Читать книгу Фоторужье - Евгений Алехин - Страница 6

«Ни при каких условиях не пей первую рюмку!» Это правило хорошо известно анонимным алкоголикам, тем, кто в ремиссии, и тем, кто отмеряет минуты и дни, оставляя запой все дальше позади. Если ты бросил, просто иди на свет, за медалями, лучше не развязывать, ква-ква, хрю-хрю. Что значит «лучше»? Знаю, что тяга сильнее меня. В то же время слово «зависимость» не совсем понятно. Я зависим только во время запоя, зависим от крепкой выпивки и тяжелого куража, от сексуального желания и чувства прекрасного; от магии, момента, когда мысль обретает волю и та высвобождается в вечер. Во время трезвости, будто не моргая, наблюдаю, как крутится мирная, скучная, иногда тревожная и отвратная, скупая на события или дребезжащая и денежная, суетливая, с болезнями и выздоровлениями, мелкими делами и предательствами, временами творческая и стремительная и в то же время тормознутая, оглушительно чужая жизнелента конвейера, в конце которой обманчивый туман всех оттенков сразу.

Загадка-пустышка.

* * *

Жара стояла невыносимая, и студентка из Ростова позвала погулять.

– Выпей, ты слишком скучный!

– Я посмотрю, как пьешь ты. Мне нельзя.

– Почему нельзя?

– А то ты не знаешь!

Она сидела на теплых камнях с банкой пива, заманчивой и в то же время отвратной жижей. Купили ей во «Вкусвилле», с ароматом манго, а себе я украл гранатовый сок. Внимательно смотрел на горло студентке, ощущая механическую связь с ее кадыком и представляя вкус напитка. Зная, что стоит нам выпить вместе, похоть или даже страсть снова возникнет. Мои ноги омывали воды цвета чая. Берег Невы в районе Рыбацкое. Зайдя в реку, я отделил в кадре свою трезвость от ее готовности выпить.

– Ты помнишь, что я посвятила тебе стих? – Она швырнула в мою сторону несколько камешков.

– Нет, зато я помню, что ты просила тебя душить во время ебли.

Студентка закрыла один глаз, видимо, чтобы четче меня увидеть в этом зное:

– Не было такого!

– Да, такого, кажется, не было. Но было здорово.

Как-то раз я проснулся с ней в Ростове после чтения стихов. По многокомнатной квартире бегали дети разных возрастов; этот мужик, владелец культового клуба «Подземка», был чрезвычайно плодовит. Мне выделили хорошую отдельную комнату, где я развлекался со своей студенткой, и это была редкая чувственная радость, на той грани, когда ты трезвеешь, но остаешься страстным, и это длится и длится. Может быть, утром студентка, тихонько пробираясь к выходу через завалы игрушек, вешалок с одеждой, колясок и велосипедов, осталась незамеченной. Легко могла сойти за одну из дочек или их подружек. Упреков со стороны владельца клуба не последовало, в конце концов, он производил вид человека, который повидал многое и не был ханжой. Мы еще встретились позже, чередой баров студентка проводила меня на поезд. Она потеряла телефон и одновременно спешила и не спешила оставить меня на перроне, но, отрубаясь на верхней полке, я успел прочесть СМС, что таксист вернул ей телефон. Ничего бы это не значило, но эти штучки, такие женские, такие милые и однообразные, с годами трогают все сильнее, а выглядишь ты сам, в них увязший, все нелепее. Я ничего не ответил, и она прислала еще одно сообщение: «Не могу не улыбаться. Шутка про пописать на руку до сих пор смешит». Тур продолжался еще несколько дней, городов и интрижек, а закончился сексом в туалете бара с бывшей женой и рехабом под Петербургом. Там я провел полтора месяца, читая книги о наркотиках и алкоголе, читая классику и чуть ли не каждый день дроча на воспоминание об этой студентке, ее кудрях, грудях, голосе и непосредственности.

На днях она написала, что несколько часов проведет в Петербурге. Будто сон ожил, и можно было все, но ничего толком не происходило.

– Ты меня заблокировал. Почему?

– Не помню. Но как только вышел – разблокировал же?

Я вылез на берег, сел к ней, поцеловал в шею, она отстранилась.

– Слишком жарко.

– Согласен. Смочи ноги.

– Не хочу.

Она показала свой телеграм-канал. Я долистал до того стиха, первого, он был посвящен мне.

– Удивительно, у тебя родился телеграм-канал. От меня.

– Я в тебя влюбилась вообще-то.

Смутно припоминал какой-то дурацкий телефонный разговор, но так и не понял, отчего заблокировал ее: потому что надоела или чтобы избежать искушения ответных чувств? Шо то хуйня, шо это хуйня. Нужно было еще два часа провести с ней, а что говорить? Становилось скучно настолько же, насколько было жарко.

– Давай я скатаюсь с тобой до центра, – предложил я.

«Оставаться трезвым внутри своего опьянения», – говорил один приятель. Так он стоически решил проблему алкоголизма. Такое мне недоступно. В метро было приятно, прохладно. Студентка достала наушники, общаться со мной, видимо, и ей надоело. Я достал карманный фотик, попытался ухватиться за черноту туннеля, какие-то трубки там, жилы-сплетения, стены несутся мимо в дверном окне, и чтобы «не прислоняться» постепенно размывалось по ходу моего видео вместе с отражением человеческих фигур. Видео длится секунд тридцать, и в конце двери раскрываются – а я вдруг выхожу, поворачивая камеру на сто восемьдесят градусов. Студентка смотрит на меня как на чудного дальнего родственника, с легкой тревогой и сомнением, и нас отрезает друг от друга.

Поезд уносит ее обратно в прошлое. Появилась радость, что творчески я преодолел этот день. Никому показывать такое я, конечно, не стану, этот артхаус личного пользования. Но обязательно сохраню, такая находка ничем не уступает хорошему верлибру, миниатюре или песне. Спасибо, что трезвый. Спасибо, что ничего не возникло, спасибо дням, спасибо зною.

Впервые становится покойно за долгие-долгие дни.

* * *

Это случилось через два часа. Я сидел в баре «Харатс» на Невском, где работала Камилла, моя давняя подруга, у которой иногда ночевал. Просто так можно было и покувыркаться с тоски, но ведь мы любили друг друга иначе. Как сводная родня. Камилла радовалась мне, как старшему брату, хоть и целовала в губы. Я брал у нее скейт или кепку, приносил ей ужин из «Фалафель-кинга», она же наливала мне воду со льдом, безалкогольный сидр, если я заходил в ее смену. Отказывалась брать деньги, просила встретить водопроводчика, если сама не могла из-за работы. В общем, была моим спасением в это лето.

Передо мной стоял американо и лежала раскрытая книга «Возможность острова», читал я ее раз седьмой или восьмой. На середине едва заметно заплакал и понял, что не прощу себя, если не напьюсь за здоровье старика.

– Это невозможно! Бедный автор! – крикнул я Камилле.

Она оторвалась от клиента и спросила:

– Что, мой поросеночек?

– Я хочу выпить с тобой самого дорогого рома, какой у вас есть!

– Это твое решение?

– Это мое решение. Правило будет нарушено!

– Поддерживаю, – сказал постоялец, который до этого болтал с Камиллой у стойки.

– Ему тоже налей, этому розовощекому молодцу!

Камилла улыбнулась постояльцу так, чтобы тот понял – нет смысла обижаться.

– Когда я пью, деньги тают!

Скука месяцев трезвости и мучительность запоя ничего не значат. Есть миг, когда берешь холодную рюмку, или стакан, или бутылку, или пластиковую стопку, – зазеркалье разбивается, и впрыгиваешь в тело, которое покинул. Он прыгает одновременно с тобой, и вы становитесь одним целым со своим двойником, у которого есть все то, чего нет у тебя, и отдаешь ему все свое взамен, оживляя развалины ойкумены.