек супа, поговорил с окружившими его солдатами и улетел. Очевидно, подобным отношением он хотел подчеркнуть свою «близость народу». Я, однако, сомневаюсь, что наши бравые гвардейцы действительно одобрили его поведение. Они, вероятно, вполне бы поняли, если бы глава государства, после таких побед, отдав дань уважение командирам, выказал свою признательность и самим войскам. По отношению к первым же его поведение было явной бесцеремонностью, которая в такой момент заставляла задуматься.

Польская кампания в то время получила название блицкрига[73]. Действительно, эта кампания по быстроте ее проведения и результатам являлась единственной в своем роде, пока впоследствии наступление немецких войск на Западе не явилось подобным же достижением, только в еще более широких масштабах.

Чтобы, однако, правильно оценить события, надо учесть сказанное в предыдущей главе о перспективах, открывавшихся в этой войне перед Польшей. Действительно, эта кампания должна была быть выиграна немцами, если учесть гораздо более благоприятную для них обстановку перед началом военных действий, а также их превосходство при наличии двух предпосылок:

– во-первых, немецкое командование должно было пойти на большой риск, оголив фронт на Западе, чтобы добиться необходимого перевеса в силах на Востоке;

– во-вторых, западные державы не должны были воспользовались этими рискованными действиями, чтобы своевременно прийти на помощь полякам.

Не подлежит сомнению, что события могли развиваться совсем иначе, если бы западные державы начали наступление на Западе как можно раньше. Правда, польское командование должно было бы учесть этот факт и, проявив немного больше здравого смысла, не растрачивать с самого начала свои силы, стремясь удержать то, что сохранить было нельзя. Оно должно было бы, наоборот, с самого начала кампании сосредоточить все свои силы на наиболее важных участках, направив все свои усилия на то, чтобы выиграть время, и в конце концов ввергнуть немцев в пучину войны на два фронта. Храбрость, с которой польские солдаты сражались до последнего, давала польскому командованию возможность продержаться до того момента, пока союзники, выйдя на Рейн, не заставили бы командование вермахта раньше времени прервать операции Польской кампании. Таким образом, как однажды выразился граф Шлиффен, побежденные и на этот раз внесли свою лепту в дело победы, одержанной противником.

С другой стороны, необходимо, однако, признать, что быструю и решительную победу, одержанную в Польской кампании, следует все же приписать не только благоприятной оперативной обстановке, но и достигнутому благодаря большому риску численному превосходству вермахта, лучшему управлению войсками и более высоким боевым качествам немецких войск.

Важную роль в достижении высоких темпов ведения кампании сыграли новые принципы использования самостоятельно действующих танковых соединений, также поддержка авиации, сразу же добившейся подавляющего превосходства в воздухе. Однако решающим фактором, наряду с неоднократно доказанной отвагой немецкого солдата и его готовностью к самопожертвованию, можно также назвать наступательный порыв, который овладел немецкими штабами и войсками. Насколько очевидно, что высокий уровень технического оснащения армии в значительной степени объяснялся энергией Гитлера, настолько же ясно, что одно превосходство в вооружении ни в коей мере не могло обеспечить столь быстрой и решительной победы.

Самым важным, однако, было то, что тот небольшой рейхсвер, на который многие в свое время смотрели с пренебрежением, сумел спасти костяк армии после поражения в Первой мировой войне и возродить великие традиции Германии в области обучения и вождения войск. Новая немецкая армия – вермахт – была детищем этого рейхсвера. Можно сказать, что она была единственной армией, которая сумела преодолеть вырождение военных действий в затяжную «окопную войну» или, как выразился генерал Фуллер, характеризуя боевые действия в последний период Второй мировой войны[74], в «торговлю железом». Германской армии удалось с помощью новых видов вооружения вновь овладеть подлинным искусством ведения маневренной войны. Самостоятельность, какую в такой степени не имели командиры никакой другой армии – вплоть до унтер-офицеров и рядовых пехотинцев – вот в чем всегда состоял секрет успеха немецкой армии. И это наследство опять-таки сберег и передал вермахту рейхсвер. Новая армия с честью выдержала свое первое испытание. Верховное командование сухопутных войск (ОКХ) пока еще могло действовать без вмешательства со стороны. Командующие еще имели в своих руках всю полноту власти. Войска еще могли проводить операции чисто военного характера, и поэтому они пока еще велись по законам традиционной войны.

3 октября генерал-полковник фон Рундштедт был назначен главнокомандующим на Востоке. В качестве высшего руководителя гражданской администрации оккупированных областей Польши, часть из которых затем были переданы в состав рейха, ему должен был помогать имперский министр [Ганс] Франк. Штаб группы армий, в составе которого был образован теперь также отдел этапно-транспортной службы, остался в подчинении главнокомандующего на Востоке в качестве его военного штаба. Штаб группы армий «Север» был переброшен на Запад.

Такое решение генерал-полковник фон Рундштедт и чины его штаба, естественно, восприняли с горечью. Ведь группа армий «Юг» принимала самое активное участие в боевых действиях во время Польской кампании. Теперь нас оставили в Польше без каких-либо перспектив, в то время как группа армий «Север» получила новые важные задачи. Кроме того, нам казалось мало привлекательным исполнять роль оккупационных властей в тесном сотрудничестве с администрацией, во главе которой стоял один из руководителей партии.

Руководитель гражданской администрации

Еще перед началом наступления на Варшаву штаб группы армий был переведен в расположенный несколько западнее города небольшой дворец Хеленув[75]. Это было чудесное небольшое здание в стиле рококо, к которому вели тенистые аллеи. Дворец стоял посреди красивого парка с большими прудами. Здесь через несколько дней после падения Варшавы нас навестил будущий глава гражданской администрации Польши. Стол был накрыт к обеду. Генерал-полковник и его штаб ожидали гостя. Когда от назначенного времени прошел час, Рундштедт в бешенстве сказал: «Начинаем! Без него!» Мы как раз закончили обедать, когда перед нашим маленьким дворцом остановилась кавалькада автомашин. Из первой появилась фигура в серо-голубом костюме, сплошь отделанном золотом; при других обстоятельствах мы бы приняли этого человека за кубинского адмирала. Но это был г-н Франк. К нашему ужасу, из других машин вылезла многочисленная свита, мундир за мундиром, целая куча народа. К такому скоплению людей наш повар, в распоряжении которого был ограниченный военный рацион, был совершенно не готов. Тем не менее, стол был накрыт. В главном мясном блюде – гуляше – было очень много соуса, но совсем мало мяса. Нас развеселило то, что г-н Франк тщательно выуживал кусочки мяса, предоставляя своей свите довольствоваться соусом. Это была наглядная демонстрация лозунга: «Общественное благо выше личного». Затем г-н Франк поднялся и пожелал сфотографироваться на фоне дворца с генерал-полковником, для этого он принял важную позу, а затем заявил, что его время истекло, он, мол, должен возвратиться в Берлин к фюреру, влез в машину, свита поспешила в другие машины, и они исчезли. Генерал-полковник фон Рундштедт молча посмотрел им вслед. Совещание, посвященное задачам гражданской администрации, так и не состоялось. Оно вообще никогда не было проведено.

Вскоре после этого мы переселились в Лодзь[76], где должна была располагаться постоянная штаб-квартира главнокомандующего на Востоке. Я предложил выбрать для нашей Ставки бывшую загородную резиденцию российских императоров дворец Спала. Она была расположена среди прекрасных лесов, вблизи самого города. Но фон Рундштедт предпочитал находиться в Лодзи. Вероятно, он думал, что здесь он сможет интереснее проводить время. Ему пришлось горько разочароваться. Правда, устроились мы сносно в бывшем здании штаба польского корпуса, но город был переполнен людьми; их было здесь столько, сколько мне никогда еще в жизни не приходилось видеть. Было совершенно исключено, чтобы командующий появлялся в этой сутолоке. Не оставалось ничего иного, как, отчаявшись, избрать местом для прогулок и приятной беседы кладбище – единственное место, где ему вообще можно было еще появляться.

Так как наш новый глава гражданской администрации не счел нужным появиться и в Лодзи, а администрацию нужно было создавать, мы направили к Франку начальника этапно-транспортного отдела генерала Крювеля[77]. Крювель некоторое время разыскивал Франка по всей стране, пока не обнаружил его в принадлежавшем ему имении на одном из озер в Верхней Баварии. Генералу удалось склонить Франка к поездке в Лодзь. Я был свидетелем довольно холодной беседы между главнокомандующим и Франком. В ходе этой беседы фон Рундштедт заявил, что он ни в коем случае не потерпит у себя создания филиала учреждений рейхсфюрера СС[78]. Он попросил Франка самым серьезным образом учесть это. Последний безоговорочно согласился с главнокомандующим и закончил беседу, торжественно заявив: «Г-н генерал-полковник, Вы знаете, что я сторонник законности[79]!» После этих красивых слов г-н Франк несколько поспешно сказал, что его время истекло, ему нужно в Берлин к фюреру… и исчез, как в свое время в Хеленуве. Мы его больше не видели. Он приехал в Польшу только тогда, когда наш штаб уже покинул ее, и вместо роли начальника гражданской администрации при штабе группы армий он получил пост могущественного генерал-губернатора.

Заключение

Между тем три армейских штаба покинули нас, убыв на Западный фронт. Вместо командующих армиями были созданы ведомства командующих войсками военных округов, которые получили фактически чисто территориальные задачи. Большая часть войск, за исключением небольшого количества оккупационных подразделений, ничтожного по сравнению с советскими войсками, находившимися в Восточной Польше, была переброшена на Запад. О том, что Гитлер планирует там в скором времени начать наступление, было известно и нам. Нам же отводилась задача всего лишь обеспечивать безопасности польской территории, проводить обучение дивизий, большая часть которых была сформирована совсем недавно, а также проводить подготовительные мероприятия к строительству линии укреплений на Востоке.

Уже во время парада в Варшаве генерал-полковник фон Рундштедт дал ясно понять главнокомандующему сухопутными войсками [генерал-полковнику Вальтеру фон Браухичу], что он воспринимает оставление его штаба для несения оккупационной службы в Польше как личную обиду. Я в том же духе высказался в беседе с генералом Гальдером. В конце концов, мне удалось убедить 1-го обер-квартир-мейстера Генерального штаба генерала [Карла Генриха] фон Штюльпнагеля в том, что наступление на Западе вряд ли можно будет вести под руководством одного штаба группы армий[80].

15 октября у нас появился полковник [Адольф] Хойзингер из Оперативного отдела [Генерального штаба] ОКХ и принес нам радостное известие о том, что и наш штаб в конце октября будет переведен на Западный фронт. Наше место должен был занять армейский штаб во главе с генерал-полковником Бласковицем. Вскоре после этого я и сам получил приказ 21 октября прибыть в Цоссен, где размещались службы ОКХ, для получения указаний о проведении наступательных операций на Западе.

18 октября я покинул Лодзь, чтобы успеть также навестить мою семью и моего тяжело раненного шурина [Корнада фон Лёша], находившегося на лечении в Бреслау[81].

Затем я приступил к выполнению новых задач.