Читать книгу Книга домыслов - Эрика Свайлер - Страница 9

Прошло много лет с тех пор, как в том доме в селении Кроммескилл рождались дети. В этой обители туч, спрятанной в туманах, поднимающихся над рекой Гудзон, все жили под властью строгой, но справедливой Сары Виссер, бабушки Виссер.

Неприятности у Эвангелины начались задолго до того, как Амос увидел ее ночью, освещенной сполохом молнии. Неприятности начались с самого ее рождения.

– Ты грешна, но я это исправлю, – сказала бабушка Виссер, разглядывая Эвангелину.

Дряблые щеки старухи тряслись. Девочка была странной. Она смотрела на бабушку, державшую ее на руках, глазами своего отца, странного человека, который стучался в окошко ее матери в те ночи, когда туман наползал с реки. Глаза цвета меди и увядших одуванчиков. В них бабушка Виссер увидела падение дочери в пучину греха.

Амалии Виссер было шестнадцать, когда мужчина впервые подошел к окну ее спальни. Он был окутан аурой непохожести на других. Тайный огонь пылал внутри незнакомца. Когда он заговорил, это стало особенно очевидным. Кожа незнакомца имела желтоватый оттенок меди и золота. Волосы отличались угольной чернотой. Черты лица были одновременно мужскими и мальчишечьими. Амалию незнакомец очень заинтересовал.

Раздался негромкий стук. Амалия отдернула занавеску и встретила взгляд глаз, как каленая сталь. Она открыла окно.

Его голос был похож на журчание теплого ручейка.

– Я видел тебя у реки. Можно я посмотрю, как ты плаваешь на рассвете?

Мягкостью голоса и его особым тембром можно загипнотизировать человека. Мужчине это вполне удалось.

Амалия чувствовала его, когда плавала, в высокой траве и в тени деревьев. Вода поблескивала и переливалась, делая ее кожу живой и подвижной. Вернувшись после купания, Амалия обнаружила на подоконнике странное существо – подарок незнакомца. Панцирь был гладким и твердым. На его конце был острый хвост. Шипастые ноги заканчивались когтями, к которым девушка не осмелилась прикоснуться. Она погладила хрупкий на вид панцирь существа. Формой он напоминал лошадиную подкову. Девушка оставила окно приоткрытым, а занавеску отдернутой.

Когда мать поинтересовалась, для чего это, Амалия, сжимая руки в кулаки, ответила:

– Чтобы золотокожий мужчина с медными глазами мог войти.

Теперь дочь отбивалась тыльными сторонами кистей…

После поцелуев в щеки последовали поцелуи в губы. Все продолжалось до тех пор, пока дикость незнакомца не перелилась в Амалию. Глаза ее стали дикими. Она то и дело заливалась смехом и не могла остановиться. Характер у девушки стал просто несносным, а живот округлился.

Ее мать наглухо заколотила окно.

Спустя несколько месяцев резкая боль пронзила живот Амалии. После боли пришла кровь. После крови пришел страх. После страха пришло одиночество. После одиночества пришло удивительное – ее дочь.

Когда девочка начала сосать ее грудь, вместе с молоком матери она высасывала ее жизнь. Эвангелина толстела и набиралась сил, а вот Амалия чахла не по дням, а по часам. Она стала апатичной, бледной и рыдала так часто, что могла бы постирать в своих слезах простыню, на которой спала. Она поднималась с постели не чаще раза в день и ни на минуту не расставалась со своей дочерью. В глазах Эвангелины Амалия видела мужчину, который приходил к ней все лето, а осенью сгинул.

Амалия чахла на глазах, и Сара Виссер видела в этом соразмерную расплату за грех и пренебрежение моралью. Глядя на улыбающуюся малышку, пожилая женщина видела лицо соблазнителя и мысленно клялась искоренить грех из тела этого ребенка и воспитывать его лучше, чем Амалию. Дочь умирала, а глазенки Эвангелины оставались прикрытыми, словно у новорожденного цыпленка, когда бабушка Виссер забрала свою внучку.

– Я смою пятно позора! – переходя на голландский вариант английского, заявила старуха.

Широкую грудь женщины покрывала колючая шерстяная ткань черного цвета. Это платье она решила носить в память о давно почившем Йохане Виссере, человеке добродетельном и справедливом. Грубая ткань колола Эвангелине кожу, но она спала до тех пор, пока бабушка не сунула ее в лохань с ледяной водой.

– Я сама тебя окрещу.

Эвангелина попыталась кричать, но предназначенная для стирки вода заглушила ее крик. Бабушка Виссер, держа головку ребенка под водой, шепотом читала молитвы, раскачиваясь из стороны в сторону. С каждым прочитанным стихом она толчком погружала головку Эвангелины в мутную воду.

– Мы раскаиваемся в наших грехах и боимся греха приближающегося. Мы очищаем себя в благословенной воде.

Она пальцем приоткрыла ротик ребенку, ибо корень греха прячется в сердце и животе. Туда хлынула вода, и этого было достаточно, чтобы малышка захлебнулась.

– Мы – ничто без благодати Господней, и нет нам спасения. Наполним сосуды из освященной реки.

Девочка принялась пить так, словно дышала водой, а затем сомкнула губки вокруг пальца бабушки и начала его сосать. Именно этот жест ребенка растрогал бабушку Виссер. Она вспомнила, как любила когда-то Амалию, прижимала ее к своей груди. Старуха вытащила младенца из воды.

Эвангелина улыбнулась, не выпуская бабушкиного пальца изо рта. Она не понимала, что едва не утонула.

На смертном одре Амалия покрывалась холодным потом. Ее волосы слиплись, обрамив лицо. В темноте Саре Виссер казалось, что от ее дочери исходит сияние, словно от ангела.

– Я воспитаю девочку, как будто она от моей плоти и крови, – пообещала старуха.

А потом Амалия умерла.

Сара Виссер читала девочке потрепанную Библию, пела ей духовные гимны, так что первыми именами, заученными ребенком, были имена апостолов. День начинался с молитвы еще до восхода солнца. Потом Эвангелина шла ухаживать за курами и козами. Часами девочка училась в кухне стряпать, чтобы стать хорошей голландской женой. Она читала молитвы, стирала, убирала и пряла. Каждый день планировался так, чтобы не оставалось места для праздности. Всю жизнь следует стремиться быть праведной женщиной.

Бабушка Виссер полюбила Эвангелину. Хотя она боялась греха, давшего жизнь девочке, упрямая часть ее души воздавала хвалу Господу за то, что он предоставил ей возможность начать все с начала.

Из послушного ребенка Эвангелина превратилась в молодую девушку с лицом, как у кошки, большими, как блюдца, глазами и гривой черных волос, которые доходили ей до колен. Несмотря на неусыпную бдительность бабушки Виссер, река звала, молила девушку убежать и искупаться в ее водах.

Чтобы внучка не сбегала, бабушка Виссер отбирала у нее башмаки и заставляла молиться до тех пор, пока не догорят все свечи. Эвангелина недвижно лежала в постели и ждала, когда бабушка покинет ее комнату, а затем вылезала из дома через окно, спрыгивала на землю и вдыхала ночной воздух. Она бежала через сад, не обращая внимания на камни, ранящие ее ступни. Эвангелина бросалась в воду. Прохлада облегчала щемящее чувство беспокойства, которое гнездилось в девичьей душе. Эвангелина не знала, что прежде ее мама бегала этой тропкой на свидание с ее отцом.

Когда бабушка Виссер увидела засохшую кровь на ногах внучки, она вспомнила Амалию так ясно, словно та умерла лишь несколько дней назад. Тогда она принялась шнуровать платье внучки так туго, что было трудно дышать, не то что бегать.

– Добропорядочные женщины не бегают.

Она стягивала шнуровку до тех пор, пока пластины корсета не стали внучке тюрьмой.

Эвангелина рассекла шнуры ножом для вскрытия конвертов. Ее легкие расправлялись с каждым лопнувшим шнуром. А потом она побежала к реке. Не имело значения, куда течет вода: если она поплывет, вода будет течь туда, куда нужно ей.

Знакомство Эвангелины с Вилли Абеном ускорило перемены, зреющие в ее душе. Вилли, сын мельника, сказал, что мать Эвангелины связалась с пришлым, который похитил ее сердце. Отец Вилли рассказывал, что однажды чужак исчез и тогда ее мать начала худеть, чахнуть и вскоре стала такой же, как пыль, гонимая ветром.

Эвангелина не верила в то, что можно умереть от душевной боли.

Ей было шестнадцать лет, когда они начали вести подобные разговоры. Вилли исполнилось семнадцать. Широкоплечий парень. Волосы такие светлые, что они казались лишенными всякого цвета. Несмотря на сломанный зуб, улыбался он очень мило. Эвангелине интересно было болтать с Вилли. По крайней мере, он не рассуждал о том, как избежать греха и что следует делать добродетельной женщине. Вилли также принялся тайком сбегать из дома. Попав под очарование дикого взгляда младшей Виссер, он ускользал с мельницы и встречался с девушкой. К сожалению, в ловкости он значительно уступал Эвангелине.

Как-то в конце весны Дору Абен разбудил скрип открываемых ворот. Посмотрев в окно, она увидела, как ее сын спускается к реке, направляясь на свидание с девчонкой Виссер. Набросив на ночную сорочку домашний халат из плотной ткани, Дора Абен выскочила из дома. При виде разгневанной матери Вилли трусливо бежал. Схватив Эвангелину за руку и за волосы, женщина отволокла девчонку к дому Виссеров. Она колотила в дверь до тех пор, пока Сара Виссер ей не открыла, а затем, не стесняясь в выражениях, заявила той, что ее шлюха внучка намеревалась соблазнить Вилли.

Бабушка Виссер не стала внимать мольбам своей внучки, не приняла во внимание даже то, что давно недолюбливала Дору Абен, считая ее склонной к праздности и богохульству. Все, о чем она думала, стоя на пороге своего дома, – так это о том, что, несмотря на всю свою любовь к Эвангелине, несмотря на годы, потраченные на ее воспитание и искоренение первородного греха, живот внучки вскоре тоже округлится, как в свое время округлился живот Амалии. Она схватила девочку за волосы так, как прежде ее держала Дора Абен.

Сара потащила внучку в кухню, толкнула ее на стол и навалилась на нее всей тяжестью своего тела. Старушечья рука потянулась за ложкой. Руки Сары до сих пор хранили шрамы, оставленные большой кухонной ложкой на длинном держаке. Покойница мать пребольно била ею свою дочь по костяшкам пальцев, когда девочка роняла яйцо, проявляла строптивость либо нерадение. Она попустительствовала дурным наклонностям Амалии, и это в конце концов привело к ее гибели. Эвангелина билась под ней. Бабушка Виссер схватила тяжелую ложку, висевшую на колышке на стене и как бы ждавшую своего часа, когда вновь придется усмирять плоть во гневе.

– Избави нас от своеволия плоти!

Рука старухи поднялась, уподобившись туго натянутой тетиве, и резко опустилась. Ложка ударила по телу. Эвангелина забилась от боли. На месте удара плоть покраснела. Удары с чмокающим звуком сыпались градом. Ее били за реку, за Вилли Абена, за мать и отца, которых она не знала. Ее били за заколки в ее волосах, за грязь под ногтями, за израненные ноги…

Стараясь защитить руками лицо, девушка не видела бабушкиных слез, не видела страха и горя на ее лице.

Ее били за разрезанную шнуровку; за то, что она так напугала кур, что они перестали нестись; за бегство через окно украдкой; за неряшливый вид… Каждый удар сопровождался взыванием к Господу Богу. Сара просила у Всевышнего прощения за то, что ей не хватило сил сделать из внучки добродетельную женщину.

Саре Виссер было от чего устать. Она рано похоронила мужа и дочь, и ей в одиночку пришлось воспитывать неблагодарную, взбалмошную внучку. В то время как Эвангелина расцветала, Сара Виссер увядала. Ее волосы поседели и поредели. Теперь на голове старушки от двух пышных кос остались крысиные хвостики. Ее лицо вытянулось, а внутренний огонь под морщинами и слоем жира почти погас в ней. Рука ослабела. Старуха тяжело дышала…

Рука Эвангелины взметнулась вверх. Кипя от дикого гнева, внучка вырвала ложку из бабушкиной руки. Силы наполнили ее тело. Во рту девушка почувствовала вкус воды. Тяжелая ложка словно бы срослась с рукой, стала ее продолжением. Эвангелина с силой оттолкнула бабушку, да так, что та рухнула на пол, который они подметали и отскребали утром. Рука девушки снова взметнулась вверх. Удар был сильным и стремительным. Эвангелина не могла поверить, что ударила бабушку, но потом она уже не могла остановиться.

Бабушка Виссер визжала от боли. Ложка ударила ее по губам. Рука внучки взлетала и обрушивала на голову бабушки удар за ударом, словно в душе у Эвангелины бушевал священный огонь.

Девушка не слышала, как бабушка ее молила:

– Остановись! Не надо, родная! Пожалуйста!

Тело девушки звенело. Каждое сухожилие, каждый сустав помнили почерневшие колени после многочасовых стояний на них, синяки на ребрах от тугой шнуровки, душевную боль, вызванную запретом купаться в реке.

Ложка свистела, рассекая воздух, пела, призывая Эвангелину выпустить зверя. Мерзкий звук раздался, когда ложка угодила старушке по горлу. Глаза бабушки Виссер округлились, словно у напуганной крольчихи. Ложка упала на пол. Лицо старухи налилось кровью. Слезы хлынули из глаз внучки, словно она только что разбила глиняный горшок с варевом. Ее охватила паника. Эвангелина отшатнулась от Сары, которая безуспешно пыталась вдохнуть, но не могла. Живот бабушки вздымался и опадал в агонии. Лицо побагровело. Старуха смотрела на внучку полными ужаса глазами.

Эвангелина попыталась поднять бабушку с пола. Извинения извергались из ее рта с таким же жаром, с каким Сара Виссер заставляла свою внучку читать молитвы. Старушка вцепилась в руку Эвангелины. Их сцепленные тела привалились спинами к печи. Из горла старухи вылетал свист. Она безуспешно старалась дышать. Эвангелина гладила ей щеки и умоляла дышать. Голова бабушки Виссер завалилась набок. Одна из тощих косичек упала на грудь.

Обняв бабушку за плечи, Эвангелина принялась ее трясти.

Сара Виссер схватила внучку за руку.

Эвангелина почувствовала, как жизнь покидает старческое тело. То, что недавно на нее нашло, отступило. Когда Эвангелина была маленькой, бабушка научила ее сметочному и обметочному швам, «вспушке» и прочим стежкам. Она вспомнила, как руки бабушки обнимали ее. Костяной наперсток на ее пальце. Игла протыкает муслин. Свежий запах, исходящий от рук после замешивания теста…

Тепло покидало тело бабушки Виссер. Эвангелина, которую бил озноб, попыталась согреться, прислонившись спиной к железной печи. Она плакала. Прежде девушке казалось, что злость почти полностью изжила из ее души любовь к бабушке, но теперь прежняя привязанность билась, словно бушующий прибой, в ее сердце.

Петух прокукарекал, когда рассвет заглянул в кухню через щелку в двери. А затем ею завладела одна-единственная мысль: «Бежать!»

Эвангелина вылезла через окно, пересекла гумно и нырнула в высокую траву, а потом бросилась со всех ног в сосняк. Она бежала по оленьим тропам. Когда живот скрутило, девушка стала надавливать большим пальцем на ссадину на своем теле до тех пор, пока боль не превратилась в пламя, которое выжгло все, за исключением лютой потребности в беге.

«Найди воду, следуй за течением воды, – пронеслось в голове. – Все будет хорошо».

Она побежала к реке Гудзон, чтобы уплыть в ее водах подальше от трупа пожилой женщины, которая вырастила и воспитала ее. Она бежала до тех пор, пока ее ноги не принялись молить об отдыхе. Когда Эвангелина испытывала жажду, она пила из реки и вода наполняла ее тело жизнью.

Она бежала вдоль берега Гудзона на юг. Она не знала, куда бежит… Главное, чтобы подальше…

«Эва… Ангел… Зло… Я убийца», – звучало в ее голове.

Эти мысли преследовали ее.

В это время года бродячему цирку Пибоди вместе с немым помощником прорицательницы следовало двигаться на север. Вечером того же дня Пибоди на полях своего журнала записал, что козы дали кислое молоко.