Читать книгу Правила атак на психику противника - Ева Витальевна Шилова - Страница 4

Москва в начале 90-х оказалась крайне страшным местом. Тогда в шоке были не то что те, кто прибыл из медвежьего угла, но и мы, коренные жители. Первые медицинские кооперативы, предлагавшие сомнительные услуги от абортов до купирования алкогольных и иже с ними приступов. Первые импортные алкогольные напитки без лицензии, после употребления которых гражданами оказывались переполнены палаты и морги. Первые случаи, когда медиков и милиционеров не удивлял диагноз «банальный передоз». Первые сеансы магов, ясновидящих, медиумов и экстрасенсов. Первые «братки». Первые «разборки» с применением огнестрельного оружия. Первые криминальные трупы на улицах столицы. Первые конкурсы красоты, дорога после которых для участниц практически однозначно лежала в криминальную среду. Первые миллионеры в малиновых пиджаках. Первые шаги существования в реальности, где основной денежной единицей был доллар. Первые похищения людей на органы и первые незаконные операции по их пересадке.

И первые казино, наиболее популярным среди которых оказалась, пожалуй, легендарная «Метелица». Именно туда меня как-то и затащил вездесущий Микки-Маус аккурат накануне нового, девяносто четвертого года, под предлогом отпраздновать католическое рождество. Понятно, что ни одному из нас то рождество ни на фиг не уперлось, но я прекрасно знаю, чего Микки хотел. Те студенты, кто выбирает практический трек – идут в интернатуру и ординатуру, где получают сертификат, дающий право на самостоятельную медицинскую практику, а те, кто выбирает теоретический трек, идут в аспирантуру по медицине. После окончания ординатуры у молодого врача есть два варианта. Первый – сразу поступить на направление «Трансплантология», а второй – выбрать направление «Хирургия», а уже после ее окончания дополнительно отучиться курсу трансплантологии. Однако гораздо лучше и профессиональнее сначала получить хирургическую практику и только уже после этого заниматься трансплантацией органов. Так вот, сильно умный Микки-Маус пытался подпоить меня и попросить не соглашаться на ординатуру[28] НИИ скорой помощи имени Склифосовского, куда меня приглашал мой научный руководитель, а согласиться на интернатуру[29] там же, благородно уступив место в ординатуре самому Микки. Когда я рассказал научному о «подъездах» Микки, он возмутился:

– Да у него совесть давно сдохла!

– Поправка. Не может сдохнуть то, чего нет.

– В любом случае ему я рекомендацию не дам. У Микки обе руки левые.

Зато пока мы шатались по «Метелице» познакомились с Алисой и Филимоном Филиными. Я ее как увидел, так взгляд оторвать и не сумел, Алиска была такая хрупкая и красивая. Сердце мое томно сказало «ква-аа…» и прикинулось лягвой в обмороке. Совсем эти внутренние органы охамели, причем в самый ненужный момент. А она была похожа на сказочную принцессу, или на былинную княжну. И у нее была такая улыбка, что я уж и не знал, чего мне хочется больше: то ли сразиться с драконом, то ли набить морду ближайшему подвернувшемуся олигарху. И я понимал, что рядом с такой девушкой ничего мне не светит. Я сначала наблюдал как она танцует, а потом, о ужас, она упала чуть ли не мне под ноги. Я кинулся на помощь, и даже отвез ее к Гаврилову в травмпункт. А услышав о месте учебы – МИСиС, даже сумел пошутить «Вся наша сила – в наших плавках!» И услышал ответ:

– Зачем же обязательно в плавках? У кого-то и в слипах…

Мих, тебе похоже намекают, что все не так безнадежно! Очнись, попроси телефончик, пейджер, руку и сердце, только в темпе, пока ее кузен с мордой сторожевого пса не вернулся!

А через две недели Гаврилов снял лонгету, и мы пошли погулять. Ну как погулять? Я дождался ее у травмпункта и отнес на руках от приемного покоя до лавочки во дворе. А потом от лавочки до стоянки такси. А потом от такси до кафе. А потом от кафе снова до такси. А потом до ее квартиры (а нехилая такая трешка на Кутузовском!), которую она снимала вместе с братом. А еще через две недели у нее закончились экзамены, окончательно восстановилась нога и мы действительно пошли гулять. На сей раз действительно вдвоем, слава Богу без присутствия ее угрюмого братца, которого куда-то удачно унес черт. Как по мне, так он мог его и не возвращать.

Москва в конце января была снежная, все еще полусонная после новогодних праздников, украшенная елками, гирляндами и фонариками. Мы медленно бродили по пушистому снегу, подальше от людей. И разговаривали обо всем на свете. А утром мы проснулись у нее дома. Счастлив я был как последний дурак. Помню, как называл ее Ли́са-огонек из-за необычного цвета волос, когда сквозь блондинистый тон как бы прорываются огненные искры. Она мне уже потом объяснила, что правильное название такого цвета – клубничная блондинка[30]. А когда я попросил о следующей встрече, вздохнула и объяснила, что «ловить мне нечего»: ее отцом уже выбран кандидат на роль будущего мужа и ближайшем будущем должна состояться свадьба. Именно поэтому двоюродный брат бдит над ней аки коршун, жестко пресекая поползновения любых представителей мужского пола хотя бы приблизиться. Описанная ею ситуация показалась мне просто бредовой. Кто в наше время устраивает договорные браки? Ну, может, только в каких замшелых кишлаках. Или, там, аулах.

– И тебя эта ситуация устраивает?

– Меня никто не спрашивал. И спрашивать не будет. Может получиться так, что меня в любую секунду заставят бросить все и уехать.

– Зачем тебе это? Выходи замуж за меня!

– Мих, наши родовые договоренности имеют вековые корни. Я воспитана со знанием, что мою судьбу будет решать род, и никак иначе. Иначе – позор на весь клан. Я не могу подвести родных.

Я этого не понимал, но надеялся ее уговорить. И думать, кроме как о ней, ни о чем не мог. Наверное, окружающим я со своей влюбленностью казался полным идиотом. Я ни заниматься, ни оперировать, да ничего я без нее не мог. Все из рук валилось. Знакомые уже начали осторожно спрашивать, что именно приключилось, потому что вел я себя, похоже, не вполне адекватно.

– Мих, ты где мыслями витаешь?

– Там, где надо, отстань!

– Ты, часом, головой не ударялся?

– Да! И неоднократно!

– Оно и видно.

Но иногда Ли́се удавалось отделаться от братцевой опеки, и она присылала мне сообщение на пейджер. Я бросал все и мчался к ней. Или у себя ждал. Конечно, моя съемная однушка не могла сравниться с ее шикарной квартирой, но у нее было огромное преимущество – отсутствие соглядатая. Так редко, так невыносимо нежно и так сладко. Ли́са…

Все изменилось осенью девяносто четвертого. После довольно долгого отсутствия, ворвавшись ко мне в квартиру как смерч, Ли́са в истерике потребовала помочь ей сделать аборт. Я глянул на нее повнимательней и похолодел, живот уже начал круглиться, значит четыре месяца, не меньше. Скорее больше.

– Срок?

– Ну, там около трех месяцев… где-то так… может, немножко больше…

– Это мой ребенок?

– Какая разница?

– Хорошо, никакой, выйдешь за меня замуж и будешь рожать!

– Ты с последнего ума съехал? Мне через неделю надо выходить замуж за того, кого отец выбрал, а я тут с пузом!

– Ли́са, да черт с ним, с этим отцом и женихом, останься со мной! Тем более аборт на таком сроке – просто опасно. Ни один врач не возьмется, если он, конечно, врач, а не коновал!

– Почему?

– Да потому что есть некие медицинские стандарты! По желанию женщины аборт можно делать до 12 недель включительно, а у тебя срок явно больше. По социальным показаниям (например, если беременность наступила в результате изнасилования, и этот факт доказан) аборт делается до 22 недель, но это уже очень опасно. По медицинским показаниям аборт могут сделать женщине на любом сроке. У тебя изнасилование или медицинские показания?

– У меня вариант «не могу!» Ты понимаешь такое слово?

– Я понимаю, что у тебя вариант «не хочу!» Ладно, я понял, что тебя в качестве спутника жизни не устраиваю, но ребенка-то пожалей! Есть вероятность, что больше детей у тебя не будет! Матом тебя… то есть всем святым заклинаю!

Я уж и на колени встал, и умолял, и упрашивал, и осложнениями грозил, прижимаясь к горячему животу, где уже жил возможно мой ребенок, но она мотала головой и истерично требовала, требовала, требовала сделать ей операцию. В конце концов она вырвалась и крикнула:

– Не хочешь помочь, так и скажи! Без тебя обойдусь!

Убежала, дверью хлопнула. Я минут пять по квартире побегал и понял, что я дурак, ее надо догнать. Только вот на Кутузовском, где я консьержку я чуть не уронил, меня поджидал облом: ее злобный братик высунулся, сообщил, что Ли́сы дома нет, и для меня больше никогда не будет. Что она собирается замуж и уезжает, поэтому лучше бы мне тут не отсвечивать. Я просидел до утра у их двери и понял, что торчу здесь напрасно. Вернулся домой и провалился в сон, как в обморок.

А потом проснулся и задумался: к кому еще в этой ситуации она могла обратиться? Официально никто не рискнет. А неофициально? Всяких полулегальных полумедицинских заведений нынче пруд пруди. Но совсем без обследований, без единого анализа… А рванула-то она прямиком от меня… Не с адресом же подпольного абортмахера она ко мне ехала? А тогда снова тот же вопрос: к кому ей обращаться? И я позвонил Гаврилову. Тот даже не удивился: да, вчера звонила, да, просила телефон Микки-Мауса. Дал, не тайна же это в самом деле. И тебе нужен? Записывай. По продиктованному номеру телефона взяла трубку его матушка, подтвердила, что Микки со вчерашнего дня человек пять искали, но безуспешно, поскольку он в больнице на суточном дежурстве. Телефон отделения? Пожалуйста. Я понесся в больницу, понимая, что скорее всего опоздал.

Я и впрямь опоздал. Ворвался в ординаторскую, схватил Микки за грудки, потребовал подробностей, и от того, что я прочитал в ее медкарте, меня самого чуть Кондратий не обнял.

– Как?! Как ты вообще мог согласиться на это?! Это преступление, ты, что, не понимаешь?!

– Она подписала согласие. Это ее дело, рожать или нет. Не у нас, так в другом бы месте сделала.

– Но на таком сроке?! Погоди, она тебе, что, денег отсыпала?

– А вот это тебя не касается!

– Да-а? А как насчет того, что ты по жадности своей с ней в результате сотворил такое, что тянет на пару статей УК!

– Ну-у, осложнения… бывает…

– Микки, да ты ее уже лишил возможности рожать раз и навсегда. Это, во-первых. У нее плохая свертываемость крови, и есть вероятность, что ты ее просто угробишь, это, во-вторых. Что вы ей даете для прекращения кровотечения? Викасол? Фибриноген? Да вы совсем охренели? Вы ей еще аскорбинку пропишите! Здесь меньше чем Диферелином или Амбеном не обойтись!

– У нас нет…

– Мозгов у вас нет, вот это точно. Приготовь выписку, я ее к нам в отделение заберу, у нас все найдется.

Микки понуро повел меня в отделение, только вот ее койка оказалась пуста. Ли́сы в палате не было. А ее еле шевелящая языком соседка прошелестела, что вот буквально минут пять-десять назад примчался здоровенный бугай, выдернул у нее из вены капельницу, сказал, что отвезет сестру к какому-то целителю-кудеснику и унес девушку на руках, завернув в одеяло.

– Филя, – прошипел Микки, – он что, смерти ее хочет?

– Звони в милицию, я попробую перехватить его на квартире! Отправляй Скорую по ее адресу!

И снова такси, и снова Кутузовский. Если Микки не понимал всей сложности ситуации, то я-то четко осознавал, что при такой кровопотере Ли́са просто не жилец. И если в ближайшие полчаса ей не организовать квалифицированную помощь, можно идти прощаться в морг. Консьержку я опять чуть не снес и рванул по лестнице, наплевав на «залипший» в районе восьмого этажа лифт. Дубасил я в дверь знатно, но открывать ее мне никто не собирался. В тот момент меня было уже не остановить, я ее просто выбил. В квартире Ли́сы тоже не нашлось, хотя я в каждую комнату заглянул, зато обнаружился какой-то мужикашка, похожий на суриката, такой же мелкий, хитрый и пучеглазый. Когда я начал его трясти с криком «Где она?» в ответ он что-то забубнил на непонятном языке. На «ду ю спик инглиш?» и «парле ву франсэ?» он по-прежнему лопотал нечто невразумительное и, судя по хаотичному движению ручек, стремился меня выпихнуть из квартиры. А… так это ж, наверное, какой-то их родственничек из клана. Из того самого дикого аула. Или замшелого кишлака. Вот почему он по-русски ни бэ, ни мэ. Но насчет меня отсюда выпихнуть, это редька тебе. Нет, хрена мне для тебя тоже не жалко, но именно редьку я тебе засуну в глотку, если ты не заткнешься и не перестанешь мешать обнаружению Ли́сы. Потому что счет идет на минуты.

Я перестал его трясти и более внимательно осмотрелся. Ну, не под кроватью же она прячется! А где? А это что? Было она здесь, точно была! Вот одеялко больничное и рубашка явно оттуда же. Только в наших больничках можно обнаружить настолько убогие текстильные изделия, которые бездомным и то отдавать стыдно. И прокладка, насквозь пропитанная кровью. Черт!!! На сей раз мое «Где она?!» аульный сурикат, похоже, понял, особенно если учесть, что куском окровавленной тряпки я пару раз ткнул ему в морду. Попытался замотать головой, и уйти в несознанку, не учтя, что крышу мне сорвало полностью. Я был уже неуправляем, и начал его душить. Тут до него, наконец, дошло, что дело пахнет продуктом перегонки нефти и начал тыкать тощей конечностью в дверь стенного шкафа. Я распахнул шкаф, где, разумеется, никого не оказалось, даже вещей, снова тряханул за шкирку крысообразного родственничка, и мордой приложил его к задней стенке. Но того, что произошло потом я не ожидал увидеть и почувствовать даже в страшном сне. Задняя дверь шкафа как бы провалилась внутрь, и мы с этим сурикатом вместе с ней.