Читать книгу Я говорил, что скучал по тебе? - Эстель Маскейм - Страница 7

Как я ни умоляю маму уехать, она отказывается. Выключает двигатель, вертит на указательном пальце ключи от машины и молчит, словно воды в рот набрала. Не уговаривает, не утешает. Мне ничего не остается, как выйти из машины и встретиться лицом к лицу с человеком, на которого я не могу смотреть.

Я еле волочу налитые свинцом ноги, оглядываясь через плечо на маму и посылая ей глазами безмолвный сигнал бедствия, но она лишь пожимает плечами и устремляется к черному ходу, чтобы не мешать нам. Какая трогательная забота!

Тайлер стоит на крыльце, засунув руки в карманы джинсов, и нервно кусает губы.

Я останавливаюсь в нескольких метрах от него и замечаю на щеке красноватое пятно. Мне так стыдно, что я не могу даже посмотреть ему в глаза.

– Извини, что ударила, – говорю я, не поднимая головы.

Он пожимает плечами и трогает щеку.

– Ничего страшного.

Наступает неловкое молчание, от которого мне хочется плакать. Почему так случилось? Как мы до такого дошли? Когда вспоминаю причину, меня вновь охватывает ярость, я с трудом сдерживаюсь. Слышно, как по дороге проезжают машины.

– Ты можешь поехать со мной?

Я наконец осмеливаюсь посмотреть ему в глаза.

– Куда?

– Не знаю, я бы хотел с тобой поговорить.

В его глазах – тревога. Он боится, что я откажусь.

– Пожалуйста, Иден.

– Не о чем нам разговаривать.

– Нет, есть.

Несмотря на мое отчаянное сопротивление, я тону в его зеленых глазах, которые всегда обладали надо мной властью. Как я любила эти глаза! Теперь я их ненавижу. Он приготовился к спору, но я не собираюсь спорить с тем, с чем согласна. Тайлер прав: нам есть о чем поговорить, просто я не хочу.

Что делать? Больше всего мне хочется вбежать в дом и запереть за собой дверь, однако я понимаю, что все равно от него не отделаюсь. Надо покончить с этим раз и навсегда.

Я молча киваю, он облегченно вздыхает и достает из заднего кармана ключи от машины, а я ловлю мамин взгляд из-за шторы в гостиной. Заметив, что я смотрю на нее, она наклоняется и исчезает из виду. Я вспоминаю нашу ссору. Мне сейчас легче говорить с Тайлером, чем с мамой.

Что-то не видно его роскошной тачки. Я оглядываюсь по сторонам, вспоминая навороченную спортивную «ауди», которую трудно не заметить: элегантную, отполированную до зеркального блеска, с антрацитово-черными дисками. Однако Тайлер ведет меня к другой машине, припаркованной через дорогу. Черная, четырехместная, колеса покрыты засохшей грязью, а по пассажирской двери тянется пара царапин. Достаточно популярная модель «ауди», которых в городе полно, и не новая. Я удивленно смотрю на него, но он лишь пожимает плечами и говорит:

– Купил машину попроще.

– Почему?

– Поменял приоритеты, – серьезно отвечает он.

Я сжимаю губы и отвожу взгляд. В машине пахнет незнакомым одеколоном. На зеркале заднего вида висят три освежителя воздуха в форме деревьев. Чтобы не пялиться на Тайлера, я рассматриваю салон. Под ногами валяются какие-то брошюры, на приборной панели собралась пыль, на заднем сиденье разложены несколько футболок. Черные кожаные сиденья порядком вытерты.

Несколько минут едем молча, радио выключено, слышно только гудение кондиционера. Тайлер нарушает тишину:

– Мне нравится твоя новая прическа.

Я еще немного не в себе от его появления и не понимаю, о чем он говорит. Опускаю солнцезащитный козырек, вытаскиваю маленькое зеркальце и рассматриваю свое отражение. Ну да, прическа. Мои волосы были в два раза длиннее, а сейчас едва прикрывают плечи.

Ставлю на место козырек и опускаю глаза на прореху в джинсах.

– Угу.

Во мне многое изменилось. Я почти перестала пользоваться косметикой, потому что она размазывалась, когда я плакала. Поменялся и характер. Раньше я была спокойной и собранной, а теперь могу выйти из себя от любой мелочи, потому что меня переполняет ненависть. А еще я набрала пару лишних килограммов.

Многое изменилось, слишком многое.

Я втягиваю живот и приподнимаю колени, чтобы ноги не казались такими толстыми. Расслабляюсь только тогда, когда вижу, что внимание Тайлера полностью приковано к дороге.

Мы практически выехали из города. Час пик, дорога забита, и тишина кажется еще более тягостной. Я не начинаю разговор, потому что мне нечего сказать. Поговорить хотел он, а не я. В неловком молчании проходит целый час. Позади остались Беверли-Хиллз и Вест-Голливуд, и только когда Тайлер сворачивает на Норт-Бичвуд-Драйв, до меня доходит.

– Куда мы едем?

Не глядя на меня, Тайлер пожимает плечами и грустно вздыхает:

– Не знаю, как ты, а я давненько здесь не был. – И поднимает глаза на гигантские буквы вдалеке.

– Нет уж, я туда не пойду. Ты рехнулся? На улице сорок градусов жары.

– Пойдешь, – спокойно отвечает он, – у меня с собой вода.

Я начинаю лихорадочно придумывать причины, почему не могу в данный момент карабкаться на Голливудский холм: я в своих лучших джинсах и новой футболке; мне это неинтересно; сейчас слишком жарко; и наконец, я не хочу идти туда с Тайлером. Но это еще утомительнее, чем само восхождение. Поэтому я молчу и хмурю брови.

Мы проезжаем мимо поворота на ранчо «Сансет» и останавливаемся на небольшой стоянке, откуда начинается пешеходная тропа. Как и Тайлер, я здесь сто лет не была. Собственно, я поднималась к знаку один раз в жизни, три года назад, и тогда все было совсем иначе. Тайлер глушит мотор, выходит из машины и смотрит в небо. Я тоже покидаю салон, подхожу к нему и заявляю:

– Я не собираюсь туда идти, понял?

Он открывает багажник, полный всякого хлама – бумажки, куртка, какие-то провода, пустые банки из-под пива, – достает бутылку воды и протягивает мне.

– Пошли!

Я медленно плетусь за ним, размахивая бутылкой с теплой водой. Если Тайлера это и раздражает, то он не подает виду. Через несколько минут я осознаю, что веду себя как капризный ребенок, и ускоряю шаг. Мы молча идем дальше. Навстречу едут какие-то девчонки верхом на лошадях, проходит пара мужчин среднего возраста, видно, фотографировались на фоне надписи. Все это время мы тонем в молчании. За год разлуки мы потеряли все: понятные только нам шутки, проницательные взгляды, наши особенные моменты и клятвенные обещания, наше мужество и нашу тайну. Потеряли любовь и страсть. Осталось только молчание.

Мы поднимаемся все выше по тропе, ни разу не остановившись отдохнуть. Я начинаю идти задом наперед, потому что отсюда открывается умопомрачительный вид. Уж лучше смотреть на город, чем на Тайлера.

Мне становится грустно. Зачем я тащусь под палящим солнцем вверх по склону, поднимаясь к кучке букв на горе? В прошлый раз я поднималась сюда с друзьями, во всяком случае, так я считала. Тогда все было проще и все казались лучше. Тиффани, Рейчел, Меган, Джейк, Дин. Мы беспечно смеялись, передавали друг другу воду, перелезали через изгороди. За эти три года мы пережили многое: ссоры, падения, разрывы. Мы выросли.

Правильно сказал Тайлер прошлым летом в Нью-Йорке: мы разошлись, отдалились, практически прекратили общение, после школы каждый пошел своей дорогой. Наши колледжи разбросаны по всей стране. Иллинойс, Огайо, Вашингтон, Калифорния. Пару месяцев назад я узнала от Рейчел, что Дин в этом году поступил в Беркли. Конечно, сам он мне не сказал: была охота общаться с бывшей девушкой, изменившей ему с лучшим другом! Я знаю, Дин меня ненавидит, но я хочу, чтобы у него было все хорошо, и мне до сих пор жаль, что я так с ним обошлась. Я рада, что он будет учиться в Беркли, о котором так мечтал.

Далеко внизу виднеется Бербанк. Я этого не помню. В прошлый раз меня интересовала только надпись. Солнце слепит глаза – в отличие от Тайлера, я не захватила солнечные очки.

– Это все долина Сан-Фернандо, – показывает он вниз.

– Знаю, – сухо роняю я. – Я здесь живу, между прочим.

А вот и он, знаменитый голливудский знак. Огромные буквы, привлекающие внимание миллионов туристов, гордо возвышаются на склоне Маунт-Ли. Их защищает изгородь и видеокамеры, которые вдребезги разбивают мечты тысяч людей – потрогать буквы не получится.

Вокруг ни души, мы одни. Тайлер подходит к сетке и вздыхает.

– Ты намерен перелезть? – спрашиваю я.

Мне совсем не хочется проходить через это снова: дотронуться до буквы, а потом лететь вниз по склону горы, рискуя напороться на полицию или сломать себе шею. Я сажусь на тропинку, скрестив ноги. Земля теплая.

Тайлер оборачивается и смотрит на меня через плечо. Сейчас он выглядит старше своего возраста. Он повзрослел. Слишком повзрослел.

– Нет.

Он подходит ближе и садится на землю почти рядом со мной, вытянув ноги вперед и опираясь на руки. Его тревога передается мне, и по виску стекает струйка пота. Это просто от жары, говорю я себе.

Даже не верится, что совсем рядом шумный, наполненный движением город. Здесь тихо. Я вспоминаю крышу дома в Нью-Йорке, где мы чувствовали себя отрезанными от всего мира.

Тайлер молчит. Зеленые глаза слегка прищурены и устремлены вдаль, губы плотно сжаты. Впервые с сегодняшнего утра я позволяю себе его рассмотреть. У него отросли волосы, а на лице – трехдневная щетина, которая мне когда-то так нравилась. Я перевожу взгляд с лица на руки и вдруг замечаю свое имя. То ли не обращала внимания, то ли временно ослепла – совсем забыла об этой татуировке. Я и раньше считала ее глупостью, а сейчас – тем более. Буквы чуть потускнели, зато вокруг них теперь целая картина, занимающая почти всю верхнюю часть руки: циферблат часов и переплетенные венки роз. Очень красиво получилось, но я думаю только об одном: почему он не убрал мое имя?

Я сглатываю и отворачиваюсь. На моем запястье больше нет набитых тогда слов, их закрывает летящая голубка, которую я заполучила на весенних каникулах в Сан-Франциско. Рейчел решила украсить свою попу цветочной композицией, и когда подруга наконец перестала рыдать от боли, а я – от смеха, она сунула мне стопку альбомов:

– Выбирай!

Я заявила, что с меня хватит татуировок, а она ответила, что мне нужно изменить старую, и я согласилась. Художник сказал, что голубка символизирует новое начало, ну, там Ной с его ковчегом и все такое. Я не слишком религиозна, однако новое начало мне пришлось по душе. В тот день я окончательно перестала ждать Тайлера, и слова «No te rindas» – «Не сдавайся!» – навсегда исчезли. Я прячу руку и закусываю губу, чувствуя себя виноватой, что уничтожила девиз, согласно которому мы прожили наше лето. Тайлер тяжело вздыхает, понурив голову.

– Ты на меня злишься, – говорит он.

– Ты удивлен?

Он медленно поднимает голову и ловит мой взгляд.

– Я не знал, как ты к этому отнесешься. Но почему-то думал…

– Что я обрадуюсь? – перебиваю я. Как ни странно, я почти спокойна. Хотя мы оба говорим негромко и мягко, атмосфера постепенно накаляется. – Что я буду ждать тебя целый год?

– Наверное, да… Я думал, ты поймешь, – еще тише произносит он и вновь тяжело вздыхает.

Я долго молчу, пытаясь привести в порядок спутанные мысли, затем набираю воздуха и начинаю объяснять:

– Сначала так и было. Я поняла, что на тебя слишком много всего навалилось. Твой отец, наши родители… мы.

Я запинаюсь на последнем слове, отвожу взгляд от Тайлера и снова смотрю на знак, сжимая в руке бутылку с водой.

– Ты никогда не задумывался, что мне тоже было нелегко? Ты сбежал, как последний трус, оставил меня разгребать дерьмо. Я смогла уехать в Чикаго только в сентябре, мне пришлось сидеть в городе два месяца. Отец не пускал меня на порог и не разговаривал со мной, только угрожал, что не будет оплачивать учебу. Элла не могла смотреть мне в глаза, и ты вообразить не можешь, что вытворял Джейми. Ты, мать твою, даже не представляешь себе, какая он сволочь, ведь тебя здесь не было. Он ненавидит нас обоих. И кстати, весь город о нас знает. Люди шепчутся у меня за спиной и смотрят, как на последнюю шлюху. Ты ничего не знаешь, потому что сбежал. А я осталась. Одна. Я так хотела услышать твой голос, мне так нужно было, чтобы ты просто сказал: «Все будет хорошо», а ты ни разу даже на звонок не ответил.

Тайлер молчит, внимательно вглядываясь мне в глаза. Я тяжело дышу, у меня горят щеки. «Не плакать! – повторяю я как молитву. – Не плакать, не плакать, не плакать!»

Как я его ненавижу! И я не заплачу.

– Я не знаю, что тебе на это сказать, – тихо, почти шепотом говорит он. Его голос предательски дрожит.

– Для начала мог бы извиниться.

Взгляд исподлобья. В глазах – тревога и боль. Лоб пересекает глубокая морщина. Тайлер поворачивается и кладет руку мне на колено:

– Извини. Мне очень жаль.

Я смотрю на его руку. Прикосновение мне неприятно. Сжав губы, я сбрасываю руку и поворачиваюсь к городу. Воздух подернут дымкой, но Голливуд красив в любую погоду. Разглядывая панораму Лос-Анджелеса, я гадаю, что значит для Тайлера это «извини». Он жалеет, что уехал? Или что наша семья ополчилась против меня? Что так долго не приезжал? Или что все испортил?

Тут простого извинения недостаточно.

– Мне правда жаль, – говорит он и сжимает мою руку. – Черт, мне очень жаль. Я не знал.

– Ну да, конечно.

Я вырываю руку и отталкиваю его, потому что меня это бесит.

– А на что ты надеялся? Думал, вернешься и все обрадуются? Я буду любить тебя по-прежнему, наши родители сойдут с ума от счастья, и все будут считать нас крутыми? Так вот, мой отец по-прежнему в бешенстве, все считают нас уродами…

В заключение я произношу, глядя ему прямо в глаза:

– И я больше тебя не люблю.

Тайлер отшатывается, как от удара. Он в смятении. В его взгляде – миллионы вопросов. Он упирается локтями в колени и прижимает руки к лицу, а затем проводит ладонями по волосам. Его руки падают, словно подстреленные птицы, и он поднимает голову к небу, закрыв глаза.

Мне хочется домой. Что я здесь забыла? Я подбираю несколько камешков и швыряю в сторону изгороди, надписи, города. Это меня отвлекает: как бы я ни уговаривала себя, что мне безразлично, я не хочу видеть его мучений.

– Почему?!

– Что «почему»? – Моя рука зависает в воздухе.

– Почему ты… – Его голос срывается, он недоуменно трясет головой. – Что случилось?! Что… поменялось?!

Я опускаю руку и презрительно смеюсь:

– Ты шутишь? Ты издеваешься, на фиг?

У меня темнеет в глазах, сейчас взорвусь от злости. Я закрываю глаза, глубоко дышу и считаю до трех, а затем открываю их и смотрю на этого кретина.

– Ты пропал на целый год и надеялся, что я буду сидеть здесь и ждать, пока ты соизволишь вернуться? Так вот, я училась в колледже, встречала замечательных людей, и, несмотря на всю эту чушь, с которой мне приходилось справляться, у меня был чертовски хороший год. Если ты до сих пор этого не понял, пойми: я прекрасно обхожусь без тебя! Я способна прожить свою жизнь без великого Тайлера Брюса!

Мой запал кончается, и я умолкаю, хотя еще много чего могла бы сказать. Но я не намерена говорить ему всей правды. Я не скажу ему, сколько слез пролила в первые дни после его отъезда, не признаюсь, что причина лишних килограммов – мороженое и сладости, которыми я заедала горе, и он никогда не узнает, что чем дольше его не было, тем больше во мне накапливалось злости.

– Поехали со мной, – слишком быстро говорит Тайлер надломленным голосом. – Поехали со мной, хоть на пару дней, и я тебе покажу, чего я добился, и насколько лучше стал, и как я сожалею… Позволь мне… позволь… – Он переводит дыхание и произносит едва слышно: – Позволь мне все исправить.

– Куда мы поедем? Твой дом – здесь.

– Нет, – убежденно заявляет он, глядя на меня такими умоляющими глазами, что мне становится неловко. – Я здесь больше не живу. Просто приехал на пару дней, чтобы… увидеть тебя. Я приехал вчера вечером, и мама поселила меня в дурацкий модный отель возле школы, чтобы не узнал твой отец. В понедельник возвращаюсь домой.

– Что? – тупо моргаю я, не в силах сообразить, что он говорит.

Наверное, я что-то пропустила. Куда он возвращается? Его дом – здесь. Он должен снова влиться в свою семью, должен возмущаться, что его комнату превратили в кабинет, и ссориться с Джейми. Вот что означает приехать домой.

– Ты снова уезжаешь?

– Да, – кивает Тайлер. – И я хочу, чтобы ты поехала со мной. Я теперь живу в Портленде…

– В Портленде? – Я прерываю его так резко, что он замирает с открытым ртом. – В Портленде?!

– Это первое, что пришло мне в голову, – признает он.

Я сжимаю бутылку с водой так сильно, что она сейчас лопнет. Вскакиваю на ноги.

– Ты все это время был в Портленде?!

Да, я ненавижу Портленд. И мне должно быть безразлично, где был Тайлер, потому что это не имеет значения. Какая разница, где он прожил этот год, бросив меня. Но меня возмущает тот факт, что он жил в моем родном городе, ходил по улицам, которые я считала своими. Он не имел права забирать у меня мой город. Почему из всех городов в этой проклятой стране он выбрал именно Портленд? Еще больше меня удивляет, что я ничего не знала. Я целый год терялась в догадках, куда он пропал. Вначале я думала, что он снова поехал в Нью-Йорк. А ему оказалось достаточно гребаного Портленда с его гребаными дождями и гребаными горами.

– Поехали со мной, – умоляет Тайлер. Встает, делает шаг и обнимает меня за талию. – Пожалуйста, поехали со мной. Дай мне шанс исправить все это дерьмо. Хоть на несколько дней, и клянусь: если ты решишь, что я того не стою, то уедешь обратно. Это все, чего я прошу.

Я внимательно смотрю в глаза, которые совсем не изменились. В них легко прочесть все его тайны и скрытые чувства. Я вижу ужас, страх и боль. Невозможно поверить, что я так любила этого человека. Остались только обида и презрение. Нет, я не поеду с ним в Портленд.

– Все, поговорили, – шепчу я и снова отталкиваю его. Он сжимает зубы, засовывает руки в карманы и смотрит на меня с такой болью, что я отворачиваюсь. Ему больше нечего сказать. Я в последний раз окидываю взглядом панораму города и медленно отхожу назад. – Все кончено, Тайлер.