Читать книгу Мистик Томас Свит - Евгений Александрович Козлов - Страница 10

“Сновидения сплетались одно с другим,

ангел там был, защитник херувим.

Стерег тот страж ворота в рай,

древо жизни и весь небесный край”.

Рассказ далее мной повествуемый будет изрядно отличаться от всех предыдущих мистических изысканий прошлого. Канул в Лету, шепот тех блаженных лет, и предки прахом стали, передающие мысли из поколения в поколение, не обрывая цепь необъяснимых событий. Романтикой будут пронизаны мои слова, но, по крайней мере, я так считаю. Итак. Речь моя пойдет о моем старом друге, который благоприятно проживал в пригороде Лондона. Почему я говорю в прошедшем времени? Всё просто, ведь он уже давно покоится с миром на одном из местных кладбищ, надеюсь, он нашел тот покой, который так неусердно, но всё же искал. И почему я говорю без доли сожаления, ответ также прост, старик Мэтьюс прожил долгую и не сомневаюсь счастливую жизнь. Он не отличался серьезностью, успешностью, находчивостью, жизнерадостностью, при всем этом Мэтьюс обладал поразительным даром, и скоро вы поймете каким.

Однажды узнав о смерти его любимой жены, я, позабыв обо всех своих делах, закрыв всю бумажную волокиту и отменив все так надоевшие мне встречи, немедленно отправился к Мэтьюсу, дабы узнать о его самочувствии. Первым же поездом я выехал навстречу туманному Альбиону. Но что-то не давало мне покоя, я будто предчувствовал неладное, готовое случиться в любой день. Всю нескончаемую, как мне казалось дорогу, я находился в глубоких раздумьях. Я долгое время сидел, всматриваясь в дождевые капли, стекающие вниз, сравнивая их с жизнью человека, дивился быстроте их падения. Искренне надеясь, что старина Мэтьюс окажется, несломлен утратой близкого человека, как душевно, так и физически.

Поезд начал постепенно убавлять ход, и тогда я отчетливо осознал, что мой путь окончен и мне воистину стало легче. Я вышел на нужной мне станции, как полагается, был встречен лондонским дождем, крупные капли катились по моей шляпе. К счастью я не позабыл взять с собой плащ, впоследствии не позволивший мне полностью промокнуть. Погода способствовала моему быстродействию, поэтому, даже не спросив цену, я нанял экипаж, который благополучно доставил меня до особняка, моего как я полагал опечаленного друга. Признаюсь честно, я мало любовался теми пейзажами, что представлялись неискушенному моему взору. Мои мысли были направлены в иное русло.

На пороге меня как подобает, встретил дворецкий. Его имя не так важно, и поэтому буду звать его просто дворецкий. Его роль в этой истории, безусловно, очень важна, ведь это он рассказал мне то, что старина Мэтьюс не отважился произнести. От дворецкого я узнал, что господина нет, не будет еще несколько часов. Впустив меня как долгожданного гостя, я, наконец, смог согреться и мог снять ботинки пропитанные влагой. И в минуты ожидания, дворецкий начал рассказывать о муках Мэтьюса, а точнее о том, как он бедняга пережил то внезапно свалившееся на него горе. К моему глубочайшему удивлению он оказался довольно разговорчив. Дворецкий поведал, о том, что супруга Мэтьюса умерла от болезни, делающей человека слабым, болезнь эта словно высосала из нее всю жизнь, но она не мучилась, а лишь однажды не проснулась. После чего верный вдовец находился в опустошении несколько недель. Ведь его словно лишили той части, что наполняет жизнь радостью и счастливыми мгновениями. Вся душа Мэтьюса наполнилась лишь одними воспоминаниями, открыв книгу, он вернулся на ту главу, где еще присутствовала неизвестность, но ожидание казалось не таким долгим как раньше. Вскоре старик наполнился любовью, или вдохновением, или божественной благодатью, фразеология не столь важна, а то, во что и как это вылилось. Фениксом, воскреснув из пепла, он начал творить, очень даже интересным способом. Мэтьюс стал создавать скульптуры, и материалом ему служил довольно экзотический и экстравагантный, самый обычный лед. Ему привозили его глыбами, аккуратно вырезанного, кое-где с замершим снегом внутри, он как художник, с помощью зубила и деревянного молотка создавал удивительные композиции. Волновало ли его, что скульптуры весной растают, став водой, а затем и вовсе испарятся, думаю, нет, не особо. Целыми днями он проводил в саду, изнуряя себя творчеством, выплескивая из себя все замыслы, постепенно становившиеся реальными. Дворецкий так и не смог вспомнить, на что были похожи работы старика, но лишь одна так отчетливо врезалась ему в память. Та последняя скульптура, завершившая череду потока его вдохновения, то была фигура девушки в полный рост с маленьким цветком в волосах, ставшая впоследствии супругой Мэтьюса, его второй половиной.

Выпив несколько чашек восхитительно приготовленного кофе, ожидание вскоре утомило меня, и дворецкий, усмотрев мои намерения, решает пойти ва-банк и предлагает мне пройтись по саду, славящегося на всю округу. Долгий путь в сидячем положении повлиял не лучшим способом на мои конечности, поэтому грешно было отказываться от такого заманчивого предложения.

И впрямь сад оказался довольно красивым, но дождь по-прежнему ухудшал всякое впечатление, все деревья и аккуратно подстриженные кусты казались мокрыми собаками, а трава стала скользкой и опасной для передвижения. Как только я раскрыл зонт, меня окликнул человек. Обернувшись, я, разглядел в нем старика Мэтьюса. Он медленно приближался ко мне, сжимая и опираясь правой рукой на трость, левой он снял шляпу и поприветствовал меня.

– Здравствуй Томас, сколько лет, сколько зим. Я искренне рад твоему приезду. – произнес он.

– Доброго вечера Мэтьюс. Но боюсь я приехал с соболезнованиями. – сказал я.

– Не будем об этом, хотя бы сегодня. – ответил старик. – Давай-ка я покажу тебе то, что все так желают увидеть.

– И что же это?

Старик только посмотрел на меня глазами младенца и повел вглубь сада, туда, куда уже не вели тропы из гравия. В тот нетронутый магический уголок, где люди, будто сознательно оставляют всё как есть и не мешают существам, что там обитают. В саду Мэтьюса находилась престранная необычность или чудо, не что иное, как чудо. Там я увидел скульптуру, ту самую девушку с цветком в волосах, она стояла на невысоком постаменте, кротко убрав руки за спину, опустив немного голову вниз, казалось, она вот-вот покраснеет, наверное, как тогда, во время признания Мэтьюса в любви к ней. Но она была изо льда. Я был дико озадачен, ведь повсюду правит лето, прохладное, но всё же лето и в моей душе никак не укладывался этот странный факт. Я был моложе, поэтому во мне взросли плоды сомнения. Сначала я подумал, что это мутное стекло. Но дотронувшись, я ощутил холод. Тогда я спросил Мэтьюса, как такое вообще может быть. И он ответил.

– Видишь Томас, как дождевые капли падают на нее, они теплые, протяни руку и ты поймешь, к чему я клоню. Она не смотря ни на что, не тает. Многие приходили ко мне и дивились, многие не верили. Вопреки чужим суждениям, я думаю, что Господь этим утешает меня, спасает от уныния. Теперь я каждый оставшийся день могу смотреть на нее и хранить надежду о том, что мы скоро встретимся.

В тот самый вечер мы больше не говорили о скульптуре в саду. Ведь я всегда знал, что любой человек, который творит, всегда запечатлевает частицу своей души в свое творение. Так и произошло со стариной Мэтьюсом. Еще долгие годы люди будут говорить о старике создавшего лед не способного таять; его называли алхимиком и даже магом. Но все слухи развеялись, как только старик умер, а вместе с ним девушка с цветком в волосах растаяла и вскоре испарилась, не оставив после себя и следа. Значит, они встретились.

– Какая замечательная история, Томас. – сказала Сильвия Драмурр с явным восхищением.

– Благодарю. Но на этом мне придется прерваться. – произнес Свит надевая дорожный плащ и беря ружье. – Уже достаточно рассвело, и мы сможем в сумраке леса распознать хотя бы что-нибудь.

– Не что-нибудь, а волка, надеюсь удача нам будет сопутствовать и впредь. – сказал Артур Драмурр.

Четверо джентльменов с ружьями наперевес, никто иные как Томас, князь, и его сыновья вышли из замка, с неприкрытой уверенностью и самообладанием.

– Не беспокойся Сильвия, к вечеру мы, думаю, вернемся. Приглядывай за Адель, что-то у нее нездоровый вид. – проговорил Артур на прощанье.

И они бесшумно. Словно призраки, скрылись в листве деревьев. Лес постепенно поглотил охотников, впустил в свое темное царство блуждающих огоньков.

Вольф тем временем, не сомкнув глаз, всю ночь пролежал на кровати, вызывая в себе все симптомы сна. Создавал иллюзию недосягаемого покоя, обременяя себя запредельными мечтами, словно ребенок надеялся на лучшее. Вскоре его состояние омрачилось, как только он начал думать о тех необъяснимых феноменах, безудержно врезающихся в его жизнь, изменяя до неузнаваемости, когда-то однообразную жизнь, но так ли это? Сколько нужно смотреть, чтобы увидеть, сколько необходимо думать, для того, чтобы понять – так он ходил по замкнутому кругу, возвращая себя каждый раз в начало. Будто открывал глаза, их щепало, они казались уставшими, изголодавшимися, убирая волосы со лба и видя себя сквозь призму обогащенного воображением внутренним зрением, спрашивал, а моя ли это жизнь, в которой я живу? Потому что представления, когда не сходятся с действительностью, отвергаются нами, как нечто чужеродное. И поэтому, иногда он просто не узнавал себя, каким он никогда уже не был, таким образом, подсознательно воплощается в жизнь та мысль, что это сон, а значит, я могу делать всё что пожелаю, и быть кем угодно. Или в нем открылись те некогда спящие стороны души, словно приготовленные ради определенного момента. Он не мог найти ответ, опоры, даже если бы перечитал все книги мира, не смог бы разгадать загадку своей уникальной души, как впрочем, и каждый человек.

Вот если бы Адель поднялась по лестнице, узнала бы хотя бы малую часть того мира, ах если бы она знала, но увы, терзаемая или одухотворенная тем новым испытанием для нее немой и чувственной, не знающей коварства и лжи любовью, всё с теми же опасениями. Они похожи. Они влюблены, и может быть, поэтому Адель постучалась в дверь юноши.

– Входите. – произнес Вольф пробудившись от нежданного звука.

Девушка лишь приоткрыла дверь, одним глазом осмотрела комнату и вошла скромно, без напыщенности и резкости.

– Я пришла сказать, что мой отец, братья и Томас, уже ушли.

– И это всё?

– Нет. Еще. Еще я хотела повидать вас.

– Так садитесь, Адель, я как раз тоже хотел видеть вас и поговорить с вами.

Севши на край постели, Адель мысленно защищалась, но в то же время, это противоборство было желанным. Вольф ощутил на себе ее тепло, их разделяло несколько десятков сантиметров, он явственно ощущал ту ауру, что словно обволакивала девушку. Она выглядела болезненно усталой, чересчур бледной и немного высохшей, она будто теряла цвет, жизнь каплей за каплей уходила из нее.

– Вы о вчерашних поспешных признаниях? Но разве возможно держать, скрывать в себе любовь. – сказала Адель.

– Любовь вне времени. – произнес Вольф. – Я люблю вас, Адель, это никто не сможет во мне опровергнуть, но честен ли я с вами, способны ли вы доверять мне, незнакомцу. Ведь я другой. Мне не знакомы те слова, что я произнес вам.

– Может потому что раньше никого так не любили.

– Да, думаю, вы правы. В вашем обществе я меняю обличье.

Руки девушки задрожали, а губы сжались, казалось, она в любую секунду была готова опрокинуться назад.

– Вам срочно нужно на свежий воздух. – вставая сказал Вольф. Он аккуратно, со всей нежностью обхватывает рукой талию Адель и неторопливо ведет ее за пределы стен замка. Девушка, положив голову на плечо юноши, безмолвно повинуется ему, она, будто безвольно ступала по воздуху, с каждым проделанным движением теряя силы.

Их взору открылся дивный вид. Всегда мрачный и темный лес теперь спал, преобразился до неузнаваемости. Деревья, обнажив свои кроны, неведомым и бесчисленным войском стояли, блистая доспехами. Виновницей во всем этом многообразии красок стало солнце, расщепляя серое небо, оно освещало пару двух влюбленных, даря тем немного тепла и света.

– Вам лучше? – спросил Вольф.

– Об этом я могла только мечтать. – Адель взяла в свою десницу руку юноши. – А еще я представляла наше венчание, как родители обрадуются и не станут препятствовать нашему союзу, мы станем еще счастливее, я вижу наших детей, здоровые и любящих нас, и так мы проживем всю оставшуюся жизнь. Вы когда-нибудь думали об этом?

– И не мечтал. – сказал Вольф. – Всё то, что вы сказали, возможно, я знаю точно и желаю всем сердцем, чтобы наша жизнь стала именно такой. Адель?

Но она его уже не слышала, теряя сознание, девушка начала медленно падать и тогда Вольф подхватил ее, стал говорить что-то невнятное, он растерялся, и то мечтательное настроение в одно мгновение улетучилось, просто испарилось. Не задумываясь, он внес ее в замок, затем положив на диван с резными составляющими, прикоснулся к ее запястью, сердце с короткими перерывами билось, но время для нее останавливалось.

А дальше всё произошло так быстро, что Вольф объятый отчаянием, лишь мог бездейственно созерцать происходящее. Сквозь туманною пелену рассудка он видел как Сильвия Драмурр, различив лежащую почти бездыханную дочь, сразу зовет на помощь слуг, они прибегают и уносят Адель в карету, а затем ее увозят в неизвестном для юноши направлении. Он кричал, вопил, но никто не мог ему ответить, помочь, словно попав в ужасный кошмар, безмолвно стенал. Закрывал лицо руками, представлял иное, что с Адель всё в порядке, убрав руки вновь всё те же серые стены, погружавшие во мрак, всё стало пустынным и безжизненным. Голоса звучали со всех сторон, и они заглушали его собственный голос. Словно землетрясение сотрясало его душу, он желал только видеть, и видел, то, что желал.

Затем всё стихло, когда рука Сильвии опустились на плечо юноши. С добротой в голосе она произнесла.

– Не волнуйтесь, она поправится.

– Чем она больна? – только и смог выговорить Вольф.

– Я точно не могу сказать. Но в кабинете Артура есть записи о болезни Адель.

Больше Вольфу ничего не нужно было. Он как умалишенный направился в личные апартаменты князя. В ту загадочную башню, где совершаются злодейства, прячутся сокровища и в стенах обитают скелеты. Словно дух минувших дней, он тяжело и прерывисто дышал, блуждал по коридору, пугаясь своей тени, он отворяет дверь, незапертую волею судьбы, и как человек боясь узнать правду, ищет ее. В помещении башни находился стол с грудами бумаги, старинные египетские урны, кельтские амулеты, и другие особенности ветхого быта и украшений. Лучи солнца, проникая сквозь единственное окно, будто указывали на нужное место, падая на стол. Вольф начал рассматривать каждый листок. И обнаруженное им поражало его. Ликантропия. Везде и всюду это слово.

– Так вот откуда они столько знают об этом. – шептал себе под нос юноша.

Вскоре Вольф обнаруживает описание болезни Адель, и узнанное им ужаснуло его и вверило в трепет пред ликом неопределенности.