Читать книгу Миг и вечность. История одной жизни и наблюдения за жизнью всего человечества. Том 1. Часть 1. Крупицы прошлого. Часть 2. В плавильном котле Америки - Евгений Бажанов, Е. П. Бажанов - Страница 5

В Наташенькином дневнике отмечается, что родители жили на Котельнической набережной не очень долго:

«В 1948 году на Можайском шоссе было закончено строительство дома № 74/92, позже получившего № 26 по Кутузовскому проспекту (так был переименован этот кусок Можайки)».

По ордеру Моссовета № 1636 от 3.XII.1948 года родители Натули въехали в этот дом[9].

Поскольку Наташенька в последние годы жизни не раз говорила, что хотела бы написать историю дома № 26, изложу информацию о нем, почерпнутую большей частью из Интернета.

На том месте, где сейчас стоит 26-й дом, в 1771 году, когда в Москве свирепствовала чума, на окраине села Дорогомилово на высоком берегу Москвы-реки возникло кладбище. Здесь хоронили самый простой московский люд и крестьян из западных губерний – помещичьих дворовых или отпущенных в столицу на оброк. Во время Отечественной войны 1812 года здесь хоронили погибших или умерших от ран русских и французских солдат и офицеров. Здесь же была братская воинская могила, над которой в 1849 году на средства промышленника мануфактур советника Прохорова была поставлена кирпичная стела, облицованная железом и увенчанная золотой с крестом главкой. На ней была надпись: «Сей памятник воздвигнут над общею могилою трехсот воинов-страдальцев и раненных в Бородинской битве и умерших на пути в Москву 1812». В 1839 году возле кладбища была сооружена новая церковь Преподобной Елизаветы, которая была снесена и уничтожена вместе с кладбищем в 1940-1950-х годах.

К первой трети XX века вокруг кладбища были выстроены различные промышленные предприятия, а ближе к современной Студенческой улице возник рабочий городок, который вплотную подошел к Можайскому шоссе.

В 1935 году был принят Генеральный план реконструкции Москвы, согласно которому промышленное Дорогомилово с его разрозненной жилой застройкой должно было превратиться в благоустроенный жилой район с монументальными жилыми домами, просторными улицами и скверами. Руководителем проекта стал московский архитектор Зиновий Розенфельд. Его идея заключалась в создании помпезного ансамбля жилых домов вдоль Можайского шоссе (сейчас это Кутузовский проспект) от проектируемого в то время моста, который должен был связать задуманный тогда Новоарбатский проспект с Минским шоссе.

Жилые корпуса по четной стороне шоссе должны были образовывать просторные замкнутые дворы, т. е. каждый дом представлял собой целый квартал, внутри которого располагались здания школ и детских садов. По замыслу Розенфельда, такие дворы должны были составить целостную анфиладу между современным Кутузовским проспектом и берегом Москвы-реки. К сожалению, начавшаяся Великая Отечественная война 1941–1945 годов и сложности, связанные с вывозом промышленных предприятий, не дали осуществиться планам Розенфельда. Лишь ближе к Московской окружной железной дороге ему удалось в 1940-х годах реализовать квартальную застройку.

Дом 26 по современному Кутузовскому проспекту проектировался Зиновием Розенфельдом еще до Великой Отечественной войны и должен был стать частью большого квартала, который состоял из двух жилых корпусов. Строительство дома было начато в 1941 году, но заморожено на нулевом цикле, когда немецкие войска были уже на подступах к Москве. Строительство возобновилось лишь в 1944 году и было закончено к 1947 году. К этому времени проект был изменен: вместо одного корпуса вдоль современной набережной Тараса Шевченко появились два – центральный в 12 этажей и угловой в 7–9 этажей, который копировал архитектуру жилого корпуса вдоль современного Кутузовского проспекта.

Со стороны набережной предполагалось сделать партерную лестницу вдоль склона с беседками и фонтанами. К сожалению, это не было реализовано, так как в середине 1950-х годов началась знаменитая борьба с архитектурными излишествами. Парадные фасады всех трех корпусов отделывались песчаником, а дворовые – кирпичом и бетонными фигурными блоками. Все корпуса были связаны ажурной кованой оградой с воротами, которая исключала попадание во двор посторонних людей. Это, как и расположение вдоль правительственной трассы, и предопределило судьбу квартала как жилья для членов Политбюро СССР и высокопоставленных государственных служащих.

Самыми известными жильцами этого дома с конца 1940-х и по начало 1980-х годов были такие государственные деятели, как Леонид Брежнев, Юрий Андропов, Михаил Суслов и Николай Щелоков. В 1980–2000-х годах здесь жил известный писатель-разведчик Василий Карпов. О Юрии Андропове и Василии Карпове напоминают мемориальные бронзовые доски, которые висят на фасаде дома со стороны Кутузовского проспекта. В 1990-х годах была снята памятная доска о Леониде Брежневе, которая попала в Германию. Позднее повесили новую.

Очень часто этому дому приписывают дурную славу дома самоубийц, считая, что здесь покончили жизнь самоубийством такие государственные деятели, как Борис Пуго и Николай Щелоков. Но спешу развеять эти слухи, так как Борис Пуго жил на улице Рылеева (ныне – Гагаринский переулок), а Николай Щелоков за несколько лет до смерти переехал в дом № 30 по Кутузовскому проспекту.

Уже прошло почти 70 лет, но дом № 26 и его два соседа не потеряли былого статуса. В 2006 году товарищество собственников жилья, которое здесь было создано, стало лидером конкурса «Улучшаем свое жилище», а в последние годы постоянно, благодаря активному участию жильцов в благоустройстве двора, получает всевозможные награды на районных и окружных конкурсах. И действительно, попадая во двор дома № 26, вы оказываетесь в благоустроенном зеленом и тихом дворике, в который не проникает городской шум.

А вот какую запись Наташеньки о родном московском районе я нашел в семейном архиве:

«Церковь Преподобной Елизаветы на Дорогомиловском кладбище Можайского шоссе, ныне Кутузовский проспект, 26–28 (во дворе).

Дорогомиловское кладбище устроено в 1772 г. после моровой язвы. После 1771 г. за Дорогомиловской заставой, между Можайской дорогой (теперь Кутузовский проспект) и р. Москвой, было открыто одно из восьми кладбищ – Дорогомиловское, возле которого вскоре появились харчевни, лавки гробовщиков и мастерские памятников. Позже за православным кладбищем появилось еврейское (Сытин, с. 714–718).

2 января 1773 г. за Дорогомиловской Ямской слободой была освящена церковь преп. Елизаветы (память 24 апр.). Каменная трехпрестольная, по путеводителю архим. Иосифа, построена в 1839 г. Дата кажется неясной, ибо погребенный в 1838 г. при церкви В.Л. Чеканов назван в настенной надписи «соорудителем» церкви, а внутри хранилось Евангелие с надписью 1844 г. «в строящийся храм». Здание в стиле ампир, главный престол Спаса Нерукотворного, приделы преп. Елизаветы и Владимирской Богоматери (в день праздника этой иконы состоялась Бородинская битва) (П.Г. Паламарчук – авт. кн.). Очень изящна была часть ограды, выходившая к улице, с треугольными воротами и 2-мя ампирными часовенками. Памятник над могилой 300 воинов, умерших от полученных в Бородинском бою ран, сооружен мануфактур-советником Прохоровым на Дорогомиловском кладбище в 1849 г. (синодальный справочник). После 1929 г. церковь перешла к обновленцам; вернулась в патриархию в 1944 г. Здесь хоронили еще в 1930-х годах. Сломана она вместе с кладбищем в 1948 г. (журнал Моск. Патриархии, 1994, № 3, с. 131). У Сытина сказано следующее: «В настоящее время Дорогомиловское кладбище ликвидировано. Церковь и надгробие снесены, а на месте кладбища сейчас разбивается парк». Гранитный обелиск, сооруженный?? в 1940 г. над могилами 300 участников Бородинской битвы (ср. выше о том, что он был впервые сооружен Прохоровым. – П.Г.) перенесен к музею «Кутузовская изба» (Сытин, с. 714–718). Ныне церковное и кладбищенское места заняты дворами домов № 24–32 по Кутуз. просп. Еврейское кладбище, продолжавшее православное с запада и вплотную примыкавшее к окружной железной дороге, также снесено (останки художника И.И. Левитана перенесены на Новодевичье).

«Сорок сороков». Краткая иллюстрированная история всех московских храмов, Москва в границах 1917 г. Автор составитель П.Г. Паламарчук. Окружная железная дорога с 23 мая 1917 г. стала официальной границей г. Москвы (Сытин, с. 17).

«Местность эта называлась Дорогомилово, надо полагать, по владельцу в XIII – нач. XIV вв. боярину Ивану Дорогомилову, приближенному сына Александра Невского Даниила, получившему от него указанную местность в вотчину» (Сытин, с. 573).

«В конце XVI в. сюда были переселены вывезенные из села Вязем «государевы ямщики». С XVII в. за Москвой-рекой уже значилась дорогомиловская ямская слобода, несколько десятков изб вдоль Смоленской дороги ближе к броду через реку, на месте которого стоит теперь Бородинский мост. В конце тогдашней ямской слободы стояла деревянная приходская церковь Богоявление с несколькими дворами причта». Церковь документально известна с 1625 г., вновь построена после пожара деревянной в 1626 г. Существовала до Романовых, ибо получала ругу. С 1628 г. при деревянном храме известен придел св. Николая. В 1712 г. разрешено строить каменную, указ 9 окт. 1714 г. задержал стройку, но Никольский придел был освящен в 1717 г., а в списке 1727 г. и храм, и придел числятся каменными. В 1830 г. в теплой церкви добавлен придел «Утоли моя печали». В 1862–1869 гг. архитектор Миронов пристроил по бокам главной церкви приделы преп. Сергия и Тихона Воронежского. В 1874 г. архитектор Никитин переделал старую колокольню, сохранив низ 1717 г. В 1898 г. архитектор В.Е. Сретенский стал строить при здании 1727–1874 гг. новую очень большую церковь. Закладка была 25 сентября 1893 г., главный престол освящен 29 сентября 1908 г., придел «Утоли моя печали» – 21 февр. 1910 г.

Церковь по своей величине стала второй после храма Христа Спасителя. После революции из-за закрытия Успенского собора и передачи храма Христа обновленцам Богоявленская церковь получила значение кафедрального собора. В 1925 г. в помещениях прежних западных приделов освящены престолы Георгия Победоносца и Казанской Богоматери. Храм сломан в 1934–35 гг. или в августе 1939 г. Ныне на его месте стоит жилой шестиэтажный дом. Последние старые дома по Дорогомиловской улице были разрушены в 1978 г. (с. 481–482). Литература: Сытин П.В. Из истории московских улиц. 3-е изд. М., 1958».

Вернемся, однако, к дому № 26 по Кутузовскому проспекту. При въезде в него Евгений Павлович разыграл Нину Антоновну. Привел в новую квартиру и сообщил, что им принадлежит только одна комната из двух, во второй разместится другая семья. Нина Антоновна, тем не менее, пришла в восторг: переехать в самый престижный район Москвы, в элитный дом для начальства, в уютную, солнечную комнату и иметь всего одну соседскую семью – это был предел мечтаний! В те годы мало кому так везло. Но Евгений Павлович темнил недолго, тут же поведал супруге еще более радостную весть – вся квартира принадлежит только им. Восторгам не было конца.

Корсаковы обживали новую квартиру и одновременно напряженно трудились. Три года Е.П. Корсаков работал в Управлении кадров ЦК (инструктором, потом инспектором), а 6 августа 1948 года был назначен на должность заведующего сектором Транспортного отдела ЦК. Евгений Павлович дни и ночи напролет проводил в здании ЦК ВКП(б). Сталин любил работать в ночное время, все «солдаты партии» неукоснительно следовали привычкам вождя. Пока в его кабинете горел свет, оставались на службе и сотрудники аппарата. Иногда Сталин соизволял смотреть по ночам фильмы в клубе ЦК, вместе с ним смотрели фильмы и подчиненные.

Евгений Павлович был человеком, искренне преданным Сталину, партии, что называется твердым искровцем. Вместе с тем он отличался порядочностью, принципиальностью, честностью. Поэтому когда в 1952 году стало раскручиваться дело об «антипартийной группе» в руководстве Ленинграда, Евгений Павлович решил вступиться за невинных, оклеветанных людей. Как мне рассказывали и Натуля, и Нина Антоновна, Е.П. Корсаков пытался дозвониться до главного карателя страны Лаврентия Берии, чтобы выразить свое несогласие с преследованием ленинградцев. Не дозвонился, но все-таки подвергся опале. Евгения Павловича освободили от должности заведующего сектором в аппарате ЦК.

Наташина тетя, Тамара Григорьевна, сомневается, однако, в этой версии событий. В беседе со мной она отметила, что сравнительно невысокий пост в аппарате ЦК Евгения Павловича никак не позволял ему бросить вызов самому Берии, да и вообще выступить с собственной позицией по ленинградскому делу. Тамара Григорьевна полагает, что Евгения Павловича освободили от работы в ЦК после смерти Сталина в рамках «чистки» сталинских кадров. При этом ему предложили перейти на работу в сферу сельского хозяйства. Евгений Павлович решительно возражал, резонно заявляя, что он не разбирается в сельском хозяйстве. Он моряк, и пользу государству может принести именно в области судоходства. Тогда его направили в Ростов-на-Дону, в речное пароходство.

Я в эту версию, однако, не поверил. Наташенька и ее мама не раз рассказывали мне историю, свидетельствующую о том, что в день похорон вождя Евгений Павлович уже трудился в Ростове-на-Дону. В это время у него гостила вместе с бабушкой маленькая Наташенька. Прихватив малютку, Евгений Павлович на служебной машине отправился на траурный митинг. Прибыв на место, папа с водителем ушли митинговать, а Наташеньку оставили в закрытом автомобиле. Девочке стало страшно от одиночества, и она заплакала. Громко и горько. Вокруг машины собрались прохожие, которые удивлялись: «Смотрите, такая маленькая девочка и так переживает смерть вождя!».

Ну, а недавнее изучение мною семейного архива Корсаковых расставило все точки над «и». Из документов вытекает следующее. Евгения Павловича освобождают от работы в ЦК в феврале 1950 года. А с 13 марта того же года и до 30 августа 1952 года он – слушатель Высшей партийной школы (ВПШ) при ЦК ВКП(б). (В 1945–1949 годах учился в школе заочно.) Сразу по окончании ВПШ (1 сентября 1952 года) Евгения Павловича посылают в Ростов-на-Дону на должность начальника политотдела Азовского морского пароходства, где молодой партиец трудится вплоть до 23 сентября 1953 года.

По словам Тамары Григорьевны, Евгения Павловича там полюбили, хотели повысить до должности зам. начальника пароходства, обещали дать хорошую квартиру. Он склонялся к тому, чтобы обосноваться в Ростове-на-Дону, стал уговаривать Нину Антоновну переехать туда. Но супруга категорически отказывалась покидать Москву, ей очень нравилась полная динамики и событий, яркая столичная жизнь.

Хотя и в Москве случались неприятности. Как-то Нина Антоновна собралась принять ванну, открыла кран, а вода не пошла. Дама занялась другими делами, а тут из крана хлынула вода. Да так, что затопило всех соседей, с четвертого по первый этаж.

В 1952 году Евгению Павловичу было присвоено звание майора, состав политический. В удостоверениях, выданных 14 сентября 1981 года Ленинским РВК г. Владикавказа и 28 ноября 1988 года Киевским РВК г. Москвы, указано, что Е.П. Корсаков состоял на штатной должности по вольному найму в частях действующей армии и является участником и ветераном Великой Отечественной войны со всеми полагающимися льготами.

С октября 1953 года Е.П. Корсаков вновь в Москве, занимает пост зам. начальника отдела партийных органов политуправления Министерства морского флота, а с 1 июля 1955 года переводится в Госкомитет Совета Министров СССР по вопросам труда и заработной платы (с 1976 года – Госкомитет по труду и социальным вопросам). Там и трудился Евгений Павлович в должности главного специалиста отдела транспорта и связи вплоть до ухода 30 апреля 1988 года на заслуженный отдых, на персональную пенсию республиканского значения. Шел Евгению Павловичу тогда 72-й год.

В 1956–1961 годах он являлся заместителем секретаря парткома Госкомитета, а с января 1961 года по ноябрь 1963 года возглавлял партком. В советские времена это была очень высокая позиция, Евгений Павлович входил тем самым в руководство Госкомитета. Все эти годы Е.П. Корсаков избирался членом райкома КПСС (Куйбышевского, затем Бауманского районов), тоже большая честь в ту эпоху. А в сентябре 1961 года на XVI Московской городской партийной конференции удостоился даже избрания в ревизионную комиссию парторганизации всей столицы.

За годы честного, добросовестного труда Евгений Павлович был награжден многими государственными наградами.

Выступая на каком-то мероприятии, Евгений Павлович заметил: «Я недавно ушел, как говорится, на заслуженный отдых, хотя и не хотелось оставлять любимое дело».

Теперь о Нине Антоновне. В связи с рождением Наташеньки она некоторое время была всецело погружена в домашние заботы. После отправки Натули в Баку прошла с 25 марта по 31 июля 1948 года курсы физиотерапии Центрального института усовершенствования врачей. А 28 августа 1949 года заняла должность участкового врача в поликлинике № 20 Свердловского района г. Москвы. Ей достались жильцы улицы Новослободской. Работа была адская, до 15 вызовов в день! Приходилось много ходить пешком, обслуживать большое число пациентов. Но зато завязались полезные знакомства. Среди таковых были Тумаркины. Нина Антоновна приобрела у них в рассрочку бриллиантовый гарнитур: серьги и кольцо. Теперь я храню этот гарнитур.

А Тамара Григорьевна поведала следующую историю, связанную с фамилией Тумаркиных. Ей рассказывал папа, что в Баку в сталинский период служил военный комендант с такой фамилией. Как-то поступила директива бакинцам сдать все имеющиеся запасы золота и другие драгоценности. Кто-то сдавал, другие припрятывали. Устраивались облавы. Конфискованное подчас «прилипало» к рукам сотрудников органов правопорядка. На этом и попался военком Тумаркин. Он был любвеобильным молодым человеком и подарил подруге шикарный бриллиантовый гарнитур. Хозяева гарнитур опознали. Тумаркина должны были судить, потом он куда-то исчез. Тамара Григорьевна пересказала эту историю Евгению Павловичу. Тот воскликнул: «Тумаркин, кажется, действительно жил в Баку!».

Мотаясь по городу от больного к больному, Н.А. Корсакова не только досконально освоила премудрости врачевания и обзавелась широчайшим кругом благодарных пациентов, но еще стала подлинным знатоком Москвы. Впоследствии я всегда поражался, насколько хорошо ориентировалась теща, как куда проехать и где что находится в гигантском мегаполисе. Удивляла Нина Антоновна даже асов-таксистов, когда давала им указания относительно кратчайших и наиболее удобных проездов к тому или иному жилому дому или учреждению.

Будучи человеком суперактивным, неугомонным и торопливым, Нина Антоновна сломала в 1951 году ногу. Как помнит Тамара Григорьевна, случилось это так. Кленовские (Тамара Григорьевна и Юрий Антонович) приехали в отпуск в Москву. Одна из задач, которую хотели решить, – приобрести картошку, поскольку в Баку ее не хватало. Продавалась она только на рынке, хорошего качества (ереванский сорт), но была очень дорогая.

И вот Нина Антоновна сообщает бакинским родственникам, что в близлежащем овощном магазине на Кутузовском проспекте дают картофель. Втроем (она и бакинцы) помчались в магазин, набрали полные сетки картофеля. Нина Антоновна, как обычно, находилась в состоянии возбуждения, что-то увлеченно рассказывала, подвернула и сломала ногу. Пришлось накладывать гипс.

О своей суматошной медицинской практике в те годы Нина Антоновна много рассказывала. Мне запомнился эпизод о ее служебной поездке в Подмосковье. Попутчиками в поезде оказались офицеры, которые устроили соревнование, кто выпьет больше чарок водки. Участвовала в соревновании и Нина Антоновна. И соревнование выиграла!

Постепенно Нину Антоновну стали беспокоить сосуды на ногах. И она ушла с поста участкового врача. Евгений Павлович устроил ее в 1954 году в Клиническую ординатуру Мосгорздравотдела на базе Московской городской клинической больницы им. С.П. Боткина. Училась по специальности терапия на кафедре знаменитого профессора Б.Е. Вотчала, который, в свою очередь, был учеником не менее знаменитого профессора М.С. Вовси, проходившего при Сталине по делу о «врачах-вредителях».

С 1 октября 1957 года «в порядке служебного перевода» по окончании Клинической ординатуры Нина Антоновна была зачислена на должность врача-терапевта Больницы им. С.П. Боткина. Больница стала для моей тещи вторым домом – она проработала в этой больнице 33 (!) года, вплоть до 31 июня 1990 года. И все это время в спецкорпусе № 7 Хозяйственного управления Совета Министров СССР (в 1956–1970 годах – ординатором, в 1970–1990 годах – заведующей терапевтическим отделением). Уволилась по собственному желанию в возрасте 69 лет из-за закрытия корпуса № 7 в рамках горбачевской перестройки. Но уже с 3 августа 1990 года приступила к работе на новом месте – в городской поликлинике в отделении профосмотров. В 1991 году ушла на пенсию (19 января).

Врачом Нина Антоновна была замечательным – высококвалифицированным, сердечным, отдававшим работе всю свою душу.

Вот выдержки из характеристик, которые Нина Антоновна получала от начальства в разные годы и при разных обстоятельствах (в советскую эпоху таких обстоятельств было множество – это могли быть поездка за рубеж, приобретение автомобиля и пр.):

«…За указанный период проявила себя квалифицированным, аккуратным, дисциплинированным врачом, честно и добросовестно относящимся к своим обязанностям. Чутко и внимательно относится к запросам больных, за что пользуется со стороны последних большой любовью и уважением. Она хороший товарищ. Морально устойчива.

…Много уделяет внимания медсестрам отделения и повышению их квалификации. За хорошую работу имеет благодарность от администрации больницы.

Администрация, партийное бюро и местный комитет больницы рекомендуют КОРСАКОВУ Н.А. для поездки в качестве Советского туриста по Дунаю.

Главный врач: /проф. А.Н. Шабанов/

Секретарь партбюро: /Реутова В.И./

Председатель месткома: /А.А. Булдакова/

26 марта 1960 г.»

«…Корсакова Нина Антоновна работает в больнице имени С.П. Боткина с 1954 года. За время работы проявила себя как высококвалифицированный специалист, вдумчивый, заботливый врач, заслуженно пользующийся уважением и любовью больных и сотрудников.

…Сочетая отличную производственную работу с общественной, Н.А. Корсакова неустанно работает над повышением своей квалификации, участвует в общебольничных конференциях, посещает заседания терапевтического общества. Морально устойчивая, заботливая мать и хороший товарищ.

Дана для поездки в санаторий «Карловы Вары».

Характеристика утверждена на заседании партбюро, протокол № 26 от 20 сентября 1965 года.

Главный врач: /Латченко/

Секретарь партбюро: /Коробкова/

Председатель месткома: /Терентьева/»

«…За время своей работы проявляет себя как врач высокой квалификации, исключительно вдумчиво и внимательно относящейся к больным.

Тов. КОРСАКОВА Н.А. пользуется большим уважением и любовью как со стороны больных, так и персонала отделения. Активно участвует в общественной жизни больницы.

Характеристика дана для представления в Райвоенкомат.

Главный врач больницы заслуженный врач РСФСР Латченко Н.С.

Секретарь партбюро: Коробкова В.Т.

Председатель местного комитета: Терентьева Т.А.

18 ноября 1968 г.»

«…За время работы проявила высокую степень организованности, целенаправленности, инициативности в работе в сочетании с высокой квалификацией.

В должности администратора отделения является требовательной к себе и к своим сотрудникам.

Активно участвует в общественной работе. В течение 20 лет является членом профбюро корпуса.

Корсакова Н.А. является участником ВОВ, ветераном труда.

Характеристика дана для представления в профсоюзный комитет для приобретения машины.

Зав. 7-м корпусом М.Ф. Кириллова

Парторг Ф.Ф. Лысенко

Председатель профбюро Г.А. Потопанова

23 января 1989 г.»

«Администрация, партийная и профсоюзная организации Московской городской клинической ордена Ленина больницы им. С.П. Боткина просят выделить легковой автомобиль ГАЗ-2410 для приобретения в личное пользование сотруднику больницы:

1. Корсакова Нина Антоновна Волга ГАЗ-2410.

В больнице им. С.П. Боткина работает с 1954 г. зав. I терапевтическим отд. 7 корпуса. Ветеран труда, «Отличник здравоохранения», участник ВОВ. Награждена правительственными наградами.

Постоянно ведет большую общественную работу, в течение многих лет является членом профбюро корпуса.

Машину ранее не имела и в настоящее время не имеет.

Гл. врач больницы И.П. Кузин

Секретарь партбюро Л.Е. Матвеева

Председатель профбюро Л.М. Дементьева»

Нескончаемым потоком шли благодарности Нине Антоновне от пациентов. И это было вполне естественно. Почти каждый вечер, а то и ночь, Нина Антоновна консультирует больных по телефону, а затем едет к наиболее проблемным на такси. Мотается по вечерам, даже ночам в свою больницу. Трагически воспринимает смерть тяжело больных пациентов – ревет, не спит ночами.

Нину Антоновну просто боготворили скрипач Давид Ойстрах, писательница Вера Инбер, певица Клавдия Шульженко, а также многие-многие другие как «звездные» фигуры, так и обычные люди.

Вот типичное послание H.A. Корсаковой от благодарных пациентов:

А это посвящение от Веры Инбер:

«Вера ИНБЕР

РАССКАЗЫ О ДЕТЯХ

Нине Антоновне

Корсаковой с большой благодарностью от Веры Инбер

25. XI.64 г.

Палата № 3»

Для полноты картины добавлю, что, будучи высококлассным профессионалом-терапевтом, Нина Антоновна из-за эмоциональности и ранимости души не могла хладнокровно оценивать состояние здоровья своих близких. Сразу же впадала в панику, в легкой простуде супруга или дочери ей мерещились симптомы страшных недугов.

* * *

В 1956 году бабушка вместе с Наташенькой переехала в Москву. А дедушка оставался в Баку, жил под присмотром сына Юрия Антоновича и его супруги Тамары Григорьевны.

В дневнике Евгения Павловича встретил такой пассаж (от 6.XI.1966):

«...Юрий сказал, что Нина любит деньги и может, как отец, попасть в неприятную историю».

Я спросил Тамару Григорьевну, что это значит. Она нехотя поведала, что Антон Тихонович работал в мастерской, изготавливал мебель. Покупал сырье (древесину, фанеру, детали) на рынке, не всегда правильно оформлял документацию. Дедушку посадили, вроде бы он находился в заключении в 1948-1949 годах. После освобождения остался в системе МВД, руководил столярными работами заключенных, оборудовал кабинеты всем начальникам, стал их любимцем.

В начале 1961 года дедушка заболел, температурил. Сделали рентген – туберкулез, дедушку положили в больницу. Устроил его папа Тамары Григорьевны. Больница находилась рядом с домом родителей Тамары Григорьевны, где жила и она с Георгием Антоновичем. В больнице условия были отличные, внимательный уход, регулярные визиты родных. Но месяц спустя выяснилось, что у больного онкология. Стали показывать лучшим профессорам, в конце концов консилиум местных светил медицины вынес вердикт: рак с метастазами, лечению не поддается.

Кленовские посоветовались с папой Тамары Григорьевны. Решили, что, пока не поздно, пока дедушка чувствует себя более-менее сносно и может путешествовать, его надо отправлять в Москву. Столица воспринималась как сосредоточение медицинских достижений, там, мол, все могут. Юрий Антонович купил отцу билет в вагон СВ, в комфортных условиях тот выехал 22 мая 1961 года в столицу.

Но вышло такое осложнение. Кленовские заранее не предупредили Корсаковых о состоянии отца, о планах отправить его в Москву. Ничего не ведая, Евгений Павлович и Нина Антоновна как раз в это время отправились в зарубежный круиз. Это был первый подобный круиз, чтобы попасть в него Евгений Павлович приложил огромные усилия. К тому же добился солидной скидки на стоимость путевок.

В Москве А.Ф. Кленовского 23 мая положили в Боткинскую больницу. Там решили использовать лучевую терапию (а в Баку врачи считали, что ее применять поздно). Пролежал Антон Федорович в больнице неделю. 29 мая его навестили в очередной раз Антонина Тихоновна и Наташа. Пообщались, вышли во двор. Дедушка подошел к окну, помахал им рукой. А на следующее утро, 30 мая, позвонили из Боткинской и сообщили, что А.Ф. Кленовский умер.

Начались хлопоты по захоронению. Юрий Антонович примчался из Баку. Антонина Тихоновна позвонила другу Корсаковых, Евгению Карамзину, занимавшему ответственный пост в Министерстве морского флота СССР. (Как заметила Тамара Григорьевна, он, хотя и дружил с Корсаковыми, но завидовал Евгению Павловичу, особенно тому, что у того столь яркая жена.) Карамзин предложил Антонине Тихоновне связаться с Корсаковыми и досрочно вернуть их из круиза. Бабушка решительно возразила, ведь Корсаковы так ждали этого круиза, так добивались участия в нем!

Помог получить разрешение на захоронение на Ваганьковском кладбище Петр Соломонович Улицкий, коллега Евгения Павловича по Комитету и приятель Корсаковых. Дали место на участке № 5, рег. № 1751, похоронили за одной оградой с могилой некоего Преснухина.

Антонина Тихоновна потом возмущалась, зачем больного человека отправили из Баку в Москву. Тамара Григорьевна в ответ удивлялась: «Это же ее муж! И потом надеялись на облегчение состояния больного в столице».

Родители Наташи, ее дядя и тетя (Кленовские) ездили на могилу Антона Федоровича как минимум раз в год, в день его смерти (30 мая 1961). Ну а потом ездить стало некому. 30 апреля 2016 я нашел эту могилу (ориентируясь по подсказкам Тамары Григорьевны). К моему удивлению, многое неплохо сохранилось. Четкая подпись на камне «Кленовский А.Ф. 26.VI.1985-30.V.1961», железная ограда на замке, целое надгробье и даже какие-то искусственные цветы на нем. В июне 2016 года я начал работы по смене ограды и установке нового памятника на могиле дедушки.

…Что касается Антонины Тихоновны, то возникает вопрос о причинах ее переезда в Москву. В заявлении Антонины Тихоновны в суд для установления факта нахождения ее на иждивении мужа было сказано, что переезд в Москву произошел «в связи с заболеванием сердца».

На самом деле надо было заботиться о внучке – ведь оба родителя напряженно работали и к тому же вели активную светскую жизнь. Еще одна причина переезда, как считает Тамара Григорьевна, заключалась в некоторой отчужденности между бабушкой и дедушкой.

Ну, а теперь поговорим о Наташеньке. Первые впечатления маленькой девочки от Москвы – необъятный город, огромные дома, масса людей, машин. Квартира родителей на Кутузовском проспекте поразила чистотой и чудесным ароматом неведомых духов.

Познакомилась с соседскими девочками, до отъезда на летнюю дачу играла с ними во дворе. Сразу удивили странности взаимоотношений между детьми. Сегодня девочка с тобой дружит, причем дружит против третьей девочки, но назавтра все наоборот – эти две девочки дружат против Наташи. В дневнике, уже будучи взрослой, Наташенька в данной связи отметила: «Я не понимала этого, но думала, что так положено, хотя и не соглашалась в глубине моей крохотной души».

Летом Корсаковы снимали дачу в деревне Желябино. А осенью Натуля пошла на учебу в школу № 711, расположенную неподалеку от дома. Училась в высшей степени старательно и сразу вышла в лучшие ученики. Бабушка, как и в Баку, строго контролировала внучку, призывала учиться еще лучше.

В школе сдружилась с тремя Наташами. Одна из них, Наталья Михайловна Леонова, является ныне женой российского посла в США СИ. Кисляка. Другая тезка, по фамилии Манакова, переехала на постоянное местожительство в Канаду. Третья, Рахимова, проживает с нами в одном доме на Кутузовском проспекте. По рассказам одноклассников, эта дружная четверка «враждовала» с другой четверкой. Хотя моя Наташа вообще-то не имела привычки с кем бы то ни было враждовать – она любила людей, и они в большинстве случаев отвечали ей взаимностью.

В отличие от подруг Наташа не увлекалась отдыхом, предпочитая грызть гранит наук. По ее собственным воспоминаниям, не посещала даже танцевальные вечера в родной школе. Не обладала соответствующим платьем. Но «об этом не горевала, все время тратила на учебу».

В конце концов достойное платье удалось пошить. Мама приобрела хороший отрез у жены упоминавшегося выше морского капитана Василевского. Василевские вернулись из служебной командировки в Адене и казались Наташеньке несметно богатыми. Они навезли с собой разные ткани, кофточки, платья. Особенно же детское воображение Натули поражала шариковая ручка капитана и жвачка, имевшаяся у его сына. Ведь жвачка тогда, вспоминает Натуля в своем дневнике, «была пределом вожделений всех детей». Ну, а коллекция сына Василевских из нескольких иностранных монет делала его в глазах Наташеньки богачом. Но зависти она не испытывала. Хотелось это иметь, однако без особых чувств и переживаний. Новое же платье казалось девочке таким напыщенным, что она стеснялась пойти в нем на вечер в школу.

В целом гардероб Наташеньки оставался весьма ограниченным. Даже на коньках она каталась во дворе своего дома в старом пальтишке, перелицованном из родительского. Сама называла его «балахоном». Другие же девочки щеголяли в настоящей спортивной одежде: брючки, свитерки. Наташа стеснялась своего наряда, чувствовала себя как «корова на льду», хотя каталась при этом здорово, лучше всех. За неадекватный наряд Натулю поддразнивали, и однажды она, вернувшись домой, расплакалась, стала жаловаться на «неуклюжую одежду». Слезы совпали с приходом папы с работы.

И произошло, согласно записи в Наташенькиных воспоминаниях, следующее: «Так как я никогда ничего не просила, хотя о многом мечтала, папа тут же выдал свои брюки, чтобы из них сшить мне нормальные брюки для катания. Как я была счастлива, когда явилась на каток в подобающем виде. Спасибо папе! Иначе до комплекса неполноценности было недалеко».

Скромность Наташиного гардероба вызвала озабоченность у школьного начальства. Однажды классная руководительница и председатель родительского комитета нагрянули с визитом к Корсаковым, намереваясь предложить им материальную помощь на экипировку Наташи. Их встретила в роскошном халате Нина Антоновна, провела в элегантно декорированную гостиную. Визитеры сконфузились и даже не рискнули поднимать тему помощи. Они осознали, что дело не в бедности Корсаковых, а в их принципиальном подходе к воспитанию дочки.

Помимо прилежания в учебе и скромности, семья воспитывала в Наташеньке и другие хорошие качества. Бабушка Антонина Тихоновна научила девочку вести хозяйство. Вспоминает Наташина тетя Тамара Григорьевна:

«Антонина Тихоновна была прекрасной хозяйкой. Она не имела высшего образования. За ее плечами была лишь гимназия. Но то, что касалось домоводства, это был настоящий ас. Она умела приготовить почти что любое блюдо из ничего. Даже в военное время, когда с продуктами было туго, и то Антонина Тихоновна ухитрялась приготовить что-то необыкновенное. И всему этому бабушка старалась научить Наташу. Так что она могла и убрать квартиру, и хорошо и вкусно приготовить».

При этом Натуля сама любила изысканно покушать. С раннего детства у нее развилось пристрастие к сырам. Когда Евгений Павлович работал в ЦК ВКП(б), ему полагался паек из дефицитных продуктов. Он договорился о том, чтобы в его пайке преобладал сыр, которым кормили малютку Наташу.

От родителей Наташа научилась гостеприимству, хлебосольству. Квартира Корсаковых всегда была наполнена людьми. Многие друзья из других городов вообще останавливались там. Случались настоящие курьезы. Как-то у Корсаковых квартировалась семья Самаренко. А тут звонят упоминавшиеся выше Василевские, только что прибывшие из Адена. Трубку взяла Наташенька, которая скрыла от Василевских, что в квартире уже имеются гости. Пригласила Василевских приехать. И они тоже поселились у Корсаковых. Представить только: 9 человек на 35 кв. м при миниатюрных кухне, ванной, туалете! И такое стеснение условий жизни по собственной воле!

Ну, а семья брата Нины Антоновны, Георгия Антоновича Кленовского, обосновалась у Корсаковых надолго. Вот что я записал со слов супруги Георгия Антоновича Тамары Григорьевны:

«Муж после войны служил в Ханларе. Бытовые условия там были первобытные. В 1948 году Георгий Антонович подал заявление на поступление в Военную академию им. Ф.Э. Дзержинского (ныне – Военная академия РВСН им. Петра Великого). Вызвали его на собеседование в один из грузинских городов (Поти или Батуми). Там получил отказ со ссылкой на претензии властей к его отцу Антону Федоровичу. Но вскоре Георгия Антоновича перевели служить в более комфортное место, в Тбилиси. Оттуда молодой офицер направил письмо Сталину с жалобой на отказ зачислить его в Военную академию. При этом ссылался на знаменитую фразу вождя о том, что сын за отца не отвечает.

Через какое-то время офицера вызвали к командующему округом генералу. Перед ним на столе лежало его письмо Сталину, расчерканное красным карандашом. Генерал попрекал молодого офицера за апелляцию прямо к вождю, через головы всех. Но зато согласился перевести Г.А. Кленовского служить в родной город Баку, в штаб армии. В Баку семья Георгия Антоновича поселилась в комфортной трехкомнатной квартире и как-то постепенно желание уезжать на учебу в Академию у него угасло. Не получив соответствующего диплома, он так и не стал генералом (хотя заслуживал этого звания по всем параметрам).

А из Баку ездил по поводу отца в Москву на прием к Н.М. Швернику, руководителю советского парламента, Председателю Президиума Верховного Совета СССР. Явился к соответствующему зданию. Там огромная очередь с ночи. Помогло то, что Г.А. Кленовский был в офицерской форме, с наградами. Дежурные военные провели его к Швернику в обход очереди. Тот принял Георгия Антоновича очень хорошо и помог смягчить отношение властей к Антону Федоровичу.

Из Баку Георгия Антоновича перевели в Московский военный округ, причем произошло это абсолютно неожиданно. В начале 1960-х годов проходили крупные военные учения. Г.А. Кленовский в отсутствие своего командира исполнял обязанность начальника вооружений армии. В заключительный день учений майора Кленовского вдруг вызывают к командующему сухопутными войсками СССР маршалу Чуйкову. Удивленный Георгий Антонович предстает перед военачальником, и тот с порога обрушивается с критикой: «Почему на танках не было пулеметов?». Майор: «Не положено». Чуйков, еще больше вскипая: «Как не положено, я послал соответствующую директиву!». Майор: «Не получали!». Чуйков устраивает тогда подлинную истерику, грозит «утереть сопляку нос».

Георгий Антонович раздосадованный возвращается домой, его успокаивают тесть и жена. Тесть говорит: «Ничего, еще повышение получишь!».

На заключительном разборе учений Чуйков возмущается, что многое было не так, ему постоянно врали. Но добавляет: «Только один майор правду сказал!».

Вскоре к Г.А. Кленовскому обращается его проверяющий на учениях подполковник из Москвы Финецкий. Они успели сдружиться в ходе учений. Финецкий сообщает, что переводится на службу в ГДР и предлагает занять его место в Московском военном округе. Майор дает согласие, и вскоре из столицы приходит вызов».

Далее даю прямую речь Тамары Григорьевны:

«Когда в 1962 году мой муж получил направление в Москву, мы не имели «крыши над головой» и жили около полугода все вместе на Кутузовском проспекте в небольшой двухкомнатной квартирке с Наташиными родителями, бабушкой и самой Наташей. Понятно, что это была большая семья, и тем не менее никто из них, и прежде всего Нина Антоновна, никогда не спрашивал своего брата, моего мужа, о том, когда, мол, твое руководство наконец предоставит вам квартиру и вы съедете с этой квартиры»[10].

Нина Антоновна устроила Тамару Григорьевну в поликлинику на Кутузовском проспекте. Ее взяли терапевтом с удовольствием, так как страдали от нехватки кадров.

Все лучшие человеческие качества семьи Наташа впитала в себя. Она умела общаться с людьми и как-то сразу, уже при первом знакомстве, находила с ними общий язык. Продолжая эту тему, Тамара Григорьевна отмечает:

«Наташа была очень контактным человеком. Это качество передалось ей от мамы. У Нины Антоновны имелся большой круг друзей и знакомых. Телефон у нее был всегда раскален. Дозвониться не представлялось возможным. Ей звонили по любому поводу и без повода, по необходимости и без. Как бы считалось, что врач-терапевт знает все и поможет от всех напастей. При этом дать совет на словах было не в ее правилах. Стоило кому-то попросить о помощи, как Нина все бросала и летела помочь этим людям».

Наташа была уверена, что ее мама – самая красивая женщина в мире, и во всем ей подражала. Даже играла в игры, связанные с медициной («лечебки»), и мечтала стать врачом.

Увлеченность учебой не мешала Наташе оставаться нормальным, веселым и даже шаловливым ребенком. После переселения Наташиного дяди в Москву Наташа резвилась со своим братом-одногодкой Володей. Дедушка, Антон Федорович, будучи великолепным столяром, построил дом в поселке Березки на загородном участке, полученном Наташиным папой в ЦК (построил, видимо, в середине 1950-х годов). На даче дети спорили за право сидеть у окна, Володя применял силу. Наташа плакала, бабушка ее жалела, наказывала парня. Преодолев взаимные претензии, Наташа с братом сбрасывали через окно птицам кусочки хлеба и даже кашу, которую не хотели есть. Антонина Тихоновна поручала детям полоть клубничные грядки. Натуля как дисциплинированная девочка приступала к делу, а Володя артачился, заявляя: «А бабушка в Баку говорит, что я должен не работать, а отдыхать на даче!».

Получив однажды очередное задание от бабушки, Наташа не смогла выполнить его вовремя и решила замести следы: подвела стрелки на красивых старинных часах (сейчас эти часы стоят в квартире Тамары Григорьевны).

Был еще случай, когда Натуля вслед за киногероиней начала петь в кинозале в полный голос. И была уверена, что ее никто не слышит и она никому не мешает.

Или еще такой забавный эпизод из Наташиного детства. Писали в школе диктант, в нем была фраза о красивом солнце над Москвой. Наташа поинтересовалась у учительницы: «А что солнце в каждом городе свое, в одном красивое, а в другом нет?!».

Во дворе Натуля игралась с девочками в куклы, которые они заранее прятали в подъездах. Большой интерес вызвало у Наташеньки появление телевидения. Своего телеприемника у Корсаковых не было (не доставало средств на его приобретение), и девочка с родителями ходили в гости к высокопоставленному чиновнику Виктору Валерьяновичу Борисоглебскому и его супруге Виктории Валерьевне наслаждаться этим «чудом техники». Телеприемник был самый примитивный, «КВН» с линзой, но удовольствие его программы доставляли огромное.

Было у Наташи и такое хобби, как переписка с иностранными друзьями. Она нашла в своем архиве два письма, которые получила из КНР в далеком 1960 году. Письма от детей из поселка Суйлин в провинции Хэйлунцзян. Оба послания завершаются поговоркой о соловье, ждущем лета. Содержатся в них лозунги о вечной дружбе между русскими и китайскими братьями, об успешном строительстве социализма в КНР и «великом коммунистическом строительстве в СССР», рассказывается об «усиленном, систематическом и очень полезном» изучении марксизма-ленинизма и произведений товарища Мао Цзэдуна. Из второго письма выясняется, что Наташа, в свою очередь, направляла в Китай письмо и в придачу открытки, значки.

А я недавно наткнулся на письма девочки из Чехословакии, адресованные Наташе. Вот они:

12 ноября 1959 г. Цвета Штастна, чехословацкая школьница (Збраслав, Чехословакия):

«Дорогой незнакомый друг!

Посылаю тебе сердечный привет из Чехословакии. По случаю месяца чехословацко-советской дружбы и я хочу найти себе друга в Советском Союзе, с которым хотела бы переписываться. Мне скоро будет 14 лет. Учусь я в восьмом классе девятилетней средней школы города Збраслав, который находится в 14 километрах от нашей столицы – Праги. Наш город небольшой, но красивый. Я его очень люблю. Здесь живет около шести тысяч жителей. На краю города течет река Влтава, а недалеко в нее втекает речка Бероунка.

…В центре нашего города находится небольшая площадь с маленьким парком и памятником павшим героям за нашу свободу. Недалеко находятся могилы советских бойцов. Мы там 7 ноября, в день Великой Октябрьской социалистической революции, положили большой венок с цветами. Мы благодарили Советскую Армию за наше освобождение в 1945 году!»

8 апреля 1960 г. Цвета Штастна, чехословацкая школьница (Збраслав, Чехословакия):

«Здравствуй, дорогая подруга Наташа!

С чистосердечным приветствием к тебе твоя подруга Цвета. Наташа, я твое письмо получила 6.4.1960. За письмо и за открытки я тебе очень спасибо. У нас уже 15° тепла. Сегодня мы писали контрольную работу из русского языка. Русский язык у нас учит учитель Валерий Гаскевич из Белорусской Республики.

Я была в горах, где я (ходила) могла кататься на лыжах. За неделю я буду играть на концерту…»

…Шли годы. Наташа взрослела, набиралась знаний, опыта, становилась серьезнее и оставалась чистой помыслами и в чем-то наивной девочкой. Я листаю школьные дневники Наташи Корсаковой за 8-й, 9-й, 10-й, 11-й классы и поражаюсь: почти на каждой странице пятерки. По математике, литературе, черчению, истории, анатомии, химии. А как Наташа писала сочинения! Ее даже прозвали Белинским за глубину мыслей и высокий стиль сочинений. Вот одно из них:

1963 г. Москва (10 кл. «Б»)

СОЧИНЕНИЕ НА ВОЛЬНУЮ ТЕМУ

Всякий раз, когда остаешься наедине с самим собой, начинаешь о чем-нибудь думать. Так было и в тот вечер. Я оставалась дома почти 2 дня одна: все мои были на даче. Я думала о теме моего сочинения, о том, что в сочинении не хочется быть надоедливым и назойливым, но почему-то получается всегда именно так. Даже самые искренние и интересные мысли оказываются почему-то надоедливыми. Думала о писателях, которые в своих произведениях могут установить контакт не только с одним читателем, а с миллионами людей, и не только на данный момент, а и на годы, десятилетия, а порой и столетия вперед. И все потому, что они пишут не о себе, а о людях, и если даже пишут о себе, то предназначено это многим людям, ибо написанное учит, волнует, воспитывает.

За окном шел мелкий дождь, в комнате тихонько говорило радио, которое я, конечно, слышала, но не слушала. Я была одна. Целый день никуда не выходила и ни с кем не говорила, находилась как бы вне времени. Из этого состояния меня вывел только голос Левитана, который должен был зачитать приказ Министра обороны СССР Малиновского. При этих словах сердце у меня упало в ожидании какого-то чрезвычайного сообщения, ошеломляющей вести… Но… это оказалось поздравление советским танкистам.

Так я поймала себя на подсознательной неуверенности в благоразумии наших соседей, для многих из которых, людей сильных мира сего, личное будущее выше будущего, да и настоящего всего человечества. В своем романе «Зима тревоги нашей» Джон Стейнбек пишет, что когда человеку становится не под силу решить какой-нибудь вопрос, то он может не думать о нем – это его спасительная возможность, но тогда эта неразрешимость уходит в его подсознание, смешивается со многим другим, что там живет, и так рождаются случайная тревога, недовольство и чувство вины. Хотя, подумав о жизни, я верю, что войны не будет.

Я мечтаю о своем будущем, строю многие планы, я даже уверена, что выполнение моих целей зависит целиком от самой меня, а не от аппетита кошелька капитализма. Я уверена в этом. Люди мира не хотят войны, они не хотят подчиняться зоологическим законам Запада, они не хотят стать рабами доллара, они не желают и не пойдут на сделку с собственной совестью, чтобы стать жертвами волков империализма. И они не будут ими, потому что их большинство. О мире мечтают маленький мальчик («Пусть всегда будет солнце…»), молодежь («Мы за мир…»), отцы и деды, воевавшие в гражданскую и отечественную войны. Мир завещан самым святым – жертвами войны, борцами за мир, а эти заветы для человечества – святая святых. Мир завещался теми, кто сейчас «лежит под березами», кто возвышается памятником в Берлине, теми, чья кровь полила всходы мира. Имена их – Неизвестные солдаты.

Думая о мире и войне, мне вспомнилось одно кладбище, благодаря посещению которого я почувствовала, что такое фашизм, что такое война. Поэтому темой моего сочинения будет Пискаревское кладбище.

* * *

Сегодня мы первый день в Ленинграде. На улице, конечно, дождь. Но это даже здорово: по крайней мере, мы теперь сами видим климатическую эмблему города. Мы едем по улицам Ленинграда, такого неулыбчивого и даже хмурого сегодня (осеннего, несмотря на июнь месяц). За стеклом автобуса пробегают дома, люди, я невольно сравниваю город с Москвой, и кажется, что сердце человеческой жизни Ленинграда бьется медленнее, чем у Москвы. Вскоре изморось сменяется проливным дождем, стекло окошка расплывается, ничего не видно.

Я не знаю, куда мы едем, но когда дождь ослабевает, видно, что мы уже близки к окраине города, мы безмятежно сидим около окон, не ожидая, что через несколько минут нас ожидает самое большое, сильное, незабываемое впечатление в жизни. Оказывается, мы едем на Пискаревское кладбище. Но подъезжая, мы не видим обычного купола кладбищенской церквушки, леса крестов, не видим даже ни одной стелы с надписью. Как преддверие кладбища нас встречают два маленьких зданьица, подобные портикам. Они чем-то похожи на часовых своей строгостью и каменной неподвижностью.

Кратко осмотрели стенды фотографий, с которых на нас смотрят с надеждой, укором, горем и мольбой глаза голодного ребенка. Эти глаза укоряют того, кто затеял это смертоубийство, кто убил его мать, отца, его друга мать и отца, убил многих матерей и отцов на Земном шаре, они горюют о тех погибших, они надеются и молят о защите. К нам обращены старшие поколения ленинградцев, но в них уже нет никакой надежды, и, что самое страшное, в них почти погас огонек жизни.

В этих павильонах мы узнали, что Пискаревское кладбище – кладбище жертв обороны Ленинграда (1941–1944 гг.). Сколько неподдельного горя и скорби в лицах этих людей, да и откуда здесь быть подделке, если пишет одна маленькая девочка: «Вчера умерла мама», а до этого умерли все родные и близкие. Голод, как вампир, высасывает из людей последние соки жизни, скоро костлявые руки смерти навсегда сомкнутся на них. Смерть в те дни ходила по Ленинграду тоже чудовищно голодной. Привыкнув набивать свое бездонное брюхо жертвами Первой мировой войны, восстаний и революций начала века, она уже более десятка лет перебивалась старыми запасами. А теперь ей ничего не стоило погасить еле теплящийся огонек жизни в этих голодных людях.

А теперь перед нами тянулось каменное поле бесчисленных могил. Это было кладбище жертв обороны, на котором покоится 1/3 тогдашнего населения Ленинграда. Чудовищная, ошеломляющая цифра, по-моему, невозможно представить…

Мы стояли на длинных каменных ступенях, а перед нами тянулись две широкие дорожки из бетонных плит, которые вели взгляд вперед и тем самым делали акцент на дальней стене кладбища и громадной гранитной фигуре женщины, статуи, символизирующей Родину-Мать. По-прежнему моросит то слабый, то сильный дождь; небо серое-серое, какое-то свинцовое и по виду, и по цвету, нависало над нами. Серый день гармонировал с серым камнем могил, усугубляя наше самопогружение (все ушли внутрь себя). И тяжелые, западающие в сердце звуки симфонии Бетховена (да, он был здесь очень нужен).

Мы, спускаясь по ступеням, еще издали заметили язычки пламени вечного огня (неугасимого ни ветром, ни дождем) – символа вечной памяти о погибших. Иногда язычки пламени становятся еле заметными, кажется, что оно вот-вот погаснет, но постепенно огонь разгорается вновь и вновь.

Мы идем по кладбищу, такому ровному, одинаковому, как будто поле битвы после сражения, облаченное в камень. Шаг за шагом, мимо могил по мокрым серым плитам дорожек мы приближаемся к сильной, непоколебимой гранитной фигуре, как бы венчающей все кладбище и царствующей над ним. Памятник обрамляется стеной с надписью: «Родина-Мать не забудет вас…». У стены много цветов, но они не нарушают суровую гармонию кладбища своей яркостью, а, чем-то похожие на слезы на сером лоне камня, дополняют ее. По-прежнему дождь, по-прежнему звучат тяжелые, срывающиеся аккорды, только в горле какой-то упрямый комок, рвущийся наружу, в ушах звучат слова «Реквиема»:

Обратный путь мимо тех же могил, мимо Вечного огня, последний взгляд назад: кажется, что все кладбище находится под воображаемыми крыльями памятника; это Родина-Мать охраняет погибших, так же как они в 1941 году охраняли свою Родину и отдали жизнь за нее.

Мы уже снова были в автобусе, никто не разговаривал. Я не могла ни о чем думать. Теперь я знаю, как дорого нам дался мир, а то, что нелегко дается, нелегко и отнимается.

С тех пор я часто себя спрашиваю: «Вопрос мой пусть не покажется вздорным, но мне это нужно решить! Той ли я жизнью живу, за которую ты перестал жить?».

А вот стихотворение, которое Наташа посвятила маме и бабушке в Женский день 8-го Марта:

…Итак, пятерки, пятерки, пятерки. И вдруг в дневнике за 9-й класс я вижу тройку. Одноклассник, Владимир Михайлович Овсянников, уже после ухода Наташи из жизни вспоминал в этой связи:

«Английский язык у нас вел бывший разведчик, авторитетов для него не существовало, он оценивал знания английского под настроение. Вызвал как-то Наташу пересказать на английском неадаптированный текст «Принц и нищий». Ответ ему чем-то не понравился, и он поставил «тройку». А Наташа не привыкла не то что «тройки», но и «четверки» получать. Расстроенная выбежала из класса и очень переживала инцидент.

На самом деле Наташа отвечала хорошо и в этот раз. Просто была специфика у нашего преподавателя. Поскольку других авторитетов он не признавал, то оценивал ответы по принципу – молодец, садись, два!»

Но за год и разведчик поставил Н. Корсаковой пять. Все дневники завершаются страничкой «Сведения об успеваемости и поведении ученика». И во всех графах у Наташи значатся пятерки. В графе «Физическое воспитание» записано: «Освобождена». Почему – теперь, наверное, не узнать. А уже упоминавшийся В.М. Овсянников вспоминает так:

«Наташа училась только на отлично. Единственно, на физкультуре я, помнится, порой видел ее на скамейке «запасных». Видимо, спортом она не очень увлекалась, хотя позже, в старших классах, когда мы выезжали на природу, Наташа хорошо играла в волейбол».

Кстати, в дневнике за 8-й класс есть запись: «17.XI.1960 г. Не явилась на урок физкультуры». 27 февраля и 11 апреля 1961 г. снова указано: «Не явилась на урок физкультуры».

В дневнике за 9-й класс содержится объявление: «24.XI.1961 г. – лекция для родителей «Физическое воспитание»». Но замечаний о пропуске физкультуры уже нет. Позже Наташенька вспоминала, что с удовольствием играла в старших классах в волейбол и настольный теннис – и в школе, и на подмосковной даче.

Ну, а страничка дневников со сведениями об успеваемости Наташи неизменно завершается фразой: «Переведена в 9 (10, 11) класс с похвальной грамотой».

А как аккуратно вела Наташа эти дневники! В начале – перечень предметов, напротив каждого фамилия, имя и отчество преподавателя. Далее – расписание, и на каждый день перечислены уроки и домашние задания к ним. Правда, периодически классная руководительница обращалась с призывами к Корсаковым подписывать дневник (видимо, забывали). А однажды – критика в адрес обычно дисциплинированной девочки: «Участвовала в срыве уроков 14.IV.1961 г.». В 9-м классе, 23 октября 1961 года, как указано в дневнике, Наташа «опоздала на урок».

Как видим, провинностей немного, их практически нет. И тем не менее девочка была настолько честна и принципиальна, что ее мучали угрызения совести из-за самых безобидных прегрешений. Вот просто потрясающая исповедь благороднейшей, чистейшей и честнейшей девочки:

«Сегодня случилась моя первая настоящая беда. Все началось с подсказки, моей страшной болезни с самого детства. В школе всегда подсказывают, подсказывали и мы, но за последние годы у нас подсказка стала играть меньшую роль, наверное, потому что мы стали старше и каждый (большинство) в душе понимал ее вред и ненужность, но при случае мы все забывали и «спасали утопающих», так было и сегодня.

Шел зачет по истории, но после распределения вопросов учительница Майя Моисеевна должна была выйти из класса, чтобы позвонить кому-то, т. е. мы оставались одни с предварительным предупреждением нас о подсказках. Самое страшное было то, что М.М. просила последить за порядком актив класса, в который входила и я. Нам верили, на нас надеялись. Я почему-то в этот момент начала усиленно повторять индустриализацию, слова М.М. совершенно не дошли до меня.

Дальше случилось самое неисправимое: я услышала свою фамилию, меня окликнули – это была Г. Не думая ни о чем, я начала довольно скверно ираздраженно объяснять закономерность НЭПа. Несколько слов подсказки Г. не поняла, я была зла на Г., так как мы за 30 мин до начала урока специально разобрали этот вопрос. Я, пожалуй, почти не наблюдала за тем, кто подсказывал, так как в классе было сравнительно тихо, многие разговаривали между собой, некоторых, кто подсказывал, я видела, но их подсказки так и не дошли до отвечающих (позже я узнала, что подсказывали многие).

Через минуту вошла М.М., в это время я уже преспокойно занималась историей, закончив свою безрезультатную миссию. Первым вопросом М.М. был вопрос о порядке и обращался он ко мне. Я ответила, что в классе был порядок, так как это действительно тогда был порядок по сравнению с другими предметами. Но при удивлении М.М. тем, что абсолютно все было в порядке, я сказала, что сама подсказывала Г. Откровенно говоря, у меня не было и мысли, чтобы как-то это утаить, но, как я узнала позже, даже в этом неизвестные мне люди обвинили меня, они считали, что я должна была лгать!!!

Но сказав про себя, я считала себя посмешищем на весь класс, так как больше никто не сказал о себе, этот безмолвный жест был либо выпадом трусости, либо тихим презрением к любой правде (бабушка мне часто говорила, что я буду страдать от своей глупой правды, но, хотя я и страдала, дико страдала от нее, я знала, что это терзающая правда лучше безмятежной лжи, поэтому и тогда вопроса о том, чтобы скрыть, утаить, налгать М.М. не было, даже не только потому, что это была М.М., а скорее потому, что это было слишком низко и как хорошо, что я понимала это).

Но только после того, когда я села наместо, поняла, что натворила своей подсказкой. Главное, конечно, было не в том, что я подсказала Г., а в том, что я не сумела ее отучить от подсказок, ей теперь очень трудно будет во всем жить без подсказок. Но в тот момент, когда я уже сидела, когда была целиком внутри себя, поняла, что своей подсказкой я налгала, обманула доверие человека. Все это время, когда я еще стояла на моем «страшном суде», думала, что у меня от позора и презрения к самой себе растут седые волосы, я чувствовала, что это была не просто подсказка, а что-то большее, а когда я поняла все, мне стало страшно и стыдно. Впервые в жизни я испытывала такой мучительный стыд, я сама себя так опозорила. Мне было стыдно посмотреть в глаза всем, тем более М.М. Мне казалось, да во всем. этом я уверена и теперь, что все глаза презирали меня.

Но мало этого стыда, мне было больно и обидно за черствость и равнодушие подружек Леоновой и Рахимовой. С этого дня для меня не существует нашей четверки! Как я могу их простить за их равнодушие, ведь они меня, по-моему, знают достаточно хорошо, для того чтобы понять мое состояние, но от них я не увидела ни капли участия. Пара ласковых слов Оли Филипповой вызвала, наверное, у меня мучительную улыбку, но я ей беспредельно благодарна за них.

И опять на помощь пришла М.М., а мне казалось, что она после этого презирала меня вдвойне. Хотя при разговоре с ней я еле бормотала какие-то слова, мне было чуть-чуть легче. Но в этот день я не хотела верить в то, что когда-нибудь «все станет на свои места», мне казалось, что моя жизнь кончена, ведь, как говорила Г., «страшный позор можно смыть только кровью». Я, правда, совсем не хотела и не думала умирать, но жизнь для меня сейчас не имеет никакого смысла.

Когда Г. очень посредственно ответила, она вернулась на место и стала меня уверять в своей вине, что она меня просила о подсказке, хотя не имела права делать этого. Но я-то знала, что во всем виновата только я сама, ведь я подсказала, я обманула. (Ложь в человеке я презирала больше всего, даже больше эгоизма, а теперь налгала я сама. Как я теперь себя ругаю за эту пакость за спиной М.М., мне стыдно еще больше потому, что я сама всегда осуждала ребят за ложь, а сама была хуже их.)

Как прошли уроки дальше, я не помню, но уверена, что они были для меня вечностью. Всякий раз, когда я встречалась глазами с М.М., мне казалось, что я никогда больше не смогу стать человеком, такими презирающими были ее взгляды, когда я иногда решалась посмотреть М.М. в лицо. Когда я вернулась домой, мне было еще хуже. Внутри было пусто, но хотелось с кем-нибудь поговорить (мне было очень страшно, я ни во что не верила, я была кончена). Но с кем? Только М.М., дорогая М.М., только ей я могла все сказать, только ей я могла высказать ненависть к самой себе, только ей я должна была сказать о том, что не должна была оскорблять ее своей подсказкой за ее спиной. Я металась по квартире, но к М.М. пойти так и не решилась, я струсила, я боялась, но по-прежнему молчать я не могла.

Выход из положения явился – это был дневник. Выход! Я нашла выход! Впервые в жизни я начала писать свой дневник. У меня были когда-то попытки, так как в детстве мы все страдали от страсти писать дневники, но я скоро поняла, что доверять бумаге свои мысли не очень интересно, теперь же я чувствовала в этом потребность. Только в те минуты, когда я писала дневник, мне было легче, после же все было по-прежнему, правда, мое презрение к себе сменилось только болью и жалостью к самой себе, да это было еще хуже!»

Моей сестре Вике Наташа зачитывала другой отрывок из своего дневника, где она с восторгом пишет о Л.И. Брежневе, о том, как счастливо живется под его руководством. Зачитав этот отрывок, Наташа констатировала: «Какой же я была тогда наивной!».

А много лет спустя в дневнике за 2006 год (21 октября) моя супруга так описывала настроения школьников в ту эпоху:

«Слушали всем классом, затаив дыхание, выступление Хрущева на съезде с обещаниями победы коммунизма в 1980 году, и, что интересно, формировании к этому времени нового типа человека – человека коммунистической морали». При этом Наташа делала такое резюме: «Наши родители практически безвозмездно, за копеечные зарплаты, но с полной отдачей сил, своих дарований создали много положительного – все это попрано, «расхапато»».

Ну, а одноклассники ныне вспоминают, что Наташеньку по большому счету ничего кроме учебы не интересовало. Талант, помноженный на упорный труд, приносили замечательные результаты. К тому же девочку отличали честность, чистота, преданность родным, близким, друзьям, доброта, бескорыстие. Окружающие отвечали лучезарной девочке взаимностью. Ее обожали учителя во главе с упоминавшейся выше классной руководительницей Майей Моисеевной Винокуровой.

Один из одноклассников Наташи замечает:

«В выпускном классе, что мне запомнилось, она много общалась с классным руководителем Майей Моисеевной и была ее любимицей, причем вполне заслуженно».

Другие товарищи по учебе подтверждают: Майя Моисеевна обожала Наташу. Да и сама Майя Моисеевна не раз в последующие годы признавалась мне, что любила Наташу больше всех учеников, которых у этой учительницы за многие десятилетия преподавания накопилось несколько тысяч!

Правда, это не мешало Наташе проявлять смелость и принципиальность. В старших классах она стала осознавать, что Майя Моисеевна на уроках истории не всегда следовала правде, и ученица вступала с педагогом в полемику. Позднее, после распада коммунистического режима в СССР, Майя Моисеевна признавала, что была неправа, пытаясь спорить с умной девочкой.

Вот опять воспоминания одноклассника Владимира Михайловича Овсянникова о Наташе:

«Только в зрелом возрасте мы осознали, с каким ярким и талантливым человеком нам выпало провести школьные годы. Я говорю о Наташе Корсаковой, ставшей потом по мужу Бажановой. В школе же мы этого не понимали, воспринимали ее как обычную девочку. Впрочем, нет, не совсем обычную девочку. Играм и беготне на переменах она предпочитала времяпровождение с книгой.

Наташа… какой она мне вспоминается в детстве? Я не с первого класса учился в этой школе, когда перевелся туда, Наташа уже была там. В первые годы учебы она ничем не отличалась от остальных. После четвертого класса, хотя класс у нас был и дружный, Наташа как-то обособилась, в отличие от остальных стала все внимание отдавать учебе. А в ответах и разговорах во всем ссылалась на мнение бабушки. Для нее бабушка была непререкаемым авторитетом».

Супруга Владимира Михайловича Татьяна Анатольевна Обыденнова, тоже одноклассница, отмечает следующее:

«В первом классе мы раздельно от мальчиков учились, а со второго класса нас объединили. Мы вместе учились, вместе выходили гулять. Все, кроме Наташи. Наташа оставалась с бабушкой. Школу Наташа окончила с золотой медалью. И это не было легкой победой. Просто Наташа была труженица: училась, училась и училась! Но она была очень добрая, если надо, и списывать давала. Одним словом, в школьные годы на первом месте для нее были учеба и бабушка. Она всегда была скромной и хорошей. Мы испытали шок, когда узнали, что ее больше нет с нами.

…У Наташи не было детей. Как-то на встрече выпускников она сказала мне примерно следующее: «Бог не дал мне детей, видно, это не моя судьба иметь детей». Как я понимаю, муж заменил ей ребенка, она очень о нем заботилась, не раз подчеркивала: «Я очень счастлива с мужем».

После окончания школы мы ежегодно встречались всем классом 1 сентября. Наташа всегда была худенькой, красивой и узнаваемой, в отличие от остальных одноклассников, которых годы изменили до неузнаваемости. Потом Наташа долго ухаживала за больной мамой и уже после ее смерти немного набрала вес. Когда я ее такой увидела, даже рассмеялась и сказала: «Наташа, ты становишься, как все мы». Взрослая Наташа всегда вспоминается мне в светлой одежде и бирюзовых украшениях. Все это удивительно ей шло!

Очень жалко, когда такие люди так рано уходят! Мы благодарны Евгению Петровичу, что он предоставил видеозаписи Наташи. Мы на экране вновь увидели ее, узнали, какая насыщенная профессиональными успехами была у нее жизнь. Эта сторона ее жизни была нам не слишком хорошо известна. Поскольку Наташа – человек очень скромный, она мало рассказывала о своих успехах. В школе Наташу всегда отличали усердие в учебе, широкий кругозор, чуткость. Теперь можно сказать, что то, какой была она в детстве, стало предвестником ее последующей яркой, необыкновенной и плодотворной в профессиональном, плане жизни».

В.М. Овсянников добавляет:

«Такой светлый был человек! Мы редко виделись, но в основном, если встречали Бажановых, они идут, оба улыбаются, Женя всегда нагружен сумками, а Наташа, красавица, рядом налегке. Сразу было видно, дружная и любящая пара».

А вот как отзывается о Наташе еще одна одноклассница, Надежда Александровна Меринова (по мужу Рухманова):

«У нас был весьма дружный класс. И это несмотря на то, что наша школа была не совсем простой. Здесь в основном преобладали ученики из «непростых» семей – работников ЦК КПСС и других высоких ведомств. Однако Наташины родители, насколько я знаю, не имели отношения к партийной и прочей номенклатуре. Ее папа был военным моряком, а мама – врачом. Она работала в Боткинской больнице. Школьную форму Наташа носила индивидуального, судя по всему, домашнего пошива. В этой форме все было строго – юбка должна была закрывать коленки вплоть до щиколоток. Еще она носила красный бант на голове. Надо сказать, что из всех цветов Наташа предпочитала ярко-бордовые или красные тона. Возможно, хотела таким образом как-то выделиться, поскольку в семье воспитывалась в суровой строгости. Особенно этим отличалась бабушка, которая не давала внучке шансов расшалиться.

Но не только этим запомнилась Наташа. Она была одной из самых красивых и примечательных девочек в классе. Я пришла в эту школу в пятом классе. Хотя сидела вдалеке от Наташи, через ряд, но сразу приметила эту девочку. Ее выделял очень красивый открытый лоб. Она обладала ярким румянцем и очень красивыми глазами. Ее, как говорят в народе, «брови соболиные» были идеальными. Наташа внешне чем-то напоминала «Венеру» кисти Сандро Боттичелли. Кто-то сравнивал её со «звездами» кино – Катрин Денев, Роми Шнайдер и Одри Хепберн. Как известно, все они – королевы красоты всех времен. И такое сравнение тоже было уместным. Она также была самой юной девочкой в классе. То ли это обстоятельство, а может быть ее самодостаточность и независимый характер стали причиной того, что в школе у нее практически не было близких друзей. Тем не менее все одноклассники, и я в том числе, к ней относились уважительно и даже прозвали ласковым прозвищем «Корсача» – производное от ее девичьей фамилии Корсакова.

Наташа никогда не распространяла каких-то сплетен и не занималась интриганством. Она была выше всего этого. Мальчиками она тоже не увлекалась. Ей это было просто неинтересно. Так что ревнивицей она тоже не была. В моем представлении она была не от мира сего.

Чем еще выделялась Наташа, так это упорством в учебе и познании чего-то нового. Мы с ней около двух лет занимались в Клубе юных искусствоведов в Музее изобразительных искусств имени A.C. Пушкина. Так что со вкусом у нее всегда было все в порядке. Почти год она, как и я за компанию, отучилась в физико-математической школе при МГУ. Помню, нас снимали для одной школьной телепередачи, в которой мы решали различные задачки. Тогда мне запомнилось, как фотогенично Наташа смотрелась на телеэкране. Она всегда и во всем старалась быть отличницей. Школу окончила с золотой медалью. Обладала прекрасным музыкальным даром. Гораздо позже, на одной из встреч одноклассников, кто-то предложил потанцевать. Наташа так здорово отплясывала, что одна из девчонок ее спросила: «Где же ты так научилась классно танцевать, ведь в школе ты даже не ходила на танцы?» На что последовал ответ: «Так, жизнь научила». Вообще, за что бы она ни бралась, все у нее получалось на «пятерку»».

А еще я нашел в домашнем архиве весьма примечательную открытку, пожелания одноклассников Наташе в 11-м, выпускном, классе по случаю Женского дня 8 Марта. Пожелания воистину пророческие:

Художник A.B. Плетнев.

Цветное фото К. К. Кудрявцева.

КАРТОЧКА ПОЧТОВАЯ

Милая Наташа!

Поздравляем тебя с праздником 8 Марта.

Желаем тебе счастья

И успехов в жизни.

Пусть твое имя займет достойное место среди ученых-историков.

Куда……………

…………

Кому …Корсаковой……………

………… Наташе………

Адрес отправителя:…………

……Мальчики. 11 кл. «Б»………

Издание Министерства связи СССР. А 11856 10.XII.1963. МПФ Гознака. 1964. Зак. 11585. Цена художественной карточки с маркой 4 коп.

Сама Наташенька, вспоминая о школьных годах, рассказывала, как вместе с классом проходила производственную практику на телевизионном заводе на Багратионовской. Научилась собирать телевизоры, чем гордилась. И сожалела, что завод закрылся. Правда, на его месте открылся огромный рыночный комплекс, куда мы частенько ездили с Натулей «отовариваться» – покупали продукты, одежду, обувь и бытовую технику.