Читать книгу Одинокие души - Эшли Дьюал - Страница 7

Когда я просыпаюсь, вижу на тумбочке вазу с ромашками. Улыбаюсь и гадаю, кто мне их принёс. Два года назад я прочла «Язык цветов» Ванессы Диффенбах и узнала, что ромашка означает силу в трудные времена. С тех пор это мои любимые цветы, но знают об этом единицы.

Уже прошла неделя после аварии. Раны начинают заживать, лицо почти в норме, плечо перестало болеть, и вообще мне стало гораздо лучше. Но за пеленой счастливого выздоровления скрываются печаль, скука и одиночество. Кира больше не приходила. Астахов навестил меня всего один раз и то не нашёл сил поговорить: он винит в произошедшем себя и боится смотреть мне в глаза, что кажется безумно глупым. Но Лёшу не переубедить. Единственное, чему я рада, это тому, что он выздоровел и выбрался на свободу. Счастливчик!

Сегодня выходной. Больница пуста. Моя соседка по палате, Ларка, уехала с родителями домой, и мне не с кем поговорить даже о погоде. Я перечитала пару книг, прорешала сотню раз билеты по вождению и потеряла смысл в жизни. Неудивительно! Неделя в больнице – и его нет.

Осталось одно – мозговой штурм. Целую субботу я думала о том, что увидела, о своём воспоминании. Мне не даёт покоя незнакомый голос. Иногда снится, что я падаю, и меня подхватывают чьи-то руки. Я оборачиваюсь, но вижу лишь расплывчатый силуэт. И так каждый раз. Падение, загадочное спасение и тайное лицо незнакомца. Этот сон не даёт мне нормально отдохнуть. Мама считает, что бессонница – последствия ушиба головы, а я – что это последствие секретов, того, что от меня скрывают. Мнения разные, но исход, к сожалению, один.

Сегодня воскресенье, и я решаю рискнуть, иначе к вечеру меня найдут задушенной костлявыми руками тоски или одиночества. Надев свитер, который мама оставила на случай, если я замёрзну ночью, выхожу из палаты. Коридор пуст. Я пытаюсь двигаться быстро, но получается так себе. Осмотревшись, я глубоко вдыхаю и удивляюсь своему безумию. Неужели я способна на такое?

Я пробегаю мимо регистрационного стола и поворачиваю за угол.

Видимо, способна.

Итак, я спускаюсь на первый этаж. Тут людей побольше, но они не обращают на меня внимания. В свитере я похожа на обычного посетителя, а не на больного. Осталась одна проблема: на улице холодно, а у меня нет верхней одежды. Плевать! Кто сказал, что побег – это легко?

Прохожу мимо охранника, слегка опустив подбородок, чтобы он не заметил синяки на лице, и выбираюсь на свободу. Двери позади, как и больница. Свежий воздух врезается в лицо, будоражит кровь, и я закрываю глаза, чтобы им насладиться. Я так рада, что сегодня родители работают во вторую смену, что меня никто не заметил и что я выбралась. Обхватив себя руками, я открываю глаза и только сейчас понимаю, что мне некуда идти. Радостный огонь быстро угасает. Наверное, его потушил холод, который наглыми порывами ветра врезается в спину, ноги и живот.

На самом деле у меня есть Астахов, его дом и добрые родители. Они примут меня, я уверена. Можно позвонить ему, попросить приехать на автобусе и забрать меня подальше от этого места. Потом вернуться в больницу, как ни в чем не бывало, и сделать вид, что я не выходила на свободу. Почему нет? По выходным лекарства не раздают, докторов отпускают. На моём этаже всего две медсестры, и им наверняка плевать на всех, кто остался в отделении. Так что план вполне реальный и безобидный.

Я неуверенно киваю и иду в сторону супермаркета. Там должен быть телефон. Как назло, родители лишили меня и сотового, и ноутбука, и планшета. Сказали, что вредно держать такие вещи в больнице. Но я-то прекрасно понимаю, что это попытка оградить меня от внешнего мира. Вдруг я захочу связаться с Кирой? Она ведь злая и плохая девочка, нехорошо на меня повлияет, подаст неправильный пример.

Смешно, честное слово!

Когда я дохожу до магазина, у меня сводит руки. Пальцы отказываются двигаться, краснеют, немеют. Я засовываю ладони под свитер, надеясь набрать номер Астахова, сохранив конечности. Нелепая ситуация! Не думала, что когда-нибудь попаду в такую.

Я добираюсь до главного входа и неожиданно спотыкаюсь. Совершенно безобидное движение в бок приводит мой организм в хаос. Перед глазами темнеет, и я буквально вижу, как здание супермаркета переворачивается. Позже я понимаю, что это не дом прыгает вверх тормашками, а я падаю на асфальт. Руки автоматически выставляю вперед, наталкиваюсь на какую-то преграду и крепко зажмуриваюсь. Меня тошнит, словно я несколько минут крутилась на стуле. Мне плохо. Очень плохо. Жар обдает плечи и шею, я борюсь с приступом рвоты и одновременно пытаюсь не поникнуть на ледяной дороге. Почему-то только сейчас до меня доходит, что две недели в больнице были прописаны не без основания.

– Так, – я пытаюсь ровно дышать. Хочу открыть глаза, но почему-то не делаю этого. Сжимаю руки в кулаки и опираюсь головой об асфальт. Он холодный, становится немного легче. – Всё в порядке. – Мне жутко плохо. – Всё хорошо. – Совсем нехорошо.

– Эй? Что с тобой? – Я не сразу понимаю, что обращаются ко мне. Не двигаюсь и не отвечаю. Рядом возникает шум, и я чувствую чью-то горячую ладонь на плече. – Чужачка, ты как? – Нахожу в себе силы приподнять голову, раскрыть глаза и внезапно встречаюсь взглядом с Максимом. Он выглядит обеспокоенным, но я это отмечаю во вторую очередь. Сначала оцениваю его острые скулы, жгуче-чёрные волосы и тёмно-синие глаза. Кожа на щеках слегка красноватая. Наверное, он замёрз. – Лия?

Он называет меня по имени, и у меня внутри что-то взрывается. Горячая смесь обволакивает органы, заставляет ощутить приятное ноющее чувство. Опьяневшая и размякшая, я чувствую действие таблеток, которые оставила мне ночью мама. Возможно ли, что они до сих пор влияют на мой организм?

– Ты меня не поднимешь? – тихо спрашиваю я, обессиленно улыбнувшись.

– Конечно.

Парень аккуратно обнимает меня за талию, и я повисаю в его руках, как маленький ребенок. Не хочется выглядеть слабой, но почему-то мне кажется, что сейчас я могу не притворяться.

– Что ты здесь делаешь, чужачка? Ты должна лежать в больнице.

– Я сбежала.

– Сбежала?

– Да. Меня безумно достала вонь, так что я не выдержала и сбежала.

– Очень умно, – причитает Макс. – Тебе ещё рано самостоятельно передвигаться. К тому же на улице небезопасно. Разве Кира не предупреждала тебя?

– Всё ты знаешь, – протягиваю я и откидываю назад голову. Должна признать, что находиться в руках этого парня не только приятно, но уже привычно.

– Я должен отнести тебя обратно.

– Нет!

– Да! Ты хочешь навредить себе ещё больше?

– Какое тебе дело?

– Так, пойдем. – Максим двигается в сторону больницы, и я начинаю раздражённо вилять ногами.

– Отпусти меня!

– И не подумаю. Если тебе неважна собственная жизнь, о ней позабочусь я.

– Прекрати! – выпаливаю я. – Какая разница, хорошо мне или плохо? Тебе-то что?

– Сделай одолжение, – улыбается он, а затем холодно отрезает: – Замолчи.

– Отпусти меня или я буду кричать! – Парень смеётся. – Я серьёзно.

– Чужачка, кому ты нужна? Кричи сколько влезет. Но людям плевать.

Недовольно сужаю глаза и вдруг замечаю, что мы почти дошли до больницы. В голове вертятся разные варианты, но ничто не поможет – не с этим человеком.

– Максим, пожалуйста.

– Просто молчи.

– Выслушай, – шепчу я. – Я не собираюсь убегать из больницы навсегда. Мне просто нужна передышка. Там ужасно скучно и воняет. Я ведь не сломала себе ноги и не повредила позвоночник. Мне можно ходить, двигаться. Так почему не сделать это на улице, где я хотя бы могу нормально дышать?

– Чужачка…

– Всего несколько часов – и я вернусь. Обещаю!

Парень неуверенно останавливается и смотрит на меня. Не знаю, что он видит, но неожиданно его взгляд смягчается:

– Хорошо.

– Хорошо?

– Да. Ты вправе сама решать, чего хочешь. – Его слова удивляют. Я послушно киваю и выдыхаю накопившийся в легких воздух. – Но…

– Так и знала! – бросаю я, перебив его. – Конечно, будут какие-то условия.

– Безусловно, – улыбается Макс. – Одна ты никуда не пойдёшь.

– Отлично. Я как раз собиралась позвонить своему другу.

– С ним ты тоже не пойдёшь.

– Это ещё почему?

– Потому что я так сказал. – Максим хитро сужает глаза. – Я тебя нашёл, позволяю тебе выйти на свободу, и я несу за это ответственность. К тому же приветствуются навыки первой медицинской помощи. Иными словами, с тобой пойду я, и только я.

– Очень смешно, – неохотно протягиваю я. – Ты шутишь?

– Нет. Я абсолютно серьёзно.

– Господи, но зачем я тебе? Обуза на день – развлечение у золотой молодежи?

– Мне просто нечего делать.

– Так это от безысходности.

– Расценивай моё предложение как хочешь, – улыбается парень. – Итак, как человек знающий, я прекрасно понимаю, от чего бы ты сейчас не отказалась.

– И от чего же? От другой жизни?

– Нет. От еды, чужачка. От нормальной человеческой еды.

Хочу ответить что-нибудь едкое, но вдруг понимаю, что в этом нет смысла. Он прав. Я безумно проголодалась.

– Допустим, я согласна, – аккуратно протягиваю я.

– Допустим, я и так это знал.

– И куда мы пойдем?

– Даже не знаю. Судя по твоему виду, в ресторан нас не пустят. – Макс пристально глядит на меня, и я вдруг вспоминаю, что выгляжу отвратительно. Кроме того, что на мне спортивные штаны и растянутый старый свитер, я не мыла голову несколько дней и вместо лица гигантский синяк. Мне становится стыдно, и я отвожу глаза. – В кафе тоже…

– Прекрати, – рявкаю я.

– Не любишь правду?

– А ты любишь оскорблять людей?

Парень усмехается и начинает двигаться в противоположную от больницы сторону.

– Не беспокойся, чужачка, – ласково произносит он, и я непроизвольно поднимаю глаза, чтобы убедиться в искренности его интонации. – Ты прекрасно выглядишь.

– Ну да.

– Так и есть. Пара синяков тебя не портит. Поверь.

– С чего мне тебе верить?

– Я мужчина и могу отличить истинную красоту от поддельной.

– Неужели? – Я пытаюсь говорить непринуждённо, хотя его слова смутили меня и заставили покраснеть. – И как ты это делаешь?

– Давай я не буду раскрывать все свои секреты.

Парень хмыкает, а я замечаю в нескольких метрах от нас его машину.

– Не думала, что окажусь в автомобиле так скоро, – шепчу я.

Становится не по себе. Вспоминаю рыжее пятно, крик Лёши и невесомость. Закрываю глаза и встряхиваю волосами, надеясь избавиться от этих воспоминаний. Но они остаются. В голову вдруг приходит бредовая мысль: как я буду сдавать на права, если столбенею при виде машин?

Максим останавливается. Он колеблется, я это чувствую, хоть и не вижу его лица. Внезапно мне становится стыдно: я опять веду себя как трусиха. Хочется скрыть страх, но не получается. Организм реагирует отдельно от разума, и мне остается лишь надеяться на то, что сердцебиение чуть сбавит темп в ответ на мои мольбы и просьбы.

Но всё остается по-прежнему.

Неожиданно Макс проводит пальцами по моим скулам, медленно и нежно, и я ошеломлённо распахиваю глаза. Мне хочется что-нибудь сказать, но я молчу. Смотрю в тёмно-синие глаза парня и не могу шевельнуться. Он изучает моё лицо, шею и плечи. Его интерес привлекает. Парень аккуратно прикасается к моей ключице кончиками пальцев, поднимается к подбородку, останавливается на щеке. Создаётся впечатление, что он сканирует мою кожу, пробует её на вкус. А затем вдруг смотрит мне в глаза, и в этом взгляде столько волнения и жажды, что теперь я слышу биение своего сердца во всём теле, ощущаю его повсюду. Кажется, я способна не отрывать глаз от его синевы вечно. Ведь там столько уверенности и храбрости. Если бы Макс был моим другом, я смогла бы на него положиться, найти в нём опору и защиту.

Если бы Максим был моим.

– Я не позволю тебе пострадать, Лия, – шепчет он, и у меня пробегают мурашки по спине. Волоски на руках и шее поднимаются, электризуются, а дыхание становится тяжёлым. – Со мной ты в безопасности, слышишь? Со мной можешь ничего не бояться.

Наши лица очень близко. Я ощущаю его горячее дыхание, а он слышит, как я вздыхаю. На несколько секунд мне кажется, что движение вокруг остановилось, и сейчас вся жизнь сосредоточена в паре сантиметрах между нами. Однако иллюзия покидает меня. Максим неожиданно отстраняется и растерянно выпускает меня из объятий.

– Так что, – он откашливается. – Так что можешь не волноваться.

Мне так много хочется ему сказать, но я не могу вымолвить и слова. Киваю и аккуратно сажусь на пассажирское сиденье, едва парень открывает дверь. Он обходит автомобиль, а я до сих пор ощущаю тепло его рук на лице и испытываю такую дикую неловкость, будто сделала нечто плохое и запретное.

Он садится за руль, я боюсь повернуться в его сторону. Вдруг он увидит мои красные щеки или заметит пот на лбу?

– Тебе холодно?

– Немного.

Он заводит машину и включает печку.

– Скажи, когда согреешься.

– Хорошо.

Дрожащими руками пристегиваюсь. Парень нажимает на газ, и меня впечатывает в сиденье так грубо, словно ударил неистовый поток ветра. Дыхание сбивается. Мы едем медленно, а мне кажется, что летим. Обеспокоенно гляжу по сторонам, пытаюсь наблюдать за проезжей частью, но бессмысленно. Меня до сих пор тошнит, перед глазами вертятся дома, деревья, люди, и я не могу сфокусироваться.

– Чужачка, ты как?

– Всё нормально. – Сглатываю и выдавливаю улыбку. – Разве не видно? Все отлично.

– Я вижу лишь панику. Успокойся. Я вожу уже пять лет. – Заметив мой удивлённый взгляд, он добавляет: – Из них три года – легально.

– Максим, всё хорошо.

– Поэтому ты сейчас порвёшь пальцами сиденье?

Я опускаю глаза, вижу свои руки и испускаю громкий вздох. Ногти впились в чехол, словно одичавшие пиявки. Резко отпустив сиденье, я прижимаю ладони к коленям и откидываю голову назад.

– Прости, – трудно дышу. – Прости, я не хотела.

– Ничего страшного. Может, остановиться?

– Нет, не стоит.

– Если тебе плохо…

– Прекрати вести себя так, словно я инвалид и умру через несколько дней, – серьёзно говорю я и смотрю на парня. – Да, мне не по себе, но это не значит, что ты должен жалеть меня или испытывать сочувствие.

– Я просто не хочу, чтобы тебе стало хуже. Дело не в жалости, а в беспокойстве.

– А ты не беспокойся. Я ведь не настолько слабая, чтобы умереть от бешеной скорости сорок километров в час. Это, конечно, очень и жутко опасно. Но я переживу.

Максим усмехается и смотрит на меня как-то по-новому. Наконец я замечаю в его тёмно-синих глазах уважение. Мне это льстит. Ужасно льстит.

– И куда ты, чужачка, хочешь, чтобы мы поехали?

– Ты прав насчет моего внешнего вида, – признаюсь я и аккуратно стягиваю волосы в тугой хвост. – Выгляжу я так, словно только что восстала из мёртвых. Пугать людей в кафе не стоит, так что обойдёмся без еды.

– Я так не думаю.

– Не думаешь, что я плохо выгляжу или что стоит обойтись без еды?

– Оба варианта, – он подмигивает. – Я что-нибудь придумаю.

– И что же? – Макс паркуется и глушит двигатель. – Тут стоять нельзя, – умничаю я.

– Я ненадолго.

– Ты куда? – Вопрос повисает в воздухе. Максим выходит из машины, закрывает дверь и скрывается за поворотом. – Отлично!

Выдыхаю и оглядываюсь: в салоне чисто, я бы даже сказала пусто. На панели лежат диски, и я внимательно их изучаю: Nirvana, Radiohead, Би-2. Отмечаю, что вкус у парня отменный. Будь у меня машина, музыка в ней играла бы такая же. Неожиданно замечаю ещё один диск. Он лежит на панели со стороны водителя. Отстёгиваю ремень и аккуратно тянусь к нему. Диск не лицензионный. Наверняка выборка любимых треков. Я открываю коробку и вижу надпись: Бесстрашному.

Мной овладевает интерес. Убедившись, что Макса ещё нет, я вставляю диск в магнитолу. Через пару секунд из колонок доносится музыка. Я застываю, вслушиваясь в ноты. Мелодия кажется знакомой, но я не могу вспомнить, где её слышала. Напрягаюсь и чувствую лёгкое раздражение. Мне всегда трудно вспомнить подобные вещи, но, едва зазвучали слова, на меня снизошло озарение. В конце припева я очарованно повторяю за певицей:

– Такая любовь убьёт мир.

«Маша и Медведи». Задумчиво смотрю перед собой и не знаю, радоваться ли мне очередному восстановлению памяти. Такое чувство, что эта песня когда-то много значила для меня, но её грустные слова не позволяют ощутить вкус счастья.

Я недоуменно переключаю трек.

С первых же аккордов узнаю Земфиру. Переключаю. В затакте словосочетание большие города, и я уже знаю, что играет Би-2.

Такое времяпровождение очень меня увлекает. Мне нравится угадывать мелодии, в каком-то смысле восстанавливать воспоминания.

В предвкушении включаю дальше и неожиданно замираю. Почему-то воздух застревает в горле, а ладони мгновенно становятся мокрыми. Я делаю громче. Ещё громче. Начало песни гремит в машине, давит на меня со всех сторон, но я делаю ещё громче! Ещё! Внутри что-то растёт, пульсирует. Сердце неистово бьётся, отдает во всём теле, и я прикрываю рукой грудь: боюсь, что оно вот-вот выпрыгнет. Начинается куплет, но я до сих пор не могу понять, кто поёт. Слова странные: знакомые и чужие одновременно. Я напрягаюсь. Буквально слышу, как в голове вертятся мысли. Почему-то становится не по себе. Да и дышать трудно, и тело наливается свинцом. Я испуганно понимаю, что ощущаю себя загнанной в клетку. Эта машина – тюрьма, этот запах – прошлое, схватившее меня своими когтистыми лапами. Страх. Мне вдруг становится страшно. Я обхватываю себя руками и закрываю глаза. Что происходит?

– Хочешь оглохнуть? – В машине неожиданно появляется Максим, и я испуганно подпрыгиваю. Смеясь, он делает тише, и атмосфера безумства испаряется. Закрыв за собой дверь, парень протягивает мне бумажный пакет из «Макдоналдса»: – Ужин подан.

– Вообще-то обед, – дрожащим голосом подмечаю я и растерянно киваю: – Спасибо.

– Нашла мои диски?

– Они лежали на панели, я не удержалась и решила послушать.

– И как?

– Довольно-таки неплохо. – Мне ещё не по себе. – На диске, который я только что слушала, написано «бесстрашному». Это ты у нас бесстрашный?

– Да. Это прозвище мне дали в стае. Но я не люблю, когда меня так называют.

– Почему?

– Давай договоримся: вопросы только во время трапезы. – Парень откладывает свой пакет на заднее сиденье и заводит машину. – Предлагаю остановиться в парке, здесь меня в любой момент могут оштрафовать.

– Как скажешь. – Я с любопытством смотрю на Максима и замечаю татуировку на шее. Кобра. Хочется спросить, откуда она, но я сдерживаюсь.

На самом деле это первый человек, который отложил разговор на несколько минут, а не на несколько месяцев. Поэтому я прислушиваюсь к его словам и еду молча до парка. Когда мы приезжаем, Макс паркуется под огромным деревом, выключает ближний свет и глушит двигатель. Отодвинув своё сиденье чуть назад, он берёт пакет с едой и принимает положение полулежа. Я бы хотела сесть так же, но мне не позволяет больная спина. Выдохнув, я прижимаю ноги к себе и откидываю назад голову.

– Не думала, что проведу выходные в твоей компании, – признаюсь я. – Очень интересный исход дня.

– Я тоже так не думал, – отрезает парень и достает огромный гамбургер. – Но жизнь – вещь непредсказуемая.

– Сожалеешь?

– Это не тот случай, чтобы сожалеть.

– А какой должен быть случай?

– Два вопроса подряд, чужачка, – Максим жадно откусывает гамбургер и невнятно произносит: – Это не по правилам. Будем спрашивать по очереди.

– Ладно. – Открываю свой пакет и счастливо улыбаюсь. Картошка фри, чикенбургер, кусочки мяса. Голова идёт кругом. – Максим, ты мой герой.

– Я знал, что тебе понравится.

Я искренне улыбаюсь и пробую картошку: какое блаженство!

– Задавай вопрос, потому что я хочу задать свой. Ну же!

– Хорошо. – Парень хмурится, а затем протягивает: – Только давай договоримся: ответ не в два предложения, а полный.

– Договорились.

– Тогда вот мой вопрос: когда мы были под мостом, ты сказала, что не помнишь, как на твоём запястье появилась татуировка. Это последствие бурной вечеринки или что-то другое?

Я усмехаюсь.

– Вообще-то я потеряла память. – Гамбургер в руках парня застывает. – Прошлым летом упала с крыши пятиэтажного дома, а очнувшись, поняла, что не помню целый год. Врачи сказали, у меня амнезия.

– Прости. Я не знал. Наверное, с этим трудно смириться.

– Да уж. Я до сих пор не смирилась. – Почему-то меня не смутил его вопрос. Наоборот, стало легче, после того как я ответила. – Что ж, не всё в жизни так гладко, как хочется.

– Мне жаль.

– Разве мы разговариваем, чтобы пожалеть друг друга? Я ведь выжила, так что жалеть меня незачем.

– Ты права. Незачем.

Я киваю и увлечённо прикусываю губу. Хочется спросить о самом важном, но я начинаю издалека:

– Как ты попал в «стаю», и когда это произошло?

– Чуть больше года назад мы с братом наткнулись на группу подростков. Они развлекались прыгая с моста в реку. Полное безумие, – Максим улыбается. – Парни привязывали себя к железному бортику и ныряли в тридцатиметровую пропасть. На удивление, мне захотелось попробовать.

– Ты просто псих, – восклицаю я. – Это же опасно!

– Я стал Бесстрашным не потому что раздавал всем цветы, чужачка. Естественно, опасно, но разве меня это волновало? Я так полюбил развлечения подобного рода, что собрал с братом собственную компанию, где люди могли совершать безумные поступки и получать от этого удовольствие. А главное – получать удовольствие без последствий.

– 16 погибших подростков. Разве это не последствия? – осуждающе спрашиваю я.

– Ты ничего не знаешь. Так что прошу, не делай скоропалительных выводов.

– Подожди, – меня вдруг озаряет. – Ты сказал, собрал «стаю» с братом. Получается…

– Да, – Макс откусывает гамбургер и пожимает плечами: – Шрам, или, говоря человеческим языком, Стас, мой родной брат.

Я ошеломленно выдыхаю и только сейчас понимаю, насколько была слепа. Их внешнее сходство очевидно: острые скулы, прямой нос, чёрные, почти угольного цвета волосы, смугловатая кожа. Только глаза по цвету разные. Но я уверена, что, присмотревшись, нашла бы и в них что-то общее. Вероятно, меня ввела в заблуждение рана на лице предводителя: она изменила не только внешность парня, но и его внутренний облик. И все же как я могла так облажаться?

– Что ж, моя очередь. – Максим не ждёт, пока я приду в себя, спрашивает: – Почему тебя так интересует «стая»? В чём подвох?

– Подвоха нет. Я наткнулась на вас случайно, потому что хотела спасти сестру. – Я серьёзно смотрю на парня. – На самом деле, ваше сборище представлялось мне рассадником отморозков, которым плевать на свою жизнь и общепринятые правила. Вы делаете что хотите, когда хотите и где хотите. Я считаю это аморальным образом жизни. Точнее, я так считала. Но сейчас, – мне приходится придвинуться к Максиму, потому что произносимые слова являются страшной тайной: – Но сейчас я понимаю, что ошибалась. Моё мнение насчет того, что в ваших телах вместо крови течёт адреналин, – не изменилось, но я вижу что-то ещё, нечто такое, что жутко привлекает. И пока я не пойму, о чём речь, мне никуда от вас не деться.

Макс улыбается:

– Интересный ответ.

– Я хочу говорить честно, чтобы потом не было недопонимания. Скажи мне, «стаю» основали ты и твой брат. Так почему бразды правления в его руках? Почему вы не командуете вместе? Возможно, тогда удалось бы избежать многих смертей и трагедий.

– Мне это не нужно.

– А Шраму нужно?

– Пойми, хоть мы и родные братья, у нас разные жизненные принципы. Я – участник, он – организатор. – Парень выдыхает. – Руководить должен один человек, и я рад, что не мне представилась эта возможность.

– Считаешь, из тебя вышел бы плохой предводитель?

– Я не знаю и даже не хочу об этом думать. Тебе кажется, что Стас – корень зла, что он – причина всех наших бед и несчастий. Но ты глубоко ошибаешься. Мой брат готов пожертвовать всем, что у него есть. Он не даст свою «стаю» в обиду, я знаю это. Если бы у меня был выбор, я доверил бы свою жизнь именно ему, потому что… – Парень громко выдыхает: – Потому что это его призвание! Он так долго не мог найти себя, а сейчас, наконец, нашел. Стас – отличный предводитель и верный друг. Я уверен в нём, как в самом себе.

Я вспоминаю, как на перроне Шрам сдвигал подростков ближе к центру вокзала, как он предупреждал не терять голову во время испытания. Но это кажется такой мелочью по сравнению с тем, когда я просила его помочь освободить Карину из куба, а он стоял и бездействовал. Спорные чувства – и я не могу понять, в состоянии ли я доверить свою жизнь этому человеку так же спокойно, как Максим. Наверное, пока нет.

– Почему ты стояла на рельсах так долго? – неожиданно спрашивает парень, и я недоуменно пожимаю плечами.

В его глазах отражается грусть и какая-то безнадёга. Мне не понять этого взгляда. Только не сейчас. Может, чуть позже, но не сегодня.

Я не ожидала такого вопроса, поэтому я долго думаю, прежде чем ответить.

– Возможно, – колеблюсь, прикусив нижнюю губу. – Возможно, мне понравилось ощущать себя свободной.

– Но ты могла погибнуть.

– Я бы успела отпрыгнуть в сторону.

– Вряд ли, – Макс с горечью улыбается. – Ты должна чувствовать разницу между храбростью и безумством, чужачка. Глупость не поощряется. Большинство страдают именно потому, что приписывают себе слишком много.

– И это мне говорит человек, который прыгает с тридцатиметровой высоты в пропасть, вооружившись толстым канатом.

– Я серьёзно.

– Я тоже, – с вызовом восклицаю я. – Откуда твоя уверенность в себе? Если тебя прозвали бесстрашным, значит, ты совершил массу безумных поступков, не колеблясь и не дрожа. Чем я хуже?

– Ты ничего обо мне не знаешь. Нельзя перестать бояться. Каждый раз я понимаю, что могу не вернуться домой и сильно рискую, но на то у меня есть свои причины. Моя уверенность граничит с безысходностью и апатией. Я потерял вкус к жизни и теперь пытаюсь восстановить его, прыгая с обрыва, кидаясь под поезд и разгоняясь до двухсот километров в час. Адреналин спасает меня от смерти при жизни. Но зачем это тебе? Почему ты подвергаешь себя такой опасности? – Он недоуменно качается головой. – Кричишь на свою сестру, но делаешь то же самое.

– Тебе не понять.

– Это ты не понимаешь, Лия, – я поднимаю глаза на парня и чувствую как мне передаётся его волнение. – Не знаю, чего ты хочешь добиться, но это не стоит твоей жизни.

– Следующий вопрос, – раздражённо отрезаю я. – Итак…

– Мы ещё не закончили.

– Закончили. Я и так сказала тебе слишком много, теперь твоя очередь отвечать. – Парень громко выдыхает, а я задаю главный вопрос, который волнует меня больше всего: – Разумнее было бы спросить: страдаешь ли ты раздвоением личности? Но я не стану оскорблять тебя и поставлю вопрос по-другому: зачем сначала избивать меня, а потом спасать жизнь? Причём неоднократно.

– Чужачка, – протягивает Максим. – Это глупо.

– Ответь.

– Сама подумай.

– Макс, ты нарушаешь правила. Я задала вопрос – отвечай на него.

– Неужели это не очевидно? – Я качаю головой, и парень громко выдыхает: – Я помогаю тебе, потому что нахожусь в нужное время и в нужном месте.

– Что за чушь? – возмущаюсь я. – Хочешь сказать, ты побил меня, потому что находился в нужное время и в нужном месте? Это, как минимум, странно.

– Правила стаи просты – чужаков мы не терпим, а ты – чужая. У тебя не было вариантов, ты пострадала бы в любом случае. Правда, есть одно «но»: пострадать от гематомы на плече или от сломанных рёбер? – Глаза Максима становятся яркими, и я невольно засматриваюсь, осознавая, что даже в этом отвратительном поступке просвечивается нотка героизма. – Поединок с Костей, в лучшем случае, закончился бы переломом. Я сделал так, что ты смогла ходить на следующий день. Чувствуешь разницу?

– Но зачем ты помогаешь мне?

– Это уже следующий вопрос.

– Нет. Ты не сказал главного. Почему ты спасаешь меня? Какая в этом для тебя выгода?

– Лия, – Макс пожимает плечами. – Я не могу по-другому.

– Но почему?

– Потому что не могу!

Парень поправляет чёрные волосы и проводит рукой по кожаному рулю. Выдохнув, он поднимает голову, и вдруг наши взгляды встречаются. Готова поклясться, что он, как и я, чувствует электричество в воздухе. Возникает странное желание приблизиться к нему, согреться, и это желание не пугает меня, а придает сил и уверенности. Я уже второй раз замечаю тягу к Максиму и не могу отрицать, что она существует. Сердце делает сальто, когда парень поднимает руку и протягивает её в мою сторону. Кажется, он хочет дотронуться до меня, и я затаиваю дыхание. Не могу шевельнуться. Мой взгляд прикован к его тёмно-синим глазам, а они смотрят на мои губы, шею, лицо. Это сводит с ума и одновременно обезоруживает. Я забываю, как дышать. Его пальцам остаётся несколько сантиметров до моей щеки, но я уже чувствую жар в том месте, где они коснутся лица, и покалывание на коже. Возникает мысль придвинуться чуть ближе, ведь тогда я, наконец, почувствую его прикосновение, но я быстро отбрасываю эту мысль. Мне не по силам даже моргнуть. И когда стук сердца становится таким громким, что его смог бы услышать и сам парень, Макс опускает руку. Я разочарованно выдыхаю и отвожу взгляд в сторону.

– Прости, – шепчет он и растерянно отодвигается. Запустив пальцы в густые волосы, Максим откидывает назад голову и вновь произносит: – Прости меня.

– Ничего.

– Нет, правда. Я не хотел.

Вновь поднимаю глаза на парня и чувствую пустоту внутри: он не хотел. Пытаюсь улыбнуться – не получается. Почему-то день резко переходит в вечер. Становится темно, мрачно и тихо.

– Мне пора в больницу, – сообщаю я и заворачиваю пакет с едой. – Отвези меня, пожалуйста.

– Да, конечно.

Он заводит машину, жмёт на газ и всё это время избегает встречаться со мной взглядом. Становится ещё неприятнее. Прикусив губу, я смотрю в окно и наблюдаю за тем, как деревья превращаются в дома, а река – в дорогу. Парк остаётся позади, и мы въезжаем в город с пылью вместо тумана и с дымом вместо облаков.

В салоне тепло, но мне холодно. Атмосфера непринужденности испаряется, остаётся лишь колючее недопонимание. От этого я чувствую себя неловко и даже смущаюсь, едва голова Макса на несколько градусов поворачивается в мою сторону.

– Ты знала, что «стая» перенесла инициацию на конец ноября? – внезапно прерывает тишину парень, и я благодарно выдыхаю. Ещё чуть-чуть – и я бы повесилась прямо на дверной ручке.

– Правда? Почему?

– Стасу не понравилось, что ты попала в аварию. Он не считает это обычным стечением обстоятельств.

– Это я уже слышала.

– В любом случае, я с ним согласен, – отрезает Макс. – Нам некуда спешить. Лучше разобраться сейчас, чем расплачиваться за упущенное потом.

– Вы так уверены, что аварию подстроили. Но люди ежедневно гибнут на дорогах, и в этом нет ничего сверхъестественного, – я пожимаю плечами. – Астахов просто не заметил на дороге человека. Кажется, человека. Если честно, я так и не поняла, кто или что возникло перед нами.

– Я предупреждал тебя: быть в «стае» опасно. У нас много проблем, с которыми не сталкиваются обычные люди.

– Например?

– Например, подстроенная авария.

– Но кому это нужно? – удивляюсь я. – И зачем?

– Трудно сказать, Лия. На другом конце города есть ещё одна компания. Сборище отморозков, пытающихся доказать своё превосходство. Я считаю их причастными к данному происшествию.

– Думаешь, загвоздка в выяснении отношений?

– Очень может быть.

– Но ведь речь идёт о человеческих жизнях! – возмущённо восклицаю я. – Вы должны разобраться, иначе пострадает кто-нибудь ещё.

– Чужачка, – улыбается Максим, и я замечаю за поворотом больницу. – Мы именно этим и занимаемся.

Мне становится не по себе от того, что кто-то хочет моей смерти. Пробегает холодок по спине, и я вжимаюсь в сиденье, сцепив перед собой руки.

– Не волнуйся, – увидев беспокойство на моём лице, протягивает парень, сбавляет скорость и останавливается напротив здания госпиталя. – Ты в безопасности, если не будешь совать свой нос туда, куда не следует.

– По-моему, мы уже выяснили, что это моё любимое занятие.

– Тогда будь осторожна и не действуй сгоряча. Иногда поспешные выводы приводят к непоправимым последствиям.

Я киваю и громко выдыхаю.

– Что ж, – поправив волосы, улыбаюсь. – Спасибо, что вытащил меня из этой тюрьмы и позволил немного отдохнуть.

– Вытащила ты себя сама, я лишь вовремя оказался рядом.

– И далеко не в первый раз.

Наши взгляды снова встречаются, и опять хочется смотреть на Макса бесконечно долго. Но на этот раз я не позволяю эмоциям взять надо мной верх. Выхожу из машины.

– Лия. – Оборачиваюсь. Парень смотрит на меня и загадочно улыбается. Чего-то ждет, но чего? У меня внутренности сворачиваются в трубочку, я еле стою на ногах, пошатываюсь и неуклюже выравниваюсь. – Инициация перенесена на конец ноября, но это не значит, что «стая» перестанет собираться. Каждое третье воскресенье мы ходим в бар рядом с набережной. Ты приглашена.

– Уже смирился с тем, что я одна из вас? – Мой голос дрожит, но я надеюсь, он не заметил.

– С этим нельзя смириться. Ты всегда будешь чужачкой. – Я собираюсь ответить что-то колкое, но замечаю, как дёргается уголок его губ, и замираю, не в силах вымолвить ни слова. – Но, раз уж я решил стать твоим телохранителем, я должен находиться рядом. А рядом – это на расстоянии нескольких метров друг от друга. Не больше.

– Мне не нужен телохранитель. Я не такая слабая, как ты думаешь.

– Отлично. Значит, телохранитель нужен мне.

– Вот как, забавно, – внутри меня взрываются огромные шары с горячей жидкостью. Они ошпаривают органы, и мне становится так жарко и душно, что я мгновенно забываю о холоде. Почти не могу дышать, держусь лишь за счет сохранённого секундой назад кислорода. Это ощущение не покидает меня вплоть до момента, когда я заканчиваю фразу: – Тогда ещё встретимся.

– Не сомневаюсь.

Макс закрывает окно, и я отворачиваюсь. Не могу больше смотреть на него, просто нет сил. Бегу в больницу, прижимая к себе руки. Ладони вспотели. Вытираю их о штаны и громко выдыхаю. Слишком странно, слишком просто. Не бывает такого, что ты не знаешь человека, а потом внезапно перестаёшь дышать в его присутствии.

Я вхожу в больницу и на пороге сталкиваюсь с женщиной. Тело отвечает на удар и ноет, словно ребенок, которого разбудили. Мышцы шеи схватывает лёгкая судорога, и мне трудно шевелить головой. Прикусываю губу. Моргаю и пытаюсь взять себя в руки. Выпрямляюсь, насколько могу, иду мимо охранника и замечаю, что он выходит на середину прохода, чтобы преградить мне путь.

Сердце подпрыгивает.

– Куда направляемся? – Голос тяжёлый, прокуренный.

Я поднимаю глаза и замечаю седые усы, широкие брови и низко посаженные глаза. Сглатываю.

– Я иду в палату.

– Время для посещений закончилось полчаса назад.

– Вы меня не поняли. Я направляюсь к себе в палату. Выходила подышать.

– Неужели? – Охранник устало выдыхает. – Имя, фамилия.

– Лия Бронская.

– Так-так, – мужчина смотрит в толстую тетрадь и ведёт по колонке пальцем. – Есть такая. И почему ты выходила? Пациентам, которые лежат в твоём отделении, запрещается покидать территорию больницы.

– А мне разрешили.

– И кто же?

– Родители. Они здесь работают.

Неожиданно охранник усмехается и громко захлопывает тетрадь. Я вздрагиваю.

– Они об этом хотя бы догадываются? – Хочу ответить, но вместо этого устало выдыхаю. Конечно, они понятия не имеют, что я выходила. Начинает болеть голова. Я морщусь и вновь смотрю на мужчину.

– Пожалуйста, пропустите меня. Этот день был долгим. Я очень устала.

– И кто тебе виноват, что ты не отдыхала в палате?

– Чёрт, прошу вас. – Возможно, я унижаюсь, но сейчас меня это не волнует. Голова кружится, кружится и кружится. Наверное, так на мой организм действует запах лекарств и старой мебели, который встретил меня с распростёртыми объятиями на пороге. – Это больше не повторится. Я обещаю.

– Ты понимаешь, что я должен вызвать твоих родителей?

– Не надо. Они не поймут.

– Прости. – Охранник тянется рукой к рации, но я вдруг хватаю его за запястье. Он удивлённо вскидывает брови и замирает. Мне самой не по себе, поэтому я неуклюже разжимаю пальцы и испуганно выдыхаю.

– Пожалуйста. Прошу вас, не делайте этого. – У меня в запасе ещё несколько секунд, прежде чем он опять решит сообщить о моем побеге, и я выпаливаю: – Ко мне приезжал мой парень. Родители не одобряют его, и на этой почве мы сильно ссоримся. Поймите, если они узнают, что он приезжал навестить меня, нам больше не разрешат видеться! Умоляю, мне не выдержать этого!

О да! Актриса из меня прекрасная. Врать я всегда умела, но это что-то новенькое.

Охранник цокает и недовольно складывает на груди руки.

– А мне от этого что? Девушка, есть определённые правила и…

– Прошу вас! – перебиваю я и пытаюсь сделать жалостливый вид. – Пожалуйста. Я больше никуда не уйду. Только позвольте мне вернуться в палату. Мама скоро придёт на работу и захочет меня навестить. Если меня там не будет…

– О, боги, – хрипя, протягивает мужчина и внезапно раскидывает руки в стороны. – Чтобы больше не попадалась мне на глаза, ясно?

Я киваю и благодарно улыбаюсь:

– Спасибо вам большое.

– Иди уже! – Он переминается с ноги на ногу и бормочет: – Молодёжь.

– Спасибо, – вновь шепчу я и срываюсь с места.

Надо идти как можно быстрее, пока он не передумал, но головная боль перерастает в нечто большее. Я чувствую, как немеют ноги, вижу, как темнеет перед глазами, и неуклюже притормаживаю. Недоуменно придавливаю рукой живот. Мне плохо. Может, так подействовал свежий воздух?