Читать книгу По ком звонит колокол - Эрнест Миллер Хемингуэй, Эрнест Хемингуэй - Страница 4

Пройдя сквозь густой лес, они вышли к небольшой чашеобразной долине, и впереди он увидел место, где, должно быть, располагался лагерь, – под огибающей полукругом дальний край долины скалой, которая виднелась сквозь деревья.

Да, это был лагерь, причем отлично расположенный. Его нельзя было обнаружить, пока не подойдешь близко; Роберт Джордан отметил, что и с воздуха его разглядеть невозможно. Сверху ничего не будет видно. Замаскирован не хуже медвежьей берлоги. Надеюсь, охраняется получше. По мере того как они подходили ближе, он внимательно разглядывал лагерь.

В теле скалы имелась большая пещера, рядом со входом в нее, привалившись к камню спиной и вытянув ноги, сидел человек, его карабин стоял рядом, прислоненный к скале. Человек ножом обстругивал палку; когда они приблизились, он посмотрел на них, потом вернулся к своему занятию.

– Hola[9], – сказал сидевший. – Кто к нам пожаловал?

– Старик и минёр, – ответил Пабло, ставя мешок у зева пещеры. Ансельмо тоже опустил мешок на землю, а Роберт Джордан снял с плеча карабин и прислонил к скале.

– Не ставь так близко к пещере, – сказал строгавший палку мужчина, у которого были голубые глаза на смуглом привлекательном цыганском лице цвета прокопченной кожи, имевшем ленивое выражение. – Там огонь горит.

– Встань и переставь сам, – сказал Пабло. – Вон туда, к дереву.

Цыган не двинулся с места, лишь ругнулся и лениво добавил:

– Да оставляй где хочешь. Взлетишь на воздух – сразу от всех болезней избавишься.

– Что мастеришь? – спросил Роберт Джордан, усаживаясь рядом с цыганом. Тот показал ему: это был капкан, формой напоминавший цифру четыре; палка, которую он обстругивал, должна была стать его перекладиной.

– На лис, – сказал он. – Бревно падает сверху и перебивает хребет – лисе конец. – Он ухмыльнулся, взглянув на Джордана. – Вот так, видишь? – Цыган жестами показал, как захлопывается капкан и обрушивается бревно, потом покачал головой, просунул ладонь внутрь, как бы доставая добычу, и, раскинув руки, изобразил лису с перебитой спиной. – Просто и надежно, – объяснил он.

– Да кроликов он ловит, – сказал Ансельмо. – Он же цыган. Поймает кролика – скажет, что поймал лисицу. А если бы поймал лисицу, сказал бы, что поймал слона.

– А если бы я поймал слона? – спросил цыган, снова обнажив в улыбке белоснежные зубы, и подмигнул Роберту Джордану.

– Тогда сказал бы, что поймал танк, – ответил Ансельмо.

– Поймаю и танк, – пообещал цыган. – Обязательно поймаю. И можешь называть его, как тебе нравится.

– Цыгане много болтают и мало убивают, – поддразнил его Ансельмо.

Цыган опять подмигнул Роберту Джордану и продолжил строгать. Пабло ушел в пещеру. Роберт Джордан надеялся, что за едой. Он сидел на земле рядом с цыганом, и пробивавшиеся сквозь верхушки деревьев солнечные лучи приятно грели его вытянутые ноги. Он почуял запах еды – оливкового масла, лука и жарящегося мяса, – донесшийся из пещеры, и от голода у него засосало в животе.

– Можно и на танк поохотиться, – сказал он цыгану. – Это не так уж трудно.

– Вот с этим? – Цыган указал на мешки.

– Да, – ответил Роберт Джордан. – Я тебя научу. Устроишь ловушку. Это не сложно.

– Вместе с тобой?

– Конечно, – сказал Роберт Джордан. – Почему бы нет?

– Эй, – крикнул цыган Ансельмо. – Перенеси-ка эти мешки в надежное место. Вещь ценная.

Ансельмо что-то сердито проворчал и сказал, обращаясь к Роберту Джордану:

– Пойду за вином.

Роберт Джордан встал, отволок мешки от входа в пещеру и прислонил к дереву с противоположных сторон. Он знал, что в них, и старался, чтобы они никогда не соприкасались.

– Принеси и мне кружку, – крикнул цыган вслед Ансельмо.

– У вас есть вино? – спросил Роберт Джордан, снова усаживаясь рядом с цыганом.

– Вино? А как же! Целый бурдюк. Ну, по крайней мере полбурдюка.

– А поесть?

– Что душе угодно, парень, – ответил цыган. – Мы питаемся, как генералы.

– А что делают цыгане на войне? – поинтересовался Роберт Джордан.

– Остаются цыганами.

– Неплохая работенка.

– Самая лучшая, – сказал цыган. – Как тебя звать?

– Роберто. А тебя?

– Рафаэль. А насчет танка это ты серьезно?

– Конечно. А что такого?

Ансельмо вышел из пещеры с глубокой каменной миской, доверху наполненной красным вином, на пальцах у него висели три кружки.

– Ты только глянь, – сказал он, – у них и кружки есть, и много чего еще.

Следом за ним появился Пабло.

– Еда скоро будет, – сказал он. – У тебя курево есть?

Роберт Джордан пошел к мешкам, развязал один из них, нащупал внутренний карман и достал из него плоскую коробку русских папирос – из тех, что получил в штабе Гольца. Разрезав ногтем большого пальца края коробки с трех сторон, он откинул крышку и протянул коробку Пабло, который зачерпнул сразу полдюжины папирос. Отделив одну своей огромной лапой, он поднял ее и стал рассматривать на свет. Это были длинные тонкие папиросы с пустым мундштуком из плотной бумаги.

– Много воздуха, мало табака, – сказал он. – Я их знаю. У того, с чудны́м именем, тоже были такие.

– У Кашкина, – напомнил Роберт Джордан, предлагая папиросы Ансельмо и цыгану. Те взяли по одной.

– Берите больше, – сказал он, и они взяли еще по одной. Он сам дал каждому еще по четыре, и они, зажав их в кулаке, одновременно вскинули руки в знак благодарности, словно бы салютуя папиросами, как шпагами.

– Да уж, – сказал Пабло. – Чудно́е было имя.

– Ну, давайте выпьем. – Ансельмо зачерпнул из миски и протянул полную кружку Роберту Джордану, потом наполнил кружки себе и цыгану.

– А мне что, не полагается? – спросил Пабло. Все сидели теперь у входа в пещеру.

Ансельмо отдал ему свою кружку и пошел в пещеру за еще одной. Вернувшись, он зачерпнул ею из миски доверху, и они чокнулись.

Вино оказалось хорошим, немного отдавало смолой от бурдюка, но на вкус превосходным, легким и освежающим. Роберт Джордан пил медленно, ощущая, как по усталому телу разливается тепло.

– Еда скоро будет готова, – сказал Пабло. – А этот иностранец с чудны́м именем, как он умер?

– Покончил с собой, чтобы его не схватили.

– Как это случилось?

– Он был ранен и не хотел попасть в плен.

– А подробности?

– Я их не знаю, – солгал Роберт Джордан. Подробности были ему хорошо известны, но он считал, что это неподходящая сейчас тема для разговора.

– Он заставил нас пообещать, что мы пристрелим его, если его ранят во время задания и он не сможет идти, – сказал Пабло. – Очень чудно́ он говорил. – Должно быть, ему уже тогда это не давало покоя, подумал Роберт Джордан. Бедняга Кашкин. – Он не признавал самоубийства, сам мне это сказал. И очень боялся пыток.

– Это он тоже сам тебе сказал? – спросил Роберт Джордан.

– Да, – подтвердил цыган. – Он всем нам это говорил.

– Ты тоже участвовал в подрыве поезда?

– Да. Мы все там были.

– Очень чудно́ он говорил, – повторил Пабло. – Но был очень храбрым.

Бедный старина Кашкин, снова подумал Роберт Джордан. Наверное, он принес здесь больше вреда, чем пользы. Жаль, я не знал, что он так давно страдает этими страхами. Надо было отстранить его тогда. Нельзя идти на задание с людьми, у которых подобные мысли в голове. Такие разговоры недопустимы. Даже если эти люди выполняют задание, они приносят больше вреда, чем пользы, своими разговорами.

– Он был немного странным, – сказал Роберт Джордан. – Думаю, даже чуточку чокнутым.

– Но взрывы устраивал здорово, – сказал цыган. – И был очень храбрым.

– Но чокнутым, – повторил Роберт Джордан. – В такой работе, как наша, нужно иметь ясную голову и быть исключительно хладнокровным. Такие разговоры только мешают.

– А сам ты как? – спросил Пабло. – Если тебя ранят там, на мосту, ты не побоишься остаться один?

– Слушай, – ответил Роберт Джордан, наклоняясь и зачерпывая кружкой еще вина. – Слушай меня внимательно. Если когда-нибудь у меня появится необходимость кого-либо о чем-либо попросить, я сделаю это в тот момент, когда эта необходимость возникнет.

– Точно, – одобрил цыган. – Так и должен говорить правильный парень. А, вот и еда.

– Ты же уже ел, – напомнил Пабло.

– И могу съесть еще вдвое больше, – ответил цыган. – А ты посмотри, кто несет еду.

Пригнувшись, чтобы не удариться головой, из пещеры с огромной чугунной сковородой вышла девушка, и, увидев ее лицо, обращенное к нему вполоборота, Роберт Джордан сразу заметил в нем бросавшуюся в глаза странность.

Девушка улыбнулась и сказала:

– Hola, товарищ.

Стараясь не смотреть в упор, но и не отводя взгляда, Роберт Джордан ответил:

– Salud.

Она поставила сковороду перед ним, и он отметил, что у нее красивые загорелые руки. Теперь она смотрела прямо на него и улыбалась. Зубы на загорелом лице сверкали белизной, карие глаза и смуглая кожа одинаково отливали золотом. У нее были высокие скулы, веселый взгляд и ровные пухлые губы. Золотисто-каштановые волосы цветом напоминали выжженное солнцем поле и были острижены так коротко, что покрывали голову наподобие бобрового меха. Продолжая улыбаться и не отводя взгляда от Роберта Джордана, она провела по голове загорелой рукой, пытаясь пригладить волосы, но те снова сразу же встали торчком. Красивое лицо, подумал Роберт Джордан. Была бы и вовсе красавицей, если бы не обкорнала волосы.

– Вот так я их и причесываю, – сказала она Роберту Джордану и рассмеялась. – Ну, давай, ешь. Нечего таращиться на меня. Это меня так в Вальядолиде постригли. Теперь-то уж отросли немного.

Она села напротив и снова посмотрела на него, он ответил ей таким же прямым взглядом, и она, обхватив колени руками, рассмеялась. Из-под брючных обшлагов выглядывали продолговатые чистые ступни, руки покоились на коленях, под серой блузкой угадывалась маленькая высокая грудь. При каждом взгляде на нее у Роберта Джордана перехватывало горло.

– Тарелок нет, – сказал Ансельмо. – И ножи доставайте свои.

Четыре вилки девушка еще раньше прислонила к краям сковороды зубцами вниз.

Все ели из одной сковороды, молча, по испанскому обычаю. Это был кролик, зажаренный с луком и зелеными перцами, под соусом из красного вина с турецким горохом. Хорошо прожаренное мясо легко отделялось от костей, и соус был очень вкусным. Под мясо Роберт Джордан выпил еще кружку вина. Девушка неотрывно наблюдала за ним. Все остальные были заняты едой. Роберт Джордан хлебом подобрал остатки соуса со своей части сковороды, сложил на край кости, промокнул кусочком хлеба соус, остававшийся под ними, тем же хлебом вытер вилку, нож, съел хлеб и убрал нож, после чего наклонился и набрал полную кружку вина. Девушка продолжала наблюдать за ним.

Опорожнив полкружки, но все еще чувствуя ком в горле, Роберт Джордан обратился к ней.

– Как тебя зовут? – спросил он. Услышав хрипотцу в его голосе, Пабло бросил на него быстрый взгляд, потом встал и отошел в сторону.

– Мария. А тебя?

– Роберто. Ты давно в горах?

– Три месяца.

– Три месяца?

Она снова, на этот раз смущенно, пригладила свои густые короткие волосы, по которым, словно по полю пшеницы на склоне холма на ветру, пробежала мелкая зыбь.

– В тюрьме в Вальядолиде нас регулярно брили. Только вот это и выросло за три месяца. Я была в том поезде. Нас везли на юг. После того как поезд был взорван, многих заключенных поймали, а меня нет. Я ушла с этими вот.

– Это я нашел ее в скалах, где она пряталась, – сказал цыган. – Когда мы уже отходили. Господи, видел бы ты, какое это было пугало. Мы забрали ее с собой, но по дороге несколько раз хотели бросить.

– А еще один, тот, что был с ними, блондин? – спросила Мария. – Иностранец. Где он теперь?

– Умер, – ответил Роберт Джордан. – В апреле.

– В апреле? Но поезд же и взорвали в апреле.

– Да. Он умер через десять дней после этого.

– Бедный, – сказала она. – Он был очень храбрым. А ты занимаешься тем же самым?

– Да.

– Ты уже взрывал поезда?

– Да. Три.

– Здесь?

– В Эстремадуре, – ответил он. – До сих пор я был в Эстремадуре. Там для нас работы хватает. В Эстремадуре действует много таких, как я.

– А почему ты теперь здесь, в этих горах?

– Меня прислали на замену тому блондину. К тому же я знаю эти места еще по довоенным временам.

– Хорошо знаешь?

– Не то чтобы очень. Но я быстро осваиваюсь. Кроме того, у меня есть карта и отличный проводник.

– Старик, – кивнула она. – Да, старик очень хороший.

– Спасибо, – поблагодарил ее Ансельмо, и Роберт Джордан только теперь осознал, что они с девушкой не одни, осознал он также и то, что ему трудно смотреть на нее, потому что от этого у него сильно меняется голос. Это было нарушением второго из двух правил, которые следует соблюдать, если хочешь поладить с людьми, говорящими по-испански: угощать мужчин табаком и не проявлять внимания к их женщинам, но он вдруг понял, что ему это все равно. Существовало столько всего, что ему было все равно, так почему заботиться именно об этом?

– У тебя очень красивое лицо, – сказал он Марии. – Хотел бы я посмотреть на тебя до того, как тебе остригли волосы.

– Они отрастут, – ответила она. – Через полгода снова станут длинными.

– Видел бы ты ее тогда, после поезда. Она была такой уродиной, что тебе тошно бы стало.

– Ты чья женщина? – спросил Роберт Джордан, стараясь держать себя в руках. – Пабло?

Она взглянула на него и расхохоталась, а потом хлопнула по коленке.

– Пабло? Ты видел Пабло?

– Тогда Рафаэля? Рафаэля я видел.

– И не Рафаэля.

– Она ничья, – сказал цыган. – Она вообще странная. Ничья. Но готовит хорошо.

– Так ты действительно ничья? – спросил Роберт Джордан.

– Ничья. Совершенно ничья. Ни в шутку, ни всерьез. И не твоя тоже.

– Нет? – переспросил Роберт Джордан, чувствуя, как комок снова подкатывает к горлу. – Это хорошо. Потому что у меня нет времени на женщин. Это правда.

– Даже пятнадцати минут? – поддразнил его цыган. – Всего четверти часа?

Роберт Джордан не ответил. Он смотрел на девушку, Марию, и боялся заговорить, чтобы не выдать себя.

Мария посмотрела на него, рассмеялась и вдруг покраснела, но глаз не отвела.

– Ты краснеешь, – сказал Роберт Джордан. – Ты часто краснеешь?

– Никогда.

– Но сейчас же покраснела.

– Тогда я лучше пойду в пещеру.

– Останься, Мария.

– Нет, – сказала она без улыбки. – Теперь я пойду в пещеру.

Она взяла пустую сковороду и собрала вилки, двигаясь неуклюже, как жеребенок, но в то же время с особой грацией молодого животного.

– Кружки еще нужны? – спросила она.

Роберт Джордан продолжал смотреть на нее, и она снова покраснела.

– Не заставляй меня краснеть, – сказала она. – Мне это не нравится.

– Оставь кружки, – сказал цыган. – На вот. – Он зачерпнул из каменной миски полную кружку вина и протянул Роберту Джордану, который смотрел, как девушка, втянув голову в плечи, идет к пещере с тяжелой сковородой в руках.

– Спасибо, – сказал Роберт Джордан. Теперь, когда она ушла, его голос снова звучал обычно. – Это последняя. Уже хватит.

– Надо прикончить миску, – ответил цыган. – Там еще полбурдюка осталось. Мы одну лошадь под завязку вином навьючили.

– Это была последняя вылазка Пабло, – добавил Ансельмо. – С тех пор он больше ничего не сделал.

– Сколько вас всего? – спросил Роберт Джордан.

– Семеро и еще две женщины.

– Две?

– Да, еще mujer[10] Пабло.

– И где она?

– В пещере. Девчонка-то стряпает так себе. Я ее похвалил, только чтобы сделать приятное. Но вообще-то она в основном помогает mujer Пабло.

– Ну и какая она, эта mujer Пабло?

– Дикая, – ухмыльнулся цыган. – Настоящая дикарка. Если тебе Пабло кажется уродом, посмотри на его жену. Но храбрая. В сто раз храбрее Пабло. Только очень страшная.

– Пабло поначалу тоже был храбрым, – сказал Ансельмо. – Тогда с ним шутки были плохи.

– Он убил больше народу, чем холера, – подхватил цыган. – В начале войны Пабло угробил людей больше, чем тиф.

– Но он уже давно стал muy flojo[11], – продолжил Ансельмо. – Слабохарактерный. И очень боится смерти.

– Наверное, из-за того, что сам столько народу сгубил вначале, – философски заметил цыган. – Больше, чем бубонная чума.

– И еще из-за богатства, – добавил Ансельмо. – К тому же он слишком много пьет. Ему теперь хочется одного – уйти на покой этаким матадором, matador de toros. Но уйти он не может.

– Если он уйдет на ту сторону, у него отберут лошадей и отправят в армию, – пояснил цыган. – По мне, так в армии служить ничуть не лучше, я не рвусь.

– Потому там и нет ни одного цыгана, – сказал Ансельмо.

– А что им там делать? – спросил цыган. – Кому охота служить в армии? Мы что, делаем революцию, чтобы служить в армии? Драться – это я всегда готов, а в армии служить – нет уж, спасибо.

– А где сейчас остальные? – спросил Роберт Джордан. После вина он чувствовал себя довольным, сонным и лежал, навзничь растянувшись на мягкой хвойной подстилке и сквозь верхушки деревьев наблюдая, как над горами в высоком испанском небе плывут маленькие облака.

– Двое спят в пещере, – ответил цыган. – Двое стоят на карауле там, вверху; у нас там пулемет. Один – на нижнем посту. Спят все, наверное.

Роберт Джордан перекатился на бок.

– Что за пулемет?

– Да какое-то необычное у него название, – ответил цыган. – Вылетело сейчас из головы. Автоматический.

Должно быть, ручной пулемет, подумал Роберт Джордан.

– Сколько он весит? – спросил он.

– Один человек унесет, но тяжело будет. У него три складные ножки. Мы его взяли во время последней серьезной вылазки. Той, что была перед вином.

– А патронов к нему у вас сколько?

– Считать не пересчитать, – ответил цыган. – Целый ящик. Неподъемный.

Похоже, с полтысячи, подумал Роберт Джордан.

– А заряжается он как – дисками или лентами?

– Жестянками такими, которые насаживаются сверху.

Черт, ручной пулемет Льюиса, догадался Роберт Джордан.

– Ты что-нибудь понимаешь в пулеметах? – спросил он старика.

– Nada, – ответил тот. – Ничего.

– А ты? – обратился он к цыгану.

– Они строчат с огромной скоростью и раскаляются так, что руки сжечь можно, – с гордостью поведал цыган.

– Ну, это каждый дурак знает, – презрительно отозвался Ансельмо.

– Может, и так, – сказал цыган, – но он спросил, что я знаю про máquina, я ответил. – И добавил: – А еще, в отличие от обычного ружья, он стреляет сам, пока держишь палец на спуске.

– Если его не заест, не кончатся патроны или ствол не расплавится, – сказал Роберт Джордан по-английски.

– Что ты сказал? – переспросил Ансельмо.

– Да так, ничего, – ответил Роберт Джордан. – Просто с будущим парой слов по-английски перекинулся.

– Чудеса да и только, – сказал цыган, – разговаривать с будущим на Ingles. Может, ты еще и по руке гадать умеешь?

– Нет, – ответил Роберт Джордан и зачерпнул еще кружку вина. – А вот если ты умеешь, я бы не прочь, чтобы ты погадал мне по руке и сказал, что со мной будет в ближайшие три дня.

– Mujer Пабло гадает по руке, – сказал цыган. – Но она такая злющая и такая дикая, что не знаю, согласится ли.

Роберт Джордан сел и отпил вина.

– Ну, пора, видно, познакомиться с этой mujer, – сказал он. – Если она такая страшная, как ты говоришь, лучше сразу с этим покончить.

– Я к ней не пойду, – заявил Рафаэль. – Она меня терпеть не может.

– Это почему?

– Считает бездельником.

– Какая несправедливость, – поддел его Ансельмо.

– И вообще не любит цыган.

– Да не может быть! – опять съязвил Ансельмо.

– В ней самой есть цыганская кровь, – сказал Рафаэль. – Так что она знает, о чем говорит. – Он ухмыльнулся. – Но язык у нее – настоящее жало, скажет чего – как хлыстом стеганет. С любого шкуру спустит. И на ремни порвет. Страшная ведьма.

– Как же она ладит с девушкой, с Марией? – спросил Роберт Джордан.

– Неплохо. Та ей нравится. Но не дай бог кому-нибудь всерьез приблизиться к ней… – Он покачал головой и цокнул языком.

– Она очень хорошо относится к девушке, – сказал Ансельмо. – Заботится о ней.

– Когда мы подобрали девчонку после взрыва поезда, она была не в себе, – сказал Рафаэль. – Не разговаривала и все время плакала, а если кто-нибудь до нее дотрагивался, дрожала, как бездомный щенок под дождем. Только постепенно стала приходить в себя. А потом совсем оклемалась. Теперь с ней все в порядке. Ты же видел, когда она с тобой разговаривала, что с ней все хорошо. Мы тогда, после взрыва, хотели было бросить ее. Сам понимаешь – кому охота задерживаться ради такого жалкого чучела, от которого никакого проку? Но старуха привязала ее веревкой и, когда девчонка совсем уже не могла идти, стегала ее концом этой веревки, чтоб шла дальше. А когда та и в самом деле упала замертво, взвалила себе на плечо и понесла. Потом и у старухи кончились силы, тогда я понес. Лезть-то приходилось высоко на гору, в страшную жару, да еще через дрок колючий продираться. Когда и я уже не мог, Пабло подхватывал ее. Но слышал бы ты, как костерила нас старуха, чтобы заставить нести девчонку! – При воспоминании об этом он покачал головой. – Правда, девчонка легонькая, хоть ноги у нее и длинные. Кости, они ж не тяжелые, так что весу в ней было немного. Но когда тащишь в гору, да еще отстреливаться приходится, а потом снова взваливать ее на себя, мало не кажется; а старуха несет карабин и хлещет Пабло веревкой; как только мы останавливаемся и он сваливает девчонку на землю, жена – ружье ему в руки, потом опять заставляет ее поднять, а сама ружье перезаряжает и честит на чем свет стоит, патроны из подсумка достает, в магазин их сует и кроет мужа последними словами. Хорошо, что темнеть уже стало, а скоро и ночь наступила. Но нам крупно повезло, что у них не было кавалерии.

– Нелегко, видать, пришлось с этим поездом, – сказал Ансельмо. – Меня с ними не было, я ходил за линию фронта, – объяснил он Роберту Джордану. – Там были отряды Пабло, Эль Сордо[12] – его ты сегодня вечером увидишь – и еще два, тоже со здешних гор.

– В придачу к тому светловолосому с чудны́м именем, – добавил цыган.

– Кашкин.

– Ну да. Никогда, наверное, не запомню. Двое были с пулеметом. Их прислали из армии. Они потом не смогли унести пулемет и бросили его. Хотя весил он не больше, чем эта девушка. Старухи на них не было, уж она-то заставила бы их его забрать. – Он покачал головой, вспоминая, потом продолжил: – В жизни не видел ничего похожего на то, как взрывают поезд. Он приближался постепенно, мы его увидели издали. Тут со мной такое сделалось, что и не рассказать. Сначала мы заметили пар из трубы, потом услышали свисток, потом – чу-чу-чу-чу-чу, оно становилось все громче и громче, а потом, когда раздался взрыв, передние колеса паровоза оторвались от рельсов, вся земля как будто вздыбилась в черном облаке, и паровоз с диким ревом взлетел вместе с ней, и шпалы стали летать в воздухе – как во сне. А потом паровоз рухнул обратно на землю, как огромный раненый зверь. Только на нас перестали падать комья земли – тут другой взрыв: это струя белого пара со страшной силой вырвалась из паровоза, а за ней и пулемет заговорил: «Та-та-та-та-та!» – возбужденно продолжал цыган. Сжав кулаки и оттопырив большие пальцы, он водил ими из стороны в сторону, изображая стрельбу из пулемета. – Никогда в жизни ничего подобного не видел: солдаты из поезда врассыпную, пулемет по ним строчит, люди падают, падают. Вот тогда-то я сдуру и схватился за ствол пулемета, чуть руку себе не спалил, а старуха – хрясь мне по морде и орет: «Стреляй, придурок! Стреляй, или я тебе все мозги выпущу!» Тогда я начал стрелять, но ружье плясало у меня в руках, а солдаты все бежали вверх по дальнему склону. Потом уже, когда мы спустились к поезду, чтобы посмотреть, чем там можно разжиться, какой-то офицер под дулом пистолета заставил часть солдат вернуться. Он размахивал пистолетом, орал на них, а мы все в него палили, но никто не попал. Потом солдаты залегли и открыли огонь; офицер со своим пистолетом бегает позади них взад-вперед, хочет поднять в атаку, но мы все равно никак не можем попасть в него, а из пулемета по нему стрелять невозможно – поезд мешает. Тогда офицер пристрелил двух своих, но остальные все равно не поднимались, уж он их крыл почем зря, и наконец они, по два-три человека, начали подниматься и побежали на нас. Потом снова залегли и продолжали стрелять. А потом мы стали отходить, а пулемет нас прикрывал, стреляя над головами. Как раз тогда я и нашел девчонку: она сбежала с поезда и спряталась в скалах, ну мы ее и прихватили с собой. А те солдаты до самой ночи за нами охотились.

– Да, досталось вам, – сказал Ансельмо. – Потрепали вам нервы.

– Это было единственное, что мы сделали хорошего, – произнес низкий голос. – А чем ты теперь занимаешься, грязный ленивый забулдыга, мерзкое отродье непотребной цыганской шлюхи? Чем ты занят?

Роберт Джордан увидел женщину лет пятидесяти, ростом не ниже Пабло, чуть ли не одинаковую что вширь, что в рост, в черной домотканой юбке и кофте, с мощными ногами в толстых шерстяных носках и черных чувяках на веревочной подошве, с коричневым лицом – идеальная модель для гранитного монумента. У нее были большие, но отнюдь не уродливые руки; густые курчавые черные волосы стянуты в узел на затылке.

– Ну, отвечай, – сказала она, обращаясь к цыгану и игнорируя остальных.

– Разговариваю с этими товарищами. Вот этот – подрывник. Его к нам прислали.

– Это мне известно, – сказала жена Пабло. – А ну, проваливай отсюда и смени Андреса на верхнем посту.

– Me voy, иду, – сказал цыган и повернулся к Роберту Джордану: – Увидимся за ужином.

– И не думай, – сказала ему вслед женщина. – Ты, по моим подсчетам, уже три раза сегодня ел. Иди и пришли ко мне Андреса.

– Hola, – приветствовала она Роберта Джордана, протягивая руку и улыбаясь. – Как поживаешь? Как дела у Республики?

– Все хорошо и у меня, и у Республики, – сказал он, отвечая на ее крепкое рукопожатие.

– Рада слышать, – сказала она, с улыбкой глядя на него, и он заметил, что у нее красивые серые глаза. – Ты приехал, чтобы взорвать еще один поезд?

– Нет, – ответил Роберт Джордан, сразу же почувствовав к ней доверие. – Мост.

– No es nada, мост – ерунда, – сказала она. – Когда будем взрывать еще один поезд? У нас ведь теперь лошади есть.

– Позже. Мост – это сейчас очень важно.

– Девушка сказала мне, что твой товарищ, который был с нами на подрыве поезда, умер.

– Да.

– Как жалко. Никогда не видела такого взрыва. Он был мастером своего дела и очень мне нравился. Так, говоришь, нельзя пока взорвать еще один поезд? Сейчас в горах много людей. Слишком много. Еды стало не хватать. Надо бы уходить отсюда. И лошади есть.

– Мы должны взорвать мост.

– А где он?

– Совсем близко.

– Ну, тем лучше, – сказала жена Пабло. – Давайте взорвем тут все мосты и уйдем. Меня уже тошнит от этого места. Слишком много народу тут скопилось. Ничего хорошего из этого не выйдет. Запахло гнилью, а это опасно.

Она заметила Пабло за деревьями.

– Borracho! – крикнула она ему. – Пьяница поганый! – И, повернувшись к Роберту Джордану, весело добавила: – Наверняка прихватил с собой кожаную флягу, чтобы втихаря выпить в лесу. Он все время пьет. Эта жизнь его сгубила. Молодой человек, я очень рада, что ты пришел. – Она похлопала его по спине. – А ты сильнее, чем кажешься на вид, – сказала, проведя ладонью по его руке и нащупав крепкие бицепсы под фланелевым рукавом. – Это хорошо. Я очень рада, что ты пришел.

– Я тоже.

– Мы поладим, – сказала она. – Выпей вина.

– Да мы уже выпили, – ответил Роберт Джордан. – А ты не выпьешь?

– Я до ужина не пью, – ответила она. – У меня от этого изжога бывает. – Она снова увидела Пабло и крикнула: – Borracho! Пьяница! – Потом опять повернулась к Роберту Джордану: – Он был очень хорошим человеком. А теперь весь вышел. Еще что хочу тебе сказать: будь подобрее и поаккуратней с девушкой. С Марией. Ей много пришлось пережить. Понимаешь?

– Да. А почему ты меня предупреждаешь?

– А я видела, какой она вернулась после разговора с тобой. И видела, как она наблюдала за тобой, прежде чем выйти из пещеры.

– Я немного с ней пошутил.

– Она была очень плоха, – сказала жена Пабло. – Теперь лучше, но надо увезти ее отсюда.

– Наверняка, когда все здесь закончится, Ансельмо сможет ее переправить на ту сторону.

– Вы с Ансельмо вместе можете взять ее с собой, когда дело будет сделано.

Роберт Джордан почувствовал, как у него снова стиснуло горло, и чуть осипшим голосом ответил:

– Можно и так.

Жена Пабло взглянула на него и покачала головой:

– Ай-ай. Неужели все мужчины одинаковы?

– Я ничего такого не сказал. Просто она красивая, ты же знаешь.

– Нет, она не красивая. Но станет красивой, ты это хотел сказать. Мужчины! Позор нам, женщинам, что мы вас производим на свет. Нет, серьезно: неужели у Республики нет домов, где бы заботились о таких, как она?

– Есть, – ответил Роберт Джордан. – На побережье под Валенсией. И в других местах. Там с ней будут хорошо обращаться, и она сможет работать с детьми. С детьми, эвакуированными из деревень. Что делать, ее научат.

– Вот это то, что нужно, – обрадовалась жена Пабло. – А то Пабло уже сохнет по ней. И это его тоже губит. Как увидит ее – сам не свой делается. Лучше бы уж она поскорей отсюда ушла.

– Мы сможем забрать ее, как только сделаем дело.

– А пока ты будешь осторожен, да? Я ведь могу тебе доверять? Вот говорю с тобой, и мне кажется, что я тебя давно уже знаю.

– Так бывает, когда люди хорошо понимают друг друга, – сказал Роберт Джордан.

– Присядь. Я не прошу у тебя никаких обещаний, потому что чему быть, того не миновать. Но если ты не заберешь ее отсюда, тогда дай мне слово.

– Почему именно в этом случае?

– Потому что я не хочу, чтобы она здесь с ума сходила, когда ты уйдешь. Я уже видела ее в таком состоянии и больше не хочу, у меня и других забот хватает.

– Покончим с мостом – заберем, – сказал Роберт Джордан. – Если только останемся живы, обязательно заберем.

– Мне не нравится, как ты говоришь. Такие речи удачи не приносят.

– Я говорю так только для того, чтобы мое обещание не оказалось пустым, – сказал Роберт Джордан. – А вообще я не из тех, кто всегда ждет худшего.

– Дай-ка мне свою руку, – сказала женщина.

Роберт Джордан протянул ей ладонь, она взяла ее своими крупными руками, потерла большим пальцем, внимательно вгляделась в нее, потом отпустила и встала. Он тоже встал, и она посмотрела на него без улыбки.

– Что ты там увидела? – спросил он. – Не бойся меня напугать, я все равно в это не верю.

– Ничего, – ответила она. – Ничего я там не увидела.

– Нет, что-то увидела. Мне просто любопытно. Я в такие вещи все равно не верю.

– А во что ты веришь?

– Много во что, но не в это.

– Так во что же?

– В свою работу, например.

– Да, это я увидела.

– Скажи мне, что еще ты увидела?

– Больше ничего, – с горечью ответила она. – Ты сказал, что взорвать мост будет очень трудно?

– Нет. Я сказал, что это очень важно.

– Но может оказаться и трудно?

– Да. А теперь я собираюсь пойти посмотреть на него. Сколько у вас тут людей?

– Сто́ящих – пятеро. От цыгана никакого проку, хоть человек он неплохой. Сердце у него доброе. На Пабло больше нельзя положиться.

– А сколько сто́ящих у Глухого?

– Человек восемь. Узнаем сегодня вечером. Он придет сюда. Глухой – человек очень толковый. И у него тоже есть динамит. Правда, немного. Поговоришь с ним сам.

– Ты за ним посылала?

– Нет, он каждый вечер приходит. Мы же соседи. Он – друг, не только товарищ.

– И что ты о нем думаешь?

– Он очень хороший человек. И очень толковый. В деле с поездом показал себя с самой лучшей стороны.

– А как насчет других отрядов?

– Если вовремя предупредить, в них можно набрать с полсотни относительно надежных бойцов.

– Насколько надежных?

– В зависимости от того, насколько опасной будет ситуация.

– А сколько имеется патронов на каждую винтовку?

– Может, десятка по два. Смотря сколько они прихватят на дело. Если, конечно, вообще придут. Ты ж понимаешь, что от взрыва моста – ни денег, ни добычи, а опасность, хоть ты и не говоришь о ней, очень велика, и после, должно быть, многим придется уйти с этих гор. Так что многие будут против подрыва моста.

– Ясно.

– Поэтому лучше без надобности об этом не распространяться.

– Согласен.

– Ну, в таком случае вечером, после того как ты осмотришь мост, поговорим об этом с Глухим.

– Я пойду с Ансельмо.

– Тогда разбуди его. Карабин нужен?

– Спасибо. Было бы неплохо, но я им все равно не воспользуюсь. Я иду осматривать, а не поднимать шум. Спасибо за то, что ты мне рассказала. Мне очень понравился твой разговор.

– Я стараюсь говорить начистоту.

– Тогда скажи, что ты увидела на моей руке.

– Нет. – Она решительно тряхнула головой. – Я ничего не увидела. Иди на мост. А я пригляжу за твоим снаряжением.

– Прикрой его, и чтобы никто к нему не прикасался. Пусть лучше остается здесь, а не в пещере.

– Оно будет прикрыто, и никто до него не дотронется, – заверила жена Пабло. – Иди на свой мост.

– Ансельмо, – позвал Роберт Джордан, трогая за плечо старика, который спал, подложив руки под голову.

Тот открыл глаза и сказал:

– Да. Конечно. Идем.