Читать книгу Скорость тьмы - Евгений Александрович Малякин - Страница 8

– Слушай, Ева, тут веселый анекдот рассказали на работе. Прямо про будущее нашего сыночка, – бодро крикнул жене, которая хлопотала на кухне, Арон Барак, устроившись на диване перед тихо бурчащим телевизором. – Короче, жил-был рав. Его сыну исполнилось 13 лет. Пора определить, чем будет юноша заниматься в будущем. Когда мальчик был в школе, хитрый рав зашел в комнату сына и положил на стол Тору, доллар и поставил бутылку виски. Если сын возьмет книгу – пойдет по моим стопам, подумал рав. Если деньги – будет учиться на бизнесмена. А если виски – нужно обратить серьёзное внимание, чтобы не стал пьяницей. Довольный, рав вышел из комнаты и устроился напротив, чтобы подглядывать… Пришел сын из школы. Доллар сунул в карман, плеснул в стакан виски и раскрыл книгу. «„Прекрасно!“» – воскликнул рав, будет депутатом кнессета.

…Ева, из вежливости выслушала байку вполуха, тихо возникнув на пороге комнаты, и улыбнулась уголком рта – тоже из вежливости. Лицо ее было непроницаемо мрачным, что муж не счел нужным заметить, придя с работы в хорошем настроении.

Увлеченный каким-то выгодным проектом в фирме, он уже вторую неделю вообще не замечал ничего необычного ни в поведении супруги, ни тем более в жизни маленького сына, ведь до того Арону иметь дело с младенцами не приходилось.

– Арон… У меня к тебе важный разговор есть, как раз про сыночка нашего. – Ева подошла к мужу и села рядом на диван. – Выключи, пожалуйста, телевизор.

Почувствовав, наконец, что состояние любимой жены оставляет желать лучшего, и ей явно не до анекдотов, Арон стер улыбку с лица и нажал кнопку на пульте. В комнате воцарилась тишина, и от паузы, которую взяла Ева, покусывая бледные губы, эта тишина становилась звенящей.

– Понимаешь, дети во всем мире перестали расти. Вообще перестали…

Арон шумно выдохнул воздух и преувеличенно бодро сказал:

– Ну, наш-то Давидик еще совсем младенец, вот подрастет, тогда и…

– Он не подрастет, Арон! – Ева крикнула это так, будто копила этот крик в груди несколько лет. – Он вообще с первой секунды рождения не растет, и расти не будет!

Женщина упала лицом в колени мужа и разрыдалась.

Арон в растерянности гладил ее волосы, бормотал что-то утешающее и не знал, как реагировать на эту вспышку дикого горя. Он, по правде говоря, уже задумывался о том, как отразится происходящее в мире на его семье и на маленьком сыне.

Но, подчиняясь странной логике почти каждого человеческого индивида, которая всегда предательски нашептывает ему в мозг: «Это произойдет с любым, только не с тобой, ты не такой, у тебя особая судьба и уникальная жизнь» – той логике, которая заставляет миллиарды людей делать глупости, быть неосторожными и безрассудными, Арон тоже думал, что беда обойдет их стороной. Он тихо радовался обретенному бессмертию, хотя и не верил, что весь этот трагический балаган надолго.

Но бессмертие для сына, возрастом одну секунду жизни… О таком он и в страшном сне не мог себе вообразить. И чем больше Ева сейчас заходилась в рыданиях, тем со все более отчетливым ужасом в душе мужчина понимал, в какую катастрофу попала его семья… И если б только она одна. В таких случаях мужики седеют от бессилия. Бессилие – самое страшное. Можно поубивать все вокруг и порушить все вокруг, но это не изменит бессмертия первой секунды для их Давида. Точка.

Арон бережно поднял голову жены со своих колен и стал поцелуями осушать ее залитое слезами лицо.

– Ева, дорогая, любимая… Мы что-то придумаем, это же не может продолжаться вечно.

Мужчина сам не верил в то, что лепетал, утешая жену. Не верила, конечно, и она. Ева попыталась взять себя в руки.

– Нам остается только ждать и молиться. Может, это просто чей-то безумный эксперимент, власти найдут того, кто это устроил, я верю в это. Все вернется на прежний уровень… Ведь так жить невозможно…

Молодая женщина обняла и поцеловала Арона солоноватыми от слез губами в благодарность за утешение. Всхлипнув в последний раз, она встала, поправила прическу, одернула платье и пошла посмотреть на малыша в детскую, откуда уже доносились ворчливые младенческие крики.

+++

Ева Барак ненавидела своего мужа. «Ковырни счастливый брак, и ты увидишь гноящуюся рану», – любила повторять она про себя известную поговорку.

Ее ненависть была иррациональна. Любой семейный психолог, дипломированный мозгоправ любого ранга вынес бы вердикт, что не видел на свете более дружной и счастливой семьи. Само собой, точно так же считали и окружающие, и для этого молодая семья давала все основания: никто не слышал от них не то что грубого – просто неласкового слова по отношению к партнеру. Ева выполняла полностью и даже с «добавкой» все свои супружеские долги – от постельных до кухонных, упрекнуть ее было абсолютно не в чем. Более того, она же сама дала себе слово «добиться этого мужчину», вот и добилась, и теперь ей было стыдно даже перед самой собой признаться, что она ошиблась.

Со своей стороны Арон так же не вызвал бы упреков у самого придирчивого семейного критикана: он нежно любил и ласкал жену, дарил при любом поводе ей мелкие и крупные подарки, как позволяли деньги. Он развлекал ее по выходным, таская в музеи, на выставки, в кино и просто на спортивные занятия или встречи с друзьями в кафе. Арон был крепок в постельных утехах, вынослив в работе и мог по-настоящему впахивать, чтобы обеспечить семье лишний шекель. Муж Евы Барак был неглуп, читал книги, правда, все больше исторические боевики, он разбирался в искусстве на вполне достойном уровне, так что с ним было интересно рассуждать на эти темы. Немногочисленные подруги Евы повально ей завидовали и этого не скрывали – редко можно было встретить и «окольцевать» такого породистого, красивого, неглупого парня.

Но бог любви немилосерден и коварен. Он как подкарауливает людей в самом неожиданном месте встреч, чтобы предъявить им свои права на их тела и души, вселяя туда страсть, похоть, ревность, ожидания и обиды – все, что называют влюбленностью, так и уходит, внезапно, «пока весь город спит», как поется в одной старинной песенке…

В этих таинственных делах всегда «стреляет» какая-нибудь глупая мелочь: неловкая шутка, дурной запах изо рта, мелкая привычка ковырять в ухе, да хотя бы любовь к французскому сыру – что угодно может вдруг раздражить до ненависти, которая, как ложка дегтя в бочке меда, отравит навсегда всю внутреннюю жизнь. Вот и Ева наблюдала однажды утром, вскоре после медового месяца, как Арон в домашней майке весело насвистывает, довольный собой и жизнью, насвистывает… насвистывает… Ох!.. и мажет на толстый слой масла толстый слой абрикосового джема.

И, наблюдая это, она вдруг сильно вздрогнула: где-то в дальнем тайнике сердца ли, души ли, но поднялось у нее оттуда что-то мутное, злое, насмешливое и гадливое. Она еле сдержалась, чтобы не крикнуть, не убежать, опрокинув стул, стол вазу с цветами… Спроси ее тогда, что, зачем, почему все это было, она бы не смогла ничего внятного ответить. Это было очень странно, пугающе, нелогично, но… Но – окончательно, как поняла она это сама, когда Арон, чмокнув ее (Ева еле сдержалась, чтобы не отшатнуться), ушел из дома на работу.

Девушка стиснула зубы, убила час на самоанализ, но так ничего и не поняла и не сделала никаких выводов. Зато твердо решила: эта неожиданная «сердечная гадюка» не должна вползти в их семейную жизнь и уютно обустроиться в ней. Отныне она, Ева, будет наблюдать за собой, своими чувствами, своей реакцией как самый скрупулезный педант и надзиратель. Ни малейшей тени правды не должно проскользнуть в ее отношениях с Ароном. Она хотела сохранить их брак, не считала себя вправе отталкивать хорошего человека, которого поманила за собой в совместную жизнь до гроба. Ева Барак полностью признала именно себя виноватой в рождении этой «сердешной гадюки», взяла на себя всю боль и все тяготы по общению с ней, по отодвиганию этой змеюки на самое дальнее место в их жизни. «И чтобы, сука, не высовывалась!» – глядя себе в глаза, строго сказала эта сильная молодая женщина следующим утром в ванной комнате. Так оно и получалось пока что.

…А грядущую Хануку Ева и Арон решили не праздновать никак. Настроение было на нуле, как, впрочем, и все остальное.

– Не хочу гостей к нам, да и мы не пойдем ни к кому, ладно? – заявила она за завтраком в конце декабря мужу. – Посидим вдвоем, и спать, какие тут праздники…

В Израиле последнее время все тревожнее становились слухи о скором призвании всех резервистов, включая женщин. Ведь именно «милуимники» – резервисты представляют основную боевую мощь ЦАХАЛа, то есть, Армии обороны Израиля.

– Да, нас ведь могут вскоре призвать, потому что без милуимников армия не сможет начать крупных войсковых операций, – откликнулся Арон, рассматривая на свет прозрачную чашку с чаем. – С одной стороны, ежегодно резервисты проходят 45-дневные сборы, а нас таких 380 тысяч только для сухопутных войск, и сборы мы уже прошли недавно. Но тут ситуация не обычная, а критическая. Подозреваю, что из-за создания крупной террористической армии на юге бывшей Сирии и в других пограничных странах, нам придется как раз проводить серьезные боевые действия. Я разговаривал с одним знакомым военным спецом, он шепнул мне, что кадровые части едва сдерживают продвижение противника. Им трудно приходится из-за этого, черт бы его забрал, последнего джихада – они там как с ума окончательно все сошли…. В общем, кадровая армия ждет теперь прибытия основных частей резервистов, и тогда войска должны перейти в контрнаступление.

– Милый, я все понимаю, но что нам делать с ребенком в таком случае? – откликнулась Ева. – Мне тут звонили вчера и рассказывали о специально создаваемых детских приютах для младенцев «последней секунды», от кого родители хотят отказаться, или, например, как мы, призываются… ну… резервисты.

Она вскрикнула, потому что во время разговора неосторожно порезалась острым ножом, нарезая яблоко. Арон заботливо подул ей на палец, останавливая выступившие маленькие капельки крови, и сказал:

– Главное – не куда деть Давида, потому что это мы так или иначе решим. Главное, чтобы мы с тобой ограничились пусканием только таких вот доз крови себе, не больше. Это ведь уже не сборы, а война, которая просто так не кончится, ты же видишь, как нарастает мировой хаос. Тут чего угодно можно ждать. Нам нельзя оставлять мальчишку сиротой.

Родители, не сговариваясь, посмотрели в сторону детской спальни, где негромко издавал поскрипывающие звуки их новорожденный сын возрастом одну секунду человеческой жизни. Его тоже пора было кормить грудью, той самой, в которой – и Ева это чувствовала – заканчивалось материнское молоко.

+++

…Уже через три дня молодая израильская пара сидела за столиком своего любимого заведения под названием Kitchen Market, в котором они ужинали перед своей первой бурной ночью любви.

Это был маленький уютный ресторанчик на втором этаже небольшого крытого рынка на набережной в тель-авивском порту. Ева сочла тогда – возможно, от чрезмерно романтического настроения – что здесь всё невероятно вкусно: и закуски, и основное блюдо, и уникальные десерты.

Вот и на этот раз Арон, не считая денег, заказал лучшие блюда из морепродуктов. Для начала. Молодые родители намеревались погулять сегодня по-настоящему, ведь повод был, да еще какой.

С одной стороны, грустный. Им пришли ожидаемые повестки в Армию Израиля. Явиться на призывной пункт надо было через два дня, и ясно было, что ребенка придется оставить на попечение специально созданной для детей «последней секунды» патронажной Детской Палаты.

Но, с другой стороны, оба понимали, что им выпал редкий шанс показать свои умения и навыки в самой что ни на есть критической ситуации для их страны. Им надо спасать Израиль.

– Напали, гады, как тогда, – помнишь, мы изучали по истории про 6 октября 1973 года, – когда египетские и сирийские войска вполне нагло пересекли линию прекращения огня и начали продвижение вглубь нашей территории.

Ева отложила вилку, которой она ловко орудовала в тарелке.

– Да помню я почти всё, про «войну Судного дня», – кивнув, проговорила она, – тогда ведь две страны пошли на нас открыто, зато другие, как та же Иордания, помогали войсками, или деньгами, как Ливия, Саудовская Аравия, Кувейт… Почти весь арабский мир здешний на нас ополчился… но получил по шапке. Самое ужасное, что ровно то же самое происходит и сегодня, практически в тех же местах. Взять хотя бы Голанские высоты…

Арон вздохнул и посмотрел на ночное море. Давида они на этот прощальный вечер оставили с его родителями, и молодому отцу была невыносима сама мысль о том, что их несчастный сын остается на ближайшее время в чужих руках государственных служб.

– Думаю, нас туда и отправят, там полчища исламских фанатиков-экстремистов будто с цепи сорвались, и пока что мы их остановить не можем…

Ева Барак помрачнела лицом. Она представила, как их сначала разлучат с сыном, потом с мужем разведут по разным частям, а там…

– Послушай, Арон, нам надо держаться вместе. Боюсь я, что на этот раз война не будет шестидневной, террористы настроены зверски, у них, видите ли «Последний Великий Джихад» – это они нас обвиняют в ужасах, что творятся с миром, с людьми. Но причем тут Израиль, Европа, да и США? Это абсолютно никем не понятый еще и не объясненный катаклизм. Зато они тут как тут: воспользовались ситуацией и давай себе гадить, где только можно…

Девушка бросила волку на скатерть с такой силой, что та кувыркнулась и чуть не упала на пол.

– Ненавижу!

Арон с изумлением наблюдал, как красивое лицо любимой жены искажается какой-то страшной гримасой. «До чего нас доводят, – пронеслось у него в голове. – Даже моя милая, добрая Ева готова сейчас чуть ли не зубами рвать этих вооруженных фанатиков, лишь бы они оставили нас в покое».

– Милая, не волнуйся так сильно. Мы их снова поставим на место, у нас огромное преимущество в вооружении, в выучке Армии, опыте… Они подавятся своей злобой, вот увидишь…

Женщина взяла себя в руки и грустно улыбнулась, оценив беспокойство мужа об ее взвинченном состоянии. Сделав глоток красного вина из бокала, Ева произнесла:

– Мне очень не нравится, что Давида придется отдавать этим… ну, социальным службам. А если вдруг мы погибнем? Ведь такое может быть?

Арон сильно покусал губы и сказал:

– На войне все возможно, и это тоже…

– Ну вот, и с кем тогда будет наш ребеночек, с тетками из непонятно каких мест, каких человеческих качеств? Надо требовать, чтобы в случае нашей гибели Давида отдали твоим родителям, все-таки с бабушкой и дедом он вырастет… – Тут Ева даже поперхнулась, мигом вспомнив, что насчет «вырастет» существуют пока что сильные сомнения. Но она продолжила: – … вырастет нормальным человеком, воспитанным в семейном тепле и любви, а не на казенных простынках…

Молодая женщина мгновенно представила себе серые стены, жесткие простыни, грубую мебель, ворчливых не выспавшихся теток с маленькой зарплатой. «Нет, я этого не вынесу, – подумала она. – Надо что-то делать!»

– Дорогая моя девочка, давай не будем разводить панические настроения, сейчас всем и везде тяжело, у нас вся страна под серьезным ударом, придется каждому, каждой семье чем-то жертвовать. Давай мы сначала явимся по повестке, решим с тем, чтобы воевать рядом, в одной части, заслужим уважение командования, а потом будем просить насчет сына. Это должно быть правильно и по-честному в военное время. А просто бежать скандалить, как на базарной площади…

Ева, подняв брови, выслушала излишне горячий монолог супруга, подавила в себе желание тут же возмутиться его бесхребетностью и… и поняла, что он прав.

– Ну… пожалуй, надо так и сделать. Несколько дней в этом… заведении нашему Давиду не навредят, конечно, а там мы отличимся, и нам должны будут пойти навстречу.

Успокоившись, Ева допила вино, и муж начал наливать ей еще.

«Напьемся сегодня до потери пульса, – думал Арон, в обычное время не любивший спиртное за тяжелую голову по утрам и мерзкий привкус во рту. – Может быть, что вообще последний раз в жизни гуляем, чего уж тут комплексами мучиться!»

И он звонко чокнулся бокалами с женой.

…В этот вечер Ева, машинально слушая нетрезвые разглагольствования супруга, приняла одно очень важное решение – возможно, самое страшное и необычное в своей жизни, такое, на какое способна далеко не каждая женщина с ребенком. Поговорив с Ароном и довольно ясно представив себе перспективу их семьи, их страны на ближайшее время, девушка поняла, что у нее есть буквально пара дней, чтобы попробовать спасти их ребенка от печальной участи. Вариантов у малыша Давида было немного: либо остаться никому не нужным и не интересным сиротой, либо быть с родителями, но в нынешнем плачевном состоянии зародыша…

Глядя на задумчивые ночные волны моря, Ева внезапно вспомнила недавний, перед ее родами, разговор по телефону со своим научным руководителем Эхудом Шепиро, который тогда еще заставил ее разволноваться. Разговор шел о перспективах работы их исследовательского центра, и Ева хотела узнать у ученого, оставят ли за ней место после того, как она выйдет из послеродового отпуска, и на какой стадии сейчас находятся исследования. Девушка тогда еще записала себе памятку в смартфон:

«Эхуд говорит, что они за эти пару месяцев, пока я не хожу в лабораторию из-за беременности, вышли на новый этап „игры в богов“. Наш многоцелевой нанобиокомпьютер еще больше модернизировали, и теперь он не просто применяет молекулы ДНК для построения наночастиц с заданными свойствами, но и наоборот: эти наночастицы, в свою очередь, как биороботы, научились выстраивать нужные параметры ДНК. Строить живую человеческую материю. Фактически, заменять природные биологические молекулы. В том числе – и это самое важное – заменять больные клетки и молекулы на здоровые. Я считаю, если не ошибаюсь, что это грандиозный этап в построении искусственного человека. Прорыв в синтетической биологии, в изменении уже существующей структуры строения человека в нужном нам направлении. Эхуд сказал, что им для эксперимента нужны люди, которых практически безболезненно за несколько дней можно „технически изменить“. Нужны, причем, лучше всего не взрослые, с их болячками, а чистые, совсем крошечные, младенцы с их особыми биологическими свойствами, чтобы попробовать. Но, спрашивается, где их взять? Кто ж их положит на алтарь Науки?»

Перечитав эту свою запись, Ева даже похолодела где-то глубоко внутри себя. «А что если это тот самый шанс, чудом и вовремя подоспевший? Что если наша ДНК-наномашина поможет запустить рост, старение, деление клеток, молекул протеина хотя бы в младенческих организмах? Она „отремонтирует“ замершие клетки, немного для начала, но они „запустятся“, и как по цепной ядерной реакции обновят весь организм! Тогда наш Давид, а потом и тысячи других младенцев, родившихся в это проклятое мгновение, будут спасены? Но это ведь страшный риск! Вдруг что-то пойдет не так, и мой… наш Давид просто погибнет в неудачном эксперименте? С другой стороны, это сейчас единственный в мире шанс для него. Иначе всё так и останется. Вряд ли тот, кто остановил биологические часы человека, просто пошутил и вроде как притормозил, чтобы нас всех напугать. Скорее всего, это всерьез и надолго. Терять уже нечего, надо рисковать».

+++

Наутро после ресторанных посиделок, дождавшись, пока Арон уедет на работу в последний раз перед уходом в Армию, Ева первым делом долго и подробно поговорила с Эхудом Шепиро по телефону. Она выяснила главное: ученый готов немедленно принять ее с новорожденным сыном и будет Еве крайне благодарен, если она позволит ребенку помочь. Да, гарантий здесь дать нельзя. Однако нет и никакого другого пути.

Покормив маленького Давида, она собрала его в дорогу и вызвала такси. «Ехать туда полчаса, чуть больше 30 километров, малыш уснул, надеюсь, так и будет спать в машине, – думала молодая мама, усаживаясь в теплый салон. – Хорошо, что я ничего не сказала Арону, он бы точно встал у меня на пути. Как ему объяснишь все тонкости новейших биотехнологий, принцип работы ДНК-машин, все наши потрясающие последние открытия? Это для обычного человека – фантастика. Он просто не поверит…»

…В лаборатории института Еву встречали радостной толпой ее друзья и коллеги по работе. Конечно, малыша разбудили, и он пищал, но сейчас важнее всего было хорошо подготовить опыт, чтобы свести риск к минимуму. После приветствий этим все и занялись. А Ева пока подписывала необходимые бумаги с разрешением на участие ее ребенка в научном эксперименте и, более того, разрешением на временную дальнейшую опеку и наблюдение за Давидом со стороны института. При любом исходе дальнейших событий, к ее маленькому сыну всегда будет теперь особое отношение – и это главное.

– Я призвана вместе с мужем на войну, – так и объяснила она своему научному руководителю. – У нас теперь почти нет выбора. Мы можем либо отдать ребенка в социальное учреждение для таких вот детей… либо положиться на вас, надеясь, что вы обеспечите необходимый уход…

– Ева, дорогая ты наша умница! – воскликнул воодушевленный Эхуд Шепиро. – Ты даже не думай на этот счет. Какие социальные учреждения, что ты! Уж если где младенца и угробят, так это там. Мы сделаем все возможное, чтобы сохранить твоего Давида в целости, он тебя дождется и будет расти, я уверен. Ты же сама знаешь и понимаешь, как мы далеко продвинулись…

– Знаю, – прервала его молодая мать, – но и вы меня должны понимать, ведь я стою сейчас перед чудовищным выбором, понимая, что для моего малыша просто нет хороших вариантов. Нельзя оставлять все как есть. Но экспериментальное лечение… Это ведь для любой матери тоже как нож острый… А вдруг неудача? Я ведь потом себе никогда не прощу, что своими руками…

– А простишь ли ты себе, – тихо сказал Эхуд Шепиро, – если малыш так и останется на ранней стадии развития и не превратится в полноценного человека? В чем тогда будет смысл его, да и твоей жизни? Я понимаю все риски. Мы привлечем наших лучших ученых, обеспечим Давиду самый прекрасный уход, пока наблюдаем его здесь…

Ева задумчиво молчала. Потом спросила:

– А если я… мы с мужем не вернемся из Армии, там ведь тяжелые бои идут? Вы сможете какое-то время за ним ухаживать, а потом передать ребенка родителям Арона?

– Конечно, даже не волнуйся. И если вдруг что с родителями твоего мужа произойдет, я сам… я усыновлю мальчишку. Он не пропадет в любом случае. Но ты, Ева, милая, не думай о плохих вариантах. Давай решим так: опыт будет удачным. Вы с мужем вернетесь – и будете растить вашего сыночка.

– Ох, как бы этого хотелось, – вздохнула Ева и махнула рукой, – раз уж я решилась, то нечего оттягивать неизбежное. На первом этапе я буду присутствовать, ну а потом… У меня повестка. Так что остальное – уже без меня.

…К вечеру Ева вернулась домой. Арон Барак сидел на кухне за столом и ужинал тем, что обнаружил в холодильнике.

– Куда вы подевались? – спросил он жену. – И где малыш?

Ева уже знала, что от правды никуда не уйти. Она присела за стол и рассказала супругу все без утайки. Арон поначалу смотрел на нее округлившимися глазами, но чем больше он понимал, что происходит, тем больше его удивление и даже возмущение сменялось на понимание.

– Зря, конечно, ты мне сразу не сказала… но – да… мог возникнуть скандал со всеми вытекающими… А теперь, когда дело сделано… Ему хоть не больно было?

– Нет, что ты… это такие уникальные манипуляции, на такой технике… Я уверена, что наш малыш будет долго теперь спать и видеть хорошие сны. А проснется уже подросшим… Наверное.

– Вот именно, что наверное, – вздохнул Арон. – Но что сделано, то сделано, положимся на высшие силы, что уж тут рассуждать… Иди ко мне.

Он привлек жену к себе.

Перед сном Ева, накинув халатик, посидела одна на кухне и записала в свой смартфон: «Получается, я – сильная женщина? Кем надо быть, чтобы принести своего ребенка в жертву, пусть даже науке во имя человечества? Богоматерью, девой Марией, отдавшей сына на крестные муки и бессильно его оплакавшей? Ух ты, ну и сравнение! Или Марией Кюри, не сына, но себя отдавшей науке, внедрению открытой ею радиации в медицину и самой умершей от апластической лучевой анемии? Как меня оценит большинство людей, матерей, узнай они о моем поступке? Впрочем, что мне за дело до мнения толпы? Где-то прочитала на этот счет хорошую фразу: «Большинство людей не так давно требовали от мужчин носить чулки, серьги, шляпы и красить лицо, а потом мужчин стали осуждать, но начали требовать того же от женщин». Вкусы, мнения, настроения общества летучи и изменчивы, как ветер. А думать надо о главном. Для меня это – спасение сына, и через это, возможно, спасение еще тысяч и тысяч других сыновей, застывших на «последней секунде».

Ева Барак задумчиво смотрела на свой нежно светящий розовым в полутьме любимый смартфон, друга и спутника жизни. Но сейчас этот компьютер-телефон стал особенно важным и дорогим предметом, за который многие люди в мире отдали бы все, что у них есть, а государства заплатили бы, возможно, миллиарды…

Дело в том, что перед началом эксперимента Эхуд Шепиро записал туда как на флешку все научные данные и разработки, которые годами вела его группа. «На всякий случай, – как сказал он. – Времена неспокойные, критичные, надо сохранить все, что у нас есть. И ты здесь первый человек для этого. Береги теперь эту штуковину, она у тебя бриллиантовая отныне… вся эта пара гигабайт…»

Молодая женщина усмехнулась. «Да, еще не хватало, чтобы, узнав об этой ценности, за мной и смартфоном все разведки мира открыли бы охоту». Она зевнула и отправилась спать.