Читать книгу Медуза. Роман - Евгений Арсюхин - Страница 11

Как-то в ночь Паша проснулся от того, что Люда рыдала.

– Ты что?

Она не отвечала, встала, голая, прошлепала к окну, силуэтом на фоне прямоугольника мелькнула.

Потом как бы пришла в себя:

– Нам детей надо, пора нам детей.

– Так какие проблемы?

Это была, конечно, ошибочная фраза, потому что только у мужчин нет проблем. У женщин они есть всегда. Вот просто так взять, и завести? А жить где, в однушке? Я не собираюсь спать в одной комнате с люлькой. Понадобится няня. Няне нужна отдельная комната. Это был разговор о деньгах, конечно же. На самом деле, все женские разговоры сводятся именно к деньгам, но мужчины этого не понимают, потому что не умеют вычленять суть вопроса. Им кажется, что нужно анализировать слова, брошенные в их адрес упреки, но слова в данном случае просто слова. Люде нужна новая просторная квартира.

– И не в такой дыре! Тут приличных школ нет! Ты согласен возить ребенка через весь город? Да что я, у нас и машины-то нет.

Принялись в ночи перебирать возможности, как квартиру заполучить. Эту продать – непонятно, откуда взять остальное. Кредит как бы отпадает. Ничего не решили, но Люда заронила то, что хотела заронить, Паше в голову.

А у Паши на работе времена были веселые. Дима, Дмитрий, добрый бог из машины, благодаря которому Паша стал тем, кем еще несколько месяцев назад и не мечтал стать – у Димы неприятности начались.

Завертелось все со странной планерки, на которой Мстиславский был зол. Знающие люди умели вычислять, сколько Мстиславский принял накануне. Принимал он хорошо, а годы-то не те уже, и Мстиславский утешал себя тем, что подрагивание суставов и необъяснимая агрессия с утра есть лишь разумная плата за вечернее веселье. Паша все еще не входил в ближний круг Мстиславского, поэтому таких нюансов в поведении босса не замечал. Те, кто входил, могли уловить беду не только по общему состоянию, но и по запаху – этот непередаваемый аромат похмельного мужчины, особенно заметный, когда Мстиславский поднимал руку, потому что аромат распространяется преимущественно из подмышек. Так вот, это была одна из таких утренних планерок.

– Что творится? – крикнул Мстиславский.

Ну, все замерли, мало ли, что творится. Тут каждый день что-нибудь творится.

– Подъезжаю сейчас к конторе, и вижу, на каких машинах ездят наши сотрудники. Некоторые наши сотрудники! В пору, когда президент ведет борьбу с роскошью, когда эта борьба ведется нашими, собственно, руками…

Ни одной фамилии на планерке тогда не назвали.

– Что делать? – спрашивал Дима за обедом у Паши.

– А что?

– Парковаться подальше, что ли.

– Так ты на свой счет?

– Ну а как не на свой.

– На метро попробуй.

– Нет, я лучше в пробке три часа простою, встану раньше перепелов сизокрылых, но поеду на своем руле, чтобы соотечественников не нюхать.

Фраза про «не нюхать» как-то запала Паше в душу, потому что он применил ее к себе. Он ездил на метро, считая это в принципе не самым удобным и приятным делом, но и не так чтобы ужасным. Получается, он то ли нюхал, и радовался, то ли под вонючими соотечественниками можно было разуметь и его.

Не Дима ли рассказывал Паше, что выделяться нельзя? Не Дима ли отговаривал Пашу от покупки более-менее приличной машины? Дима, Дима… Но слаб человек. Дима любил машины с мальчишества. Тратил на них прилично, часто менял. Он готов был соблюдать нищебродский дресс-код. Готов был держать в девственности корпоративную банковскую карту. Легко соглашался ничего не писать в социальных сетях с отпуска на пристойном заграничном курорте. Но от машины он отказаться не мог. Знал, что нарушает правила, отговаривал Пашу их нарушать. А сам не мог.

Так получилось, что через несколько дней сидел Павел у Арона Ашотовича, старого сторожевого пса, и болтали они по-свойски. Арон Ашотович теперь Пашу за главного своего приятеля признавал, ну и стороны не вспоминали, конечно, о том инциденте с Орлом. Да и об Орле не вспоминали. Паша иногда припоминал ту командировку, первую свою:

– Вернуться, что ли, вдуть Алене! Ну и дурак был, поехал за романтикой. Еду за тумаааном!

Ну вот, сидели, разговаривали.

– А вы, Арон Ашотович, на чем ездите?

– У меня старенькие Жигули, – закряхтел Арон Ашотович, – Но такие пробки, что я в центр даже и не пытаюсь!

У Арона Ашотовича был БМВХ6 на самом деле, но эту машину никто не видел. Это было неприятно, ведь самое главное в демонстрационном потреблении – слово «демонстрационное», но чиновник убеждал себя, что и в тайном обладании есть кайф.

– Это как если бы ты натягивал малолетку, – иногда сам себе говорил заслуженный силовик, – Таким не похвастаешься, но в этом есть своя прелесть!

– А я на метро! – бодро сообщил Паша.

– Правильно, правильно. Госслужащий – витрина, и нечего на нее выставлять неподобающие вещи.

Помолчали.

– А ведь есть у нас и странные люди, – сказал вдруг Арон Ашотович.

– Ну как странные?

– Ну так. Странные немного. Хорошие машины. Я помню, давно дело было, я еще работал на советском телевидении.

– Вы там работали?

– Да. И вот приезжает глава советского телевидения на служебной «Волге», а уже кооперативы, хозрасчет, новая экономика. И тут же подкатывает сотрудник на Ауди Бочка. Ну понятно, что машина так себе, но тогда любая иномарка в глаза била. Так этот Кравчук – так шефа телевизионного звали – разъярился, и потребовал проверить все доходы этого сотрудника. Источник доходов.

– И?

– Ну а там такое «и»… Джинса, одним словом. Это когда ты рекламу протаскиваешь мимо кассы. Конечно, если образ жизни не соответствует зарплате… Уволили.

– И правильно! – сказал Паша, – Так что у нас, получается, Мстиславский еще не так уж и суров?

– Да он душка! – зашамкал Арон Ашотович, – Вы других не видели. Сенина из Рось-Нефти. Он как гаркнет, так людей в реанимацию увозят.

Вспомнили несколько анекдотов про злых начальников.

– Вот и распустились наши! – резюмировал Арон Ашотович.

– И не говорите, – поддержал Павел, – Мол, в метро ездить – сброд нюхать.

– Это кто ж так говорит?

– Да Дима юродствует, – Паша подумал, повертел пальцами стакан с кофе на столе, – Нюхать, да, так и сказал.

Снег долго не мог выпасть в тот год, как раз, как Паше идти домой, он вроде бы начал слегка, но то не снежинки были, а какие-то слезы. Паша тем не менее решил прогуляться немного пешком, одну станцию пройти. Москва красива бывает в такие минуты, в это время года – слепая, загадочная, изысканная в простоте разношерстной архитектуры. У столба Павел приметил собаку. Он собак не любил, но недавно стал испытывать к ним какое-то сочувствие. Так-то ему больше кошки нравились, кошки безопасны, но не слабаки – человеку ведь вреда не сделают, а собаку загнать могут. Павел, проходя мимо собаки, кивнул ей головой, что было, наверное, глупо, собака зарычала, а дальше не поймешь даже как, время сжалось, и секунда прошла, как в замедленном кино: вот она встала, вот она бросилась, медленно-медленно, и – порванная штанина, боли нет, темная кровь в свете фонарей на грязном тающем снегу. Укусив, собака спокойно отошла к своему столбу.

– Да что ж это… – Павел беспомощно оглянулся – Да что ж ты делаешь! Кто поможет? Да как это так?

В голове – стыдно ехать в метро, уколы, полиция – убить, наказать, ярость. Но полиции не было. Из прохожих бабка одна, остановилась на другой стороне неширокой улицы:

– Ну распустили! Да где ее хозяин?

– Нет у нее хозяина, и что делать? – Паша обрадовался, что появился свидетель.

Хотя какая помощь от бабки. Разругав собаку, бабка поковыляла дальше. Собака встала и потрусила прочь. Паша постоял, пока она не скрылась, поймал машину.

– Что это с тобой? – спросил водитель. – Ты мне тут все закапаешь!

– Давайте перевяжем чем-нибудь, бинт есть?

– А… садись! Только назад. И вон газету подстели, видишь, пачка газет.

Паша поехал домой, ворвался в комнату, как быть? Что делать?

– И где это тебя угораздило? – Люда осмотрела рану, – Где шлялся-то?

– Да вот сдуру решил прогуляться.

– Сдуру и решил. Поезжай теперь в травмопункт. А так как у тебя даже машины нет, пройдись лучше пешком. Да только подальше от собак. Они любят свежую кровь.

В травмопункте на линолеумном полу стояли продавленные откидные стулья, на стульях сидела травмированная молодежь, кто-то пьяный, кто-то перевязанный, парень с девушкой, парень бритый, смотрит волком, девушка его периодически била ладонью по лысому черепу:

– Ты придурок, да?

Тот склабился. От старика воняло. Была почти полночь. Паша зашел неуверенно в кабинет, в углу продолжала одеваться толстая тетка, медбрат грубо толкнул Пашу ладонью в живот:

– Куда, не видишь, что ли?

Паша застил глаза рукой. Ему перевязали рану, вкололи препарат, дали график уколов – Паша график сохранил, хотя делать их он будет, конечно, в своей поликлинике, на работе. И кинул эс-эм-эску, что на планерку не придет. Вот такая ночь. Надо отоспаться.

И он не пришел на планерку, на которой Дима лишился своего поста. Паша так и не узнал в деталях, как это случилось. Он мог бы догадаться – и догадался – что Арон Ашотович взял замечание Паши о диминых словах на карандаш. Он вряд ли мог представить, как дальше распорядился старый аппаратчик полученным знанием. Ведь так просто к Мстиславскому не подойдешь, не скажешь. Но у Димы есть враги. По совпадению, это друзья Арона Ашотовича.

Аккуратно – Арон Ашотович тоже не спал в ту ночь – он встретился с кем надо, сказал, что надо. Ну а дальше дело техники. Мстиславский бурил в своем любимом ресторане «Корни». Ресторан стоял у самого Кремля, но такое впечатление – что на окраине где-нибудь. Он бы там лучше смотрелся. Аляпистый декор, гигантские самовары с развеселыми надписями вроде «Эх-ух водка, черный хлеб, селедка». Густые желтого цвета портьеры, прикрывающие вип-комнаты. Толстые плюшевые скатерти на столах. Пластмассовые цветы. Сегодня для вас поет Машка-Разгуляйка, за синтезатором – Глеб Жегульский. Командированные нефтяники. Мстиславский. Доложили.

– Ну и пусть уматывает нах. Завтра объявим, приказ после планерки изготовим.

Позже, много позже, и отчасти случайно, Паша узнал еще более глубокие детали. Те самые друзья Арона Ашотовича, которые – враги Димы Большеславского, были тесно связаны с Петром Либкнехтом, куратором Паши, замом Мстиславского. Дима не верил словам Мстиславского о «рвении», но, если что-то повторять изо дня в день, поневоле поверишь. Дима вышел на этих самых друзей. Конечно, он не знал, что это друзья Либкнехта. Знать, как выяснилось, стоило.

Началось все с того, что одна мелкая компания сунулась участвовать в тендере Российских Стальных Путей, где с нее затребовали 30% отката. Компания нажаловалась в Группу. Дело попало Диме. Он долго мучился. Он знал, что есть люди, который трогать нельзя. Но Мстиславский как раз в очередной раз громыхнул на планерке что-то о «чистых руках», и Дима попытался дать делу официальный ход. То есть состряпал бумагу и пустил ее по инстанциям. От бумаги шарахались, как будто ее писал чумной. О Диме заговорили – даже странно, что Паша не слышал этих разговоров тогда, но такое случается в очень больших компаниях.

Диме говорили. К Диме сначала подкатывал Арон Ашотович, намекал. Не внял. Сам Либкнехт имел с Димой беседу, страшное унижение, после которого Диме все равно в Группе не жить. Тут Дима задергался. Попытался связаться с Мстиславским. Слова «вы можете прийти ко мне в любой час любого дня» звучали ведь часто. И Дима им отчасти верил. О просьбе Большеславского доложили Мстиславскому. Тянулись недели, Мстиславский не принимал, потому что Либкнехт успел изложить боссу свою версию событий. Это у него, у Большеславского, темный бизнес с неустановленными лицами. Вот с этой вот фирмочкой, которая хотела продавать Стальным Путям костыли для шпал. Спасая свою задницу, Великанов якобы придумал, что тему крышует Либкнехт. С больной головы на здоровую. Старый прием. Для Мстиславского так даже вопрос не стоял, кто тут прав, поскольку Стальные Пути – это Стальные Пути, рельсы, трубы, провода, не руби сук, а то руки отрубят. К тому же Мстиславский был склонен скорее поверить в подлость, чем в честность и подвижничество. Но соблюдать внешний политес, если львиная доля твоей работы – имитация, это святое. Мстиславский дал команду искать на Большеславского «что-нибудь нейтральное». Разговор Паши с Ароном Ашотовичем пришелся очень кстати.

Паша, как узнал об увольнении, бросился было к Диме, но что-то его остановило. Паша впервые понял, что такое выбирать между долгом и дружбой.

– А чем я могу ему помочь? Дело сделано. Так, утешить.

Решил, что утешит уже после работы.

– Там Дима вещи собирает, – сказал коллега.

– А ты заходил проститься?

– Не, мимо проходил, у него дверь открыта.

Ближе к вечеру Паша написал Диме эс-эм-эс, дескать, держись! Дима долго не отвечал. Наконец в ночь, пьяный, позвонил.

– Блин, мне пить нельзя вообще-то. Я в «Сладкой палочке», подъедешь? Я в хлам.

– Поздно уже, – Паша не спал, но в «Палочку» ехать не захотел.

– Узнаю, кто сдал, сука, расстреляю. Вот своими руками расстреляю суку!

Паша послушал немного пьяный бред, и положил трубку. Он думал, что больше, наверное, не увидит Диму никогда.