Читать книгу Олег. Романтическая история о великом князе по мотивам русской летописи «Повесть временных лет» монаха Киево-Печерского монастыря преподобного Нестора-летописца - Евгений Анташкевич - Страница 6

Олег и Фарлаф далеко впереди увидели на высоком правом берегу огонь.

– Как думаешь, чудь?.. – спросил Олег.

– Дойдём до Хортицы, ясно будет, – ответил Фарлаф.

То, что рассказал Радомысл, огорчило, но не было неожиданным. Олег тоже не доверял чуди, как и остальные, – никто не доверял чуди, но они дошли по правому берегу Днепра до Хортицы. Это были они, и они были готовы переплыть, если бы не такая высокая и быстрая вода – просто смоет. Поэтому Олег велел одному кораблю пристать к коренному берегу и привезти светлых князей и их тысяцких.

Послал Радомысла и Велимида.

* * *

Утро выдалось ясное.

Олег осматривался на покрывшемся свежей зеленью острове. Он наблюдал, как с пристававших один за другим кораблей уставшие его ратники забрасывали ужи на кусты и деревья. Потом они не искали места поуютнее, а падали на сырую после ливней землю и засыпали, раскинувшись во весь рост и ширь рук, или поджимали под себя ноги и сворачивались калачиком, как собака, которая укрывается собственным хвостом, ничего не подстелив. И, ударь сейчас другая гроза, пуще и хлеще, никого она не разбудит.

На ногах оставались только самые сильные – сотские и тысяцкие, воспитанные в дальних походах и тяжелых испытаниях, – им надо всё подготовить; а ещё волхвы.

И к дубу никто не подходил, даже кудесники пока держались шагов за двести.

И Василиса за ним ходила сама не своя.

«Одна баба среди стольких мужиков, что же тут удивляться?» – думал сам себе Олег и тоже не знал, куда ему прислониться, пока не подбежал Родька. Малому удалось и погрести, и поспать, и помокнуть, и никакая усталость к нему не липла, он был бодр и свеж, будто в бане вымылся.

– Княже, – обратился он к Олегу, – ты бы шёл на ладью, там и шатёр есть… Всю ночь толкались, можешь и вздремнуть, а чего надо будет, так я кликну, а?

Олег глянул на Василису, та отвернулась и нагнулась сорвать какие-то то ли травинки, то ли былинки.

Он кивнул Родьке, и тот повёл их на корабль, где на корме действительно натянули полог.

– Тут я буду, недалеко… – сказал Родька и пошёл от ладьи.

Олег растянулся, положил голову на колени Василисе, но мысли мешали заснуть. Он их гнал, а то старался ровно дышать или думать о приятном… Но о чём ещё можно думать, когда голова и так покоится на коленях красивой девушки, да ещё и умной.

«А почему она всё время молчит?» – вдруг пришла мысль, и Олег удивился: да мало ли он на своём веку видел женщин, которые в его присутствии молчали, – в его присутствии женщины всегда молчали и были при нём просто женщины. Уже его дружина роптала, мол, помрёшь, а нас на кого оставишь, кому служить? Как-то Олег позвал Фарлафа и Велимида и сказал, мол, пусть боле не ропщут, после него законным князем Киевским будет сын Рюрика – Игорь, но всё равно роптали. Тогда нашёл Олег жену Игорю – Ольгу, и сейчас не мог нарадоваться, сколь верным оказался выбор – Ольга была красива, умна и спокойна и остужала молодого, горячего, скорого на решения князя, как прохладный, свежий ветерок остужает распалившегося всадника.

И роптать перестали!

Олег знал… Олег много знал!

Главное знал – кто воду мутит.

А чудь, так это – слухи, предрёк же волхв, Олег ухмыльнулся, что он примет смерть от своего коня.

То, что ему рассказал Радомысл, было пока лишь слухами. Сколько Олег себя помнил, всегда бродило что-то, то одно, то другое: про чудь, про хазар, про норманнов, одно и то же – что кто-то против кого-то мутит воду.

Но только начни выяснять и разбираться, и окажется, что главные, кто мутит воду, – это греки. Они ссорят между собою светлых князей, ссорят отца и сына, брата и брата; подкупают тысяцких, их жён, их детей, стравливают друг с другом, как стравливают собак или петухов. Греки везде – и рядом с дружиной, и рядом с хазарами, и рядом с норманнами, и между всеми светлыми князьями.

Когда Олег был с Рюриком, так же были греки и бархатными руками перебирали золото, каменья, шелестели шелками, расстилали аксамиты, держали в прохладных подвалах глиняные амфоры с винами, а в тёмных склянках растёртые порошки, которыми можно было и вылечить, и убить. Греки были всюду, тихие приятели на все случаи.

Хуже всего, что их любили жёны. Своих жён у них не было, точнее – были, но далеко, в Царьграде. А здесь их любили жёны князей и дружинников, но не так, чтобы до измены, хотя всяко говаривали…

А греки вот они – всегда о́бок и могли помочь, если заболел кто – дитя ли, жена ли, или надо к аксамиту подобрать соболя в тон. Греки это умели, и за это им платили все.

Кроме Ольги.

Она в Киеве отвела их от себя и тем была им не любезна, а любезна Олегу. Поэтому он с лёгким сердцем оставил Киев не на Игоря, а на Ольгу.

Об этом после разговора с Радомыслом думал князь.

Он потянулся, Василиса не шелохнулась, она сидела и гладила его по волосам и молчала.

Олег чувствовал, что Василиса молчит, но не потому, что ей нечего сказать, и он забыл о чуди.

– А сильно хитрые греки? – спросил он и глянул, она смотрела на него и согласно кивнула. – Сам знаю, – сказал Олег и отвернулся, но был уверен, что Василиса и сейчас смотрит на него и улыбается, и он снова глянул – она улыбалась. – Вот видишь! – с удовлетворением сказал Олег и услышал:

– Спи, князь.

«Да не проспи, князь!» – подумал он, но сон уже прошёл.

– А расскажи мне про Царьград или как его у вас называют…

– Константинополь… а другие не рассказывали?

– Рассказывали, но они там торговали и жили, как купцы, а ты…

Василиса слушала и молчала.

– Расскажи… – попросил Олег, он даже не подумал, что может не попросить, а повелеть.

– И я там всего лишь жила…

– Всего лишь, а ещё?..

– А ещё ткала, шила, воду носила, на форум ходила…

– Форум?.. Что такое форум?

– Это когда в одном месте собирается много людей и продают у кого что есть…

– Торжище, что ли?

– Это у вас оно торжище, а в Константинополе – форум.

– А что ещё там такого, особенного?

– Большой город, цари живут, а поперёк широкий залив, люди зовут Золотой, или ещё рогом зовут или канавой.

Олег знал про залив Золотой, длинный такой, как бычий рог. Говорили, что его можно переплыть, а можно посуху обойти.

– А у кого ты жила? – спросил Олег и вдруг вспомнил слова Василисы «посуху, аки по воде!» и тут же вспомнил про колёса и ветер, о чём она сказала, когда они переволакивали корабли по суше на брёвнах-валка́х.

– У кого жила? – переспросила она.

Олег сел, сон прошёл, Василиса молчала, и вдруг из кустов, зацепившись ногою за канат, вылетел Родька. Всё-таки он был смешной, и когда упал в воду, выставив впереди себя руки, и когда поднимался, мокрый и в песке.

Василиса рассмеялась.

«Неловкий», – подумал про него Олег.

– Княже. – Родька встал, попытался отряхнуться, весь заляпанный песком, и присел к воде обмыть руки.

– Чего тебе?

– Чудь перебралась…

– Хорошо, а где они?

– Сказали, будут у дуба…

– Оставайся здесь, – повелел Олег, взял подпояску с мечом, спрыгнул с борта, взбежал на высокий берег и скрылся за кустами.

Василиса проводила его взглядом и вздохнула. «Константинополь! Расскажи! Нет! – подумала она. – Никому я ничего не расскажу!»

Она глянула на присевшего рядом Родьку и шутя подтолкнула. Родька охнул, нелепо взмахнул руками, будто хотел за что-то ухватиться, и упал за борт.

– Ах! – ахнула Василиса.

Она не заметила, что Родька, только присев, сразу и уснул, с открытыми, как показалось Василисе, глазами. Она точно видела, что его глаза были открыты, поэтому и подтолкнула.

Она вскочила, быстрое течение относило Родьку, и Василиса по тому, как он махал руками и выпрыгивал из воды, поняла, что он не умеет плавать. Она видела его широко раскрытые глаза и разинутый рот.

Она прыгнула в воду, поймала его за руку и потащила. До берега было недалеко, но течение несло быстро, затягивая под днища кораблей, уже стоявших на приколе. Родька, глотнув воздуха, барахтался, мешал, тогда Василиса ударила его по лбу, ухватила за ворот и увлекла между кораблями, стоявшими носами к берегу на расстоянии пяти локтей друг от друга. Родька хватался за мокрые борта, потом под ногами почувствовал твердое и встал. Василиса поддала ему, он поднял руки, и тут его сверху ухватили ратники с кораблей и чуть не разорвали, но вытащили, и через мгновение Родька оказался на берегу. Ратники тянули руки и к Василисе, но она, не оглядываясь, выбрела из воды. От изнеможения Родька рухнул на землю, Василиса села рядом. А на кораблях ратники стаскивали с себя одежду и ныряли в воду, гоготали на неловкого Родьку, выходили и обходили корабли, пробовали, крепко ли привязаны ужи, брали поклажу и располагались с едой.

Василисе было неловко находиться среди голых мужчин, она кивнула Родьке и пошла на свой корабль, где могла спрятаться под навесом. Родька увидел это и, опираясь на онемевшие руки, с трудом поднялся.

Василиса пока шла, рубаха на ней высохла, и под навесом она спросила:

– Ты совсем не умеешь плавать?

Родька сел рядом, водил мутными глазами и что-то мычал в ответ.

– Спи, что ли! – сказала ему Василиса.

Она не спала ни прошедшим днём, ни подряд две ночи, и не хотелось, и она сидела, понимая, что пока Родька лу́пает на неё своими глазами, то будет отвлекать от мыслей, оживших в её сознании с того момента, как Олег взял её в поход, и ещё сильнее, когда стал задавать вопросы про Константинополь.

Её константинопольский хозяин Спиридон был вхож к царям. Она его помнила так же ясно, как сейчас видит Родьку, и никогда не забудет.

Спиридон был очень богатый, и цари покупали у него меха и не только. Свой главный товар Спиридон привозил из северной стороны, откуда в Константинополь попала Василиса. У Спиридона была самая бойкая торговля мехами, и его люди непрестанно уезжали на запад, восток, на север. Иногда он отправлял Василису на рынок к купцам с севера, и с ней ходили его люди и слушали, как и о чём она разговаривала с соплеменниками. Там её заприметил Радомысл и попросил Спиридона продать, то есть выкупить из неволи, но Спиридон ничего не хотел слышать, он дорожил своими рабами, особенно из северной земли.

Рабы рассказывали историю, как несколько лет назад один из придворных прежнего императора Василия Феодор Сантаварин обвинил Льва, нелюбимого сына Василия, в злом умысле против императора. Василий заточил сына и хотел его пытать и казнить, но один человек уговорил его против такого деяния, и это был Спиридон…

Родька вздрогнул, Василиса глянула, теперь его было не разбудить, даже если пощекотать под микитками или пёрышком поводить под носом, разве только чихнёт раз-другой. Он был странный, этот Родька, ей казалось, что она его давно знает – он был какой-то не новый. Он всё делал так, что ей было наперёд известно, что он сделает, вот сейчас он начнёт ворочаться… или чесаться… Она ждала и смотрела, но Родька спал так глубоко и крепко, что даже утих прибрежный ветерок, высушивший его рубаху, и только слегка шевелил длинные волосы, самые кончики. Вдруг Родька ка-ак чихнёт, и ещё раз, и сел, и уставился на Василису мутными глазами, и чихнул в третий раз, да так оглушительно, что аж замотал головой, будто в ушах что-то лопнуло, и тут же повалился на лавку.

«Дай тебе Господи Иисусе Христе здоровья!» – подумала Василиса, перекрестилась, перекрестила Родьку и улыбнулась – всё-таки она всё про него знала именно что наперёд.

«Интересно, – вдруг подумала она, – а чем кончилась вражда между хозяином и Сантаварином?»

Радомысл и выкупил Василису, и похитил как раз в тот момент, когда слуги принесли весть о том, что Сантаварин из провинции, куда его сослал ставший императором Лев, послал к Спиридону убийц.

«Наверное, ничем, – она смотрела на Родьку, но мыслями перенеслась в дом, в котором прожила одиннадцать лет, это был дом Спиридона, – ведь об этом знала вся округа!» Причина была простая – торговый человек Спиридон спас будущего императора Льва. Лев, взошедши на престол, услал Сантаварина в ссылку, а Спиридон перед этим подкупил ближних слуг Сантаварина, и только Сантаварин об этом ничего не знал. Рабы были не против, как любые рабы, чтобы Спиридона убили, но и боялись этого, потому что понимали, что им лучше не будет – дом достанется вдове, а вдова, глупая и жадная женщина, всё продаст, и в первую очередь слуг. Продавать будет дорого, поэтому никто из богатых соседей не купит, а купят греки из провинции, а в провинции греки такие жадные, что вдове такие и не снились, и будут они, слуги, работать вдвое больше, а есть вдвое меньше.

Василиса ухмыльнулась – вот уж действительно глупая жена Спиридона – насколько он был умён и прозорлив, настолько его жена Елена была глупа. Спиридон некрасивый, а Елена красавица на весь город, но это поддерживало чувство Спиридона к ней недолго – Елена старилась, и красота уходила, а Спиридон старился и становился умнее и мудрее. Василиса видела это и чувствовала, по малости лет не понимала, но чувствовала, как любая женщина. Слуги ей шептали, мол, берегись, у хозяина острый глаз на девичью свежесть и молодость, но Василиса почему-то не боялась, она видела, что Спиридон неравнодушен к комнатной девушке Елены Дидоне, гречанке. А вот Дидона тревожилась, и от неё тревога расходилась кругами – у Дидоны был сын, о котором ничего не знал Спиридон, или все только думали, что не знал.

«Господи Иисусе Христе, помоги им всем!» – помолилась за своих бывших хозяев Василиса, но тревога, возникшая в ней с началом похода, не прошла.

* * *

Олег шёл к дубу.

Остров Хортица был ровный, безлесный, только поросший кустами, и дуб возвышался и был виден из любого места. Издалека Олег увидел, что под огромным дубом, который могли обхватить руками вкруговую не меньше человек пяти взрослых мужчин, в тени сидят люди, и, подходя, он признал, что это чудские светлые князья, их тысяцкие и сотники.

«Нарушают обычай! – заметил про себя Олег. – Раньше ночи и волхвов никто не должен тут сидеть».