Читать книгу Новые соединения. Цифровые космополиты в коммуникативную эпоху - Этан Цукерман - Страница 2

Семидесятипятилетний аятолла Рухолла Хомейни 14 лет провел в изгнании. Он неустанно критиковал единоличного правителя Ирана шаха Реза Пехлеви, что привело его к вынужденной эмиграции, но не заставило замолчать. С 1977 года он жил в соседнем Ираке, где и нашел новый способ агитации. Поздно вечером, обычно около десяти, после того как толпы пилигримов, пришедших поклониться святилищу имама Али, отправлялись на покой, он читал длинные лекции всем, кто был готов его слушать. В этих направленных против шаха филиппиках он представлял его западнические реформы в свете теорий заговора, связывая их с «евреями и крестоносцами», целью которых было унизить и подчинить себе Иран.

Допуск к расположенному в Ираке святилищу был ограничен – из Ирана туда пускали не более 1 200 человек в год, и некоторые из них возвращались домой с необычным сувениром: кассетой с записью проповедей аятоллы. Кассеты переписывались и свободно распространялись на улицах Тегерана и других иранских городов. Под давлением президента Соединенных Штатов Джимми Картера, требовавшего выполнить обещания и начать реформы, шах приказал своей тайной полиции САВАК не изымать и не уничтожать эти кассеты. На кассетах писали «Соханрани мажаби» – религиозная лекция – и продавали рядом с записями популярных исполнителей. Глава «антиподрывного отдела» САВАК Парвиз Сабети подсчитал, что в 1978 году таких кассет было продано более ста тысяч,[1] а обвинительные речи аятоллы Хомейни услышали миллионы иранцев.

Амир Тахери работал редактором проправительственной газеты, когда эти записи приобрели широкую популярность. Два репортера газеты принесли с рынка кассеты и сели их послушать. Довольно быстро они пришли к заключению, что голос на записи принадлежит актеру, нанятому САВАК, чтобы дискредитировать Хомейни. При всем политическом радикализме, Хомейни был уважаемым ученым. Зачем ему пускаться в теории заговора и рассказывать, что шах заказал портрет вождя всех шиитов имама Али, где тот изображен голубоглазым блондином, а все потому, что шах хочет, чтобы Ираном завладели американские христиане? Если это не шутка, то наверняка попытка выставить аятоллу в невыгодном свете.[2]

Несколько месяцев спустя министр информации Ирана Дарюш Хомаюн опубликовал в старейшей газете страны «Эттала’ат» программную статью под заголовком «Черно-красный империализм». В статье министр разнес аятоллу по косточкам, обвинил его в сговоре с Советским Союзом (поэтому – красный, черный – цвет исламских фундаменталистов), в сотрудничестве с британской разведкой и гомосексуализме. Однако Хомаюн недооценил популярность изгнанника. 9 января 1978 года на улицы вышло 4 000 студентов с требованиями опровержения. Мощная иранская армия быстро разогнала протестующих, но несколько студентов погибли, многие получили ранения.[3]

Гибель студентов запустила лавину протестов, на которые правительство реагировало несоразмерно жестоко, что быстро привело к дестабилизации страны. По шиитской традиции умерших поминают на сороковой день после смерти, эта церемония называется «арбаин». В день поминовения волнения вспыхнули с новой силой и войска шаха убили еще больше протестующих; потом были новые поминки, и новые протесты, и, наконец, всеобщая забастовка. По оценке ученых, в этих выступлениях участвовало 11 % населения Ирана – больше, чем в русской или французской революциях.[4] К январю 1979 года в изгнание отправился уже шах, а Хомейни триумфально вернулся на родину. Более трех миллионов иранцев вышло на улицы, чтобы поприветствовать аятоллу.[5] Четыре месяца спустя подавляющее большинство иранцев проголосовало на референдуме за объявление Ирана исламской республикой.

Быстрое восхождение Хомейни к вершинам власти удивило сторонников шаха, которые видели, как Иран движется от исламского государства к светскому, где женщины имеют право голоса, а страна поддерживает тесные связи с Западом. То, какими средствами Хомейни в скором времени консолидировал в своих руках власть, удивило студентов, которые поддерживали его, поверив в его обещания свободы и антиимпериалистической демократии, а теперь наблюдали массовые казни политических оппонентов аятоллы.[6] Еще больше удивились политические эмигранты, которые вместе с Хомейни прилетели из Парижа в Тегеран, когда по прошествии двух лет они снова оказались в изгнании, если остались живы.[7]

Но больше всех, наверное, удивился Джимми Картер. В канун 1977 года, за несколько дней до первых студенческих волнений, он провозгласил тост за шаха, сказав: «Под мудрым руководством шаха Иран остается островком стабильности в одном из самых беспокойных регионов мира». Мнение Картера отразилось в отчете ЦРУ, которое в августе 1978 года не придало значения протестам: «Ситуацию в Иране нельзя оценить как революционную или даже как предреволюционную».[8]

Как получилось, что разведка крупнейшей мировой державы проглядела иранскую революцию?

В последние годы холодной войны цели и задачи аналитиков американской разведки начали все более усложняться. Раньше аналитики знали, кто главный противник их страны и какие сведения им нужно добыть: количество ракет SS-9, которые может развернуть Москва, и сколько боеголовок помещается на каждую ракету. Они должны были раскрывать секреты – реальные факты, которые одно правительство скрывало от другого. Однако к 1991 году, когда Советский Союз развалился окончательно, как отмечают в своей книге «Лучшая правда: разведка в информационный век» Брюс Берковиц и Аллан Гудман, у аналитиков появилась новая задача: разгадывать тайны.[9]

Эксперт по компьютерной безопасности Сюзан Ландау считает исламскую революцию в Иране одним из первых признаков того, что разведчикам и аналитикам необходимо было переключиться с секретов на тайны.[10] На первый взгляд Иран был сильным и стабильным союзником Соединенных Штатов в раздираемом конфликтами регионе. Однако столь быстрое свержение шаха и последовавший референдум, который превратил монархию в теократическое государство во главе с Хомейни, серьезно озадачили правительства всего мира. Революция 1979 года стала для разведок неожиданностью, потому что зарождалась она не во дворцах и бараках, но в домах и мечетях. Даже при более внимательном взгляде на Иран спецы ЦРУ уделяли больше внимания боеспособности и вооружению армии, чем кассетным записям, которые продают на рынках. Аналитики проглядели небольшое изменение: с помощью новых коммуникационных технологий иранское общество стало более связанным как внутри страны, так и с остальным миром.

В книге «Большая революция скромными средствами» Аннабель Среберни и Али Мохаммади, участвовавшие в иранской революции, анализируют события 1979 года и подчеркивают роль технологий двух типов: средств передачи информации из-за границы, и средств, позволявших людям внутри Ирана распространять информацию и делиться ей между собой. Сообщение с внешним миром обеспечивали прямая телефонная международная связь, кассеты с проповедями, которые пересылали по почте, радиопередачи международной службы «Би-би-си». Средствами распространения информации служили домашние кассетные магнитофоны и копировальные автоматы, с помощью которых и возникло движение куда более мощное, чем могли предполагать военные и правительства.[11]

Падение автократических режимов Туниса, Египта и Ливии в 2011 году («арабская весна») снова актуализировало вопрос о роли технологий в создании благоприятных условий для социальных изменений. Так что же – это кассетные магнитофоны свергли шаха? Не в большей степени, чем Facebook изгнал Мубарака. Однако в обоих случаях произошел сдвиг на технологическом, политическом и социальном уровнях, и старые способы прогнозирования изменений перестали работать. В процессе поиска секретов – недостающих сведений в рамках в целом понятной системы – мы легко упускаем из виду тайны: события, которые обретают смысл, только когда мы понимаем, какие изменения претерпела сама система.

Вступая в век все возрастающей глобальной взаимосвязанности, мы становимся свидетелями на первый взгляд незаметных, но повсеместных изменений того, как люди общаются, организуются и принимают решения. У нас появляются новые возможности участвовать в разговорах о местной и мировой повестке, и спорить, и убеждать, и быть убеждаемыми людьми, далекими от наших границ. А спорить у нас есть о чем, поскольку наши экономики все более тесно переплетаются, а наши действия, и как частных лиц, и как граждан разных государств, влияют на климат, здоровье и благополучие друг друга. Вполне закономерно, если по мере возрастания этих связей будет расти и количество сопутствующих тайн.

Тайны, которые вышли на первый план в век глобализации, распространяются далеко за рамки политики. Кредиты, которые выдавали в Соединенных Штатах ненадежным заемщикам, запустили процессы, приведшие к крушению инвестиционных банков, что усложнило межбанковское кредитование, что обрушило исландскую экономику, доля привлеченного капитала в которой была весьма высока. Что, в свою очередь, вызвало гнев британских потребителей, которые в один прекрасный момент обнаружили, что их высокодоходные сберегательные счета в исландских банках просто исчезли.

Свадьба в Гонконге приводит к тому, что Всемирная организация здравоохранения отслеживает смертельную эпидемию, которая перемещается от Торонто до Манилы, распространяясь со скоростью авиалиний. Прямая трансляция тунисской революции побуждает студентов Габона выйти на улицы с требованием понизить плату за обучение, а рабочих активистов Висконсина – осадить столицу штата. Корейская поп-песенка, высмеивающая приземленные ценности благополучного района Сеула, каким-то извилистым путем неожиданно становится всемирным танцевальным хитом.

Чтобы узнавать секреты, нужно подсчитать шахты ракет на спутниковых снимках или провести подробный инструктаж двойных агентов. А вот для предотвращения банковского кризиса или борьбы с атипичной пневмонией нам нужны другие навыки и умения. «Для раскрытия тайны требуется глубокое, зачастую нестандартное мышление и полная картина мира вокруг этой тайны», – считает Ландау.[12]

Повсеместное распространение интернета означает, что в наших руках оказались новые источники знаний о том, что происходит в других частях света. Прочесть первую полосу газеты с другого континента бывает легче, чем издание соседнего города. Бесплатная онлайн-энциклопедия предлагает сведения о событиях, их предпосылках и контексте, которые еще десять лет назад нужно было искать в хорошей библиотеке. Google обещает структурировать всю мировую информацию и сделать ее доступной для всех; мы уже привыкли запрашивать его и другие поисковые системы по поводу самых разнообразных секретов: достаточно напечатать «Сколько у СССР ракет SS-9» и нажать «Мне повезет».

Все эти ресурсы помогают нам узнать то, что мы хотим, а вот узнать то, что нам стоило бы, они пока помочь не в состоянии. То, что мы хотим узнать, формируется нашими представлениями о том, что и кто является важным. За новостями нашего города мы следим внимательнее, чем за тем, что происходит за океаном, и жизнью наших друзей интересуемся больше, чем судьбой далеких незнакомцев. Такой подход отражается в наших информационных ресурсах – от газет до социальных сетей; они помогают нам найти то, что мы хотим, но далеко не всегда то, что нам нужно.

Что нам нужно, чтобы понять сложный и взаимосвязанный мир? Это вопрос не только для агентов разведки. Эпидемиологи и руководители предприятий, специалисты по охране окружающей среды и банкиры, политические лидеры и активисты – все стараются справиться с вызовами глобального мира. Нам всем бывает важно встать на точку зрения жителей другой части света, выслушать мнение, расходящееся с нашими сложившимися представлениями, и уделить внимание незнакомому и неожиданному.

От раскрытия секретов к распутыванию тайн мы движемся не только по собственной воле. Наше понимание мира обусловлено средствами, которые мы используем для его познания. Некоторыми из этих средств мы пользуемся уже много веков, другие изобрели буквально в последние десятилетия. Но и те и другие можно усовершенствовать, чтобы они еще лучше помогали нам понимать и исследовать этот мир.

Мы способны создать новые средства, которые помогут нам понять, к чьим голосам мы прислушиваемся, а чьи оставляем без внимания. Мы можем облегчить понимание иноязычных разговоров и сотрудничество с представителями других стран и народов. Мы можем сознательно инспирировать озарения, собирать и использовать неожиданные открытия. Малой доли интеллектуальных усилий, которые пошли на создание сегодняшнего интернета, хватило бы на построение сети, которая помогала бы нам лучше узнавать, шире открывать и глубже понимать наш большой мир.

Мы можем и должны устанавливать новые соединения.